Наверх
14.03.2019
03.12.2016
14.11.2016

Кто людям помогает

- Здравствуйте! Полиция? Я журналист, хотел бы пообщаться с участковым…
- Серег, ты чего как разговариваешь? - в поселке Базарный Сызган Ульяновской области все друг друга знают. - Ты дома? Щас подъеду.
Артем Нестеров, наш участковый, сидит в кресле, возле обычной сельской печки-голландки, в домашней обстановке. В кобуре пистолет, на плечах капитанские звезды, рукава закатаны по локоть, а лицо – простое и открытое. Капитану Нестерову около 30 лет, он в этом поселке вырос, учился, теперь работает – и всех знает. И каждая собака при встрече, наверно, лапу подает.
- Участковый – он как терапевт в больнице, к нему со всеми болячками идут, - смеется Артем. - Участковый должен везде нос свой совать – все знать.
- И что, на каждую мелочь ехать надо? Даже если жалуются на громко лающую собаку?
Артем отвечает немного недовольно, потому что ехать на каждую «пакость», как он говорит, неинтересно и неохота.
- Конеешно. Приезжаешь, всех опрашиваешь: почему громко лает, кому мешает. А нигде не написано, как громко собака должна лаять.
Участковый в понимании Артема – это человек, который решает проблемы, а «с хорошими новостями в полицию никто не идет». И разговаривать надо со всеми – и со скандалистами, и с адекватными и воспитанными людьми.
- Вот вчера, - вспоминает Артем. - Ребенок маленький играл, камнем деду поцарапал машину. Родители у него скандальные, говорят, ничего платить не будем. Я должен описать царапину, отказать деду в возбуждении дела – потому что нет состава преступления. Но параллельно еще и подробно описываю деду, как взыскать ущерб через суд. Хотя мог сухо и понятно написать: состава преступления нет, в возбуждении уголовного дела отказано.
Мы пытаемся выпытать у Артема, что же этот дед сделал такого необычного, чтобы капитан Нестеров ему еще и подробно рассказал, куда идти дальше. Участковый нас словно не понимает – помог и помог, обычная ситуация.
- Время было. Если есть время, могу описать все от и до. А если бы надо было на другой важный вызов ехать – то, конечно, не стал бы, - выдает Артем.
- Если скандалят люди, даете информацию?
- Вот тем, кто скандалит, лучше давать сухие внятные ответы: да или нет, - отрезает Артем. – Чем больше информации им дашь, тем больше будет повода продолжать скандалить. Лучше сухо, без самодеятельности, чтобы у него самого пропало желание к общению.
Артем торопится – ему звонят и просят отвезти инспекторов по делам несовершеннолетних в Юрловку и Сосновый Бор, в нескольких десятках километров от поселка. Поездка, видно, затянется.
- А коль в ту сторону еду, опера попросили с Инзы помочь, один человек там скрывается - с дурдома сбежал. Или, бывает, едешь, а глава администрации просит к соседям заехать каким. Попутно решаешь вопросы нескольких других людей.
Всегда готовый помочь Артем уже порывается уйти, но не может, потому что помогает нам, журналистам, написать статью.
- По-человечески пожилые обычно просят. Бабушка вызвала пожаловаться на кого-то, а ты розетку попутно ей починишь, - рассказывает он. – Бывает, что и по своей инициативе. Включаешь свет в доме, а он не горит. Пошел чинить. Иногда и агрессивному человеку надо помочь – если это поможет ему для успокоения.
Капитан Нестеров встает и стремительным шагом идет к своей белой «Ниве», чтобы ехать решать чужие проблемы. Мать с огорода кричит ему в спину: «Артем! Стой, возьми ягод!» Тащит ему клубнику, только собранную с грядки. Артем, не оглядываясь, отмахивается: «Ну куда мне? Не возьму! Спасибо!» - и спасается от всех нас бегством.
Сергей Гурьянов, Анна Гурьянова.
14.11.2016

Очень смелые школы

На смену позднесоветским и постсоветским экспериментам со школьным обучением пришла противоположная тенденция — усиления единообразия, государственного контроля и стандартизации школьной программы, единых учебников, возрождения моды на школьную форму. У этой тенденции есть разумные основания. Но неужели мы и вправду хотим, чтобы все дети были «слеплены по одному лекалу» и «скроены по одной мерке»? К тому же и любая «стандартная» школьная система — это результат прошлых педагогических экспериментов. Чтобы создавать передовую школьную систему, надо сохранять зоны педагогического творчества, а подходящие и тиражируемые находки постепенно делать новой нормой «обычных школ». Чтобы увидеть самые сильные педагогические теории и практики, а значит, отчасти заглянуть в будущее, мы посетили несколько необычных школ, поговорили с создателями альтернативных школьных программ и учителями, работающими по ним

Здоровьесберегающая педагогическая система В. Ф. Базарного

Марина Вашукова, Балашиха

В центре этой программы здоровье: тела, которое укрепляют, и духа, который взращивают.
Трагедия опущенной головы

На улице Матросова единственные во всей хрущевке деревянные рамы необычной формы. Оказалось, окна педагога, доктора медицинских наук Владимира Базарного. Он, бодрый, в джинсовом ансамбле, уверенно встал напротив меня в своем кабинете, полном картонных скоросшивателей и книг. Современную систему образования Базарный отвергает, потому что она противоречит природе ребенка.

— Я стоячий, — говорит Базарный. — А вы?

Его систему здравоохранительных педагогических технологий только было начали всесоюзно внедрять в конце 1980-х, и тут бац — распад СССР.
Реклама

— Начнем с того, что ожидает вашего сына-дошкольника в ближайшем будущем, — говорит Базарный энергично. Он продолжает стоять, и меня не приглашает сесть тоже. — В Москве у девяноста процентов первоклашек нарушено развитие позвоночника. Говорят — «плохая осаночка». Но это — путь к хроническим заболеваниям!

Базарный достает из шкафа фотографии. На них дети, полулежа развалившиеся за партами. Эта распространенная поза, по его мнению, — главная причина не только болезней, но и «расчеловечивания» — движения в сторону преобладания животных инстинктов над духом.

— Вот так все начинается — с седалища! А заканчивается — информационно-мозгоцентричной школой, направленной на формирование рабского программируемого интеллекта, а не на развитие свободного мышления, — у Базарного лицо моложавое, и решительные глаза революционера.

— Ребенок крутится, потому что его геном настроен на движение, — объясняет Базарный суть своей программы. — Чтобы избежать телесной скованности, которая ведет к скованности мышления, мы поставили детей за конторки, возвратив детским стопам почву, а их телу — возможность двигаться. Изначально в наши экспериментальные классы шли, как на реабилитацию, больные детки. И они стали меняться.

— А сейчас на кого рассчитана методика?

