Роковой матч

Я думаю, что это замечательное сочетание для ума и для сердца. Один вид творчества очень дополняет другой, но между музыкой и шахматами и правда очень много общего. Это два вида эмоционального творчества, которые проявляют себя в присутствии большого числа слушателей или зрителей, это публичные виды искусства. И вместе с тем, разумеется, эмоциональное преимущество, эмоциональный взлет, эмоциональная фантазия в музыке проявляется ярче, а логическое мышление, фантазия интеллекта в большей степени проявляется в шахматах. 

Но неслучайно в истории музыки и шахмат есть много ярких личностей, которым доводилось или посчастливилось соединять эти два вида творчества. Начать нужно, вероятно, с имени Франсуа-Андре Даникана Филидора, гениального шахматиста 18 века. Он был сильнейшим шахматистом своего времени, крупнейшим шахматным теоретиком, его дебютные идеи живы до сих пор. И вместе с тем Филидор - основоположник французской комической оперы, его оперы и сегодня популярны во Франции. 

Я могу назвать имя замечательного советского композитора Сергея Прокофьева, который был влюблен в шахматы и говорил: «Шахматы – это мое второе я». Вспоминаю о его знаменитом матче с другим замечательным советским музыкантом Давидом Ойстрахом в 1937 году в Москве. Они играли как на самых серьезных соревнованиях, а сбор был отправлен испанским детям, эвакуированным в Советский Союз. 

Огромным поклонником музыки, вокала был и один из чемпионов мира Василий Васильевич Смыслов, для которого пение было не менее важной формой творчества, чем шахматы. Он мечтал спеть в Театре оперы и балета им. Кирова в Ленинграде. Вспоминаю очаровательный эпизод: в 50-60 году художественным руководителем и главным дирижером театра был Борис Эммануилович Хайкин, большой любитель шахмат, и ему было очень интересно познакомиться с Василием Васильевичем. А Василий Васильевич мечтал спеть для Хайкина. Мы пришли, я сел за рояль, Смыслов пел пролог «Паяцев» - и так хорошо пел! Борис Эммануилович аплодировал.


Я мог бы назвать еще немало имен музыкантов, влюбленных в шахматы, и шахматистов, влюбленных в музыку. И, повторяю, это не случайно, потому что творческий процесс в музыке и шахматах во многом сходен. Это и стратегическое мышление, потому что, когда композитор создает какое-то произведение, он должен иметь стратегический план его построения, а исполнитель должен знать, как он выстроит исполнение, где будет, например, кульминация. Это и тактическое мышление, потому что как и в шахматах нужно решать проблемы каких-то элементов исполнения, необходимых для осуществления творческого замысла. 

Я знаю, что многие замечательные музыканты и сегодня занимаются шахматами, мне просто трудно назвать кого-то из молодого поколения, потому что я с ним меньше знаком. Но то, что таких поклонников много, могу сказать с полной убежденностью. 

Другое дело, что у многих видов творчества появился суровый враг - компьютер, во многом навредивший шахматам. Потому что с его неограниченной памятью, его неограниченными математическими возможностями он отобрал у шахматистов одну из самых привлекательных сторон шахматного творчества – необходимость самостоятельного анализа. А анализ – это одна из основ существа шахматного творчества. И оказалось, что и дебютная фаза партии, и эндшпильная попали под власть компьютера, который способен это делать лучше, чем человек. И очень обидно, что содержание сегодняшнего шахматного творчества обеднено такой потерей. 

