- Публикатор: Andrei Shapran (shapran)
- Текст: Andrei Shapran
Этот порывистый северный ветер не предвещал ничего хорошего. Яркий солнечный день клонился к закату. Небольшой дымок сразу за поселком на глазах превращался в пелену тумана. Казалось, что это всего лишь элемент какого-то обряда. Но дым начинал клубиться, а языки пламени красным и багровым отсветом уже отражались в этом потоке. Откуда в тундре столько горючего? Оттуда! Горела тундра.
Люди стали появляться со стороны поселка неожиданно, не сговариваясь. Не было команды, но было начало общей большой беды. Пожар хорошо был виден с любой точки в поселке. На счастье – ветер дул не в сторону, а параллельно вытянувшимся домишкам, разнося языки пламени по окрестностям. Солнце давно уже скрылось за пеленой ядовитого тумана.
Несколько штыковых лопат, десяток ведер и невероятное количество детей. Словно грибы вырастали они из зарослей кустарников, перебирались через небольшую двухметровую речку. Взрослые рубили лопатами ветви кустарников и раздавали.
Кажется, что сбивать пламя в тундре, размахивая ветками, занятие бесполезное – огонь уходит в глубь, тундра все-равно продолжает тлеть…Но подошедшие чукчи и эвены так не считали. Они сбивали окружающие их языки пламени срубленными ветвями, и, выстроившись цепочкой вдоль фронта наступающего огня, метр за метром тушили этот пожар. Люди задыхались от едкого дыма, делали несколько шагов в сторону, чтобы отдохнуть и потом снова возвращались на свое место. Они спасали тундру, спасали от огня свой небольшой поселок. Других средств под руками и в руках у них не было.
Люди стали появляться со стороны поселка неожиданно, не сговариваясь. Не было команды, но было начало общей большой беды. Пожар хорошо был виден с любой точки в поселке. На счастье – ветер дул не в сторону, а параллельно вытянувшимся домишкам, разнося языки пламени по окрестностям. Солнце давно уже скрылось за пеленой ядовитого тумана.
Несколько штыковых лопат, десяток ведер и невероятное количество детей. Словно грибы вырастали они из зарослей кустарников, перебирались через небольшую двухметровую речку. Взрослые рубили лопатами ветви кустарников и раздавали.
Кажется, что сбивать пламя в тундре, размахивая ветками, занятие бесполезное – огонь уходит в глубь, тундра все-равно продолжает тлеть…Но подошедшие чукчи и эвены так не считали. Они сбивали окружающие их языки пламени срубленными ветвями, и, выстроившись цепочкой вдоль фронта наступающего огня, метр за метром тушили этот пожар. Люди задыхались от едкого дыма, делали несколько шагов в сторону, чтобы отдохнуть и потом снова возвращались на свое место. Они спасали тундру, спасали от огня свой небольшой поселок. Других средств под руками и в руках у них не было.
Местная жительница на тушении пожара
Иногда их фигурки исчезали в клубах ядовитого дыма. Иногда они выскакивали из серого безмолвия, чтобы окончательно не задохнуться. Никто не знал и не считал людей, пришедших на этот пожар. И это было хуже всего – над тундрой давно уже опустились сумерки, и что-либо рассмотреть даже на близком расстоянии было просто невозможно. С реки, петлявшей в полусотне метрах от пожара, периодически приносили наполненные илом и водой ведра. Я видел людей на другом конце обгоревшего поля, с жадностью пивших эту воду. Казалось, никто не собирался сдаваться.
После десяти часов вечера, в кромешной тьме, из поселка подогнали бульдозер, и только тогда стало понятно, что пламя удастся остановить.
Константин – пожарник – рассказал, что форму – повседневную и парадную, сапоги и заплечную флягу для переноски воды ему выдали четыре года назад. Передвигаться не на чем – транспорта нет. Тушить пожар в верховьях Ачай-Ваяма можно только силами МЧС. За безопасность в поселке ответственность несет глава, вне поселка – он, Константин Келеви. Но, даже, если бы все жители поселка решили принять участие в тушении пожара в верховьях реки, на дизтопливо, чтобы завести людей, пришлось бы потратить все поселковые запасы горючего. Но горючка нужна для редких поездок в тундру к оленеводам.
