@Chag9dak

Да, здесь в Европах зима не то что на Родине. Он встал, запалил лампаду. Все у него тут наверху, в мастерской, было уютно и приспособлено к автономному плаванию, как он сам иногда шутил. Через несколько минут в углу бодро шумел чайник, и быстро согревающий глинтвейн помог Николаю справиться с приступом удушающего кашля.
Глинтвейн научил его делать друг Мишель. Де Лантю тоже был живописцем. Ах, если б не война, дорогой Нико, любил говаривать он под раскидистым каштаном, я стал бы звездой. Величиной! Ну, может, не такой, как ты. Но хотя бы по парижским меркам...
Когда он с ним познакомился? В одиннадцатом году? Или в тринадцатом? Нет, в двенадцатом, когда, несмотря на совпавшую по времени ретроспективу Поля Гогена, Николай произвел подлинный фурор на Осеннем салоне. От слова «фурор» ему самому до сих пор было смешно. Потом понеслось — две персональные выставки, «Русские сезоны» Дягилева, богатые заказы, нужные знакомства. Сытые годы, помпезный закат La Belle Époque. Вспоминая, как его расхваливали прикатившие тогда в Париж братья Зданевичи, он и теперь не смог сдержать хохота. Усмешка быстро сменилась покашливанием, переросшим в надсадный хрип. Николай присел на кушетку, тяжело отдышался, отхлебнул из спасительной чашки.
Внизу завозились и зашуршали. Хлопнула входная дверь в квартиру («прислуга», сообразил он), и тотчас же по лестнице поднялась Маргарита. «Опять?! О, наказание,.. - деланная гримаса с нахмуренными рыжими бровями нисколько не шла ей. - Я же просила не ночевать тебя здесь, в сырости... Спускайся, Одри сварила кофе. Не забудь, сегодня мы приглашены на благотворительный вечер».
Годы пощадили Маргариту — разве что полнота брала свое. Вечер?.. Ах да, какие-то бездельники помогают армии... Сборы в пользу доблестных воинов... Зря она вспомнила про этот вечер.
Взгляд жены упал на подрамник с большим холстом.
- Нравится?
- О да! Прелестно как всегда!
- Что это?
- «Свадьба былых времен». Я тебе рассказывал.
От нее не укрылось небольшое раздражение в его голосе. И она нашла как парировать.
- Так ведь... Погоди, тебе же сегодня сдавать ее заказчику?!.
- Нет, ты ошиблась. Вчера.
Он очень любил, как Марго поджимает губки. Да не станется ничего с ним, с этим заказчиком, если обождет еще полгодика. Аванс-то уже заплатил. Значит, станет ждать, как миленький. Тем более что у префекта Сены сейчас полно забот. Война...
Где-то очень-очень далеко бухала канонада. Раскрытая на втором развороте «Фигаро» призывала сплотиться нацию перед возможным немецким наступлением и дать отпор наглым захватчикам. Художник заметил, что жена одета для выхода в город.
- Ты куда?
- К Мишелю!.. - обиженно мотнула ты головой. - Ты же сам просил...
Ах да. Правда, просил не он сам, а как раз Мишель. «Трудные времена, старик, - подрагивая левым веком под вчерашним дождем, разводил руками де Лантю. - Нет заказов, не то что у тебя. А не завалялась ли у тебя та бутылка к празднику — ну помнишь, ты показывал мне в твоей сокровищнице... Кнза... книдзо... кендзо... Черт, да как же оно...»
Он завел Мишеля в кофейню у Александровского моста, они славно посидели, и он пообещал завтра, как раз в праздник, сюрприз. Заявился домой в полночь и, черкнув записку жене, сразу поднялся в мастерскую. Вот только попросил он Маргариту отвезти Мишелю по бутылке хванчкары и киндзмараули, как сам точно помнил, пол-первого пополудни. А не в десять утра...
Если бы она хотела обмануть меня, мелькала мысль где-то на краю сознания, когда он готовил палитру и краски, то наплела что-нибудь про мессу. Или про походы по бутикам. Или про добровольческий утренник содействия армии и флоту. Он не любил долго раздумывать о том, что жена слишком часто исчезала и слишком непредвиденно возвращалась. Так не должно было быть, и он это понимал. Но это понимание мешало работать. Спуститься к утреннему кофе? Нет-нет. Ему пора писать.
Итак, свадьба былых времен. Этот сюжет напоминал ему о Родине — красивой и беззащитно наивной, как и он сам в те далекие годы. Когда был мир и не было ни революции, ни войн. Расписывая фон к гористому ландшафту, он вдруг понял, что не помнит, как пришла ему в голову мысль осуществить тот бредовый поступок — выходку, поразившую не только Маргариту, но и пол-Тифлиса. Как он все это провернул, как на несколько часов в него вселились финансовые гений, ангел и диавол одновременно — помнил в мельчайших деталях. Как утреннюю дымку прорезал ряд подрагивавших на грубой булыге арб с драгоценным грузом — и сейчас мог бы рассказать. А вот мысль, сама идея?!.