— На всех. Это как старт ракеты. Если он не пройдет правильно в детстве — у человека будет болтанка на всю жизнь. Ученику нужно дать сенсорную и психомоторную свободу, помочь развить телесно-чувственный и эмоционально-волевой опыт. И в результате получатся незомбированные, творческие, здоровые люди. Поймите, здоровье — категория педагогическая. Оно от воспитания, а не от болезней. Поэтому в нашей целостной системе, которую мы разрабатывали и экспериментально доказывали долгие годы, предусмотрено много чего. Перьевое письмо, работа с образами, хоровое пение, при освоении чтения — цельные слова, а не слоги. Разделение мальчиков и девочек. Это тоже в природе ребенка — что интересно мальчикам, неинтересно девочкам, и наоборот. А если неинтересно, в коре головного мозга формируются центры отторжения информации, и ребенок становится забывчивым. Министерство образования включило наши технологии в обязательный перечень для школ. Только благодаря энтузиастам по этой системе работают больше трех тысяч школ. У тех, что я знаю, впечатляющие результаты. Что еще надо для чиновников? Но у них на всех уровнях саботаж, в том числе из-за непонимания. А родители спят.

Базарный хочет, чтобы его система была во всех школах, и недоумевает, почему государство не внедряет ее повсюду.
Семь жизней директора гимназии

— Бывшая начальник управления по образованию лично участвовала в снятии таблички, когда мы указали, что у нас параллельно-раздельное обучение мальчиков и девочек. То есть система Базарного, — говорит директор земской гимназии в Балашихе Галина Кравченко, плавная, как лебедь. Предъявляет сорванную вывеску, и выждав, когда я прочитаю, осознаю и сделаю выводы, убирает за шкаф. Вероятно, еще пригодится.

Типовой оборудованный класс. По одной стороне косяка стоят конторки разного вида, соответственно росту, ученики выбирают подходящие именно их конституции. На конторках деревянные массажные коврики. «Ростомерная мебель с наклонной поверхностью, — показывает директор, — смена динамических поз…» На потолке цветной геометрический рисунок, для разминки глаз. Говорит, через три года учебы в гимназии ученики помладше снимают очки, и даже у тех, что пришли сразу в старшие классы, ухудшение зрения останавливается.

Муж Галины, Игорь Кравченко, цепкими глазами похож на коршуна. Он тоже директор другой земской гимназии, которая тоже работает по Базарному.

— Чуть шейку, — говорит, — не свернули нашим новациям, но я был депутатом, и это помогло. А потом мы разработали семиуровневую систему защиты. И научились гибкой стратегии.

Они тоже немного революционеры.

Говорят, когда Кравченко-муж приезжает в гимназию с неожиданными проверками, по всем классам пробегает слух: «ЗИЛ приехал!». И все начинают усердно делать зарядку. ЗИЛ — значит «Злой Игорь Львович».

— У нас с первого по одиннадцатый классы все, — говорит Галина Кравченко, — и парты-конторки, и массажные коврики, и обязательная в середине урока зарядка.

— Старшеклассники стоят за конторками? — говорю.

— Да, с удовольствием!

— Что, — говорю, — и хором все поют?

— Все, и с удовольствием! Двадцать два класса, из них одиннадцать мальчики.

— А как у вас с ЕГЭ?

— Обычно входим в тройку лучших.

Надо-таки подумать мне о будущем сына…

Программа академика Е. А. Ямбурга для детей в больницах

Аксинья Ремизова, Москва


Тут и взрослым, и детям преподают надежду на жизнь.
Гуманизм в действии

Кабинет доктора педагогических наук, академика Ямбурга украшен статуэтками, в том числе изображающими самого Ямбурга. У академика шарф на шее и очки на глазах. Стыжусь, что он тратит на меня свои минуты.

— Детей в клиниках, — говорит, — толком никто не учит. По закону положено образование, а на деле его нет. Много причин, — например, лежат дети из регионов, не должны их за деньги московского бюджета учить. А наш проект позволяет таким детям давать общешкольное образование. А выписавшихся из клиники, но не имеющих возможности ходить в школу, мы продолжаем обучать дистанционно через наш интернет-портал. В этом году ребята сдали ЕГЭ прямо на базе больницы.

— Школа дает им веру в будущее?

— Конечно, конечно.

— А в чем польза этой программы для всех других детей?

— Вот вы поймите, неизвестно, кто кому больше нужен: больной — здоровому или здоровый — больному. Вот у меня в кабинете сидит девочка с попыткой суицида, мальчик от нее ушел, а она еще не знает, что мальчики, как автобус, один отходит — другой приходит. Но когда она общается с больными детьми, то понимает истинный масштаб проблем. Что ее проблема — это фигня.

— По каким критериям вы оцениваете эффективность своей программы? Чтобы дети могли поступать в вузы?

— Поступать? Это реабилитация! — директор повышает голос. — Это же страшные болезни, особенно онкология. Они думают, что если их учат, — они будут жить. Это огромная мотивация, потому что они же закрыты в больницах. Образование — единственное их окно в мир. Для родителей это тоже шок: был здоровый ребенок, стал больной. Рак— это трагедия. Родители находятся рядом с детьми, в пансионате. Мы даем этим родителям вторую профессию — тьютор, то есть педагог, сопровождающий больного ребенка.

Кажется, эта программа развивает жажду жизни и жажду знаний, которая помогает ребятам лечиться и дает надежду.
Учителя в красном

Первое сентября в Федеральном научно-клиническом центре детской гематологии, онкологии и иммунологии им. Д.Рогачева. Праздник не начался, но люди уже тут.

Белые стены, красные стулья. В белых халатах ходят врачи, в красных — учителя. Под потолком шарики, на полу люди. Красные стулья — для детей, возле них стоит кресло-каталка, на ней девочка лысая, этим здесь никого не удивишь, в ушах длинные красивые серебряные сережки. Они качаются как маятники. Других детей поблизости нет. Стулья пусты.

Праздник начинается.

— Кто самый важный человек на этом празднике? — спрашивают ведущие «Первого сентября».

— Учителя! — кричат ребята.

— Нет, — говорит ведущая. — Первоклассники.

В центр холла выходят трое: мальчик в галстуке, мальчик с человеком-пауком на майке и девочка в джинсовой косынке, они первоклассники и есть.

В конце зала толпятся родители. Разговоры в толпе:

— Нам же цветы нельзя, мы их лепили из пластилина, он сам себе лепил.

— Где твой?

— Вон там самый лысый во втором ряду. А твой?

Я бы не отличила такие затылки один от другого.

— Вон там! Парик купили. Пришлось, настоял.

Среди учительниц нет ни одной старше тридцати лет. Они подтянутые, их губы улыбаются, волосы блестят, почти все они носят обувь на высоком каблуке.

— Тяжело работать здесь? — спрашиваю, самой мне здесь очень тяжело, почему, не понимаю, вроде бы все радостные ходят.

— Не то чтобы, нужно иметь предрасположенность к этому. Я, например, не хочу преподавать в обычной школе — это не мое, а тут с ребенком можно поговорить, создать настроение, мы для того здесь и есть, чтобы менять их настроение в сторону радости.

— Тяжело ребенку ставить оценки… — продолжает она, нежно улыбаясь. — Ты не понимаешь, как отреагирует ребенок, некоторые сильно переживают. Двоек мы вообще не ставим. И в литературе есть книжные герои негативные, мне страшно читать с детьми такие вещи вслух. Вот мы читаем не всего Достоевского, а только те сцены, которые показывают мораль.