Например, в школе, где мы сейчас находимся (шахматная школа Тайманова в Петербурге - Прим. ред.) занимаются дети от 5 до 12 лет. Однажды идет турнир, сидят за доской две девочки. 15 минут прошло после начала игры - и у них на доске стоит позиция, на пути к которой я отдавал анализу не недели и месяцы, а многие годы. Я искал идеи, какие-то тактические решения, развивающие эту стратегическую идею. После появился вариант – он называется система Тайманова в сицилианской защите. А эти девочки, сидя дома, нажали какую-то кнопку и получили эту позицию в течение одной секунды. Но при этом они не знают, что предшествовало этой позиции, к чему нужно стремиться. По существу эта позиция для них – словно начальная. Что называется, ни уму, ни сердцу. И такое происходит, начиная с детского возраста и кончая борьбой за первенство мира, когда выдающиеся шахматисты идут на партию на основании базы данных, заложенной в шахматную программу, где можно посмотреть тысячи партий своего партнера и определить его вкусы. Не анализируя самостоятельно, а получая готовый результат. 

Они садятся за доску, учитывая, что партнер проделал такую же работу, ведь они шли на параллельных творческих путях, и играют намеченный дебют по тем рекомендациям, который дал им всезнающий компьютер. 26 ходов, которые они сделали на доске, - и практически никакой неожиданности. Потому что шахматисты действуют согласно высшим рекомендациям - механическим, аналитически-компьютерным. И затем оказывается, что они оба приходят к одному и тому же положению, и позиция равная, ничейная. Они могут пофантазировать, сделать два-три хода и после этого соглашаются на ничью - потому что это было предсказано самим ходом подготовки. Все получилось так, как они ожидали, дальше нечего делать, всем спасибо. Поэтому очень много партий сейчас являются не предметом творчества, а предметом памяти.

Интересно. Вот выдающихся шахматистов было немало, а гениальных – единицы. Один из них - Роберт Фишер, заработавший имя в довольно далекие, докомпьютерные времена. Когда появился компьютер и Фишер понял, ощутил уже тогда эту угрозу, он придумал возможный путь - на определенное время, не навсегда, исключить компьютер из процесса дебютной подготовки. Так появились «Шахматы Фишера». 

В классических шахматах начальная позиция для всех едина: пешки - на втором ряду, фигуры - на первом. А Фишер предложил расставлять начальную позицию компьютеру – всевозможными вариантами. Их, по-моему, 960. То есть пешки остаются на своих местах, а фигуры на первой линии переставляются по воле компьютера. Затем бросается жребий, и возникает начальная позиция, никак не похожая на классическую. Поэтому все предыдущие подготовки оказываются бессмысленными – ты же не знаешь, с какой позиции начнешь играть. 

Конечно, компьютер сможет просчитать варианты даже 960 позиций, но на сегодняшний день «Шахматы Фишера» - это процесс, в котором надо фантазировать с первого хода. Каждый из начальных ходов совершенно не связан с обычным развитием дебютных позиций. Даже чемпионаты мира проводились по этим фишеровским шахматам. 

А вообще по поводу компьютера и шахмат Гарри Кимович Каспаров хорошо сказал: «Конечно, состязаться с компьютером очень трудно, у нас неравные условия, когда мы оказываемся за одной доской. Он бесчувственный автомат - я живой человек. Я плохо спал ночью – я уже другой, не такой, как обычно. Я поссорился с женой – я не тот, как обычно. Но пока я сумею выиграть хотя бы одну партию из шести у компьютера, я буду считать, что я сильней».

 У шахмат сегодня, кроме компьютера, есть еще один враг - меркантильность. Шахматы стали очень жирным куском. И если в начале 70-х годов призовой фонд в матче за первенство мира между Фишером и Спасским составлял 250 тысяч долларов, то сейчас 3 миллиона… В матчах на первенства мира призовой фонд бывает до 5 миллионов долларов - спортивная сторона стала превалировать над творческой. 

И это тоже в значительной степени результат деятельности Фишера, потому что Фишер всегда был президентом шахматного профсоюза, если так можно выразиться. И он часто говорил, что несправедливо, что какой-то там боксер в матче за первенство мира, получает миллионные гонорары. Тот, который ничего не создал, а просто добил противника. «А я, - говорил Фишер, - получаю несопоставимые тысячи». Это он выступал за то, чтобы поднять финансовую оценку шахматных соревнований на высокий уровень. В конце концов, то, к чему шахматный мир пришел, пошло от Фишера.

