@VadimSukhonenko

 
Города для меня делятся на две группы. Одни различаются всего лишь названиями и схемой улиц (с неизбежной центральной Ленина), но остаются одним сплошным пост-советским бедным поселением, так и не перешедшим в стадию «пост», не вышедшим, несмотря на модернистские попытки и годы чёрного золота, из своего окаменевше-типажного, лишённого души состояния. Монументально-серые, смешно и уродливо застроенные безвкусной, как пластмассовый натюрморт, «архитектурой».

Другие имеют свежее дыхание, живую душу – города, сохраняющие в своём сердце атмосферные улицы с дореволюционной архитектурой, высокой молодёжно-урбанистической культурой: динамичные хипстерские мегаполисы и медитативно-плавные “towns” – города поменьше. С ними складываются личные отношения. Приезжая в них снова, вы здороваетесь, как старые друзья, вы знаете, где в каждом из вас есть уютные места, в которых можно укрыться: город в человеке тёплым воспоминанием, выпадающим иногда фотографией в ленте или всплывающий строчкой в стихотворении, а человеку в городе – путешественником с вечно горящими глазами, забравшимся на крышу, севшим у фонтана читать книгу или нашедшему малоизвестную, но магически красивую улицу. И каждый сезон имеет свой наиболее близкий город. Если для мировой культуры осень – это Нью-Йорк или немецкий «Октоберфест», то мой сентябрь перетекает в октябрь через реку Урал в Оренбурге.

Осенне-спокойный, как русская классическая проза первой половины XX века, напоминающий архитектурно северного «-бургского» собрата, насыщенный опавшими листьями и, даже в дождь и ветер, тёплой атмосферой, Оренбург – город-чай-с-корицей, город-мягкий-плед, который греет тебя близкими к +20 температурами, когда через неделю в родном Новосибирске выпадет снег. В историческом центре – широкая пешеходная улица с часовой башней, парками, лавочками, стоящими каждые пару шагов, лошадиной повозкой, с аристократически-ритмичным звуком бегущей по брусчатке; в прозрачной чистоте тишины голуби садятся клевать брошенные им семечки, дедушка что-то рассказывает внучке. 

Я жду Сергея в штабе его избирательной кампании. Волонтёры не вылезают из ноутбуков, что не мешает им рассказывать со смехом случаи, происходящие по ходу предвыборной гонки. На стене висит «карта волонтёра» с указанием необходимых шагов для продвижения от одного «level’a» к следующему, в углу на столе располагаются чай и печенье для сторонников, вдоль стены лежат свёрнутые «кубы» – формат агитационных палаток, придуманных три года назад на московской мэрской кампании. «Кубы», АПМ (агитационно-печатные материалы), «антинабережная» и другие подобные слова составляют сленг штаба и создаётся ощущение, что здесь работает отдельный народ со своей культурой, законами и языком.
Возвращаются люди со встреч с избирателями. Кандидат, сам участвующий во встречах, с порога начинает в эмоциях описывать прошедший день и перейти от внутрикомандных диалогов к интервью удаётся лишь переместившись из штаба в соседнее кафе, но даже там понимаешь, что штаб – не топографическое понятие и перемещается вместе с людьми. Наконец, мне удаётся на время отделить Сергея от общения с волонтёрами.

— Сколько встреч в день?
— Три. Я мог бы делать и семь, но столько людей невозможно собрать. Делаем вечером, в это время хоть какие-то люди есть. А днём, если не занят организационными вопросами, то гуляем по дворам: где встретим – там и общаемся, получается прямой контакт с избирателем.

— Как люди реагируют?
— По-разному. Есть люди, которые говорят, например: «Я всю жизнь голосовал за КПРФ», есть люди, которые говорят: «Я ни во что это не верю». Самый типичный ответ: «Никому не доверяю. На выборы не хожу. Мне всё это надоело». Значит, есть очень большое разочарование людей в политике. Они ходили когда-то на выборы, голосовали, но это ничего не меняло в их жизни, которая только ухудшалась. И они заняли позицию: «Я не хочу ни во что вникать, ни за кого голосовать». Иногда получается переубедить. У меня ребята знают… (Обращаясь к волонтёрам), на встрече был случай: пришла одна дама, сказала: «Я последние годы на выборы не хожу и не пойду! Потому что все врут и все воруют!». Мы разговаривали с ней чуть больше часа, в итоге она сказала: «Ну хорошо, в этот раз я приду. Я поняла твой настрой, твои мотивы, я приду». Это было важно, потому что рядом с ней стояло пять человек, которым она до этого говорила, что всё плохо, не ходите.