Молодая, невысокая учительница провожает нас до выхода. Разговор начинается в лифте.

— А вы по какому предмету?

— Я? По немецкому.

— Что вам здесь нравится?

— Индивидуальный подход.

— А сложности какие в работе?

— Многие дети могут не дожить до конца учебного процесса. Ты никогда не знаешь, когда приходишь к ребенку, увидишь ты его или нет. А привязываешься к некоторым детям очень сильно.

— Кто-то же выживает? — спрашиваю. — Это же стоит того.

— До свидания! — отвечает учительница.

Авторская программа директора авиационного лицея Анатолия Эдварса

Анна Гурьянова, Сергей Гурьянов, Ульяновск


Дети предпочитают сложное и необычное, а не легкое и стандартное.
Такой затейник

— Совещание через полчаса, — говорит секретарь.

— О… — удивляется Анатолий Эдварс.

Солидный директор школы целится ручкой-пером в свои очки на столе, старается попасть в мост между линзами.

— В перестройку, когда был учителем, вместо мониторов для компьютеров я закупал старые телевизоры, для занятий физико-математического класса, — говорит тихо, еле слышно. — Мы это старье на уроках разбирали, изучали… Так еще в школе дети становились телемастерами, ремонтировали потом телевизоры. И теперь с первого класса наши школьники изучают радиоэлектронику, а в старших робототехнику. Вместо трудов со слесарным оборудованием — урок авиамоделирования. У нас даже девчонки вместо домоведения паяют. Мне стали говорить: «Вы что, это ж девочки». А им понравилось!

— Почему лицей авиационный?

— Сначала делали физико-математический. Но Ульяновск — авиационная столица России. Рядом авиастроительный завод «Авиастар», гигант. Ребенок, который делает бумажный самолетик, мечтает делать радиоуправляемую авиамодель, а тот, кто занимается авиамоделированием, мечтает строить самолеты. И еще, в девяностых я увлекся системой Владимира Шаталова, преподавателя-экспериментатора. У него в конспектах только картинка, чертеж, формула — и одно слово-ассоциация. Например, броуновское движение — «вокзал». Я по его конспектам создал свою методику. По одной этой методичке старшеклассник может подготовиться к ЕГЭ по физике.

Анатолий Ростиславович лезет в шкаф, достает поочередно две почти одинаковых книжки разного цвета в бумажной обложке — для своих.

— Свои книжки, — говорит, — я куда только не носил, и в управление образования, и в институт повышения квалификации, и по школам оставлял… Пару лет назад меня попросили выступить на мероприятии в педагогическом университете. Спрашиваю — сколько по времени? «Да говорите, Анатолий Ростиславович!» Так и проговорил все время, практические вещи вызвали интерес. После этого начальник управления образования ко мне подходит, говорит: «А давайте вы будете лекции для учителей читать!» Я говорю: «А давайте!»

— И что?

— И все!

Эдварс бросает длинную ручку в очки.

— Никто не хотел повторить вашу программу в другом месте?

— Нет. Хотя мы всегда открыты. И дело не в деньгах тоже. Наша программа, получается, работает только в нашем лицее.

— Почему так?

— Не знаю. Специально не навязываемся никому. А ученики у нас получаются неплохие. Вот недавно покупаю помидоры на рынке, ко мне подходит парень: «Здравствуйте, Анатолий Ростиславович!» Выпускник нашей школы. Сейчас занимает одну из руководящих должностей в АвтоВАЗе. Еще одного выпускника встретил — он в Подмосковье на фондовой бирже руководитель. Другой парень уехал в США, защитил докторскую. С девчонками, конечно, сложнее… я им советую поступить на факультеты, где парней побольше.

Эдварс смеется как заведующий детсада из фильма «Джентельмены удачи».

Зазвонил телефон. «Алло? Самолет Ан-2? Нет? Як-18. Отлично. Сколько стоит? Двести двадцать тысяч? Отлично!»

— Вот! К десятилетию на территории школы поставим настоящий самолет.
Несколько коллекций

Стишок на первое сентября: «Лично мне директор Эдварс улыбнулся раза три…»

Вокруг школы белые советские статуи — и мальчик с горном, и пионеры с флагом, и нимфы лесные, и… скульптура-автопортрет учителя ИЗО, который отреставрировал разрушенное изваяние, срисовав лицо с себя. Все директор школы спас из заброшенных советских лагерей.

— Какой номер кабинета? — спрашивает вахтер.

— Не знаю, — говорит завуч Лидия Федоровна. — На четвертом этаже музей истории техники двадцатого века, дайте от него ключ.

Вахтер выдает ключ наугад.

Идем по школьным коридорам: классы, спальня, игровая комната. Спальни постоянно пытались закрыть то пожарные, то Роспотребнадзор, но директор отвоевал. Очень кстати, теперь ввели новое правило, что первоклассники должны днем обязательно спать.

— Директор, — говорит завуч, — у нас такой затей- ник!

Доходим до четвертого этажа, к музею истории техники. Но ключ к замку не подходит. Топаем обратно… Вахтер встречает:

— Вот этот попробуйте.

Опять не тот…

Навстречу маленькая девочка, радостная, вьется вокруг мамы.

— Мам, я уже так хочу учиться!

— Хочешь учиться? — мама растерянно улыбается.

А мы нашли ключ с третьей попытки. Наконец, долгожданный музей! Старенькие телевизоры, дисковые телефоны, пленочные фотоаппараты, аппаратура для проявки фото, железные ночники и швейная машинка «Зингер». В середине гордо возвышается старинная деревянная прялка — и как она сюда попала?

Программа Первой новой школы

Варвара Попкова, Ленинградская область

Тут стараются превратить образование в личный опыт.
«Наполеон»

Передо мной одетая по-домашнему пышная женщина средних лет, Татьяна Кашкина, основатель НОУ «Первая Новая Школа». Достает из холодильника торт. Разрезает и описывает систему образования на его примере.

— Педагоги зацикливаются на мелочах, причина — обособленность предметов, — кладет кусок на тарелку. — Во времена Великой буржуазной революции главной целью образования было уравнять слои общества, — проводит ложкой по верху «Наполеона». — Система подходила для поддержания стабильности в эпоху застоя. А для нового времени нужна другая школа.

— И как вы ее делали? — принимаюсь за «Наполеон».

— Осторожно. Сначала совмещала девятый с одиннадцатым классы для эссе, сочинений. Потом отказалась от классов. Объединила началку, основное и среднее звено. Ушла от учебников и расписания. Выхлоп был ошеломительным! Прекратились межвозрастные конфликты. Младшие тянулись за старшими, а старшие не могли себе позволить оплошать перед мелкотой.

В знак того, что все понимаю, я старательно уплетаю торт.