Несколько лет назад сильнейший пожар охватил гору Шаманку – место чукотских захоронений. Тогда лопатой бульдозера пришлось срезать многометровые пласты торфяника, беспокоить места родовых чукотских захоронений. Шаманку отстояли, но говорят, в поселке еще пять лет продолжались неприятности.
Несколько лет назад сильнейший пожар охватил гору Шаманку – место чукотских захоронений. Тогда лопатой бульдозера пришлось срезать многометровые пласты торфяника, беспокоить места родовых чукотских захоронений. Шаманку отстояли, но говорят, в поселке еще пять лет продолжались неприятности.
Пожарный Константин Келеви
Про медведя
Два человека бежали по тундре. Десять минут назад метрах в четырестах метрах от места их стоянки через реку перевалил приличных размеров бурый медведь. Около пяти минут люди у костра наблюдали за передвижением косолапого на том берегу реки, пытаясь определить направление его движения. Зверь был крупный и шел достаточно быстро, хорошо ориентируясь на местности. Как только он исчез в прибрежных кустах, укрывавших его с головой, стало понятно, что медведь скоро объявится на этом берегу.
Первым засобирался Анатолий. Догнать зверя еще можно было, ход его движения был предсказуем и определен направлением русла реки: неширокий участок тундры и подъем в гору на перевал. Всего около километра пути от места стоянки. В горах медведя уже не найти.
Эти двое с одним ружьем в принципе рисковали. Но зверь слишком торопился и людей не замечал. Здоровый и молодой он шел уже на достаточно приличном расстоянии от людей, прикрытый с одой стороны холмом. Человек с ружьем догонял поверху. Чукчи говорят, что убивать медведя ударом в спину в тундре нельзя. Охотник остановился, свистнул и зверь обернулся. После первого выстрела закрутился на месте. Потом прозвучало еще два. Но один раз человек все-таки промахнулся. Одна из пуль пробила медведю печень, другая попала в бедро. Человек присел на сопке и закурил.
"К раненому зверю не подходят сразу – сказал он подошедшему второму человеку, - слишком опасно, медведь может быть только ранен. И никогда не иди прямо на него!" – остановил он не осторожного второго. "Медведь может вскочить и побежать!"
Здесь не задаются вопросом – убивать или нет? Чукчи говорят, что убивают ровно столько, сколько надо, чтобы прокормить себя и свою семью. На одном оленьем мясе перезимовать в тундре достаточно тяжело. Зверей они убивали всегда.
"Но если тебя поймают в поселке с медвежатиной, что станешь говорить?" – спросил второй человек. "Я скажу, что это была самооборона. Ты же сам видел, медведь шел в сторону оленей".
Два человека бежали по тундре. Десять минут назад метрах в четырестах метрах от места их стоянки через реку перевалил приличных размеров бурый медведь. Около пяти минут люди у костра наблюдали за передвижением косолапого на том берегу реки, пытаясь определить направление его движения. Зверь был крупный и шел достаточно быстро, хорошо ориентируясь на местности. Как только он исчез в прибрежных кустах, укрывавших его с головой, стало понятно, что медведь скоро объявится на этом берегу.
Первым засобирался Анатолий. Догнать зверя еще можно было, ход его движения был предсказуем и определен направлением русла реки: неширокий участок тундры и подъем в гору на перевал. Всего около километра пути от места стоянки. В горах медведя уже не найти.
Эти двое с одним ружьем в принципе рисковали. Но зверь слишком торопился и людей не замечал. Здоровый и молодой он шел уже на достаточно приличном расстоянии от людей, прикрытый с одой стороны холмом. Человек с ружьем догонял поверху. Чукчи говорят, что убивать медведя ударом в спину в тундре нельзя. Охотник остановился, свистнул и зверь обернулся. После первого выстрела закрутился на месте. Потом прозвучало еще два. Но один раз человек все-таки промахнулся. Одна из пуль пробила медведю печень, другая попала в бедро. Человек присел на сопке и закурил.
