Не сыпь мне соль на Лондон

Вероятно, даже участники гастролей из конкурсного состава основательно подзабыли, с какого перепугу хор МИФИ, собственно, решил отправиться в Уэльс. Меж тем началась эта история осенью 1993 года на Мальте, где нам удалось взять Гран-При V Международного хорового фестиваля. В нашей отборочной группе первого тура 17 ноября наряду с хором кельнских полицейских оказались валлийцы из «Cor Meibion Colwyn». Ни те, ни другие в финал не попали, а наше выступление так всех их вдохновило, что в заключительный день конкурса 19 ноября они вдохновенно болели за хор МИФИ. И при оглашении результатов на сцене Средиземноморского концертного комплекса в Валлетте, пока мы поднимались на сцену, восторженно перекрикивали весь остальной зал.
Кельнские блюстители потом долго «окучивали» все правление хора и хормейстеров, дабы засвидетельствовать свое почтение. Но с Германией тщанием безупречно отстроившего свой узкий бизнес (уже давно, увы, покинувшего наш мир) импресарио Арнольда Боргмана связи у нас тогда и так считались прочными. А вот обмен контактами с валлийцами помимо прочего обогатил наши сведения о европейском хоровом небосводе информацией о ежегодном международном фестивале в Северном Уэльсе «Llangollen International Eisteddfod».
Правда, весь следующий сезон уже был подчинен задаче успешного выступления в европейском турне в мае 1994-го, кульминацией которого стал лучший результат в категории однородных хоров на 23-м Международном конкурсе «Вокальная антология Тура». А вот в сезоне 1994-95 масштабных выездов не предполагалось. Правда, руководство немного смущали сроки 49-го по счету валлийского фестиваля — середина июля. Это явно не лучшее время для любительского хора, одна половина в котором состоит из студентов дневного отделения, а вторая — из отцов семейств, выкраивающих «окна» для гастролей из ежегодного календарного отпуска.
Вся осень 1994-го, таким образом, ушла на предварительные прикидки по конкурсному составу, заполнение заявочных документов и перечисление регистрационных взносов. А после зимних каникул вдруг неожиданно выяснилось, что примерно у половины ребят нет действующих загранпаспортов.
Тут просто невозможно обойтись без пространного отступления о реалиях выездной системы из РФ середины 1990-х годов. После развала СССР, пока не был принят федеральный Закон о выезде, за рубеж можно было отправляться по МИДовским паспортам, внутренняя инструкция использования которых предполагала безусловное наличие так называемой выездной визы. Неприятным, впрочем, был не столько сам этот факт (выездные визы шлепались в МИДе на действовавшие паспорта уже формально, безо всяких проверок, после чего их надо было тащить в консульство принимающей страны), сколько укороченный срок действия паспортов. Потому что, хоть нам и выдали их перед первыми немецкими гастролями в 1992-м на пять лет, спешно принятым Госдумой первого созыва Законом о выезде их действие ограничилось концом 1993 года.
Об этом, собственно, нам объявили почти сразу после нашей мальтийской победы. Но дело в том, что тут весь обрадованный российский народ сразу же ломанулся в ОВИРы за новыми паспортами.
Поделюсь своим личным опытом. Вроде я недолго собирался: навестил ОВИР в январе 1994-го, понимая, что уже в мае предстоят европейские гастроли. Но, во-первых, это был мой первый опыт общения с данной конторой, растянувшийся примерно на месяц мучений по перепечатке и перезаполнению всяческих анкет, которые сотрудники упрямо не хотели принимать в работу. Во-вторых, после того как их все-таки приняли, мне рекомендовали заглянуть через месяца два-три.
Президент хора Саша Казин, выслушав мою грустную историю, тогда сказал: «Расслабься, Правительство РФ разрешило продлевать МИДовские паспорта в разовом режиме, если первоначальный срок их действия еще не истек». Я успокоился, в мае 1994-го отправился на гастроли по старому паспорту с новенькой визой, а за новым загранпаспортом решил прогуляться в ОВИР уже тогда, когда, на мой взгляд, он должен был киснуть там месяца три — в конце июля. Жарким субботним полднем в коридоре не было ни единого человека, а в свежем конверте на столе выдачи лежал мой чистенький паспорт. «Давно пришел?» - подавив вздох облегчения, спросил я, расписываясь в ведомости. «Нет, что Вы, только вчера!» - ответил инспектор.
Отобранные в конкурсный состав хористы, не озаботившиеся всем этим геморроем заранее, начали проходить по «кругам ОВИРа» год спустя — зимой 1995-го. И, поскольку порядка в Москве все же было побольше, чем в Подмосковье, им пообещали паспорта не через шесть с половиной месяцев, а всего лишь через каких-нибудь четыре-пять.
