Герои
Купец нашего времени
Зачем миллионер оживляет провинцию, и почему это не нравится церкви
05.09.2018
- Публикатор: Антон Резниченко (Anton17)
- Текст: Антон Резниченко
Его узнаёт каждый второй из местных: во взглядах легко читается уважение. Евгений Фёдоров – владелец типографии, меценат года, винодел и краевед – пишет сказки, открывает музеи, создаёт легенды и дух города. Он превратил родной Киржач в лабораторию, где развернул социально-психологический эксперимент. Возвращая людям историю родной земли, он меняет их: горожане не позволяют глумиться над новым Киржачом, который так не по душе местному монастырю. История о том, возможно ли создать, не разрушая, и стоит ли игра свеч.
Уже не лето
Евгений Фёдоров.
– Нас ждёт лёгкий трип эраунд Киржач, – он периодически делает англоязычные вставки с преувеличенным акцентом.
Коренной житель, плюс хозяин города. По крайней мере, так держится.
Друзья из Воронежа, жена, дети: Евгений водит нас по улицам, как по собственной усадьбе. Предстоящий день расписан по минутам.
Во внешности Фёдорова что-то от ворона или совы. Он часто жестикулирует и будто машет крыльями, когда не может высказать невыразимое. С порога переходит на «ты» и сокращает с людьми расстояния.
Обычный уездный русский городок – без 50-ти километров Подмосковье, – где на один продуктовый магазин пять строительных. И одна лишь точка притяжения будь то музей, фабрика или монастырь: дело вкуса. Вокруг этих точек всё и вертится. А когда останавливается, самые активные покидают родину, как и сделал Евгений.
– Когда я отсюда переезжал в Москву, это была неподвижная периферия, падающая в никуда. Я не видел здесь будущего. Но вернулся и начинал рефлексировать в пространство. Встретил творческих людей.
Один из десяти монастырей, основанный преподобным Сергием Радонежским, находится в Киржаче. Город вообще сергиецентричный. По крайней мере, был таким до фёдоровских деяний.
– Я ж поругался с монастырем. Сказал: «Хорошо. Вы приватизировали Сергия. Что думаете, я не сделаю город без Сергия? У меня есть куча серьезнейших реперных точек, на которых я создам историю не менее достойную. Я буду достоин великого святого». В смысле, созданием мест. Киржач – это не только Сергий.
Фёдоров задумал создать 16, как говорит, арт-объектов. Да и сам город – один огромный арт-объект для него, лаборатория, где ставит эксперименты. Сегодня он воплотил в реальность большинство своих идей.
– Этот поверхностный туризм «из полимеров», «полипропиленов», «поливинилхлоридов» работает. Но он одноразовый, как презерватив. И в будущем недопустим, потому что безжизненный, высосанный из пальца, – говорит Евгений своим хриплым чаще негромким голосом.
Коренной житель, плюс хозяин города. По крайней мере, так держится.
Друзья из Воронежа, жена, дети: Евгений водит нас по улицам, как по собственной усадьбе. Предстоящий день расписан по минутам.
Во внешности Фёдорова что-то от ворона или совы. Он часто жестикулирует и будто машет крыльями, когда не может высказать невыразимое. С порога переходит на «ты» и сокращает с людьми расстояния.
Обычный уездный русский городок – без 50-ти километров Подмосковье, – где на один продуктовый магазин пять строительных. И одна лишь точка притяжения будь то музей, фабрика или монастырь: дело вкуса. Вокруг этих точек всё и вертится. А когда останавливается, самые активные покидают родину, как и сделал Евгений.
– Когда я отсюда переезжал в Москву, это была неподвижная периферия, падающая в никуда. Я не видел здесь будущего. Но вернулся и начинал рефлексировать в пространство. Встретил творческих людей.
Один из десяти монастырей, основанный преподобным Сергием Радонежским, находится в Киржаче. Город вообще сергиецентричный. По крайней мере, был таким до фёдоровских деяний.
– Я ж поругался с монастырем. Сказал: «Хорошо. Вы приватизировали Сергия. Что думаете, я не сделаю город без Сергия? У меня есть куча серьезнейших реперных точек, на которых я создам историю не менее достойную. Я буду достоин великого святого». В смысле, созданием мест. Киржач – это не только Сергий.