— Проверку министерства образования мы проходили двадцать дней, вдвое дольше, чем обычные школы. В итоге инспектор яростно отстаивала нашу методику на совещании. Ведь несмотря на ее несоответствие госстандарту, дети блестяще писали тесты, рассчитанные на старшую возрастную категорию. А представь реакцию комиссии, когда мы провели интеграцию учеб-ных областей! Первый блок — науки деятельно-действенного цикла: математика, информатика и языки. Другой разряд, описательно-объяснительный, — это химия, физика, биология и физическая география. Последний тип включил в себя историю, обществознание, литературу, политическую и экономическую географии. В нем на основе данных ученики формируют убеждения.

Заметив, что с моим кусочком торта покончено, Татьяна делает бутерброды.

— Такой подход позволяет создать целостную картину мира. Это то, что я вижу самым важным для нашего ученика. Идеологически моя школа — не конвейер, а дом. Ее ученик — не сырье для переработки, а индивидуальность, которую требуется развить. Для этого пестуем в детях нравственные начала. Стараемся подавать пример собственным поведением.

— Ваша методика полезна другим школам?

— Единомышленников я нашла в регионах, там госконтроль слабее, и там массовые школы заимствуют элементы моей методики. Дмитрий из Новгорода, директор школы с двумя тысячами учащихся, объединяет классы во время гуманитарных уроков. Евгения из Ленинградской области так же, как я, комбинирует предметы. К сожалению, целиком практику не копируют. Для этого необходимо дать директорам больше свободы.

Учуяв запах колбасы, на стол запрыгивает кошка.

— Прямо в школе у нас живут три, — говорит директор. — Мы называем это кототерапией.
На своей шкуре

На одной из улиц поселка Левашово в Ленинградской области стоит двухэтажный коттедж. Внутри — шесть комнат, в одной из них мы. В этом здании находится Первая Новая Школа. Тут же — дом директора Татьяны Кашкиной. Комнату заливает свет. За окном виднеются крыши коттеджей. Позади них к горизонту стелится поле.

— В этом году мы опять переехали, — говорит директор. — Не обращай внимания на беспорядок. Все лето живу здесь с дочерью.

В прихожей действительно царит хаос. На предметах мебели валяется одежда. На втором этаже на диване лежит девушка. Это — Наташа, дочь.

— Я свидетель прогресса всех учеников, — говорит Наташа. — Например, тот же Саша. Он у нас привирал. А однажды украл у сестры пять тысяч, но доказательств не было. Учителя применили моделирование ситуации. На специальном занятии устроили откровенную беседу с детьми. Учителя тоже рассказывали о своих самых тяжких грехах. Сашку так пробрало, что он, рыдая, во всем признался. И никто его не ругал.

А каждый год в День снятия блокады тут открывают окна, вымораживают помещение и питаются баландой, чтоб на своей шкуре испытать, каково приходилось жителям осажденного города. Ни один ребенок ее не вылил. Директор считает, если на своей шкуре почувствовал, только тогда поймешь.

Распространение принципов «вальдорфской педагогики»

Айгерим Ильмухамедова, Алма-Ата, Казахстан

Тут стараются учить так, чтобы детям было не трудно, а вообще хорошо.
Потребность играть

— Программа не подгоняет ученика, а мягко ведет, учитывает особенности возраста, — говорит Евгения Филатова, организатор семейного центра вальдорфской педагогики в Алма-Ате, в нем детский сад и школа. — Учитель вальдорфской школы старается не только передать какие-то знания ученикам, а сделать так, чтобы ученик полюбил предмет.

Эта методика во многих странах реализована на государственном уровне: в Германии, России, Финляндии, США, Великобритании, на Украине и в Китае и в некоторых странах Африки есть официальные вальдорфские школы и сады. Говорят, она делает людей внутренне свободными, с широким мышлением и восприятием мира.

— В российских школах ее применяют частями, — говорит Евгения. — Например, до четвертого класса, не везде, но в некоторых школах оценки можно не ставить. Учителя применяют методы, например, ритмичность — чередование освоения материала и игры. Что из программы вошло, наверное, потому что увидели реальную пользу от этого. Что не вошло… Наверное, еще не время. А результаты методики хорошие. Практически никто из детей не боится контактов со взрослыми. Для них что-то, что у них не получилось, не причина не попробовать еще раз. Они быстрее усваивают новый материал, они более творческие. А поскольку мы все время мастерим что-то руками, дети вовлекаются во взрослую деятельность, приучаются создавать, уже в саду они режут салатики, пекут булочки, начинают шить, мыть стульчики. Тогда интеллектуальное развитие идет как побочный эффект всего этого.
Это же черновик

В той части города, что ближе к горам, на балконе частного двухэтажного дома двое подростков красят балюстраду, дети бегают, родители общаются, дышится свободно.

Сначала несколько родителей-энтузиастов организовали этот центр как детский сад. Когда их дети выросли, эстафету перехватили другие родители. А когда и их дети выросли, они решили продолжить обучение по этой методике. Трое — художник, педагог-филолог и музыкант — прошли обучение по методике в Центре альтернативной и гуманитарной педагогики в Бишкеке, и к саду прибавилась школа.

— Вы нас не называйте, пожалуйста, школой, — просит Евгения Филатова, один из нынешних организаторов центра. Ей лет сорок, она в свободной одежде, которая, наверное, подходит для занятия йогой, на руке оранжевый браслет из вяленой шерсти, она выглядит какой-то цельной. — Мы позиционируем себя как репетиционный центр, обучающий по вальдорфской методике. Здесь это единственный легальный способ давать такое обучение. Дети дистанционно сдают экзамены в вальфдорских школах России.

Первого сентября ученики стоят вдоль лестницы, в ряд, и под звуки флейты по очереди подают руки первоклассникам, у которых завязаны глаза, провожая их таким образом на второй этаж, в учебный класс.

— Не бойся, Даяночка, я передаю твою руку Эрику.

Атмосфера магическая. Потом дети, мамы и воспитатели становятся в круг, в центре которого столик с цветами и горит свеча. Семиклассница Вика только перешла в эту школу, ее лицо напряженное и немного испуганное. Эта «школьная линейка» больше походит на круг в детском саду. Вскоре все вместе начинают играть — подхватывают песенку и выполняют движения. Когда мы поем про «лошадку» и топаем ногами как лошади, я ловлю Викин взгляд, она уже улыбнулась.

На уроке семиклассница Вика не хочет отвечать на вопрос по английскому языку.

— Ну и ладно, — говорит учитель, — первый раз можно.

Потом ученики рисуют, и Вика не хочет показывать свой рисунок, потому что, по ее словам, он не получился.

— Не бойся, — говорит учитель. — Экспериментируй, это же черновик.

Может быть, эта методика создана, чтобы внутреннего ребенка оберегать в людях?

— Какие результаты методики? — спрашиваю одну маму.

— Моя дочь, — отвечает она гордо, — с удовольствием ходит учиться. А еще она не играет в компьютерные игры и не смотрит телевизор, ей это неинтересно. Наш ребенок любит читать книжки.

После нескольких часов в вальдорфской школе начинает щемить где-то в области сердца. Вспоминаются экзамены, оценки, тишина в классе… Почему я училась не по Вальдорфу?