В принципе, конечно, можно было пожертвовать пятком-другим оболтусов, где-то ко Дню Победы собрать паспорта с тех, у кого они есть, и ограничиться данным составом по факту. Но тут вмешалась ХР со своим принципиальным нюансом. Неожиданно хор узнал, что в конкурсную программу мы заявились по трем категориям: «мужские хоры», «фольклор» и «сольное пение». В третью — в качестве тенора Виталия Филиппова.
Виталик — прекрасный специалист-технарь, надежный глава семьи, нашедший в себе силы в расцвете сил справиться с коварным недугом. В свое время ему даже всерьез предлагали делать профессиональную певческую карьеру. В середине 1990-х у него был только один недостаток, но очень весомый: отсутствие загранпаспорта. Несмотря на это, он прилежно и добросовестно шлифовал собственную сольную программу, состоящую из романса Булахова «Свидание» и арии из «Мессии» Генделя, и честно отрабатывал общехоровые репетиции с концертами. И ХР наотрез отказывалась рассматривать даже саму возможность поездки без него.
Когда его очередной визит после Дня Победы в ОВИР закончился пшиком, в недрах возникла крамольная мысль послать все это по известному адресу, пока не заключен договор с автобусной компанией (с самого начала добираться в Уэльс решили на колесах, потому как, во-первых, это позволяло немного сэкономить, во-вторых, решало проблему автономного перемещения на фестивале и, в-третьих, на обратном пути те самые кельнские полицейские обещали горячую незабываемую встречу). Но тут возмущенно выступил Валера Лапшинский. Его пламенная речь в пользу поездки так шокировала аудиторию (ни доселе, ни впоследствии Валеру нельзя было заподозрить в горячей любви к чему-либо валлийскому или вообще британскому), что народ досдал недостававшие деньги, а правление заключило контракт с фирмой «Reichert. Gmbh».
Волокита с паспортами тянулась до начала июня. Тем не менее, за три недели до предполагаемой даты выезда, дождавшись, наконец, филипповского паспорта, все необходимые документы отнесли в консульство на Болотной площади. «Все будет нормально максимум через две с половиной недели», - изучив приглашение британской стороны, добродушно кивнул визовый офицер.
Народ с чистой совестью оформил отпуска на своих работах. Через две с половиной недели паспорта действительно вернули. Без отказов, но и без виз. Посоветовав... записаться на очное собеседование на ближайший приемный день – в субботу 3 июля. Всему списочному составу.
Помню, в групповом перечне делегации напротив одной из фамилий человека, представлявшего Российский профсоюз работников атомной промышленности (которого хор хотел использовать в качестве переводчика), на полях стояла сделанная безвестным клерком ремарка «Trade Union Resp.?» Отчаявшись расшифровать этот ребус, правление от греха удалило из делегации всех «посторонних» (таких и было-то всего человек пять-шесть). Заново перепечатали анкеты. Накануне намеченного на 4-е число выезда запрягли весь хор к 10 утра. Проторчали весь день на Болотной до вечера, снова услышав предложение... явиться на очное собеседование. Теперь уже в понедельник, 5 июля.
С учетом того, что последний соревновательный день в нашей категории был 8 июля (притом что изначально мы хотели прибыть на место под вечер 4-го), чтобы хоть как-то успеть и уговорить жюри пропустить нас последними, следовало отправиться из Москвы никак не позднее воскресного вечера. Тем не менее, в понедельник утром почти все ребята снова были на месте. Ну, может, за исключением двух-трех хористов, нервы которых не выдержали. Апофеозом трагикомичности момента стал эпизод, случившийся около полудня, когда курьер от туристической фирмы — сам уже зеленый и с абсолютно квадратными глазами — в сопровождении хорового министра иностранных дел Саши Кукушкина наконец-то дождался очереди и понес чемодан с документами в консульство. «Вы куда?» - спросил того охранник на входе. «Сдавать паспорта, уже четвертый раз пытаемся», - нервно вращая зрачками, ответил курьер. «А, да... - кивнул охранник. - А вы куда? - спросил он уже Кукушкина. - Он с вами?» - обратился к курьеру. Невменяемо взглянув на Сашу, тот немного подумал и пробормотал «Нет».
Внутри они пробыли полчаса. Потом вышли и сообщили, что завтра утром велено приходить за паспортами.
Я съездил на Ваганьковское кладбище к могиле ЭМ, потому что это был ее день рождения. Когда приехал домой, позвонил староста партии вторых басов Дима Быстров и сообщил, что паспорта с британскими визами уже готовы. И что ХР было сгоряча предложила стартовать в ночь, но Саша Казин ее отговорил. Потому как транзитных-то виз через Шенген у нас по-прежнему не было, но что у него, у Саши, отличная маза в немецком консульстве, и транзитки ему пообещали проштамповать без разговоров при наличии британских виз в течение 24 часов: мол, как только, так сразу.