Фёдоров задумал создать 16, как говорит, арт-объектов. Да и сам город – один огромный арт-объект для него, лаборатория, где ставит эксперименты. Сегодня он воплотил в реальность большинство своих идей.
– Этот поверхностный туризм «из полимеров», «полипропиленов», «поливинилхлоридов» работает. Но он одноразовый, как презерватив. И в будущем недопустим, потому что безжизненный, высосанный из пальца, – говорит Евгений своим хриплым чаще негромким голосом.
Типографский мост соединяет две части города. Попасть из одной в другую теперь стало на 30 минут легче.
Раньше местные молодожены ездили в Александровскую слободу, за 40 километров от города: повесить замки, возложить цветы, и что там ещё делают молодожены.
Теперь цветными лентами увешана киржачская Вшивая горка – комплексный музей под открытым небом. Три года назад это была лишь замусоренная часть леса.
Место, которого хоть и без огня коснулись две войны. При Наполеоне там поджидало врага народное ополчение. Оно же после спасало Москву от мародеров. А в следующем веке местные создали оборонительный рубеж на горке.
Теперь цветными лентами увешана киржачская Вшивая горка – комплексный музей под открытым небом. Три года назад это была лишь замусоренная часть леса.
Место, которого хоть и без огня коснулись две войны. При Наполеоне там поджидало врага народное ополчение. Оно же после спасало Москву от мародеров. А в следующем веке местные создали оборонительный рубеж на горке.
– Я к тому, что это всё честно. Мы не просто взяли и музеефицировали: вырыли там землянку в три наката и сгоревшую ель над ней поставили. Это ре-а-льная история, – акцентирует Евгений. – Это а-у-тентика.
Заглавное у Фёдорова слово: «аутентика». Уровнем ниже: «новодел». Или пренебрежительное: «пластик».
Он увлёкся краеведением ещё в детстве. По дороге в школу увидел «задумчивого старикашку» у храма. Познакомился. И этот человек открыл 14-летнему мальчишке мир истории, которой не было в учебниках. История не про героев, не про святых и не про подвиг. А человеческая история. Ау-тен-тичная.
Заглавное у Фёдорова слово: «аутентика». Уровнем ниже: «новодел». Или пренебрежительное: «пластик».
Он увлёкся краеведением ещё в детстве. По дороге в школу увидел «задумчивого старикашку» у храма. Познакомился. И этот человек открыл 14-летнему мальчишке мир истории, которой не было в учебниках. История не про героев, не про святых и не про подвиг. А человеческая история. Ау-тен-тичная.
Музей наличников на улице Гагарина.
В краеведческих книгах про Киржач пара слов и обчёлся. Да и кому известно, что отсюда отец цветной фотографии Прокудин-Горский, тут дом покойного дипломата Виталия Чуркина. Чего уж там – отсюда начинается Космос: Гагарин когда-то готовил уху на киржачской сторонушке. Отдыхал после учений на военном аэродроме. А позднее здесь погиб.
– Сейчас эта деятельность перешла в профессиональную плоскость. Те авторские вещи, истории, которые мы выкапываем – они уже архивные. На главной городской площади, конечно же, Ленин. Голова его на столбе, и местные прозвали Ильича чупа-чупсом. Он уставился на страшную хрущёвку. «Город, взорванный советской властью» – ещё одно фёдоровское.
Весь центр можно протопать минут за десять. И если свернуть во двор, то там – куча дров и деревянные сараи.
– А это наши объекты, – показывает он, приветливо сигналя прохожим, мы приближаемся к самой яркой части центра.
Улицу Гагарина местные окрестили улицей Фёдорова. Ему принадлежит здесь несколько теперь уже цветных домов. Вдоль них высажены одетые в ткани деревья, уложена брусчатка. Эта улица явно не отсюда, её будто телепортировали – не из прошлого, не из будущего.
До недавнего времени этот городской монастырский пруд был фактически помойкой. Команда Фёдорова очистила, рассчитывая превратить в приличный водоём.
