Осетин сходил за хлебом во Владикавказе
Таймураз Бтемиров — о престижном потенциале осетинского и важности психологии для передачи языка
19.12.2020
- Публикатор: Наталия Асеева (aseevan)
- Текст: Наталия Асеева
- Фото: из личного архива Таймураза Бтемирова
- Видео: Таймураз Бтемиров
Таймураз Бтемиров (Таймураз Бтемыраты) преподает осетинский язык онлайн, причем не только осетинам — с его подачи языком и культурой заинтересовались люди разных национальностей. Он создал телеграм-канал «Новая школа осетинского языка», ведет аудио-подкаст «Новая школа осетинского языка». А еще он один из переводчиков интерфейса ВКонтакте на осетинский язык и создатель паблика ВКонтакте «Осетинский язык для начинающих».
— В паблике VK я начал публиковать тексты с последовательным переводом (по типу метода Ильи Франка), которые, я знаю, читают изучающие язык. Адаптирую для чтения в интернете материалы по грамматике. Выкладываю свои занятия в виде аудио-подкаста. Провел серию занятий в школе языковых активистов по созданию онлайн-курса по миноритарному языку. Трижды провел игру в Мафию для осетин Санкт-Петербурга. Дважды игру в настольную игру Каркассон на осетинском языке, — рассказывает Таймураз. — Еще я сделал любительский дубляж словацкого короткометражного фильма. Периодически что-нибудь монтирую из видео.
Таймураз уехал из Северной Осетии, поступив в аспирантуру СПбГУ — именно этот переезд стал триггером, который привел его к языковому активизму. Теперь он вернулся во Владикавказ. С Таймуразом мы говорим о том, как именно среда влияет на отношения людей с осетинским языком.
— В паблике VK я начал публиковать тексты с последовательным переводом (по типу метода Ильи Франка), которые, я знаю, читают изучающие язык. Адаптирую для чтения в интернете материалы по грамматике. Выкладываю свои занятия в виде аудио-подкаста. Провел серию занятий в школе языковых активистов по созданию онлайн-курса по миноритарному языку. Трижды провел игру в Мафию для осетин Санкт-Петербурга. Дважды игру в настольную игру Каркассон на осетинском языке, — рассказывает Таймураз. — Еще я сделал любительский дубляж словацкого короткометражного фильма. Периодически что-нибудь монтирую из видео.
Таймураз уехал из Северной Осетии, поступив в аспирантуру СПбГУ — именно этот переезд стал триггером, который привел его к языковому активизму. Теперь он вернулся во Владикавказ. С Таймуразом мы говорим о том, как именно среда влияет на отношения людей с осетинским языком.
НЕЕСТЕСТВЕННЫЕ ПОНТЫ
— Я вырос в Северной Осетии, в Алагирском ущелье, в шахтерском поселке Мизур.
Это была в принципе осетиноязычная среда. По-русски все могут изъясняться довольно грамотно. Но в школе все дети билингвальны, а в общении между собой предпочитают использовать осетинский язык — по умолчанию.
В университете я учился во Владикавказе. И там ситуация обратная — мне это всегда казалось довольно странным. Я это внутренне никогда не принимал. Мне всегда казалось, что это какие-то неестественные понты: люди пытаются чего-то говорить по-русски. У меня русский язык был лучше, чем у многих, потому что у меня бабушка украинка — считай русская. И меня часто за русского принимали. Они пытаются ко мне коряво обращаться по-русски, пока раза с пятого, когда я им отвечаю по-осетински, до людей не начинает доходить, что я осетин. Это довольно смешно.
— В мизурской школе преподавали предметы на осетинском?
Но честно говоря, я не пойму, почему у многих такое отношение складывалось… Может быть, больший престижный потенциал — есть такой термин у историков: когда престижный потенциал выше у другого языка, люди переходят на него. И, видимо, престижный потенциал у русского языка здесь, в городе выше. А у нас в Мизуре выше престижный потенциал осетинского языка. Если в среде наших одноклассников начинаешь что-то по-русски вещать, то как-то неестестественно выглядишь. А в городе наоборот: говоришь по-осетински и тебя могут воспринимать как какого-то сельского парня. Может возникнуть ощущение какой-то недалекости, неразвитости.