Отправление от МИФИ назначили на полвосьмого утра во вторник 6 июля. К полудню припожаловал двухэтажный «Неоплан» - устряпанный дорожной грязью по самые помидоры. К этому моменту Саша уже успел вернуться к МИФИ, сообщив, что готовы-то визы готовы, но паспорта выдают в порядке общей очереди.
Решили сделать так. Если транзитки выдают сегодня — быстро катим на Брест. Если нет — покупаем Казину билет на самолет до Минска на завтрашнее утро. Он получает паспорта с проставленными транзитными визами, мчит в аэропорт, и мы его подбираем в белорусской столице
Пока грузили багаж, пока забирали паспорта на Болотной, пока катили в бывшее ГДРвское посольство — как раз вечер и настал. «Сегодня никак, - развел руками Сашин знакомый. - Но завтра в девять утра железно. Ну, может, в десять. Приходи пораньше, я сам тобой займусь».
Торопиться в Минск особого резона не было. Спали мы в салоне, но припарковавшись на стоянке, а не на ходу, как обычно в те годы. Приехали в город, народ распустили в свободное плавание. К прибытию первого авиарейса из Москвы отправились встречать Казина в аэропорт.
После прибытия третьего рейса в массовое сознание стали закрадываться осторожные сомнения. Напомню на всякий случай, что это была еще домобильная эра. Трудно поверить, но номер рейса из авиабилета в нервной горячке никто как-то переписать не догадался. Во сколько вылетает из Москвы — помнили. Во сколько прилетает? А шут его знает, наверное, через пару часов. Пошли в справочную: «Что с рейсами из Москвы?» «Все нормально — приземлились!» Где же президент?! А главное — наши паспорта с визами??!
К счастью, «бойцы» из числа студентов во время свободного плавания по Минску взяли в плен пару местных аборигенок. Одна, посмышленей и поопытней, местная оппозиционная журналистка, заподозрила неладное. И тихо спросила: «А вы уверены, что его рейс прибывает в этот аэропорт?» «???» «Дело в том, что у нас буквально позавчера, в понедельник, открылся новый. Минск-2 называется, международный. Сам Лукашенко ленточку перерезал. Я дорогу могу показать».
Сорок минут спустя сквозь окна автобуса мы узрели Казина, потерянно бродившего на фоне космических абрисов аэровокзала. Как выяснилось, из семи московских рейсов он умудрился взять билет на единственный, приземлявшийся в новом аэропорту. «Всем сидеть, из автобуса не выходить!» - почуяв, что судьба-злодейка начинает нас переигрывать, отдал команду Саша Кукушкин (как оказалось вскоре, не зря), хотя вообще-то никто ему таких прав не делегировал. И президента отправилась приветствовать небольшая группа из трех человек.
На тафинцевской видеопленке кадры неслышного для пассажиров автобуса объяснения Саши с этой группой тянутся несколько томительных минут. Вскоре все узнали, в чем дело: в консульстве как раз именно сегодняшним утром сломалась подключенная к серваку машинка, автоматически впечатывающая дату в визы. И оформление всех паспортов перенесли на завтра. Ну, по крайней мере, так твердо сказал Казину тот самый его надежный знакомый.
Повисла потрясенная тишина. Возвращаться домой с паспортами, в которых красуются британские визы? Но фрахт автобусов уже идет, и вряд ли удастся вытянуть обратно хотя бы часть уплаченных денег (а это, между прочим, по три сотни баксов с носа). Пробиваться в Англию окольными путями? «Да ладно, ребята, чего стоять… - протянул водитель Петя, выруливая со стоянки. – Давайте пока до Польши доберемся. Если в Германию не проедем, я знаю недорогие отели в Чехии. Хоть отдохнете, а заодно и концерты дадите».
Обдумывая эту фантастическую по своей алогичности белиберду и на ходу обедая в салоне, без приключений добрались до Бреста. Ночью, приобретя въездной ваучер, довольно быстро пересекли польскую границу. И еще засветло вечером 8 июля подкатили к до боли знакомому погранпункту Звецко на Одере.
Его переход до сих пор воспринимается как прокрученный на ускоренной пленке. Ни малейшей очереди. Саша выходит со списком и с паспортами из автобуса, подходит к немецкому погранцу, говорит ему буквально пару ласковых. Тот открывает шлагбаум, и мы доезжаем до польской таможни. Там стоим около десяти минут, после чего безо всякого досмотра минуем это благословенное место.
Позднее Саша рассказывал, что он положил паспорта водителей с постоянными визами наверх, и, непрестанно заливая про катастрофичное опоздание в Англию, сунул список хора с приглашением погранцу под нос. Тот зевнул, пролистал паспорта драйверов и вернул их Саше, сказав, что штемпелевать паспорта транзитных пассажиров желательно, но не обязательно.