Детский психолог Елена Сопилиди сама училась по этому методу до пятого класса.

— Думаю, дети, учащиеся по вальдорфской доброжелательной методике, психологически не очень адаптированы к стрессам и конфликтам, — говорит она. — Но каждый родитель принимает решение сам.

Программа школы одаренных при Тюменском государственном университете

Елена Познахарева, Тюмень


Тут сначала отбирают самых способных, а потом воспитывают из них самых побеждающих.
Личный опыт Юффы

— С талантливыми детьми занимаюсь всю жизнь. И знаю, чего им не хватает! — сухощавый научный руководитель и создатель школы Александр Юффа отстукивает ребром ладони по столу. Доктор химических наук смотрит через очки без оправ. Рядом висят фотографии, где он в обществе молодых Немцова и Чубайса. Вообще он генеральный директор концерна «Никка», который занимается недвижимостью, нефтяной промышленностью и много чем еще. Он подбирал лучших в городе преподавателей, которые написали авторские программы, уклон — физико-математический, и «позволяющий мыслить не зная границ». А после вместе с коллективом принялись за строгий отбор школьников.

В Школе одаренных — дополнительное образование для детей 5–9-х классов. Сюда они приходят на пять часов в неделю.

— Выиграл ребенок олимпиаду, нарисовал картину — хрясь — в одаренные его, — рассказывает Юффа. — Мы же принимаем талантливого школьника: он любознателен, с развитым логическим мышлением, высоким уровнем познавательной активности, социально адаптирован, то есть действительно обладает всеми теми характеристиками, которые присущи способному человеку.

Юффа продолжает отстукивать.

— К десятому классу личность должна определиться в предпочтениях, и лишь оттачиваться в выбранном направлении. Поэтому мы работаем с ребятами начиная с пятых классов. Для отбора школьников Управление образования предложило нам двадцать пять лучших школ Тюмени. После второго тура осталось сто человек. Для них мы так долго подбирали преподавателей, среди которых ученые, победители и призеры олимпиад и конкурсов, разработчики заданий олимпиад. Всего четыре доктора наук, — стук. — Девять кандидатов наук, — стук. — Три лауреата конкурса «Учитель года», — стук. — Шесть преподавателей гимназии ТюмГУ, девять преподавателей университета.

— Вот есть у нас Евгений Могильный — физик от Бога, — говорит руководитель. — Дети его обожают. Все учебники по теории решения изобретательских задач рассчитаны на категории восемнадцать плюс, а он с пятиклассниками занимается, у них как раз и взгляд незашоренный.

В школе филологическое, историко-обществоведческое и физико-математическое направления, самое массовое. Там изучают математику, информатику, теорию игр, теорию решения изобретательских задач и риторику. Эти пять предметов появилось в расписании исходя из личного опыта Юффы. Подбирал по принципу востребованности во взрослой жизни человека с математическим и техническим складом ума. Таким обладает и сам научный руководитель.

— Дети не должны бояться конкурсных испытаний, — говорит. — А идти на них с восторгом, чтобы показать все, на что способны! — профессор костяшками пальцев стучит по голове. — Ради Бога, если кто-то захочет организовать дополнительную подготовку по нашей программе в любой нормальной школе — пожалуйста. У нас есть преподаватели, которые обучат ваших людей. Только где взять этих людей? Правда, наш центр робототехники обучает информатиков на деньги Сбербанка со всех школ, рассказывая, что такое 3D-принтеры, что такое прототипирование и много чего еще. Но наш альтруизм не может распространяться дальше определенных границ.
Школа для Леонардо да Винчи

Школа одаренных в здании Техноцентра, новейшего корпуса Тюменского государственного университета. Интерактивные доски, мобильный компьютерный класс, доступ к лаборатории.

— Вот программа «Академия успеха» и восторженные ученики, — показывает фото директор школы Гилина Матвеева. Над ее столом тоже фото: учеников и капитана «Бурана».

— Это мои любимые дети и мои любимые мужчины, — стеснительно улыбаясь, сообщает она. — Идеальный ученик Школы одаренных — Леонардо да Винчи. Технически подкованный, с гуманитарными способностями, высокохудожественный!

Кажется, шутит.

В лаборатории робототехники меня встречает Дима Яковлев, ее руководитель. В его ухе гарнитура, периодически он вдруг резко произносит: «Извините!», и отходит в сторону, чтобы ответить на звонок. По стенам аккуратно стоят приборы. Один принтер печатает фиолетовую плату. Ученики и преподаватели сидят за компьютерами и работают над собственными проектами, а со стен смотрят сотни фотографий довольных детей, в руках у которых завершенные роботы.

— Это лампа, которая меняет цвет от прикосновения руки, — Дима достает одну за другой коробку с проектами. — Это работа над квадрокоптером.

Тут семибалльная система оценок. Работают тьюторы, — это как вожатые или старосты. Каждый день сто шестьдесят учеников приходят сюда, чтобы стать развитыми, конкурентоспособными и, наверное, креативными профессионалами. Которые, по словам директора, когда-нибудь сконструируют космический корабль или придумают новый способ нефтедобычи.

Гуманная педагогика Шалвы Амонашвили

Наталия Подлыжняк, Москва


Цель системы — воспитать учителя-гуманиста.
Любовь, доведенная до искусства

— Сейчас из окна я вижу Кавказские горы, — как будто первый раз замечает Шалва Амонашвили, и улыбается. Мы говорим по Скайпу — я вижу только его загорелое, худое лицо на фоне белой стены и розовый узорчатый платок под воротником рубашки. Но чувствую мудрость в его словах, произносимых с легким грузинским акцентом, — старый грузин как старое вино, в котором крепость и цвет. — Полное название моей педагогикической системы — гуманный подход к детям в образовательном процессе. Мы разрабатывали образовательную систему «Школа 2100». В основе нее — принципы гуманизма и уважительного общения с детьми. Правительство ее унифицировало, но я больше с этим не связан… Сейчас я возглавляю Всероссийский центр гуманной педагогики, ежегодно проводим чтения, где за год собираются более тридцати тысяч учителей из России и стран бывшего СССР. Открываются центры и экспериментальные школы.

— Дети, — говорит Шалва Александрович, — это явление. У каждого ребенка собственный путь, который надо помочь ему найти. Мы не столько меняем методы, сколько вдохновляем учителей быть любимыми для своих учеников. Я вижу, что в российском учителе еще теплится духовность! Наказания, жесткая дисциплина отходят, и на первый план выходят поощрение, радость познания… И любовь! Любовь педагогическая, любовь, доведенная до искусства, любовь, наполненная красотой!

— Как же проходят эти «уроки красоты»?