— Как установку «политика — грязное дело» перевести в интерес и желание что-то изменить, участвовать?
— Мы обсуждаем конструктивные решения существующих проблем. Например, общественный транспорт: пересадки платные, по вечерам не ходит. Как сделать иначе? Решение уже придумано и работает в Москве, европейских городах. Деньги собирают не перевозчики, а мэрия через электронные системы. Маршруты назначаются не по принципу «вот вам маршрут, сколько заработаете — ваше», как флибустьеры (пираты, часто действующие под защитой какого-нибудь государства — прим. ред.) работали, а по принципу «мы от вас хотим десять автобусов, вот такой вместимости, которые по этому маршруту пройдут по такому расписанию, от начала и до конца, и за это мы платим столько денег». Ставят на аукцион и выбирают перевозчика, который выполнит условия за меньшие деньги. То есть мэрия собирает со всех деньги, а дальше сама выступает оператором маршрутных перевозок. Не важно, большие автобусы или маленькие. Они все могут быть частными, не обязательно муниципальные, но они ездят по чётким правилам. Если едет не по расписанию – штраф. Несколько нарушений – до свидания, ищем нового перевозчика. В результате перевозчик отвечает не за торговлю билетами, а за перевозку пассажиров.

— Вы говорили: «Не платить за пересадки», это как?
— Когда мэрия собирает деньги, она начинает определять правила платежей. Сейчас так не получится, потому что платишь частному перевозчику наличными — в этих условиях невозможно организовать бесплатные пересадки. А теперь, как это делается в системе правильной: поскольку мэрия собирает все деньги — это терминалы и карточки, что сейчас уже практически реализовано. Терминал стоит недорого, нет никакой проблемы маршрутки ими снабдить. Если человек оплатил в один терминал, то все остальные терминалы в течение часа денег больше не снимают, а билет подтверждают. Можно пересесть с автобуса на метро. Тогда упрощается система маршрутных перевозок: появляются магистральные маршруты и подвозные. И это не требует дополнительных бюджетных вложений, только немного ума и усилий.
И таких примеров много. И когда человек говорит: «Я никому не верю, никто ничего не может изменить», я стараюсь перевести разговор от обычного для кандидатов дешёвого популизма в конкретные решения. Сегодня случайно оказался на встрече другого кандидата, он говорит: «Проголосуйте за меня, я вам пенсии дам». Говорит человек, который идёт в Городской Совет. Какие пенсии может поднять депутат ГорСовета? В муниципальном бюджете точно нет денег на пенсии. Я объясняю, что я не могу сделать это и это, но другие вопросы действительно можно решать. И рассказываю, как решать. И это помогает (агитировать – прим. ред.).
Была другая встреча: пришла женщина, очень негативно настроенная: «Вы пишете, что научите мэрию работать, переделаете транспорт, да вы ничего не сделаете!» И примерно полчаса не даёт мне вставить слово, рассказывая, как мы ничего не сделаем, но основной вопрос задаёт: что вы конструктивно можете сделать? С помощью остальных жителей, убедивших её подождать, пока я хоть что-то скажу, она даёт мне всё-таки пять минут. Я объясняю ей пример с транспортом. Она говорит: «О, действительно так можно сделать», жмёт мне руку – «Всё, я за тебя проголосую». И не только она так. Все привыкли к популизму. А есть немало людей, которые устали от популизма и хотят конструктива. Они хотят услышать, что реально можно сделать. Маленькое, вплоть до лавочки, но можно сделать. И они готовы общаться и даже баннеры наши вешают.

— В плане ценностей есть какое-то расхождение? У избирателей они либеральные?
— Нет, остановимся на секунду. А у нас есть хоть одна идеологически заряженная партия? Не считаем «Яблоко». Парламентские партии какую-то идеологию имеют?

— КПРФ – левые?
— Где, в каком месте? В их программе они такие же левые, как «Единая Россия». «Яблоко» на самом деле на такие же вопросы так же отвечает. «Яблоко» же на самом деле не правая партия, они центристы, даже в какой-то мере левоцентристы. Все партии не имеют чёткой идеологической направленности. Если спросишь про пенсии, образование, медицину – все ответят одинаково. Есть хоть одна партия, которая предлагает сделать полностью страховую медицину? Все партии говорят: «Полностью бесплатная качественная медицина». Понятно, что это популизм в чистом виде, потому что они не объясняют: налоги будут повышать для этого или как финансировать? Поэтому серьёзных идеологических расхождений почти не возникает. Но бывает. У нас есть электорат, который коммунистический по убеждениям: вся промышленность должна быть государственной, частная собственность не нужна, за всем следит государство. Такой электорат традиционно голосует за КПРФ, по привычке считая, что КПРФ отражает их чаяния. Но я бы даже не сказал, что КПРФ – самая левая партия, «Справедливая Россия» левее будет. Но они не мой электорат, даже не потому, что я иду от «Яблока», а потому что настолько идеологически заряженный электорат не рассматривает альтернатив. Мы с ними и не работаем. А все остальные люди: они не про идеологию и ценности, они про реальные проблемы и вещи, которые можно решить.