"К раненому зверю не подходят сразу – сказал он подошедшему второму человеку, - слишком опасно, медведь может быть только ранен. И никогда не иди прямо на него!" – остановил он не осторожного второго. "Медведь может вскочить и побежать!"
Про медведей он многое знал не из книг. Слушаясь его совета, эти двое обошли лежащего в тундре зверя с правой стороны. Медведь не дышал и нож, воткнутый ему в спину, не причинял уже никакой боли.
Здесь не задаются вопросом – убивать или нет? Чукчи говорят, что убивают ровно столько, сколько надо, чтобы прокормить себя и свою семью. На одном оленьем мясе перезимовать в тундре достаточно тяжело. Зверей они убивали всегда.
"Но если тебя поймают в поселке с медвежатиной, что станешь говорить?" – спросил второй человек. "Я скажу, что это была самооборона. Ты же сам видел, медведь шел в сторону оленей".
Костер для чая
В Ачай-Ваяме сегодня кухлянки, торбаса – национальную чукотскую одежду, изготавливают и шьют единицы. Очень мало осталось стариков, наверное, человек пять – назвали мне цифру. Шьют только женщины, учатся этому ремеслу с малых лет. У бабы Клавы (год рождения 1941) – учениц трое – все невестки. Встретились – когда баба Клава сушила мелко накрошенную кору ольхи на растянутом куске полотна. "Сейчас времени нет, сказала она мне, приходи завтра утром". "Что будете делать корой?" – спросил я ее. "Красить оленьи шкуры для кухлянки. Два дня буду красить – в субботу и в воскресение".
"Кору сушат, разбавляют собранной нагретой на огне человеческой мочой. Поэтому такой запах и получается" - ничуть не смущаясь, объясняла на следующий день баба Клава.
"У каждой мастерицы – свой цвет у кухлянки". "Какой будет у вашей?"- спрашиваю я у женщины. Вместо ответа, мастерица встает и идет в сарайчик, расположенный прямо за ее палаткой. Всю работу из-за запаха невыделанных шкур и красителя здесь принято делать в палатке вне дома, поставленной сразу за поселком в тундре. Раньше для этого служили пристанищем юрты. Но теперь меховые теплые юрты в Ачайваяме принято ставить только с наступлением холодов, поскольку склонность осени к перемене погоды – то дождь, то снег, может привести к замерзанию оленьих шкур, использованных для изготовления юрты.
Женщина приносит ворох оленьих шкур и обрезков, раскладывает свое кожаное богатство на земле перед входом в палатку и достает один кусок кожи (на вид замши) благородного коричневого цвета. "Такая будет кухлянка" – говорит она мне, демонстрируя этот кусок. "Сколько раз красите шкуры?" – спрашиваю я . "Три раза".
Цвет будущей кухлянки по цвету ладони
"Я чукча, - говорит женщина, - у нас шьют своих кухлянки. У эвенов другие". При этом она показывает мне вышитый бисером низ нарядной кухлянки. Свои кухлянки за долгие годы жизни в тундре, баба Клава многим раздала. Чукчи и эвены шьют одежду задолго до погребения из шкур собственных оленей. Это непременное условие благополучной кончины человека.
"Чем отличается одежда для мужчин от женской?" – спрашиваю бабу Клаву.
"Для женщин шьем комбинезоны, для мужчин – кухлянки и штаны – мехом наружу. Есть еще внутренние штаны. Так было всегда".
Палатка из меховых шкур стоит за поселком
Шкуру скоблят, чистят, отделяют кожу от шерсти и только потом вручную втирают ольховую кору. Продолжительный монотонный нелегкий ручной труд.
Спрашиваю у бабы Клавы – как давно занимается она изготовлением чукотской одежды? Отвечает, что с молодости. Но пришлось поработать и в табуне – три года ходила вместе с мужем, пасла оленей.