Первые минут пять как-то боязно было смотреть назад: вдруг погоня?! Потом сильно захотелось спать. Ночь прошла в перманентных просыпаниях: еще Германия… Бельгия с ее залитыми огнями автострадами… въехали во Францию…
Окончательно продрав глаза на рассвете, я увидел немного напоминавший космодром пейзаж за окном с уходившими за горизонт парковками. Это был подъезд к так называемому Евротоннелю. Оказывается, мы решили воспользоваться им, потому как по причине его недавнего запуска там ввели ощутимые скидки на проезд.
Затормозили у пограничного пункта. Но это были вовсе не французы, а вежливый седоусый англичанин. Собирая паспорта, он меланхолично и сонно тянул «Thank you…» Через десять минут паспорта вернули с проштемпелеванными визами, а еще через полчаса автобус целиком прямо с пассажирами заезжал через торцевую стенку в грузовой вагон поезда.
В пути по этому сооружению разрешалось ходить. Прибор на внутреннем табло показывал скорость 140 миль в час, хотя такая стремительность нисколько не ощущалась. Вскоре мы вырулили на британский берег. И Саша Казин, как сейчас помню, протянул: «Ребят, вот мы и в Англии. А теперь скажите, стоило ли так сюда рваться?» Еще несколько часов спустя на большом транспаранте показалась надпись «Cymru». Оказалось, так – Кимры – по-кельтски зовется валлийская страна.

В Лланголен мы въехали, когда на открытой эстраде как раз завершился концерт приглашенной звезды Лучано Паваротти, и служители демонтировали последние указатели с временной гостевой парковки. Никому мы в Оргкомитете оказались не нужны, хотя словесно правлению и выразили всяческое сочувствие. Ничего не оставалось, как двинуть в соседний Лландудно, где у нас был забронирован отель.

Городок оказался очень живописным курортным местечком на морском побережье, а гостиница «South Cliffe», оправдывая свое наименование, радовала красочными видами из окон. Но народ в первую очередь занимали не эти факты, а отсутствие в ванных комнатах душевых рожков и смесителей (привет, островная «система-нипель»), а также отсутствие собственно горячей воды в водопроводе. Осознавая, что ничему в этих гастролях удивляться уже не следует, всей фирмой решили прогуляться по прибрежному променаду. Тут нам обломилось неформальное дружеское концертное выступление у дверей какого-то бара, за что хозяин налил. По соку (сухой закон до концерта никто не отменял!). После чего я вдруг вспомнил, что именно сегодня мне исполнилось 26 лет. Само собой, без многолетия (прямо тут, на морском берегу) не обошлось. Интересно, что следующего подобного эпизода (если иметь в виду 9 июля на хоровых гастролях у моря) мне пришлось ждать ровно 21 год.
Утром немного пришедшая в себя ХР зафигачила нам полноценную трехчасовую репетицию, снабдив ее пламенной накачкой, что, мол, получилось так, что сегодняшний наш концерт будет главным, поэтому уж будьте добры и все такое прочее. Все, что мы успели до обеда – немного прошвырнуться по городским магазинам и все на том же променаде принять местного корреспондента газеты «Дейли пост». До сих пор не очень понятно, кто ему наплел про наши злоключения – возможно, доброжелатели из Оргкомитета фестиваля. Явившись вместе с редакционным фотокором, немного похожий на меня коллега по имени Иан Лэнг добросовестно стенографировал красочные описания наших мытарств. Признаться, я не очень понимал, зачем он это делает и кому все это тут может быть интересно.
Однако сданная в номер и напечатанная уже 11июля заметка превзошла все ожидания. Уже сам заголовок красочно говорил о многом: «Русский день на фестивале угодил под «кирпич».» В общем, свобода английской прессы даже по сравнению с московской вольницей середины 1990-х впечатлила. Справедливости ради, нельзя не упомянуть, что «Дейли пост» несла флаг оппозиционного издания, и на валлийских, ирландских и шотландских окраинах лишний раз пнуть Лондон ее журналисты лишнего шанса не упускали. «Наше московское консульство проявило медвежью неповоротливость и нанесло сокрушительный удар по русскому хору, помешав ему вовремя прибыть на международный конкурс в Уэльс, - не сдерживая себя, оттянулся репортер. – Спасибо ржавым чиновничьим колесам, из-за которых полсотни с лишним хористов прибыли в Лланголен после завершения фестиваля и восемью днями позднее запланированной даты. Они даже не смогли купить билеты, чтобы услышать великого Паваротти». «Московский хор расслабляется на импровизированном выступлении после того, как пропустил свой фестивальный день», - гласила подпись к фотоснимку, сделанному Джеральтом Джонсом.