Вы абсолютно правильно заметили еще одну особенность современных шахмат. Для многих выдающихся шахматистов, в особенности шахматистов XX века - золотого для шахмат - они были сопутствующим призванием. Вот, скажем, Ласкер был чемпионом мира – и выдающимся ученым. Ботвинник, создавший, по существу, советскую шахматную школу, - окончил политехнический университет. И так вплоть до Каспарова. Вспомните их матч с Карповым, длившийся месяцами. За этим матчем следил весь мир, и не только шахматный – потому что это было состязание двух ярчайших противоречивых и конфликтующих личностей. 

Это борьба различных идеологий, мировоззрений, темпераментов, различных увлечений, это борьба шекспировского драматизма. И поэтому за этой борьбой следил весь мир – не только шахматный. И залы были переполнены, и пресса уделяла много внимания. 

Увы, сегодня этого ничего нет. Шахматы стали выгодной профессией, сужающей круг интересов. Нынешний чемпион мира норвежец Магнус Карлсен за шахматной доской демонстрирует выдающиеся умения, выдающееся дарование, но этим замкнутым миром все и ограничивается. Мало тех, кто проявлял бы себя в личностном плане. Так, чтобы шахматистом можно было заинтересоваться за пределами шахматной доски. 

Яркой личностью можно назвать индуса Виши Ананда. Но это потому, что он из другой социальной, религиозной среды. Его происхождение и воспитание находят отражение за шахматной доской – Ананда трудно сравнить с кем-нибудь из других великих шахматистов. Больше не могу назвать никого.

Шахматы лишились социальной значимости. Потому что шахматы, например, в Советском Союзе, были одним из трех китов, на которых зиждилась советская пропаганда. Балет, цирк и шахматы, - в этих областях мы достигли огромного признания во всем мире. 

Я помню, как министр культуры СССР Фурцева на одном из приемов мне сказала: «Для нас, Марк Евгеньевич, очень важны ваши победы. Мы ценим, когда выигрывают наши фигуристы и хоккеисты, но это спортивные достижения, а ваши победы – эти достижения нашей культуры. И для страны это очень важно».

Это начало 70-х годов. Я был в хорошей форме, был хорошо подготовлен к матчу. Михаил Моисеевич Ботвинник, у которого я занимался еще во Дворце пионеров и который продолжал меня консультировать долгие годы, дал мне много интересных советов по подготовке. Но, к сожалению, не в коня оказался корм. 

И все же этот матч, несмотря на его результат, несмотря его на драматические последствия, остается в моей памяти как одно из самых ярких и крупных шахматных событий. Потому, что я сыграл с великим шахматистом, хотя и проиграл с катастрофическим счетом "шесть-ноль". Сам ход матча был очень увлекательным, интересным и содержательным. И счет никак не отражает существо борьбы. Сам Фишер считал, что к шестой партии матча счет должен был быть максимум 3,5 -2,5 в его пользу.

Нет. Конечно, результат был важен. Процесс был по-своему увлекателен и содержателен, и остается в анналах истории. Но все дело в том, что я столкнулся впервые с психологическими проблемами в процессе борьбы. Конечно, от ошибок в шахматной партии никто не застрахован, даже самые великие шахматисты. Более того, Фишер сам делал ошибки в течение этого матча, но у него была какая-то удивительная интуитивная защита от серьезных ошибок. 

Возникали позиции, в которых я чувствовал, что вот сейчас я его схвачу, начинал искать решения, думал… 15 минут думал над одним ходом, а потом еще дольше - 20 минут, 50 минут… И на все мои идеи, которые, как я полагал, принесут мне победу, у Фишера находилась защита. Он не переступал критическую точку опасности, интуиция его от этого защищала. И возникало страшное ощущение – да что он, заколдованный какой-то?! Как это так?! Я не нахожу решения, когда весь мой опыт и понимание говорят, что оно должно быть. 