Это была в принципе осетиноязычная среда. По-русски все могут изъясняться довольно грамотно. Но в школе все дети билингвальны, а в общении между собой предпочитают использовать осетинский язык — по умолчанию.
В университете я учился во Владикавказе. И там ситуация обратная — мне это всегда казалось довольно странным. Я это внутренне никогда не принимал. Мне всегда казалось, что это какие-то неестественные понты: люди пытаются чего-то говорить по-русски. У меня русский язык был лучше, чем у многих, потому что у меня бабушка украинка — считай русская. И меня часто за русского принимали. Они пытаются ко мне коряво обращаться по-русски, пока раза с пятого, когда я им отвечаю по-осетински, до людей не начинает доходить, что я осетин. Это довольно смешно.
— В мизурской школе преподавали предметы на осетинском?
— Нет, все уроки были на русском, кроме осетинского языка и литературы. Еще был предмет «Культура, традиции и обряды», этот предмет тоже преподавался на осетинском. То есть осетинские реалии мы описывали осетинским языком.
— Почему в таком случае ваши сверстники из Владикавказа хуже восприняли осетинский язык: неужели их меньше ему учили? Или их там ждала другая языковая среда?
— Почему в таком случае ваши сверстники из Владикавказа хуже восприняли осетинский язык: неужели их меньше ему учили? Или их там ждала другая языковая среда?
— Думаю, что все дело в среде. Там городская русскоязычная среда начала складываться давно: дети в нее попадают и в ней растут. Преподавание языка (мне так кажется, я на открытых уроках не бывал, но по отзывам родителей школьников) зачастую носит формальный характер. Редкий учитель пытается что-то вложить в детей, особенно если он сам не любит язык.
Но честно говоря, я не пойму, почему у многих такое отношение складывалось… Может быть, больший престижный потенциал — есть такой термин у историков: когда престижный потенциал выше у другого языка, люди переходят на него. И, видимо, престижный потенциал у русского языка здесь, в городе выше. А у нас в Мизуре выше престижный потенциал осетинского языка. Если в среде наших одноклассников начинаешь что-то по-русски вещать, то как-то неестестественно выглядишь. А в городе наоборот: говоришь по-осетински и тебя могут воспринимать как какого-то сельского парня. Может возникнуть ощущение какой-то недалекости, неразвитости.
«Вот жесть», — говорю. И один другому: «Вот видишь! Вот видишь, я говорил, что есть слово жесть! Что они так говорят!»
— У дагестанской писательницы Алисы Ганиевой в повести «Салам тебе, Далгат!» отлично передан тот язык, на котором общаются местные ребята в Махачкале. То есть они говорят между собой на русском, но это очень специфический русский, почти сленг. Вот эти вот «Движения — не движения, брат? По кайфу, же есть». Может быть, во Владикавказе тоже есть этот особый русский нелитературный — язык «пацанского общения» — и он задает этот престижный потенциал в возрасте университетских ребят?
— Да, конечно, в мое время во Владикавказе это было достаточно выражено. Я сейчас в другой возраст перешел и мне это кажется довольно смешным. Но оно есть. И многие даже не из Владикавказа, в районных центрах, рассказывают, что у них такая же языковая ситуация. У подростков, у молодежи бывает необходимость в создании какого-то своего языка, у русских подростков тоже есть сленг. Другое дело, что он отличается. Помню, в первое лето во время учебы в Петербурге приехал сюда, во Владикавказ, к друзьям. Рассказываю им что-то: «Вот жесть», — говорю. И один другому: «Вот видишь! Вот видишь, я говорил, что есть слово жесть! Что они так говорят!».
Ну может быть, это такое что-то босяцкое, как слушают там шансон, вот это вот все. Существует вакуум культурный и он заполняется.
Но у нас, в Мизуре мы и на осетинском могли так поговорить. То есть для всех тех же вещей были осетинские эквиваленты. Не было необходимости использовать для этого русский язык.
— Да, конечно, в мое время во Владикавказе это было достаточно выражено. Я сейчас в другой возраст перешел и мне это кажется довольно смешным. Но оно есть. И многие даже не из Владикавказа, в районных центрах, рассказывают, что у них такая же языковая ситуация. У подростков, у молодежи бывает необходимость в создании какого-то своего языка, у русских подростков тоже есть сленг. Другое дело, что он отличается. Помню, в первое лето во время учебы в Петербурге приехал сюда, во Владикавказ, к друзьям. Рассказываю им что-то: «Вот жесть», — говорю. И один другому: «Вот видишь! Вот видишь, я говорил, что есть слово жесть! Что они так говорят!».