Нет, не помнил.
Наверное, потому, что потом случились события гораздо более красочные. И запоминающиеся, чего уж там. Час спустя в переулок в пыльном предместье заявился богатый ухажер — спесивый кавалер из Орточальского сада, имевший серьезные виды на мадемуазель де Севр. Он долго тряс бедного Николая за грудки, а потом устал. И тут оппонент развернулся и дал, как потом изящно рассказывал друг и компаньон по молочной лавке Димитра, «этому пинджаку по рогам».
Потрясенная Марго присела на тротуар. А он тихо взял ее за руку и увел прочь.
Свадьбу они сыграли дважды. На вторую, в Париже, у него, конечно, совсем уже ничего не осталось. Кроме таланта, как любил тогда подчеркивать за праздничным столом тамада.
Зато Маргарита де Севр из театра «Белльвью» все тонко просчитала и точно прочитала. Накоплений хватило на уютное гнездышко на Монмартре с просторной мастерской, где ее Нико было так удобно и комфортно творить. Ведь он у нее гений, а гению нужны условия. Ее так учили бабушка и родители, а теперь она и сама это повторяла.
Гений отплатил сторицей. Конечно, «Белльвью» Маргарита сразу бросила, да он им теперь и не был нужен. Его гонораров хватало с лихвой.
Увы, жизнь тут оказалась пресной. Когда еще не было войны, друзья присылали с Родины доброе вино, и оно раскрашивало серые будни. Детей у них с Марго родить не получилось, и Николай уговаривал себя, что настоящие дети — это его работы. Сцены сельских праздников и тяжелого деревенского труда, картины величественной природы он и правда передавал мастерски. Тут, во Франции, не гнушался и портретами на заказ, чего раньше за ним не водилось. Богатым клиентам нравилось, и он быстро вошел в круг сильных мира сего. Сжился с мыслью, что это и есть его настоящее призвание, место в жизни. Денег хватало, вдохновение не исчезало — чего еще?
Он и сам не мог ответить себе. Но что-то все чаще покалывало то в бок, то в легкие, то в сердце. И все реже тянуло к холсту. Может, поэтому он так упоенно работает в сегоняшнее праздничное утро у мольберта? А интересно, подумал он, делая широкие мазки небесной лазури, если бы тогда, девять лет назад, ничего бы у него не выгорело, и он остался писать вывески в Тифлисе? Сейчас он признанный живописец с медалью Академии художеств — а если бы остался в привычном мирке молочной лавки Димитры? Вспомнил бы кто-то о нем спустя поколения? Сложил бы стихи? Или, быть может, какая-то певичка, навроде молодой Марго, попробовала бы воспеть его со сцены?!!
Это диковатое, на его взгляд, предположение так позабавило его самого, что он снова зашелся в приступе кашля и вдруг согнулся пополам, силясь сделать вдох. Сипя, попытался дотянуться до теплой чашки — и вдруг упал, беспомощно разводя руками, в одной из которых плакала тоном кровавого заката кисточка.
По винтовой лестнице застучал сапогами посыльный. Он долго скребся в нижнюю дверь в мастерскую, как велела домработница Одри, но, не дождавшись ответа, решился подняться без приглашения. Дело не требовало отлагательств. Еще на лестнице, торопясь, он немного виновато и нарочито громко обратился: «Мсье Пиро! Мсье Пиро!..» «Пиросмани» выговорить для юноши-нормандца было выше всяких сил, а уж полная фамилия «Пиросманишвили» и вовсе представлялась запредельной скороговоркой. «Мсье Пиро, срочное сообщение временного городского комитета обороны, - продолжал мальчишка, ступая на предпоследнюю ступеньку. - Всех собственников жилья просят немедленно оставить Париж — угроза немецкой оккуп...» - и застыл, пораженный.
Нико не видел и не слышал этого. Он не почувствовал, как тряс его за предплечье мальчуган, как Одри, охая, послала за доктором, и как долго рыдала у его изголовья любимая Марго.
Перед его глазами стояла совсем другая картина. Раннее весеннее утро в Сололаках, удивленный взгляд из окна второго этажа молодой заезжей актрисы. И целое море цветов.