Собственно, этим наше туристическое знакомство с Уэльсом и ограничилось. После обеда погрузились в автобус и отправились в соседний Рил, в театр «Павильон», где был запланирован теперь уже официальный, заранее анонсированный концерт из двух отделений. И вот тут на пленке Тафинцева под его комментарий к видам за окном задним фоном идет примечательная дискуссия Бондаря с Антипиным и Омаровым. Юра, как можно легко расслышать, объясняет собеседникам, что попасть-то мы в Британию попали, но вот задачу выезда из нее это нисколько не облегчает, потому как весь континент по дороге сюда мы пересекли фактически незаконно. Леша с Борей вяло возражают в стиле «Да ладно, да кому мы нужны – на обратном-то пути…», на что Юра справедливо замечает, что на этот вопрос окончательный ответ мы получим позднее. Боже, как же он был прав!
Но все это мы постигнем потом. А пока благодаря тому, что я в свое время не поленился сделать на основании дневникового блокнота ХР официальный реестр концертных выступлений хора МИФИ в дальнем зарубежье, можно воспользоваться программой того концерта в Сети и привести ее полностью: Стихиры в Неделю всех русских святых «Земле Русская», «Тебе поем» Бортнянского, «In these delightful pleasant Groves» Генри Перселла, Хоровой дуэт из 33-й кантаты Баха, Ascendit Deus Якоба Галлуса, «Аве Мария» Шуберта, Ah, Freuling Zhart Ганса Лео Хасслера, негритянский спиричуэл Ride the Chariot, «Старики-пивовары» Густава Эрнесакса, Успенский концерт Сергея Рахманинова «В молитвах неусыпающую Богородицу», «В честь Густава Эрнесакса» Юрия Евграфова, «Ах ты, степь широкая», «Из-под дуба, из-под вяза», «Вечерний звон», «Пчелочка златая».
А Небеса все не ленились испытывать нас на прочность. В антракте, сменив смокинг на народную рубаху с кушаком, вышел подышать свежим воздухом. И внутренне затрепетал, увидев заходившую с моря черную тучу. Только мы построились за кулисами, тут и долбануло. Да так, что не только взвыли сигнализации автомобилей на парковке, но и отрубился свет во всем театре, а кулуары наглухо перекрыл аварийный пожарный занавес. Подняться на сцену после самоотверженно отпевших свою программу при свечах хозяев получилось лишь при помощи нескольких служителей, освещавших ступеньки карманными фонариками. И тут, только объявили первое произведение, электропитание восстановилось.
Потом был банкет в местном кабаке, где отчего-то никто не горел желанием поить нас пивом. Я-то равнодушно к этому отнесся (пиво не люблю и не пью), а вот для привыкшего к немецкой халяве народа необходимость платить по полтора фунта за пинту стала неприятной неожиданностью. Вяло попев песенки, двинули обратно. Чтобы наутро после завтрака забрать забытый накануне ХР в кабаке букет цветов, проститься с Уэльсом и выдвинуться на Лондон.

Разместились в кампусе какого-то пустовавшего во время каникул интерната для итальянских детей, учащихся в английской школе «Queen Mary & Westfield College». В целом условия оказались более-менее. Но то ли я простыл под душем после дороги, то ли застудился под автобусным кондером после того как коллективно мочили ноги в Северном море по пути из Уэльса, однако меня обуял насморк с кашлем. Поэтому вечером в город решил не ехать. Зато немного попинали мяч на спортплощадке.
Наутро после завтрака загрузились с багажом в автобус и выехали из общаги. Долго и достаточно безалаберно кружили по историческому центру под видом «обзорной экскурсии». Где-то около трех часов пополудни нас высадили в районе Оксфорд-стрит, назначив встречу в десять вечера на Трафальгар-сквер.
«Если на Уимблдоне не побывал, так хоть клубнику со сливками поем», - подумал я и направился в ближайший Маркс-энд-Спенсер. Там купил недостававшие подарки, спустился в продуктовый супермаркет, взял литровую канистру молока повышенной жирности (сойдет за сливки) и полкило свежей клубники в упаковке. Вышел на улицу и умял за обе щеки.
Довольный собой, посмотрел на смену караула у Букингемского дворца. Покатался на метро. Неожиданно ощутил себя в очереди в Парламент, где, оказывается, можно было бесплатно посетить дебаты. Несмотря на то, что было уже полвосьмого, прошел туда (на входе оказалось смешно: после досмотровой «рамки» меня долго обыскивали, по какому-то поводу досконально прикапываясь, и в итоге крайне обрадовались, обнаружив на самом дне сумки перочинный ножик – изъяли его и положили в камеру хранения) и полчасика посидел в Палате общин. Через Пикадилли двинул к месту сбора.
Собственно, на этом британские приключения должны были завершиться. Они бы и завершились, подкатив мы к французской границе в Дувре хотя бы получасом раньше. Но нелегкая (если уж совсем начистоту – скрупулезный расчет времени ожидаемого прибытия в Кельн, где местные хористы-полицейские ждали нас, понятное дело, разумным вечером) привела нас туда как раз накануне пересменки.