— Например, в учебнике есть стихотворения, которые вы должны выучить за урок. А вам они не нравятся. Дети находят выход. Они говорят: «Можно мы сами выберем стихотворение и вклеим в учебник?». А что? Ведь так они будут в учебнике! И на другой день вместо урока получается утренник любимой поэзии! Как теперь этот юный соавтор своего учебника будет к нему относиться? На математике можно сказать: «Придумайте более сложные задачи сами, и задайте мне их завтра». Смогу ли я, учитель, решить их? Здесь работает еще одна хитрость, очень искусная — якобы наше непонимание. Дети, сталкиваясь с неумением учителя, помогают ему выйти из положения и расширяют грани своего сознания. А ныне господствующая система образования авторитарна. В советское время педагоги считали, что дети не хотят учиться, поэтому их надо принуждать. Метод кнута и пряника легкий, на его основе создавались школы выравнивания и школы для умственно отсталых детей. А наши школы нуждаются в одном педагоге, который, как Ростропович, дирижирует остальными и учит их гуманной педагогике. В учителе от Бога, как, например, моя любимая учительница, которая пробудила во мне тягу к учебе.

— Но где вы возьмете много таких учителей?

— Открывать школы, где будут только такие учителя, практически невозможно. Предположим, учителей от Бога сейчас на всю страну полпроцента. За реформами министерства не видно горизонта, но на деле они никогда не состоятся. Потому что истинная реформа — это изменение духовного мира учителя. До этого образовательный мир не сдвинется с места. Образно говоря, моя сверхзадача — довести те полпроцента моих последователей до двух процентов.

— Это все равно мало.

— Моя программа — всего лишь ступень, и не вечна. Я понимаю, что вскоре на смену ей придут другие. Пусть те два процента учителей раскроют в детях то, с чем они пришли в этот мир, и они перевернут его. Да, я верю, что двух процентов хватит.

В России сегодня гуманную педагогику практикуют десять школ.
Кодекс учителя

Пятнадцать лет назад департамент Южного округа отдал школу выравнивания для дефективных детей №200 Шалве Амонашвили. Сюда направляли учеников с проблемами в общении, с плохой дисциплиной и низкой успеваемостью. Спустя два года пришла комиссия и признала школу общеобразовательной.

— Такой праздник был, — вспоминает Шалва Амонашвили. — Когда ученики узнали, что они самые обычные дети.

Сейчас в холле на стеллаже «Кодекс чести и служения учителя», только он заперт под стеклом. Нет ярких стен и аляповатых рисунков, только аккуратные витражи под потолком.

— Сначала, правда, они все говорили: «Давайте мы вам клумбу вскопаем, только не гоните на химию», — смеется учительница начальных классов Татьяна Жундрикова, а директор, которая была с нами, пытается ускользнуть в открытую дверь.

— Куда же вы сразу убегаете-то, поговорите с нами! — ловит ее учительница.

— Танюша, — просит учительница. — Ну хочешь я тебе потом окна помою!

Вместо привычной формулировки «Примеры на вычитание», на доске формулировка цели «Мы развиваем внимательность и сообразительность». На партах стопки учебников и дневники, в которых до пятого класса будет только домашнее задание, и никаких оценок.

— Мы, — говорит директор, — не сравниваем детей друг с другом.

Но выпускать учеников с пустыми дипломами нельзя, поэтому в четвертом классе школьников все же знакомят с отметками. Под работой их обычно три: отметка самого ученика, соседа по парте и учителя.

Тут периодически пытаются додумать конец притчи Сухомлинского, занимаются логическим переводом «Пуськи бятые» Людмилы Петрушевской, разгадывают тайну магического квадрата Альбрехта Дюрера.

— Когда урок заканчивается, — хвастается директор, — часто раздается досадное: «Ой…»

Материал подготовлен творческой мастерской «Настоящий репортаж»
14.11.2016

Кикимры небесные

Анна Гурьянова, Сергей Гурьянов, Влад Боровков, Мария Забурдаева


Когда средний русский город станет городом мечты

«РР» представляет первые итоги репортерского исследования российского города. Каждый большой репортаж — в какой-то мере исследование. У репортеров немного другой метод, чем у социологов или урбанистов, менее строгий, но зато и менее формальный, через человеческие судьбы и истории. Обычно мы сосредотачиваемся на одном герое или одном социальном конфликте, больше в текст не помещается. Но всегда хотелось рассказать хотя бы о небольшом городе в целом, стереоскопически: и про людей, и про дух, и про политику, и про социальную жизнь. Мастерской действенной журналистики на Летней школе «РР» хватило упорства, сил и времени для того, чтобы попробовать. Наш герой — город Кимры, Тверская область, население 46 771 человек, обычный среднестатистический малый российский город. Группа молодых репортеров под руководством Юлии Гутовой и Ольги Лобач, постоянно обсуждая и споря, на протяжении двух недель исследовала Кимры. Получились разные тексты, и здесь мы публикуем три из них. Первый — о духе и культуре Кимр и о возможных проектах развития города. Второй — о местной районной больнице, через жизнь которой видны люди, их ценности и социальные проблемы. Третий — о местной политике и о тех свойствах российской политики, которые делают политическую борьбу бесконечно далекой не только от проектов развития, но и даже от ясной задачи починки дорог


СКАЗКА О ГОРОДЕ БУДУЩЕГО
Из чего могу вырасти идеи для развития города


От Савеловской железнодорожной станции до центра надо ехать на скрипящем от старости пазике. До революции Кимры были селом, а тут все равно построили банк, потому что кимряки были богатые и очень этого хотели. Также, все равно, они отстроили город после пожара, случившегося в середине XIX века. Тогда хотели, и все получалось. А сейчас экскурсовод Татьяна Томилина показывает обшарпанные дома, и очень интересно о них рассказывает. Оказывается, здесь есть даже дома в стиле деревянного модерна времен нэпа — явление уникальное для страны. В одних только маленьких Кимрах 111 объектов культурного наследия.

— Если бы нашлись деньги, — верит коренная кимрячка Татьяна Томилина. — Был бы уникальный город.
На пузе шелк

Меньше ста лет назад Кимры получили статус города, но крестьяне тут всегда старались выглядеть горожанами. Модничали. Татьяна Томилина говорит, были поговорки: «кимряк не поест, но оденется», «у кимряка на пузе шелк, а в пузе – щелк». А уж какую обувь носили – Кимры в начале прошлого века называли сапожной столицей России. Обувная ярмарка проходила каждую субботу на Соборной площади. Приезжали со всех уголков страны – из Казани, с Кавказа, из Сибири… Теперь здесь несколько отдыхающих горожан, голубь сидит на макушке Ильича. Прибилась какая-то большая собака — овчарка без хозяина. Добрая, ее тут кормят, любят, тычется носом в руки, ласкается.

На площади бронзовый сапожник, сидит в центре города на небольшом гранитном постаменте. Одной рукой он держит сапожок с длинным голенищем, другой молоток и второй сапог. Мимо идут две девчонки. Одна в рэперской кепке, запрыгивает на постамент и обнимает сапожника, как своего близкого друга. Трет нос сапога.

— Это на счастье! — говорит подруге.