И действительно, через много лет компьютер нашел, как надо было сыграть. Но это было спустя 15 лет, и это был компьютер, и это было не за шахматной доской с сильнейшим соперником. 

Психологически я потерпел сильное потрясение. И это страшное поражение наше идеологизированное правительство не могло считать случайным: "Как это так, советский гроссмейстер проиграл какому-то там американцу! Да еще и с таким счетом! Нет, за этим что-то кроется". 

Конечно, когда следом за мной Фишеру проиграл Ларсен со счетом "шесть-ноль", жить мне стало легче. Но это было потом, когда «гражданская казнь» уже совершилась. 

Когда я возвращался на родину, меня сразу удивил строгий таможенный досмотр. Раньше с советскими гроссмейстерами такого не было. И в моем багаже была найдена книга Солженицына «В круге первом». И еще конвертик с письмом от главного судьи этого матча Макса Эйве советскому гроссмейстеру Сало Флору, в котором находилась некрупная сумма с запиской, что это гонорар за его статьи. 

Никакого криминала. Но книга Солженицына, который в то время был еще советским гражданином, проживавшим на даче Ростроповича… Она оказалась у меня неслучайно, эта книга. Дело в том, что когда мы выезжали за границу, интерес к нам как к советским гражданам был не только шахматным. Журналисты задавали вопросы о самых разных сферах нашей жизни, и был такая модная тема – отношение к раскритикованному властями писателю Солженицыну. Для того, чтобы не чувствовать себя абсолютно неподготовленным, я взял с собой книгу. Чтобы как-то аргументировано реагировать, а не отвечать передовицами из «Правды». 

Вот так у меня и оказалась эта книга. Когда на границе радостные таможенники нашли ее, главный сказал: «Ну что же вы так неосмотрительно? Сыграли бы хорошо с Фишером – я бы вам полное собрание Солженицына до такси донес». Замечательно тогда пошутил Ростропович: "Вы слышали, какие неприятности у Солженицына? У него нашли книгу Тайманова «Защита Нимцовича». 

А потом я был лишен всего, чего только было возможно лишить  - выездов за границу, звания заслуженного мастера спорта... Председатель Госкомитета по делам физкультуры и спорта, который был главной фигурой по санкциям, на десерт сказал: «Нужно прекратить его печатать, лишить материальной поддержки, лишить звания международного гроссмейстера». И тут осекся: «Ой, звание не мы давали».

Понимаете, есть пословица «из грязи - в князи». А у меня получилось наоборот – из князей в грязь. Лишили всего, чего возможно. Перед отъездом мне дали квартиру для работы. Небольшую, именно как возможность заниматься. Отобрали и ее. Отобрали материальное пособие, лишили права печататься, лишили возможности получить зал, чтобы я мог концертировать. В течение полутора лет я был персоной нон-грата.

За природный оптимизм.

Это вспоминать страшно.

В кругу друзей, разумеется, драматических перемен не произошло. И в то время были люди в нашем городском руководстве, которые понимали, что репрессии не заслуженны. И со своей стороны делали добрые шаги в мою сторону. Недавно, как раз в связи с юбилеем, я получил поздравление от одного из тогдашних руководителей партийного руководства Тупикина, которому я благодарен всегда, потому что это был один из немногих, кто сочувствовал мне. Так что мир не без добрых людей.

Спасти мир способны только человеческие воля и разум. Но и сейчас есть немало пар, где шахматы сопутствуют семейному счастью.

Это бесспорно. Прожив много лет, я могу сказать, что из всех радостей, которые дарила щедрая судьба, проходит признание, проходят успехи, проходят высшие достижения. А любовь, семья, дети – это не проходит, остается. Именно эти святые понятия и приносят счастье.