Вывели всех из автобуса. Собрали паспорта и по одному начали пропускать через границу, штампуя въезд во Францию. Тут ночная смена у французов закончилась, и заявилась утренняя. Ее начальник с новыми силами сам занялся группой и обнаружил, что в паспортах нет отметок о пересечении Шенгенской зоны Европы (напомню, что в те дремучие годы Польша в нее ни одним боком не входила) по пути в Великобританию. «А вам-то что? – осторожно напирал Кукушкин. – Мы въехали в Соединенное Королевство на законных основаниях по визам, а сейчас возвращаемся домой». «Да, но каким образом вы оказались во Франции несколько дней назад? – резонно парировал погранец. – Вот на британских визах стоит штамп: ”Sous LaManche”. То есть вы воспользовались Еротоннелем, но откуда вы к нему подъехали?!» «Да не будьте формалистом. Вон у нас полгруппы уже границу прошли, маются в ожидании автобуса», - попробовал прикинуться шлангом Саша. «Да?! – пришел в ужас начальник смены. – Ну вы даете… Теперь вас и обратно отправить нельзя. В общем, ждите начальника погранпункта. Он в восемь часов придет, пусть сам под свою ответственность решает».
Начальник пришел, быстро посмотрел документы и вызвал две машины с мигалками. Прошедшие границу товарищи понуро зашагали обратно в Великобританию и с паспортами, где значилось, что они покинули территорию Соединенного Королевства, присоединились к остальным хористам в автобусе. В клещах полицейского эскорта вернулись в Лондон. После чего «бобби», не говоря ни слова, развернулись и были таковы.

Этот немного рыжеватый и в меру поддатый абориген возник как-то неожиданно. Вокруг стояла густая тьма лондонского вечера, когда я заметил, как тепло он общается с хорошо знавшими язык хористами. «Вы замечательно поете, но совершенно не там, где это ценят. У нас места надо знать. Сейчас я вам их покажу», - примерно в таком духе высказался он, увлекая хор к ближайшему китайскому ресторанчику.
Позади остался утомительный день, прошедший в основном в бесплодных скитаниях по трем посольствам: российскому, французскому и немецкому. Торопившиеся праздновать День взятия Бастилии французы вовсе чуть не выставили делегацию хора с полицией, заявив, что не желают ничего слышать о наших проблемах. Русские, вникнув в ситуацию, предложили три варианта: первый в духе Капитана Очевидность (не мешкая покупать авиабилеты и лететь на Родину, отпустив автобус с Богом) и два других, один другого краше («с боем» прорываться на паром Дувр – Кале либо официально заявить в лондонской полиции об утере паспортов всем хором – тогда, мол, мы в течение двух суток по МИДовским каналам подтвердим ваши личности, а французы обязаны будут пропустить вас по временным проездным удостоверениям). Впрочем, совсем уж бесполезным визит сюда назвать было нельзя: на вопрос, можно ли в Лондоне зарабатывать уличным пением, советник удивленно пожал плечами – мол, пойте сколько влезет, здешние законы не запрещают. Адекватнее всего повели себя немцы. Они предложили нам долететь до Кельна и там воссоединиться с автобусом, пообещав в этом случае проставить визы. Увы, прямые авиарейсы Лондон – Кельн ходили только дважды в неделю. На завтра на всех билетов не хватало, а следующий борт был только через пять дней, что нас категорически не устраивало.
Только тут до большинства стало доходить, какую западню мы сами себе вырыли. За счет хоровой кассы закупается аварийный запас воды и хлеба. Подручными силами мастерится плакат, текст на котором, донесенный до нас фотохроникерами, достоин того, чтобы привести его полностью с сохранением орфографии и пунктуации: «This is the Male Choir FROM MOSCOW arrived to participate in Llangollen Festival. Tomorrow our bus should go Back to Moscow whereas French passport control in Dover demands transit visas for the choir. We need money to cover airfares…»
И с этим вот «щитом» разношерстная толпа под руководством ХР двинула в темноту.

Если бы не тот абориген! После того как он взял прежде весьма хаотичное перемещение по улицам под свое чуткое руководство, приобретенная Антипиным еще в Уэльсе сувенирная каска полисмена стала наполняться монетами значительно веселее. Глубокой ночью на автобусе мы подбросили его домой. Прощаясь, он спросил: «А где отель, в котором вы живете?» Красноречивый ответ в рифму шокировал его до такой степени, что он сказал что-то вроде «завтра в том же месте в то же время. Приходите, не пожалеете». И растворился в темноте двора.
После ночевки на бесплатной парковке и водных процедур в столь же бесплатном туалете встал вопрос, как жить дальше. Предпринятые скорее по инерции шаги вроде звонков в Москву и в Кельн действенных результатов не давали. Тем не менее, поскольку с аборигеном договорились повторить тур вечернего пения, принятие окончательного решения отложили на завтрашнее утро.