Ну может быть, это такое что-то босяцкое, как слушают там шансон, вот это вот все. Существует вакуум культурный и он заполняется.
Но у нас, в Мизуре мы и на осетинском могли так поговорить. То есть для всех тех же вещей были осетинские эквиваленты. Не было необходимости использовать для этого русский язык.
Культурный вакуум босяцкого общения заполняется русским, считает Таймураз Бтемиров
— Кажется, что прерывание цепочки передачи родного языка при переезде из села в город — вообще типичная проблема, многие это упоминают. Но одно дело, когда человек переезжает в русскоязычный город и понимает: вокруг него все, что связано с культурой, с образованием и перспективами — связано с русским языком. И бывает, что человек начинает стесняться родного языка и даже своей национальности. Но во Владикавказе? Вряд ли там можно почувствовать стыд за то, что ты осетин?
Помню, я ездил в лагерь «Металлург» — нас отправляли от шахтерского поселка на лето. Туда приезжали в основном городские дети и каждый из них говорил по-русски: осетинская фамилия — русский язык, осетинская фамилия — русский язык. Меня это раздражало. Тогда было время такого патриотизма, все были патриоты: аланы, осетины. Но когда это говорилось по-русски, это выглядело настолько бутафорски и неестественно. То есть какие вы аланы, если по-алански не можете три слова связать? Вот этого осознания: осетин — это тот, кто говорит по-осетински, не было тогда абсолютно. Сейчас ситуация меняется, сдвигается, но уже технические проблемы мешают передать язык. Создавать среду надо заново.
Мне кажется, за советские годы сформировалось представление, что можно быть осетином, не зная осетинского языка. То, что ты осетин, ты демонстрируешь по-русски, русскими словами. Исключение — когда ты садишься за стол и тебе надо произносить тосты. А в остальном как бы связи нет. Это парадокс, но как он устроен и как работает, я пока не могу сказать.
Вот в соседнем магазине я долго приучал продавцов говорить со мной по-осетински. Раз за разом заходил, здоровался. И даже те продавцы, кто знает осетинский, все равно с покупателем переходят на русский язык непроизвольно. Кто-то своего языка стесняется, кто-то считает, что недостаточно его знает, а кто-то это делает на автомате: я понимаю, что рабочему человеку трудно переключаться с одной языковой системы на другую, если к этому не приучен.
Еще мне кажется, дело в том, что взаимодействия сферы обслуживания не имеют устоев и привычки в осетинском языке. Ты начинаешь импровизировать. Формулы вежливости, традиционные, сельские, как правило, такие развернутые, тяжеловесные. Хотя красивые, конечно. Тот же «добрый день» мы говорим «Дæ бон хорз!»: не просто день добрый, а вот твой конкретный день пусть будет добрым. И ответ может быть таким: «Кæй бон, уый хорзæх дæ уæд!» — чей это день, пусть тому благость будет. А ты как бы за хлебом зашел... В поселке, в селе услышать такое в магазине — это нормально. А здесь скорость нужна и формализма больше.
— И в городе менее тесные контакты между людьми? Они друг друга лично не знают, чтобы так адресно, лично здороваться?
— Это странная вещь. Престижный потенциал быть осетином высок. Это как если брать среднюю полосу, быть татарином тоже высокий престижный потенциал. А язык у нас живет как будто сам по себе, отдельно. То есть ты осетин, а то, что ты говоришь по-осетински, никак с этим не связано. Парадокс.
Помню, я ездил в лагерь «Металлург» — нас отправляли от шахтерского поселка на лето. Туда приезжали в основном городские дети и каждый из них говорил по-русски: осетинская фамилия — русский язык, осетинская фамилия — русский язык. Меня это раздражало. Тогда было время такого патриотизма, все были патриоты: аланы, осетины. Но когда это говорилось по-русски, это выглядело настолько бутафорски и неестественно. То есть какие вы аланы, если по-алански не можете три слова связать? Вот этого осознания: осетин — это тот, кто говорит по-осетински, не было тогда абсолютно. Сейчас ситуация меняется, сдвигается, но уже технические проблемы мешают передать язык. Создавать среду надо заново.