Сапожник сидит уже пару лет. И, несмотря на то, что на памятнике нет таблички, все кимряки знают — это символ города. Сапожник задумчиво смотрит на краеведческий музей. Там среди экспонатов — сапожки, сандалии, туфельки, босоножки, ботиночки. Красота. Смотрительница Надежда Михайловна сидит в теплой комнате, кутаясь в теплое пальто. Мягкая, добродушная. Она бывшая воспитательница, родом из Кимр, мама ее — курская, папа — рязанский, сама десять лет жила в Прибалтике, объездила Крым, работала тут, по соседству, в Дубне в детском саду. Вспоминает воспитанников: один в пожарную охрану пошел, работает сразу и в Москве, и в Кимрах. Другой — наркоманом стал, умер уже. А вообще, говорит, воспитанники светлые, хорошие получились.

— Молодежь в основном в Москве работает, — говорит. — Сутки через двое, через трое на электричке ездят. А насовсем не уезжают, возвращаются домой. При этом сами москвичи дома покупают у нас, в Кимрах, здесь уютнее.

— А обувь кимрскую носят?

Лицо Надежды Михайловны еще потеплело. Ооо, какая она была раньше модница! Носила сапожки с чулком – такие в музее даже стоят. А сейчас носит ботинки с кимрской фабрики «Никс». Показывает старый, потрепанный, местами расклеенный ботинок, который лежит под стулом, — предмет гордости, потому что сделан в сапожной столице России. Носит до сих пор.

— Он, конечно, не очень модный, — замявшись, говорит Надежда Михайловна. — Но мягкая кожа, удобные. Я их за триста девяносто рублей купила. На повседневную носку лучше всего.

Мы слышали, что и сейчас в Кимрах есть обувной модельер, который может создать сапожки по индивидуальному заказу. В магазине продавщица смотрит на нас ошарашенно: «Какой модельер?! Нет здесь никого! Все давно уволились!»

Из проекта «Небесные Кимры». Исторический шлейф обувной столицы может быть ресурсом и поводом для организации событий и инициатив российского масштаба. Но важно выйти из провинциальной рамки, опоры только на местное краеведение и на местное производство. Форум «Обувь: история моды и новые тренды» мог бы включать и культурологические экспозиции, и выставки-продажи производителей любой географии. В Тверской области есть похожий по замыслу проект «Столица сапожного царства», но он не исполняется или исполняется формально и провинциально.
Теплоходы плывут мимо


— К нам всегда приставали корабли с туристами, — говорит мэр Кимр Роман Андреев, — А теперь пристань обветшала, и теплоходы благополучно машут ручкой. Я решил понять, как у нас велась работа в предыдущей администрации. И оказывается, что целой отраслью туризма занимается один молодой сотрудник! Я спросил его о наработках, планах, и мне стало понятно, что никаких наработок не было, поэтому пришлось начинать с нуля. Сейчас отделу экономики вменено заниматься развитием туризма.

В небольшом кабинете экономического отдела работают три человека.

— Как будете совмещать ваше основное направление с туристическим? – спрашиваю.

— Ну раз повесили, то как-нибудь, — равнодушно отвечает сотрудник отдела.

— А вы ведь раньше никогда этим не занимались. Справитесь?

— Когда понадобится, будем с Тверью созваниваться, консультироваться. Слушайте. Вы знаете Викторию Янкевич? Это директор турфирмы. Вот она в туризме хорошо разбирается. Идите к ней!

Офис директора турфирмы — в архитектурном памятнике, в старом купеческом доме. На стене грамоты вроде «лидер продаж туров», и все вокруг завешано плакатами с европейской архитектурой.

— Ой, да вы знаете, — говорит Виктория, бойкая, как массовик-затейник, — плесень пошла, плакатами и прикрываем. Вы знаете, еще четыре года назад, когда пристань работала, нам экскурсоводов не хватало. Я даже учителей звала, но они часто не соглашались, потому что им было стыдно показывать город гостям. А я не вижу ничего позорного. Ну да, есть разруха, но тут как подать!

Едем к пристани мимо Вознесенского храма: белые стены, золотой блеск куполов. Вдоль дороги покосившийся деревянный забор. Этот путь от реки к городу построен, как и храм, в девятнадцатом веке. Сквозь асфальт проступает брусчатка.

— А раньше здесь была гладкая дорога, — начинает реконструировать местность Виктория. — Мы еще хотели на забор повесить тканевые вывески с фотографиями города, чтобы туристам не так страшно было!

Виктория представляет, что все здесь должно превратиться в круглогодичную зону отдыха в стиле модерн. Зимой катки, летом кафе с официантами в костюмах того времени.

А впереди нас реальная, материальная пристань, огороженная двухметровым забором. Недавно ее отдали в собственность «Клуба моряков», но сейчас она аварийная и ее использовать нельзя.

— Раньше она была приличной… — оправдывается Виктория, когда показывает заасфальтированный прямоугольный пустырь, поросший мусором и травой, как будто она хозяйка квартиры, в которой забыла прибраться до прихода гостей. — Здесь кипела жизнь! Официально ее закрыли, потому что паспорт устарел. Неофициально — из-за того, что всем пофигу: берег не укрепили, паспорт не продлили. В администрации думали о других вещах. У нас почему-то туристов не очень ценят. Вот взять, например, общепиты…. Им заказ приносишь на десять человек, а они нос воротят! Говорят, тогда придется от постоянных клиентов отвлекаться. Так и кормят только своих.

— Разве они не видят в туристах прибыли?

— Понимаете, здесь жизнь подчиняется своим правилам. Это или воспринимается, или нет. Можно сказать: «А у нас так!». И все, без вариантов.

С нами к реке вышла местная детвора. Пятеро мальчишек тусуются у края воды: кто в трусах, кто просто с оголенным торсом. Затевается спор, в ход идут вопли, матерки. Парни решают: кто прыгнет с пристани и создаст больше всех брызг. Выбирают самого пузатого и подталкивают его к воде. Он обреченно смотрит вниз. Тишина. Бдыщь! Всех окатило водой. Раздается общее: «Ого-о-о!». Теплоход, большой, плывет мимо.

Из проекта «Небесные Кимры». Инвестиционный проект «Кимрская пристань» — ключевой для развития города. Скорее всего, инвестиционные ресурсы нужно искать в регионе ли в столице, да и управление должно быть внешним: местный бизнес и политики чувствуют себя лучше, когда невидимы из центра. С пристанью инвестору могут быть интересны места для общепита и современных рекреационных услуг вблизи пристани. Город должен гарантировать создание туристических маршрутов, даже ветхие старые здания с табличкой и ухоженной дороги — это музей, а не разруха. Полезно вовлекать волонтеров, затоков города, и местных краеведов для популярных в мире неформальных экскурсий.
Куда ссылали не самых приятных людей


— А правда здесь Мандельштам написал свой Савеловский цикл?

— Да это случайно на самом деле произошло, — отмахивается директор Кимрского музея Владимир Покудин. — Для него это был сто первый километр, куда ссылали не самых приятных людей. Для него Кимры — серая лента по ту сторону реки, которая не вызывала никаких эмоций. Да тут и Есенин проезжал, Фадеев родился, Панферов любил охотиться, в нашем Преображенском соборе Нежданова пела, в театр приезжал Станиславский… Мало ли кто здесь был. Тут первые дачи космонавтов строили. Очень много художников у нас приехали из разных концов страны. К нам даже из Карелии, из Крыма переезжают!