Тягучие часы тянулись томительно долго. Над Лондоном висела изнуряющая жара, и хор от нечего делать слонялся между Гайд-парком, Сент-Джеймс-парком и Кенсингтон-парком. Беспросветная перспектива напрягала и подтачивала измученное консервами естество изнутри.
Но финал этого мероприятия с лихвой компенсировал все трудности и лишения. Иногда я думаю, что вся английская гастроль стоила этой кульминации. В один прекрасный момент наш добрый ангел подвел нас к оперному театру «Ковент Гарден» и скомандовал: тут спектакль сейчас заканчивается, пойте давайте! Помню, я еще подумал: герой советской юморески пел наискосок от «Ла Скала», а мы решили выступить наискосок от «Ковент Гарден». Но тут купюры посыпались рекой. Впрочем, куда удивительнее было случившееся сразу после того.
Из служебного входа показалась приглашенная звезда – солировавший в тот вечер Пласидо Доминго. Выслушав наше выступление, он тут же сбацал Ленского «Куда, куда вы удалились?..», после чего те хористы, которые еще держались на ногах, моментально легли от хохота. А потом сказал: «Когда в следующий раз приеду в Россию, споем вместе».
До сих пор он, кстати, то свое обещание не сдержал. Но в тот момент я помышлял о другом. Узрев очередь к дверям служебного входа, я заметил, что Доминго начинает споро раздавать автографы. Тут меня осенило. Рука сама собой потянулась к карману и прицепила на рубашку бейдж с редакционным удостоверением. Смотрю – толпа как-то почтительно расступается и даже подталкивает меня вперед, и через какие-то пять минут я уже нажимаю кнопку «Полароида» и прошу звезду расписаться на свободном поле еще не проявившегося снимка.

За два вечера хор МИФИ заработал в Лондоне где-то под тысячу фунтов стерлингов. А я получил автограф всемирно известного тенора – пожалуй, самый удивительный в моей жизни. Абсолютно безвозмездно.

Почетный хорист И. напился. В дупель, до чертиков, в хлам. Как человек, обладающий изрядным опытом по этой части, он блистательно вывел себя на пик формы, точно рассчитав момент, когда можно будет полностью отрубиться – аккурат в кресле самолета, берущего курс из Хитроу на Пулково. И все шло прекрасно до того момента, когда на трапе по пути в самолет пакет со свежеприобретенным в дьюти-фри элитным коньяком не звякнул предательски о металлический поручень.
Ощутив, что вместо высокого градуса последнего воспоминания в пакете груда осколков и жалкие капли живительной влаги, почетный хорист не нашел ничего лучше как уединиться в туалетной кабинке. Что, если помните, правилами пользования гражданскими воздушными судами делать строжайше запрещено.
Ему, в общем-то, повезло. В том, что персонал не сразу заметил это ЧП. Когда командир аиалайнера «Бритиш Эйруэйз» принялся колошматить в дверь кабинки, мы уже должны были начинать руление. Это позволило почетному хористу И. выиграть время и замести следы своего недостойного поведения. А спас его Леша Антипин. Потому что когда капитан все же громогласно объявил о своем намерении вызвать полицию и удалить этого русского хулигана, Леша выдал примерно следующую фразу: «Сэр, он всего-навсего приводит в порядок свою сумку, в которой разбилась бутылка» (это по-английски), «давай, родной, выходи оттуда, зараза, скорее» (это уже по-русски).
«Зараза» тут же возникла в проеме двери – потная и злая. Командир, убедившись, что бомбы в сортире нет, отпустил по ее поводу пару ласковых и проследовал за штурвал.
Протрезвел почетный хорист И. на Родине. И ему стало стыдно. Настолько, что до Московского вокзала он следовал на почтительном отдалении от коллектива, а в зале ожидания прятался за киосками.
Мы его, конечно, простили. Тем более не первый раз и не последний.
Потому что вся эта история подошла к концу, и тут так и тянет написать «наконец-то». А вчерашние события добавили изрядной кляксы в это путешествие, хотя, казалось, места для подобных декоративных элементов в фабуле уже совершенно не оставалось.
Продрав глаза после очередной ночи в салоне автобуса с четверга на пятницу, хор подсчитал сальдо и решил: с нас хватит. Был декларирован военный коммунизм, и по креслам прошла реквизиционная комиссия, которая под роспись изымала весь имеющийся кэш в дензнаках разных валют. Примерная оценка показала, что наличных фунтов, долларов и марок на авиабилеты хватает, хотя и впритык.
После этой процедуры хормейстер партии вторых басов Лия Обшадко отправилась в очередной раз прощаться с двоюродным братом, жившим уже давно в Лондоне. Правление же в полном составе пошло за билетами в авиакассу «Бритиш Эйруэйз». На самом деле излагаю я телеграфно: между этими событиями были горячие обсуждения различных доводов, выступления за и против и т.д. и т.п. В авиакассу в итоге группа хористов, к которым от нечего делать примкнул и я, пожаловала где-то за полчаса до закрытия – около половины шестого вечера.