Мне кажется, за советские годы сформировалось представление, что можно быть осетином, не зная осетинского языка. То, что ты осетин, ты демонстрируешь по-русски, русскими словами. Исключение — когда ты садишься за стол и тебе надо произносить тосты. А в остальном как бы связи нет. Это парадокс, но как он устроен и как работает, я пока не могу сказать.
Вот в соседнем магазине я долго приучал продавцов говорить со мной по-осетински. Раз за разом заходил, здоровался. И даже те продавцы, кто знает осетинский, все равно с покупателем переходят на русский язык непроизвольно. Кто-то своего языка стесняется, кто-то считает, что недостаточно его знает, а кто-то это делает на автомате: я понимаю, что рабочему человеку трудно переключаться с одной языковой системы на другую, если к этому не приучен.
Еще мне кажется, дело в том, что взаимодействия сферы обслуживания не имеют устоев и привычки в осетинском языке. Ты начинаешь импровизировать. Формулы вежливости, традиционные, сельские, как правило, такие развернутые, тяжеловесные. Хотя красивые, конечно. Тот же «добрый день» мы говорим «Дæ бон хорз!»: не просто день добрый, а вот твой конкретный день пусть будет добрым. И ответ может быть таким: «Кæй бон, уый хорзæх дæ уæд!» — чей это день, пусть тому благость будет. А ты как бы за хлебом зашел... В поселке, в селе услышать такое в магазине — это нормально. А здесь скорость нужна и формализма больше.
— И в городе менее тесные контакты между людьми? Они друг друга лично не знают, чтобы так адресно, лично здороваться?
— Да, вот пока я к ним десятый раз не зашел, они со мной по-осетински не стали разговаривать. Но и то: пожалуйста-спасибо все равно по-русски. Я никого не обвиняю, не жалуюсь, что со мной никто не говорит по-осетински. Просто очень интересно понять, почему это так устроено.
Таймуразу Бтемирову пришлось сходить в магазин 10 раз, прежде чем там с ним заговорили по-осетински
— А для вас национальная идентичность и принадлежность к народу чувствуется через язык?
Живя в Петербурге, я часто стал встречать осетин, которые родились там, а чаще приехали из Осетии. Ты встречаешь земляка: о, сейчас по-осетински поговорю с ним. А не тут-то было. Или «я понимаю, но не говорю» или «я не понимаю». В Санкт-Петербурге 5 миллионов русскоязычных людей. И вот еще один такой же русскоязычный приехал из Осетии. Ну и где? Какая разница?
Но сейчас у меня нет позиции «ах ты, такой-сякой, не знаешь язык». Я от нее давно отказался. Это личное дело каждого, знать ему или не знать осетинский язык. Знаешь — молодец, не знаешь — не мое дело.
— Вы отказались от позиции обвинения внутренне или просто перестали ее произносить вслух?
Но с другой стороны, личной осознанной вины человека в незнании языка очень мало. Это происходит по накатанной, по умолчанию. И эти процессы большинству обычных людей, которые не связаны с изучением языка, не знакомы и непонятны. И укор за то, что ты не владеешь языком, он как раз часто становится блокировкой, отторжением. Человек говорит: ну и не надо.
— Вы считаете, человек, который приходит в осетинскую семью (жених, невеста), должен знать осетинский?
— Думаю, что к разным людям могут применяться разные мерки о принадлежности к народу. Чаще всего это самоопределение человека, никак не связанное с языком. Но лично для меня, если бы я оценивал себя сам, я бы осознавал свою идентичность в первую очередь через язык, потому что я уже знаю, каково это: говорить, думать, читать, слушать на осетинском языке. Поэтому самого себя исключительно русскоязычного я бы воспринимал как некую бутафорию или эрзац.
Живя в Петербурге, я часто стал встречать осетин, которые родились там, а чаще приехали из Осетии. Ты встречаешь земляка: о, сейчас по-осетински поговорю с ним. А не тут-то было. Или «я понимаю, но не говорю» или «я не понимаю». В Санкт-Петербурге 5 миллионов русскоязычных людей. И вот еще один такой же русскоязычный приехал из Осетии. Ну и где? Какая разница?