Сегодня на палатке растянуты три оленьих шкуры – предстоящая работа бабы Клавы на выходные дни. После обеда приходит невестка мастерицы – помогает на доске скребком счищать с оленьей шкуры мех. Рядом с ней растет гора клочков оленьего ворса, больше похожего при слабом освещении через входное отверстие палатки на зимний подтаявший сугроб. Женщина, хотя и называется ученицей бабы Клавы, искусству выделки обучалась с юных лет у своих родственников. Попав к бабе Клаве, признается – многое могла делать самостоятельно. Сейчас, в свободное время, приходит в палатку помогать выделывать и обрабатывать шкуры.
Спрашиваю у бабы Клавы – как давно занимается она изготовлением чукотской одежды? Отвечает, что с молодости. Но пришлось поработать и в табуне – три года ходила вместе с мужем, пасла оленей.
Сегодня на палатке растянуты три оленьих шкуры – предстоящая работа бабы Клавы на выходные дни. После обеда приходит невестка мастерицы – помогает на доске скребком счищать с оленьей шкуры мех. Рядом с ней растет гора клочков оленьего ворса, больше похожего при слабом освещении через входное отверстие палатки на зимний подтаявший сугроб. Женщина, хотя и называется ученицей бабы Клавы, искусству выделки обучалась с юных лет у своих родственников. Попав к бабе Клаве, признается – многое могла делать самостоятельно. Сейчас, в свободное время, приходит в палатку помогать выделывать и обрабатывать шкуры.
"Одну кухлянку себе уже сшила".
Спрашиваю – "какую?"
Отвечает – для погребального захоронения. Это традиция. Говорю ей, что в нашем мире не принято задумываться в молодости о смерти. Отвечает – "лучше сшить такую одежду молодой, тогда проживешь до глубокой старости".
Шел от поселка к реке Ачайваям. По дороге высокая пожухлая трава, тропинка сужается и уходит в распадок между кустами…Шаг-другой – будто кто-то выпрыгнул из-за травы – взметнулась над сухостоем дорожная заплечная сумка, показался посох и выросла на тропинке старушка-чукчанка…Ее зовут - имя женщины так и не узнал. Не раз встречал эту женщину на улицах Ачайваяма – сгорбленная фигурка пожилого человека, испещренное глубокими морщинами и двойной вертикальной татуировкой лицо, полуслепые глаза,- идет, останавливается посередине улицы, садится на корточки, отдыхает, встает и снова идет. Из-за своего невысокого роста здесь в тундре среди высокой травы и кустарника она практически не видна. Она не говорит по-русски. Моих же познаний в чукотском явно не достаточно, чтобы завязать простейший разговор. "Амто!" (здравствуйте!) – киваю пожилой женщине. Она в свою очередь пытается что-то сказать мне по-чукотски, но я отрицательно киваю головой, и ее речь прерывается.
Обшепринятое – здесь в Ачайваяме – практически все старики движутся, словно заведенные одной неведомой природной силой. В любое световое время их можно встретить почти повсеместно – в тундре на ягодах или мухоморах, на реке – на ловле рыбы. Словно инстинкт влечет их ежедневно совершать многокилометровые походы в различных направлениях. Но, прожив здесь достаточно, удивляться перестаешь. Слишком короткое здесь лето и слишком много надо успеть сделать, чтобы перезимовать предстоящие холода.
Разговаривал с женщинами на стоянке у Шаманки. Заняты были выделкой шкур (тетя Оля) и ремонтом торбасов (тетя Зоя готовила в дорогу в табун своего младшего сына). Сгустились сумерки. Заходящее солнце в который раз подсветило белоснежные вершины гор на противоположном берегу Ачайваяма и, сверкнув в распадке межу горами, скрылось за горизонтом. Собрался уходить. Спрашивают – "фотографировать не станешь?" Отвечаю – "слишком темно в палатке, приду снова завтра". Тетя Оля подает Зое оленью окрашенную шкуру, и та выходит вместе с ней на улицу. Способов обработки – только два – рукам или ногами. Шкуру мнут, с той целью, чтобы она стала мягкой. Женщина берется за нее руками, натягивает на себя и методично начинает пяткой ноги, обутой в торбаса, водить по ней. Это нужно для того, чтобы шкура после покраски не была такой – и женщина стучит костяшками по деревянной дощечке. Согласно киваю головой. И шкуру уносят.