Ручаюсь: тот вечер кассирша запомнила надолго. За почти два с половиной часа, которые она провела с нами, она успела поведать много чего интересного. В том числе и то, что ее имя – какое-то очень заковыристое и в Англии чрезвычайно редкое – означает цветок, в России зовущийся «Анютины глазки». Она добросовестно пыталась на завтра, на субботу, отправить всю ораву московскими рейсами. Но мест не хватало. Стали смотреть пулковские рейсы на субботу и на воскресенье – вроде получается. Сколько с нас? «Анютины глазки» подбили общую стоимость, Саша Кукушкин передал искомое число Юре Бондарю. И все вместе отправились менять баксы на недостававшие фунты.
И обнаружили, что круглой суммы недостает.
Круглой – в прямом смысле. То есть поначалу в общей денежной массе было какое-то косое число долларов США. А тут оказалось ровно на сумму с несколькими нулями меньше! С точностью до бакса.
Пересчитали – та же фигня. Еще и еще… Не хватает, хоть ты тресни!
Поменяли что было. Так кстати оказавшийся под рукой Миша Хорошев, живший к тому моменту два года в Германии, залез на обеих своих банковских карточках в 300-марочный овердрафт. Все равно немного не хватает!
Тяжело вздохнув, «Анютины глазки» прилежно принялись оформлять студенческие скидки на кого можно и на кого нельзя. И тут…
«Ой, свободные билеты на московские рейсы пропали… Кто-то забронировал!!!» - мне показалось, она произнесла эту фразу по-русски.
«А это случайно не двоюродный брат Лии Борисовны?» - вырвалось у меня вроде бы по-английски.
Какая-то тень метнулась к таксофону. Пять минут спустя этот добрый «кто-то» снял свою бронь, и «Анютины глазки» устало побрели домой, а мы, прокричав ей под аплодисменты «ура», отправились к автобусу.
Загадка исчезновения крупной суммы в долларах США до сих пор не разгадана и будоражит мое воображение. Если это не была банальная потеря (что, в общем, опровергается достаточно тривиальным контраргументом: каким образом из увесистой зеленой котлеты выпала и исчезла именно КРУГЛАЯ сумма?!), то провернувший эту операцию гений подготовил ее не хуже Копперфильда, Кио и обоих Акопянов вместе взятых. Посудите сами: после «реквизиции» в автобусе деньги сдаются в общий котел, где тщательно пересчитываются. Группа (не один, не два и не три человека!) хористов – все на виду друг у друга – пешком шествует в авиакассу, при этом никто никуда не отлучается, а деньги не извлекаются. И в здании авиакассы обнаруживается крупная недостача!
Когда правление еще раз досконально перепроверило и проанализировало происшедшее, решили на следующее утро досмотреть багаж всех хористов – под потрясающе неуклюжим предлогом, что купюры, мол, кому-то могли подбросить. Разумеется, эта акция ничего не дала (если не считать того полезного обстоятельства, что, перетряхивая содержимое моего чемодана, я вовремя обнаружил, что коробка духов, которые я вез в подарок, стоит вверх ногами и даже начала немного протекать). Специально собранная в Москве комиссия из числа не принимавших участие в поездке хористов, несмотря на скрупулезно восстановленный ею поминутный сценарий, также не смогла сделать каких-то четких выводов.
Но все же рассказ о субботнем утре 17 июля в аэропорту «Хитроу» - последнем в британской столице – будет несправедливо неполным, если не вспомнить, с чего он начался. ХР под дождевые потоки на оконном стекле в микрофон, не сдерживая слез, выдала что-то вроде «Простите, что в такой поганый день я появилась на свет». Народ разразился бурным и немного нервным хохотом. Тут уместно прозвучали и «Надежды маленький оркестрик» Окуджавы, и «Надежда» Пахмутовой…

Все, что не убивает нас, делает нас сильнее.
Войдя домой в воскресенье 18 июля, я услышал от мамы «Чего-то ты похудел», на что смог ответить только «Похудеешь тут». После благополучного возвращения в Москву (частично через Санкт-Петербург) правление хора в полном составе подало в отставку. Среди полезных выводов, сделанных по итогам всего предприятия, было решение о безусловной необходимости иметь в помощниках у министра финансов кассира, отвечающего за все операции с кэшем, а также о личной ответственности каждого хориста за своевременное наличие действующих загранпаспортов.
В Соединенном Королевстве ни хору МИФИ, ни мне лично с тех пор бывать больше не доводилось. Тем не менее пять лет спустя британская тема довольно-таки заметным фоном возникла в моей жизни. Правда, получилось это не совсем из-за меня – скорее из-за одного англичанина.
Правда, не совсем англичанина.
Впрочем, это совсем другая история.