Но сейчас у меня нет позиции «ах ты, такой-сякой, не знаешь язык». Я от нее давно отказался. Это личное дело каждого, знать ему или не знать осетинский язык. Знаешь — молодец, не знаешь — не мое дело.
— Вы отказались от позиции обвинения внутренне или просто перестали ее произносить вслух?
— Я никогда не откажусь вслух от того, что говорю внутренне. Было бы хорошо, чтобы ты знал язык. Такое у меня, конечно, есть. Ну как ты будешь преподавать язык без такой позиции? Мне кажется, мир, в котором осетины не говорят по-осетински, неправильный мир. Я его исправляю.
Но с другой стороны, личной осознанной вины человека в незнании языка очень мало. Это происходит по накатанной, по умолчанию. И эти процессы большинству обычных людей, которые не связаны с изучением языка, не знакомы и непонятны. И укор за то, что ты не владеешь языком, он как раз часто становится блокировкой, отторжением. Человек говорит: ну и не надо.
— Вы считаете, человек, который приходит в осетинскую семью (жених, невеста), должен знать осетинский?
— Раньше я думал, что должен. Потом подумал, что будет не страшно, если она не будет знать осетинского языка. Теперь по прошествии времени и получения жизненного опыта понимаю, что знание языка — это весомый фактор сближения и психологического комфорта внутри семьи. Перевод осетинской речи на русский язык неизменно искажает, теряет часть смысла, выворачивает контекст наизнанку. Если мы общаемся по-русски, мы русская супружеская пара. Если мы общаемся по-осетински, мы выстраиваем наши отношения как осетины, исходя из осетинской внутрисемейной этики. Конечно, это не правило для всех. В жизни бывают исключения и ситуации наоборот. Но я не хочу экспериментировать, поскольку мои истинные и самые сокровенные чувства выражаются на осетинском языке, не на русском.
Младший брат, когда меня хочет меня поругать, делает это неосознанно на русском. Потому что с точки зрения осетинского менталитета, младший брат не может ругать старшего. Вот он и переодевает свое раздражение в русский кафтан. Также и в остальном: когда осетинское поведение не подходит, невыгодно, неудобно, мы переходим на русский язык и создаем русскоязычные ситуации, в которых решаем свои коммуникативные задачи по-русски.
— На каком языке вы говорите с Богом?
Младший брат, когда меня хочет меня поругать, делает это неосознанно на русском. Потому что с точки зрения осетинского менталитета, младший брат не может ругать старшего. Вот он и переодевает свое раздражение в русский кафтан. Также и в остальном: когда осетинское поведение не подходит, невыгодно, неудобно, мы переходим на русский язык и создаем русскоязычные ситуации, в которых решаем свои коммуникативные задачи по-русски.
— На каком языке вы говорите с Богом?
— На осетинском.
РЕБЕНОК УПОРНО МОЛЧИТ ПО-ОСЕТИНСКИ
— А почему родители выбирают для себя не передавать язык детям?
Но сейчас ситуация другая: выросло то поколение, которое, благодаря стараниям их старших не усвоило язык. Они понимают, что у них пробел. У человека только в определенном возрасте наступает пора самоидентификации, он хочет осознать, где мои корни, кто я и что я. В 14 лет парня это не волнует. В 25 уже может волновать. И в 40 тоже может. Он понимает, что что-то не так и родители ему не дали этот язык — часто люди винят родителей. Но сейчас ситуация такова, что многие родители хотели бы, чтобы их дети изучили язык, но они его физически передать не могут.
— Раньше в прежние поколения было такое: из желания добра вымостить дорогу в одноязычное пространство. Если будем говорить по-русски, то ребенок нормально быстро освоится, будет грамотный культурный человек. Ведь русским все дороги в обучении открыты. Многие из старших поколений будут рассказывать, как их отцы, не отличая «он» от «она» все равно старались дома говорить по-русски, лишь бы ребенок это русскоязычие впитал. Да и до сих пор, честно говоря, есть такие темные неграмотные люди, которые по-русски неграмотно выражаются, но считают, что ребенка тоже надо так же неграмотно научить.