– Советскую власть немножко поколупаем, почистим щеточкой, – говорит он, скрябая по кирпичу дома купца Мараева.
В его детстве здесь был склад продуктового магазина. А скоро будет театр.
Он и жена, подобно экскурсоводам, нас водят по городу, загадывают загадки, чтобы группа не отключалась. Стоим перед тяжелой дверью внутри здания старой типографии.
– Ноу пикча, ноу пикча, – просит Фёдоров.
– А что внутри, как думаете? – спрашивает жена.
Не дождавшись правильных ответов, нас заводят внутрь. Глаза лезут на лоб, а из слов лишь восторженная матерщина.
Два тёмных просторных помещения. Когда-то здесь печатали местные газеты, и пахло типографской краской. Теперь много огоньков: в комнатах полно процессоров. Тут майнят криптовалюту. Жуть как жарко.
– После этой комнаты, – смеются его друзья на выходе, – на улице уже не лето.
– Ага, – вторит жена Фёдорова, – У Жени лето.
В его детстве здесь был склад продуктового магазина. А скоро будет театр.
Он и жена, подобно экскурсоводам, нас водят по городу, загадывают загадки, чтобы группа не отключалась. Стоим перед тяжелой дверью внутри здания старой типографии.
– Ноу пикча, ноу пикча, – просит Фёдоров.
– А что внутри, как думаете? – спрашивает жена.
Не дождавшись правильных ответов, нас заводят внутрь. Глаза лезут на лоб, а из слов лишь восторженная матерщина.
Два тёмных просторных помещения. Когда-то здесь печатали местные газеты, и пахло типографской краской. Теперь много огоньков: в комнатах полно процессоров. Тут майнят криптовалюту. Жуть как жарко.
– После этой комнаты, – смеются его друзья на выходе, – на улице уже не лето.
– Ага, – вторит жена Фёдорова, – У Жени лето.
Часовня Феникса
Четверо мужиков в деревне Ельцы встречают нас у дощатого настила, по бокам его вкопаны брёвна. Отсюда на самое дно сырого оврага спускается деревянная лестница, чтобы потом спиралью будущей часовни подняться выше деревьев.
– Это ложбина. Мы там подчистим лес. И она будет просматриваться. 16 метров высота. Новодел, – объясняет Фёдоров. – Всё уже согласовано с властями и епархией. Здесь просто местный батюшка вменяемый.
Рядом с оврагом Покровская церковь. Когда-то у неё были разрушены входные ворота. Команда Фёдорова восстановила.
– Я разрушаю заборы и строю мосты. Можно, конечно, говорить любые пафосные вещи… Ничего не нужно. Нужно просто не строить заборы друг с другом и объединять большие территории. Тогда у тебя всё начинает в бизнесе быть похожим.
С работой в деревне всегда тяжело было. К Евгению как-то обратился глава поселения, мол, народ трудиться хочет. Тогда в типографии появился новый цех. Теперь деревенские получают 24 тысячи рублей в месяц. Деньги для них запредельные, учитывая, что ещё и огородом живут. За эти места все держатся.
– Это ложбина. Мы там подчистим лес. И она будет просматриваться. 16 метров высота. Новодел, – объясняет Фёдоров. – Всё уже согласовано с властями и епархией. Здесь просто местный батюшка вменяемый.
Рядом с оврагом Покровская церковь. Когда-то у неё были разрушены входные ворота. Команда Фёдорова восстановила.
– Я разрушаю заборы и строю мосты. Можно, конечно, говорить любые пафосные вещи… Ничего не нужно. Нужно просто не строить заборы друг с другом и объединять большие территории. Тогда у тебя всё начинает в бизнесе быть похожим.
С работой в деревне всегда тяжело было. К Евгению как-то обратился глава поселения, мол, народ трудиться хочет. Тогда в типографии появился новый цех. Теперь деревенские получают 24 тысячи рублей в месяц. Деньги для них запредельные, учитывая, что ещё и огородом живут. За эти места все держатся.
Урожай сада«Киржэль»
Типографию, не будь поддонов с бумагой, легко спутать с каким-нибудь офисом. Станки спрятаны по периметру и в дальних помещениях. Везде чистота, ни пылинки. В центре зала огромный шар цвета малахита: ни больше, ни меньше – глобус Киржачского района.
