- Публикатор: Вадим Сухоненко (VadimSukhonenko)
- Текст: Вадим Сухоненко. Первая публикация: Stories&Life
Лужин-старший рассказывал провинциальным журналистам в шахматном романе Набокова, что «никогда бы так основательно не осмотрел родной земли, если бы его сын не был вундеркиндом». Меня же вряд ли бы забросило в такое количество малоразрекламированных российских городов, если бы не занятия лёгкой атлетикой.
Города для меня делятся на две группы. Одни различаются всего лишь названиями и схемой улиц (с неизбежной центральной Ленина), но остаются одним сплошным пост-советским бедным поселением, так и не перешедшим в стадию «пост», не вышедшим, несмотря на модернистские попытки и годы чёрного золота, из своего окаменевше-типажного, лишённого души состояния. Монументально-серые, смешно и уродливо застроенные безвкусной, как пластмассовый натюрморт, «архитектурой».
Другие имеют свежее дыхание, живую душу – города, сохраняющие в своём сердце атмосферные улицы с дореволюционной архитектурой, высокой молодёжно-урбанистической культурой: динамичные хипстерские мегаполисы и медитативно-плавные “towns” – города поменьше. С ними складываются личные отношения. Приезжая в них снова, вы здороваетесь, как старые друзья, вы знаете, где в каждом из вас есть уютные места, в которых можно укрыться: город в человеке тёплым воспоминанием, выпадающим иногда фотографией в ленте или всплывающий строчкой в стихотворении, а человеку в городе – путешественником с вечно горящими глазами, забравшимся на крышу, севшим у фонтана читать книгу или нашедшему малоизвестную, но магически красивую улицу. И каждый сезон имеет свой наиболее близкий город. Если для мировой культуры осень – это Нью-Йорк или немецкий «Октоберфест», то мой сентябрь перетекает в октябрь через реку Урал в Оренбурге.
Осенне-спокойный, как русская классическая проза первой половины XX века, напоминающий архитектурно северного «-бургского» собрата, насыщенный опавшими листьями и, даже в дождь и ветер, тёплой атмосферой, Оренбург – город-чай-с-корицей, город-мягкий-плед, который греет тебя близкими к +20 температурами, когда через неделю в родном Новосибирске выпадет снег. В историческом центре – широкая пешеходная улица с часовой башней, парками, лавочками, стоящими каждые пару шагов, лошадиной повозкой, с аристократически-ритмичным звуком бегущей по брусчатке; в прозрачной чистоте тишины голуби садятся клевать брошенные им семечки, дедушка что-то рассказывает внучке.
Южнее улица выходит на спуск к реке – ненаучной, но столь приятно ощущаемой границе Европы и Азии. Канатная дорога и мост соединяют части света, на азиатской парковые дорожки привлекают скейтбордистов и семьи с детьми. Севернее, удаляясь от центра, улицы, теряя в архитектуре, сохраняют осенне-литературный шарм. Кажется, что травяные и древесные запахи, кружащие у Бунина, Куприна и Набокова – все здесь, а соседнюю калитку вот-вот подойдёт медленно раскачивать героиня «Питер FM».
Город, прежде всего – не число человек, а движение их душ, не топография улиц, а их архитектура и метафизика. От первого недоверчивого вглядывания в лица друг друга, до солнечных объятий и дождевых разговоров – города и люди проникают друг в друга, становясь элементами души, взаимно меняясь.
Города для меня делятся на две группы. Одни различаются всего лишь названиями и схемой улиц (с неизбежной центральной Ленина), но остаются одним сплошным пост-советским бедным поселением, так и не перешедшим в стадию «пост», не вышедшим, несмотря на модернистские попытки и годы чёрного золота, из своего окаменевше-типажного, лишённого души состояния. Монументально-серые, смешно и уродливо застроенные безвкусной, как пластмассовый натюрморт, «архитектурой».
Другие имеют свежее дыхание, живую душу – города, сохраняющие в своём сердце атмосферные улицы с дореволюционной архитектурой, высокой молодёжно-урбанистической культурой: динамичные хипстерские мегаполисы и медитативно-плавные “towns” – города поменьше. С ними складываются личные отношения. Приезжая в них снова, вы здороваетесь, как старые друзья, вы знаете, где в каждом из вас есть уютные места, в которых можно укрыться: город в человеке тёплым воспоминанием, выпадающим иногда фотографией в ленте или всплывающий строчкой в стихотворении, а человеку в городе – путешественником с вечно горящими глазами, забравшимся на крышу, севшим у фонтана читать книгу или нашедшему малоизвестную, но магически красивую улицу. И каждый сезон имеет свой наиболее близкий город. Если для мировой культуры осень – это Нью-Йорк или немецкий «Октоберфест», то мой сентябрь перетекает в октябрь через реку Урал в Оренбурге.
Осенне-спокойный, как русская классическая проза первой половины XX века, напоминающий архитектурно северного «-бургского» собрата, насыщенный опавшими листьями и, даже в дождь и ветер, тёплой атмосферой, Оренбург – город-чай-с-корицей, город-мягкий-плед, который греет тебя близкими к +20 температурами, когда через неделю в родном Новосибирске выпадет снег. В историческом центре – широкая пешеходная улица с часовой башней, парками, лавочками, стоящими каждые пару шагов, лошадиной повозкой, с аристократически-ритмичным звуком бегущей по брусчатке; в прозрачной чистоте тишины голуби садятся клевать брошенные им семечки, дедушка что-то рассказывает внучке.
Южнее улица выходит на спуск к реке – ненаучной, но столь приятно ощущаемой границе Европы и Азии. Канатная дорога и мост соединяют части света, на азиатской парковые дорожки привлекают скейтбордистов и семьи с детьми. Севернее, удаляясь от центра, улицы, теряя в архитектуре, сохраняют осенне-литературный шарм. Кажется, что травяные и древесные запахи, кружащие у Бунина, Куприна и Набокова – все здесь, а соседнюю калитку вот-вот подойдёт медленно раскачивать героиня «Питер FM».
Город, прежде всего – не число человек, а движение их душ, не топография улиц, а их архитектура и метафизика. От первого недоверчивого вглядывания в лица друг друга, до солнечных объятий и дождевых разговоров – города и люди проникают друг в друга, становясь элементами души, взаимно меняясь.
Комментарии:
Вы должны Войти или Зарегистрироваться чтобы оставлять комментарии...