Обшепринятое – здесь в Ачайваяме – практически все старики движутся, словно заведенные одной неведомой природной силой. В любое световое время их можно встретить почти повсеместно – в тундре на ягодах или мухоморах, на реке – на ловле рыбы. Словно инстинкт влечет их ежедневно совершать многокилометровые походы в различных направлениях. Но, прожив здесь достаточно, удивляться перестаешь. Слишком короткое здесь лето и слишком много надо успеть сделать, чтобы перезимовать предстоящие холода.
Разговаривал с женщинами на стоянке у Шаманки. Заняты были выделкой шкур (тетя Оля) и ремонтом торбасов (тетя Зоя готовила в дорогу в табун своего младшего сына). Сгустились сумерки. Заходящее солнце в который раз подсветило белоснежные вершины гор на противоположном берегу Ачайваяма и, сверкнув в распадке межу горами, скрылось за горизонтом. Собрался уходить. Спрашивают – "фотографировать не станешь?" Отвечаю – "слишком темно в палатке, приду снова завтра". Тетя Оля подает Зое оленью окрашенную шкуру, и та выходит вместе с ней на улицу. Способов обработки – только два – рукам или ногами. Шкуру мнут, с той целью, чтобы она стала мягкой. Женщина берется за нее руками, натягивает на себя и методично начинает пяткой ноги, обутой в торбаса, водить по ней. Это нужно для того, чтобы шкура после покраски не была такой – и женщина стучит костяшками по деревянной дощечке. Согласно киваю головой. И шкуру уносят.
За поселком среди мамичек и чукотских сарайчиков лишь одна одинокая юрта – раньше, говорят местные жители, с приходом осени здесь всегда ставили юрты. Что изменилось? – спрашиваю у тети Зои. Она говорит – что стало мало стариков и жить в тундре сейчас, с приходом осени уже слишком холодно. "А где вы сегодня ночуете?" – спрашиваю ее. "В юрте и ночую". "Как обходитесь без света? Темнеет сейчас очень рано". Отвечает – "пойду в поселковый магазин за свечками".
Женщина говорит, что юрты обычно ставят осенью с первым снегом. Под дождем этого делать нельзя – оленьи шкуры сначала намокают, потом замерзают. У тети Зои несколько внуков, одна из них девочка Галя вместе с подругой русской девушкой Кристиной, сегодня пришли из поселка помогать бабушке – колоть дрова, чистить рыбу и топить печку в юрте. Девчонки, почти дикие и застенчивые, прятались за юртой, мамичками и юкольником, не желая подставлять свои детские физиономии под стеклянный глаз моего объектива…."Чай будете пить?" – спросила тетя Зоя. Я отказался, хотя чаевка здесь – лучший способ ближе познакомиться с человеком.
Тетя Зоя вышла из юрты, дошла до мамички, забралась наверх по лестнице – наверху за дверкой хранилась юкола. Чукчи едят ее вместе со шкурой – старики нарезают ломтики ножом, чукотские дети шкурки счищают и отдают их собакам. Разливается чай по пиалам, ломтиками нарезается самодельная лепешка. Вся трапеза занимает 15-20 минут, маленький напольный столик и традиционный чемоданчик, словно бутафорская вещица фокусника, куда местные жители складывают свои нехитрые чаевые принадлежности – пиалы, чашки, ложки, чай и сахар. День закончен.
Дядя Витя (Симонов)
Днем общался с мэром Ачайваяма – Николаем Алескандровичем - абсолютно трезвым человеком (слова и поступки). Местные зовут его Никосандрычем.