Из проекта «Небесные Кимры». «На откосы, Волга, хлынь, Волга хлынь,/ Гром, ударь в тесины новые», — эти стихи Осип Мандельштам написал в Доме творчества «Савелово» в Кимрах незадолго до второго ареста и гибели. Для московской интеллигенции 101 километр и Мандельштам важнейшие темы, которые можно развивать с общественными организациями и с деятелями культуры. Так у популярного певца Псоя Короленко есть песня на эти стихи в цикле «Русское богатство», и эта песня особенно хорошо звучит у берегов Волги, где могло бы быть место Манделдьштамовского песенного фестиваля.

Художественная аура

— Мои картины, — говорит художник Петр Гусев, — можно купить в Кимрах и в Женеве.

Он дарит нам репродукцию, на оборотной стороне написано – «Piotr Goussev, Galerie La Primaire». Вообще-то Гусев двадцать шесть лет живет в Кимрах. Мы с ним осматриваем городской выставочный зал.

— Меня сюда позвал мой друг, художник Комлев, он тоже тут живет, — говорит Гусев. — О, а вот идет Дима Ефремов. Тоже приезжий художник.

Когда Петр Гусев приехал в Кимры, он купил за бесценок накренившуюся двухэтажную избушку. Зашел – пол наискось…

— А потом я подошел к окну, посмотрел – и сразу захотелось взять мольберт и краски, — рассказывает Гусев. – Там была такая дорожка, над ней живописное дерево, сквозь листву солнце пробивается, и идет женщина в шляпе, как будто прямиком из Парижа в Кимры. Я посмотрел и говорю – покупаю дом! Сколько я из этого окна пейзажей потом нарисовал!

Гусев показывает место, где написал другую картину. Улочка мимо дома латинской буквой «S» извивается вниз, на ней тень дерева. Пройдешь один, не заметишь, а глазами художника посмотришь – красота.

Неторопливо сворачиваем на безлюдную улицу. Гусев вдруг замечает человека, который быстрым шагом мчится в ту же сторону. Кричит: «Володя!» — разумеется, и это тоже художник. Тоже приезжий. А имя и фамилия – два древнерусских города. Владимир Ростов.

Владимир Ростов широко улыбается. Длинные волосы с сединой, аккуратная борода. С ходу приглашает в свою мастерскую. Его деревянный дом, что в тени церкви, знаменит, многие его рисовали. И Ростов тоже, только дорогу сильно расширил – эх, чтоб тройка могла промчаться!

— Здесь, знаете, русский дух, Русью пахнет, — улыбается Ростов. Он объездил все области вокруг Москвы, искал дом. Везде понравилось, а остановился в Кимрах, которые вообще не понравились. Остановился по очень простой причине. В наркостолице России, как неофициально называли тогда городок, были самые дешевые дома. Купил за пятьсот долларов.

— Захожу в дом, а тут столько света! У меня мысль сразу: для мастерской идеально! Потом и к городу стал привыкать. Вообще-то мне везде хорошо. Но здесь аура действительно волшебная. Здесь мне легко дышится, вольготно. Тут… неповторимость. Как в сказке.

Под небом голубым вдруг звон колоколов. Пронзительно и чисто созывает на службу.

— Я хоть пейзажи и не рисую… — говорит Ростов. — Но вдохновляюсь видами. О, вы знаете, у меня целая толпа художников собиралась, — Ростов заулыбался. – Представляете, в мой маленький домик набивалось по тридцать человек. Иногда смотрю в окно – идут художники. К ним народ: куда идете? Они – к Ростову! Можно с вами? Пошли! И смотрю, вереница такая длинная получается. Мама дорогая! Пару раз даже акварельки утащили – у меня на стенах развешаны были на кнопках. Я уж рукой махнул. За всеми не уследишь.

Ростов говорит, и сейчас в Кимрах художников человек сорок, из тех, что постоянно выставляют картины на продажу. На городок, в котором меньше пятидесяти тысяч жителей.

– Плюнь на улице, – говорит Ростов, — в художника попадешь.

Из центра города идем пешком на окраину Кимр – в гости к местному портретисту Константину Паку. Стройка большого торгового центра, жилые кварталы, маленькие магазинчики и небольшие рыночные развалы. В частном секторе — разбитая сельская дорога, непросыхающие огромные лужи, разросшиеся кусты и деревья. Вдруг — аккуратно выстриженный куст-кубик. Второго такого мы больше не встретили.

81-летний кореец Пак беспокоится, чтобы гости устроились поудобнее. В мастерской идеальный порядок. Константин приехал из Казахстана с желанием бросить свое дело – надоело быть художником, хотел раздать холсты и краски детям. А в Кимрах почему-то снова стал писать.

— Я приехал сюда – и все сложилось!

Помолчал немного, улыбнулся.

— Может, конечно, мы сами это придумали, про особую ауру, насочиняли, и живем этим. Но я так люблю это неказистое место. Мы не обижаемся даже на запустение, дорожные ямки. Если все закатать в асфальт, может, и ауры не останется?

Из проекта «Небесные Кимры». В России есть малые города и села, которые приобрели российский туристический статус благодаря активности художников, которые выбрали там место для проживания и творчества. Местную художественную. Общину нужно вовлекать в городские мероприятия, но не как гостей, а как тех, кто кому нужно только помочь сделать самим городские события и приглашать друзей из столицы.
Геомагнитная пружина


Есть легенда, что во времена Брежнева специалисты искали самые чистые геомагнитные места в стране. И нашли их именно в Кимрах. Поговаривают, что природные катаклизмы обходят Кимры стороной – необъяснимые силы защищают. Например, в 1983 году неподалеку проходил сильный смерч, он даже поднял трактор и отнес его на сто метров. А в Кимрах – все спокойно. Только ветерок!

Директор кимрского музея Владимир Покудин говорит не присаживаясь.

— Когда живешь здесь, время останавливается. Многие это чувствуют. Когда подъезжаешь к Кимрам, кажется, что пересекаешь какую-то особую границу. Это тонкие материи, их надо воспринимать на другом уровне, — директор предельно серьезен. – А когда уезжаешь из Кимр, чувствуешь, как какая-то пружина натягивается. Потом она начинает срабатывать, ты просто влетаешь обратно, и все. Я сам уезжал отсюда в армию, потом учиться, но знал всегда, что вернусь домой. Не подумайте, пожалуйста, что это какая-то шутка.

Из проекта «Небесные Кимры». Упадок малых городов связан во многом с трудовой миграцией в столицы. Это в короткой перспективе нельзя остановить. Но можно поймать обратную миграцию — людей, которые устали от безумного ритма Москвы и хотели бы жить или в по-человечески приятном и удобном месте, или хотя бы иметь дом, куда можно уехать отдохнуть из столичного «муравейника». Но здесь большая конкуренция, нельзя надеется только на сарафанное радио, нужна инфраструктуры привлечения (сайты, агентства и пр.), которые бы активно продвигала пустующие старые дома и участки с учетом привлекательности места, которой посвящены остальные разделы проекта.