— Лавочка важнее ценностей?
— Лавочка важнее, чем свобода? В какой-то мере. Надо понимать, что это так, потому что это ГорСовет. У нас же нет репрессивных городских законов. Если начинаешь говорить с человеком в поле своих возможностей, то автоматически уходишь от политики, ценностных категорий и приходишь к хозяйственным вещам: транспорт, поликлиники, лавочки, дороги, пыль.

— Политика – это не только про изменение властных структур, но и про изменение общества. Каков посыл у кампании?
— Да. Если посмотреть наш лозунг, то месседж «Научим мэрию работать» объясняет гражданам, что мы вместе, как граждане, можем чего-то добиваться, что те вопросы, которые мы хотим решать, мы и должны решать.

Месседж кампании в том, чтобы вместе решать вопросы, а не в том, чтобы голосовали за меня и я один что-то делал.

— Почему ушли из бизнеса и пошли заниматься политикой? (До 2015 года Сергей Бойко был генеральным директором компании «Авантел», второй на корпоративном рынке телекоммуникаций в Новосибирске – прим. ред.). Людям нужны лавочки, но зачем Вам это?
— Я не формулировал точного ответа, пока на одной вечеринке со старыми опытными политиками меня не спросили: «А тебе зачем это?». И пока я думал, мне предложили три варианта: уход от уголовной ответственности, бизнес-интересы и личные амбиции. Бизнес-интересов в ГорСовете у меня никаких нет, потому что я индивидуальный предприниматель, мой бизнес – продажа опыта и знаний людям, которые готовы за это платить. Один работаю сам на себя своей головой, ГорСовет ничем не поможет, потому что он совсем нерелевантный: мой опыт лежит в сфере телекоммуникаций и административного управления, ГорСовет совсем не про это. Что касается ухода от уголовной ответственности… как известно, деятельность оппозиционная… (Смех среди волонтёров) уголовную ответственность не отдаляет, а приближает. Методом исключения получается, что личные амбиции. Если их раскрыть, то это – попытка что-то изменить, проверка своих сил; мне не нравится, как многие вещи в городе сделаны, я счи-таю в своих силах их изменить.

— Какой у Вас портрет города?
— Плюсы – его динамика. Новосибирск – очень активный город, «движняковый». Он молодой, но первое, наверное, является следствием второго. И во многом достаточно контрастный. С одной стороны, если убрать столицы — потому что Москва, всё-таки, другая страна — и сравнивать с другими российскими городами, то Новосибирск прогрессивный во многих вещах. У нас придумали «Тотальный диктант» и «Монстрацию». С другой стороны, у нас запретили «Тангейзер» и концерт Мерлина Мэнсона. Понятно, что люди, любящие инновационную культуру, и православные активисты разные — каждый видит со своей точки зрения, но для меня это тоже некий контраст. И это хорошо, потому что город контрастов – это ярко.
О плохом: у нас грязный город, неухоженный и неприбранный, как квартира, в которой классные фото висят, крутой вид из окон, она на высоком этаже, но всё разбросано, в пыли, грязно и не знаешь, куда присесть, чтобы это было удобно, не знаешь, как пройти из комнаты в кухню, не споткнувшись, но при этом видишь, что она могла бы быть красивой.

— Что один депутат с этим может сделать?
— У законодательной власти есть три функции: законодательная, контролирующая и представительская. Понятно, что один депутат почти не имеет законодательной силы: один голос мало, что решает. Но даже в этой функции есть важная часть: можно выносить инициативы на голосование. И можно выносить такие инициативы, за которые обе наши партии власти вынуждены будут голосовать, вести полемику. Вторая вещь — представительская. Как человек, который живёт в этом районе, этом городе, ездит на общественном транспорте, работает в местной компании – независимый депутат вполне может осуществлять представительскую функцию. Представлять не партии, а город. И самая крутая функция – контролирующая. Половина ГорСовета – «Единая Россия», они туда идут не для людей, а свои бизнес-интересы решать. Вторая половина – КПРФ, люди, для которых Локоть (мэр Новосибирска, представитель КПРФ – прим. ред.) является начальником, было бы странно считать, что они будут его контролировать, делать ему замечания, объявлять выговоры, вникать в работу мэрии. Им зачем? Это было бы нарушением партийной дисциплины в чистом виде. В КПСС за такое исключали из партии, в лучшем случае. Не думаю, что в КПРФ это радикально отличается.
Независимый депутат может быть как раз тем человеком, который пинком распахивает двери, заглядывает во все отчёты, проверяет бюджетные строчки и поднимает шум, привлекает общественное внимание, когда находит какие-то проблемы. Или когда жители, а это намного важнее и ценнее, рассказывают ему о каких-то проблемах, которые сами решить не в состоянии, в силу того, что не имеют доступа к соответствующей информации, достаточной компетенции, общественного веса – приходят к депутату и вместе могут эти проблемы решать, громко озвучивать. У большинства проблем, если их громко озвучивать, появляется множество решений. Власть, как правило, заинтересована в тишине. Шумное привлечение внимания к какой-то проблеме приводит к тому, что власть вынуждена эту проблему решать. И я — не один независимый депутат. У нас, на самом деле, в ГорСовете уже есть три независимых депу-тата, а после 18 сентября независимыми может быть уже 10% ГорСовета. А 10% социума, как известно, уже значительное влияние на него оказывают.