Никосандрыч много говорил о вреде подобных резерваций для чукчей и эвенов – веками они вели кочевой образ жизни, за годы советской власти разучились работать, пасти оленей, заботиться о себе и о своем доме. Сказал, в этом вина власти: "Мы их (националов) не переделаем. Мы заставили себя думать, что они такие же, как и мы. Это усугубило их положение. Сегодня население на севере Камчатки не платежеспосбное. Он не в состоянии оплачивать электроэнергию. Из рабочих в поселке - сантехников, сварщиков, электриков – нет никого. Оленей в частном табуне сегодня держат только те, кто умеет считать деньги. В табуне 700 голов, я добиваюсь того, чтобы было 1.5 тысячи. Весь район заказывает у нас мясо. МЧСники в прошлом году после забоя увезли полный борт оленей. В ноябре-декабре закупаем мясо для бюджетных организаций. Раньше забивали оленей только для пропитания, теперь, чтобы приобрести какие-то продукты. Долго боролись с воровством в частном табуне – бригадиры отдавали оленей за водку. Мы меняли этих людей на других. Сегодня в табунах так уже не пьют. 90-е годы были самые тяжелые для поселка: жителям привозили, выдавали гуманитарную помощь, они тут же ее пропивали. Создавали социальные комиссии, приобретали продукты питания, с тем, чтобы они доходили до каждого малообеспеченного человека, ребенка. Местные пропивали и эти продукты. При этом население ничем не занималось – в оленеводстве всегда было занято мизерное количество людей. Табун составлял всего три тысячи голов. Я вызвал директора совхоза и предложил – давай повышать поголовье оленей минимум до 7 тысяч голов. Повысили. Директор – Евтагин Сергей Владимирович, стал лучшим человеком России.
Рыба:198 тонн рыбы положено сегодня совхозу для личного потребления. Основную массу вылавливают, чтобы продать красную икру. Если бы не было реки и рыбы, денег не было бы на руках абсолютно.
Сегодня в стране всего три таких племенных хозяйства по стране, как наше. К нам переезжают люди из других камчатских поселков. Ачай-ваям перекрыл все планы рождаемости, но при этом женщины летают рожать каждый раз вертолетом в районный центр. Безусловно, проще было держать гинеколога на месте. Но в местной больнице только в августе появился главный врач. И это единственный на поселок врач.
У нас постоянные проблемы с топливом – каждую осень, с наступлением холодов на исходе соляра, угля вообще нет. Топим одними дровами. И так каждый сезон. Зимой начинаем возить уголь по зимнику с побережья. Иногда зимой с побережья показывается в небе вертолет, не долетает до нашего поселка и возвращается. Думаю, что районные чиновники таким образом хотят убедиться – дымит у нас труба на котельной или нет? Если дымит, значит поселок жив. В глаза смотреть нам сегодня очень не просто.
Проблема всего Крайнего Севера – сплошная безработица – это не только наша проблема, это проблема Красноярского края, Тюменской области. По сути местное население должно заниматься не только оленеводством: коренные жители, те которые были связаны с той или иной сферой хозяйства еще в советский период, в жизни смогли чему-то научиться. Сейчас ситуация снова резко изменилась. И не в лучшую для этих людей сторону".
Побережье Берингова моря в районе устья реки Ачай-Ваям
Авторский проект "Крайние Земли" стал осуществляться в 2005м году. Это рассказ и истории о крайних землях и территориях Российской Федерации, закрытых в советский период, и о людях, их населяющих (с северной территории Камчатки и поселка Ачай-Вам режим погранзоны был снят в середине 2000х годов). В транспортном отношении подавляющее большинство регионов не стало доступнее: затраты на транспортировку (билеты, ожидание, гостиницы, продукты питания) в отдельные северные районы (север, восток Чукотки, север Камчатки) не сравнимы ни с чем (от 80 тысяч рублей в одну сторону - самый экономичный вариант). Отсутствие скорой медицинской помощи, специалистов в общеобразовательной системе, влияние современной цивилизации на уклад и ценности в некогда устойчивой системе северных народов, изменение климата (наиболее остро ощущается в восточных промысловых районах и на севере - в арктической зоне) и многое другое серьезно повлияло на мир кочевых народов и мир морских охотников.
В опубликованном очерке представлена история, традиции, образ жизни людей, живущих на севере Камчатки в национальном поселке Ачай-ваям (фотографии, очерк 2007 года).
В опубликованном очерке представлена история, традиции, образ жизни людей, живущих на севере Камчатки в национальном поселке Ачай-ваям (фотографии, очерк 2007 года).
Комментарии:
Вы должны Войти или Зарегистрироваться чтобы оставлять комментарии...