В спорте очень многое непредсказуемо – за то мы его и любим. Немного не вовремя взятый челлендж в волейболе, опустившийся в миллиметровом ауте теннисный мячик, случайно запоротая тяжелоатлетом попытка, да в конце концов просто судейский ляп или, хуже того, предвзятость – и годы трудов насмарку. На достижения в большом спорте влияют множество случайностей. Поэтому их суммирование в общенациональной олимпийской копилке, казалось бы, бессмысленно и антинаучно.
А вот и нет – как раз напротив. Если принять за гипотезу, что вероятность выигрыша олимпийского «золота» конкретным атлетом или командой равняется некоторой определенной величине, то оценка суммарных олимпийских побед под тем же флагом будет подчиняться хорошо известному математикам и впервые описанным Карлом Фридрихом Гауссом распределению, которое ученые называют нормальным. Происходит так, слегка упрощая, в силу независимости розыгрыша наград в разных олимпийских дисциплинах. Более того, известна теорема, согласно которой и любая выборка из этого статистического массива будет подчиняться законам того же нормального распределения – к примеру, так можно оценивать суммарное вероятностное ожидание побед во всей легкой атлетике или, к примеру, во всем фехтовании.
Уже, согласитесь, неплохо. Но это далеко не все! Что нам с того, спросите, вы, что мы заранее прикинули вероятности побед и рассчитали наиболее ожидаемое число золотых медалей? Вон аналитики напрогнозировали России перед Токийской Олимпиадой 25 наград высшего достоинства, а вышло всего 20. Толку-то в этом нормальном распределении, если оно так сильно ошибается?! В том-то и дело, что и эту ошибку мы тоже заранее можем просчитать! Если по ожиданиям какая-то сборная команда на Олимпиаде в силу объективной силы своих атлетов способна взять N наград, то статистическая ошибка (ее называют стандартной погрешностью нормального распределения) этой оценки равняется квадратному корню из N. Отсюда, в свою очередь, следует: если на деле фактически мы взяли M золотых медалей, то реальная сила сборной команды с очень хорошей (часто говорят – с подавляющей) вероятностью позволяла надеяться на число, лежащее в промежутке между M минус квадратный корень из М и М плюс квадратный корень из М. Этот интервал шириной в удвоенный корень из М называется доверительным, и им часто пользуются для приемлемой оценки значения при статистически значимом числе измерений стохастически меняющейся величины. Применительно к олимпийским баталиям – именно в этот коридор по теории вероятности должны укладываться все запоротые попытки, миллиметровые ауты, благосклонности судей и их предвзятость.
Конечно, говорить о погрешности измерения при определении числа полученных той или иной страной на конкретной Олимпиаде медалей не вполне корректно. Погрешности в прямом смысле тут нет: если определенная сборная выиграла К медалей, это натуральное число определяется абсолютно точно, безо всякой ошибки. Погрешность может быть при аналитическом прогнозе, сделанном заранее. Но, поскольку мы говорим о вероятностном разбросе числа побед определенной сборной на той или иной Олимпиаде, термин «погрешность нормального распределения» можно использовать немного в другом смысле. Олимпийские Игры в данном случае мы трактуем как большой реальный опыт, в ходе которого замеряется совокупная сила атлетов разных государств, выраженная в выигрыше ими медалей. Результат этого опыта, конечно, статистическим разбросом уже обладает, и искомое значение величины совокупной силы как раз и лежит где-то внутри его доверительного интервала. Таким образом можно говорить о замере уровня спорта высших достижений в той или иной стране и в конечном счете о конкурентоспособности ее представителей на международной арене. И здесь нас как раз спасает, что лидеры общекомандного олимпийского зачета получают достаточно медалей для того, чтобы относительная погрешность нормального распределения не была запредельно большой. Кстати, есть нюанс: сама по себе оценка ошибки тоже имеет вероятностный характер, но, как правило, этой очень маленькой добавкой к размытию доверительного интервала пренебрегают.
Аналитики, кстати, не промахнулись, напророчив ОКР 25 золотых медалей. Их работа оказалась качественной! Доверительный вариант нормального распределения при их оценке укладывается в промежуток между 20 и 30 победами. Иными словами, в пределах погрешности результат они предсказали верно, а если бы не судейский произвол у «художниц» да не феноменальное невезение в игровых финалах – и вовсе угодили бы в «яблочко».
Но что все это нам дает при сравнительном анализе выступления российских олимпийцев? Кое-что дает. Можно сформулировать критерий превосходства результатов (КПР), при котором нижняя граница одного из доверительных интервалов «золотого запаса» превышает верхнюю границу другого. Например, 36 побед и 25 пересекаются, хотя и чуть-чуть (36-6= 25+5). 25 и 16 – тоже, с такой же натяжкой (25-5=16+4). А вот 40 и 26 – это уже разные весовые категории, так же как и 20 и 10. Критерий, конечно, грубоватый, зато статистически безупречный.