— Как Вы поменялись сами с начала активной политической деятельности?
— Мне сложно оценить: нужен высокий уровень рефлексии, чтобы изменения за это время в себе отметить. Не знаю, злее стал, может быть. Увереннее в себе, несмотря на то, что в бизнесе получалось легче: понимаешь проблему, придумываешь решение, его внедряешь. Здесь: понимаешь проблему, начинаешь решать, сталкиваешься с непреодолимыми или слабопреодолимыми препятствиями. Но можно менять вещи, даже которые казались непреодолимыми, если посмотреть с другой стороны. Задача более сложная, менее предсказуемая.

— Менять общество можно по-разному. Например, идти в благотворительность. Почему именно политика, а не другие способы?
— Как я уже сказал: личные амбиции. Политика, даже маленькая, городская, позволяет систему сдвинуть. А я уверен, что в нашей системе заниматься благотворительностью – не то приложение усилий, которое даёт результаты. Я считаю как в расхожей шутке: «детей надо лечить за государственный счёт, а футболистам зарплату смс-ками собирать». Благотворительность в России, в условиях, когда государство произвольно закрывает благотворительные фонды, произвольно лишает финансирования важные проекты… у нас на программу борьбы со СПИДом в три раза меньше денег в этом году выделили! Часть людей окажется без лекарств. Сейчас в современном мире люди, получающие лечение, не умирают от СПИДа. Если не лечить – человек быстро умрёт. Человек, получающий полноценное лечение совсем не заразный. А без лечения он может заразить других. Какой объём благотворительности нужен, чтобы компенсировать перевод денег из здравоохранения в танки? Участвуя в выборах, мы можем донести до общества важность личной инициативы каждого и их личной активности.

— Как собирались люди в штабе, кто они? Идейные или платные? Чем мотивированы?
— Я не против работы профессионалов. Но, к сожалению или к счастью, у меня нет крупных спонсоров. Нет перед ними и обязательств. Кампания финансируется на волонтёрских началах, это существенно меньший бюджет, чем необходим для профессиональной кампании. Штаб, и внутри и на улице – это люди, которые добровольно на каникулах или в отпусках помогают. В брошюрах, про которые я рассказывал, каких-то денег стоила только печать: дружественной типографии у меня нет, да и это было бы незаконно. Тексты, рисунки и вёрстка для них сделаны волонтёрами бесплатно. Как и сборка и организация кубов, раздача на них агитационных материалов. Часть работ, которые мы вынуждены оплачивать, мы оплачиваем, конечно: печать, перевозка, уборка штаба, но подавляющая часть работ выполняется волонтёрами, как максимум – с компенсацией еды и транспорта. Мы принципиально не платим за наблюдение на выборах. Только еда и проезд, потому что должны быть люди идейные, а не пришедшие получить тысячи рублей. При этом, на мой взгляд, кампания выглядит профессионально. Наверное, годные волонтёры подобрались.

— Откуда пришли волонтёры?
— Три основных источника. Первый — знакомые лично люди из внеполитической жизни, готовые поддерживать. Второй – волонтёры, которых привлекли на прошлогодней кампании (кампания «Демократической коалиции» на выборах в Законодательное собрание Новосибирской области – прим. ред.), которые познакомились со мной, поверили и готовы помогать. И третий источник — друзья первых двух.

— Какие планы, если избираетесь и не избираетесь?
— Если избираюсь, то ко всей моей деятельности добавляются обязанности депутата. То есть надо будет выполнить все те задачи, которые мы взяли на себя во время кампании, открыть приёмную и начать в ней принимать людей. Если не изберусь – какие планы? Продолжать жить в том государстве, которое есть. Может быть, с некоторым разочарованием от себя, людей, системы. Я пока не вижу, где мы могли бы улучшить нашу кампанию. Кроме того, чтобы потратить еще денег и привлечь ещё людей. Я много думаю о том, что делать, если выиграем и изо всех сил стараюсь не брать на себя обязательств, если знаю, что их выполнить нельзя. Что делать, если проиграем, я вообще не думал.