Но сейчас ситуация другая: выросло то поколение, которое, благодаря стараниям их старших не усвоило язык. Они понимают, что у них пробел. У человека только в определенном возрасте наступает пора самоидентификации, он хочет осознать, где мои корни, кто я и что я. В 14 лет парня это не волнует. В 25 уже может волновать. И в 40 тоже может. Он понимает, что что-то не так и родители ему не дали этот язык — часто люди винят родителей. Но сейчас ситуация такова, что многие родители хотели бы, чтобы их дети изучили язык, но они его физически передать не могут.
Ребенок воспринимает этот язык как язык подчинения — естественно, он не хочет подчиняться
Но и случаи, когда в осетиноязычной среде вырастают абсолютно русскоязычный ребенок не редки, это даже больше правило. Меня сейчас беспокоят мои племянницы дошкольного возраста, которые теряют осетинский язык в осетиноговорящей семье.
Бывает так, что люди хотят передать язык, усиленно говорят по-осетински, но ребенок язык отвергает. Это отторжение языка ребенком у меня вызвало большой интерес и вопрос. Как это так, вот мы все говорим: говорите с ребенком по-осетински, говорите с ребенком по-осетински, а ребенок упорно по-осетински молчит и этот язык не понимает? Некоторые психологические моменты только-только сейчас начинают люди понимать. Например, та же проблема возникает с русским языком за рубежом: родители живут в Штатах, бабушки-дедушки пытаются ребенку передать русский язык, а он им — строго по-английски или по-французски или еще по какому-нибудь. Это психология ребенка. Есть такая специалист Елизавета Хамраева, занимается русским языком, она говорит: «Когда вы с ребенком пытаетесь разговаривать на русском — на внутреннем семейном языке, то обычно получается детско-родительская инструкция: сделай то, сделай так, это не делай, так не делай. Ребенок воспринимает этот язык как язык подчинения — естественно, он не хочет подчиняться». Инструкций банально не хватает для передачи языка. Ребенку надо сказки рассказывать, истории. Язык передается этим.
Бывает так, что люди хотят передать язык, усиленно говорят по-осетински, но ребенок язык отвергает. Это отторжение языка ребенком у меня вызвало большой интерес и вопрос. Как это так, вот мы все говорим: говорите с ребенком по-осетински, говорите с ребенком по-осетински, а ребенок упорно по-осетински молчит и этот язык не понимает? Некоторые психологические моменты только-только сейчас начинают люди понимать. Например, та же проблема возникает с русским языком за рубежом: родители живут в Штатах, бабушки-дедушки пытаются ребенку передать русский язык, а он им — строго по-английски или по-французски или еще по какому-нибудь. Это психология ребенка. Есть такая специалист Елизавета Хамраева, занимается русским языком, она говорит: «Когда вы с ребенком пытаетесь разговаривать на русском — на внутреннем семейном языке, то обычно получается детско-родительская инструкция: сделай то, сделай так, это не делай, так не делай. Ребенок воспринимает этот язык как язык подчинения — естественно, он не хочет подчиняться». Инструкций банально не хватает для передачи языка. Ребенку надо сказки рассказывать, истории. Язык передается этим.
Билингвальные детские садики, семинары для бабушек и знание психологии помогут избавить ребенка от сизифова труда — изучения осетинского в школе, уверен Таймураз Бтемиров.
Нужны семинары для мам и пап, для бабушек и дедушек, чтобы объяснить им это. Нужно вести просветительскую работу с родителями. Нельзя пускать это на самотек.
Самый частый период языкового сдвига — этот детский сад, мы должны его избежать. Есть так называемая лингвистическая теория критического периода, утверждающая, что язык в качестве родного усваивается в дошкольном возрасте включительно до 5-6 лет, когда в мозг закладывается грамматика и тонко настраивается речевой аппарат. Для осетинского языка это очень важно. Научить первоклассника осетинскому языку с фонетической и грамматической точки зрения — задача не из легких. Потому что у нас есть абруптивные звуки, гласные «а» и «æ», разницу между которыми русское ухо обычно не слышит, непривычное русскому ударение, где, бывает целая фраза говорится с ударением только в одном месте. Если мы пропустили этот момент в дошкольном возрасте, мы обрекаем себя и ребенка на сизифов труд. Опять же при условии, что мы понимаем психологию ребенка относительно языка, мы знаем, как воспитать билингва. Конечно, у нас открываются билингвальные детские садики, но пока их мало. Нужно брать опыт других стран, например, Люксембурга. Сейчас мы стремительно теряем новое поколение осетиноязычных. Людей, которые бы говорили на родном осетинском без стеснения и без акцента.
Самый частый период языкового сдвига — этот детский сад, мы должны его избежать. Есть так называемая лингвистическая теория критического периода, утверждающая, что язык в качестве родного усваивается в дошкольном возрасте включительно до 5-6 лет, когда в мозг закладывается грамматика и тонко настраивается речевой аппарат. Для осетинского языка это очень важно. Научить первоклассника осетинскому языку с фонетической и грамматической точки зрения — задача не из легких. Потому что у нас есть абруптивные звуки, гласные «а» и «æ», разницу между которыми русское ухо обычно не слышит, непривычное русскому ударение, где, бывает целая фраза говорится с ударением только в одном месте. Если мы пропустили этот момент в дошкольном возрасте, мы обрекаем себя и ребенка на сизифов труд. Опять же при условии, что мы понимаем психологию ребенка относительно языка, мы знаем, как воспитать билингва. Конечно, у нас открываются билингвальные детские садики, но пока их мало. Нужно брать опыт других стран, например, Люксембурга. Сейчас мы стремительно теряем новое поколение осетиноязычных. Людей, которые бы говорили на родном осетинском без стеснения и без акцента.
Человек, который владеет осетинским, может открыть культуру осетинского народа и посмотреть на нее в неискаженном свете. Человек, который забывает родной язык похож на человека, который начинает страдать прогрессирующей глухотой. Он подобен радио, которое с помехами играет станцию своего города. Это близорукий человек без очков в Эрмитаже.
Мы сейчас находимся в пограничном состоянии, в первую очередь из-за значительного языкового сдвига у самого младшего поколения. Несмотря на кажущееся относительное благополучие, достаточно всего одного сугубо русскоязычного поколения, которое прервет и прерывает цепочку поколений передающих язык.
Думаю, что этот вопрос решится под влиянием двух процессов: продолжающейся урбанизации, атомизации общества, появления поколения не участвующего в осетиноязычных застольных молитвиенных ритуалах. Благодаря традиционному застольному молитвословию осетинский язык получил исключительную сферу использования, такой островок безопасности, в котором он сохранялся и сохраняется по сей день. До тех пор, пока не появится поколение, которое не сможет обратиться к Богу и им сотворенным Небожителям на языке предков.
Думаю, что всё важное мы заберем с собой в будущее, а всё что должно остаться в прошлом, там и останется, как многое из того, что хранится теперь в этнографических музеях и описаниях путешественников.
Возможно, что отказ нового поколения от языка знаменует также отказ от обременяющих в ХХI веке обычаев, культурных, религиозных соседско-родственных и семейных практик, не соответствующих духу времени и представляющихся нам искаженными. Может быть, поколение потерявшее и вновь обретшее язык сумеет по-новому взглянуть на элементы своей культуры, возвести ее на новый уровень. Кто знает.
Думаю, что этот вопрос решится под влиянием двух процессов: продолжающейся урбанизации, атомизации общества, появления поколения не участвующего в осетиноязычных застольных молитвиенных ритуалах. Благодаря традиционному застольному молитвословию осетинский язык получил исключительную сферу использования, такой островок безопасности, в котором он сохранялся и сохраняется по сей день. До тех пор, пока не появится поколение, которое не сможет обратиться к Богу и им сотворенным Небожителям на языке предков.
Думаю, что всё важное мы заберем с собой в будущее, а всё что должно остаться в прошлом, там и останется, как многое из того, что хранится теперь в этнографических музеях и описаниях путешественников.
Возможно, что отказ нового поколения от языка знаменует также отказ от обременяющих в ХХI веке обычаев, культурных, религиозных соседско-родственных и семейных практик, не соответствующих духу времени и представляющихся нам искаженными. Может быть, поколение потерявшее и вновь обретшее язык сумеет по-новому взглянуть на элементы своей культуры, возвести ее на новый уровень. Кто знает.
Я хочу, чтобы в Осетии продолжали говорить по-осетински, как много веков до этого. Я хочу, чтобы этот язык перешел в будущее.
Комментарии:
Вы должны Войти или Зарегистрироваться чтобы оставлять комментарии...