Отсюда родом дипломы, аттестаты, проездные. Но этот бизнес не вечен. Жизнь плавно уходит в Сеть, и электронные документы однажды сменят типографские. Так и появился «Киржач туристический».
Отсюда родом дипломы, аттестаты, проездные. Но этот бизнес не вечен. Жизнь плавно уходит в Сеть, и электронные документы однажды сменят типографские. Так и появился «Киржач туристический».
– Это редут, который я готовлю на случай отступления. Ты пойми: у меня 250 судеб в руке сейчас. Это семьи, это дети, люди, взаимоотношения. Они живут и чувствуют себя счастливыми. Ценят рабочее место. У меня есть социальная ответственность за них. Если мало ли что произойдет в бизнесе, нужно будет куда-то отходить. И это будет туризм.
В начале нулевых Фёдоров работал в московской типографии помощником начальника. Тогда он пригласил несколько земляков, и все они освоили специальности. Интуитивно он готовил команду. Его уволили, и это стало началом сегодняшней истории. С готовой командой Евгений вернулся в Киржач.
– Я начал деятельность вот эту по предприятию. И у меня был период, когда из Лобни ездил на зеленых электричках. Я реально достиг дна. Менеджер европейского уровня с двумя языками, у которого было всё пространство, которое я сдирижировал... И в 44 года жизнь начал полностью заново. Дотрагиваюсь дна и делаю рестарт. И смутное время, в которое мы живем… Этот этап должен быть, потому что после начинается какое-то особое возрождение. Тогда к нам прилетают Фениксы и Совы – киржачские Фениксы. Которые спасают Русь, – помолчав, добавил, – п****, аплодисменты.
И в этом весь Фёдоров: дурной пафос в нём уживается с самоиронией и прагматичностью.
В начале нулевых Фёдоров работал в московской типографии помощником начальника. Тогда он пригласил несколько земляков, и все они освоили специальности. Интуитивно он готовил команду. Его уволили, и это стало началом сегодняшней истории. С готовой командой Евгений вернулся в Киржач.
– Я начал деятельность вот эту по предприятию. И у меня был период, когда из Лобни ездил на зеленых электричках. Я реально достиг дна. Менеджер европейского уровня с двумя языками, у которого было всё пространство, которое я сдирижировал... И в 44 года жизнь начал полностью заново. Дотрагиваюсь дна и делаю рестарт. И смутное время, в которое мы живем… Этот этап должен быть, потому что после начинается какое-то особое возрождение. Тогда к нам прилетают Фениксы и Совы – киржачские Фениксы. Которые спасают Русь, – помолчав, добавил, – п****, аплодисменты.
И в этом весь Фёдоров: дурной пафос в нём уживается с самоиронией и прагматичностью.
Совы не то, чем кажутся
Самым длинным в стране деревянным пешеходным мостом меценат не только пополнил книгу рекордов России, но и соединил две половины города, два холма. Со всех сторон мост окружают кустарники и деревья, вдаль тянется поле. Он пролегает через охранную зону местного монастыря.
Горожане минут сорок ходили по кругу, чтобы добраться из одной части Киржача в другую. Теперь – это десять минут. А по пути таблички с описанием здешних растений и птиц. Вполне в духе Фёдорова: дозировано, не спеша давать людям знания.
– Население нужно подготавливать к туризму. Я никуда не тороплюсь, – объясняет он.
– Население нужно подготавливать к туризму. Я никуда не тороплюсь, – объясняет он.
«Поляна утерянных букв».
В начале моста два столба-идола держат крышу. Что-то подобное было у древних славян язычников. Почти перед самой рекой Шерной, по другую сторону моста – «Поляна утерянных букв». Частички древнеславянской азбуки расставлены среди фиолетовых цветов иван-чая. Кругом чисто, лишь пара неуместных граффити на бетонных плитах чуть портят вид.
– Есть люди – я их не знаю реально, – которые не допускают глумления над новым Киржачом. И это удивительный социальный феномен, – рассказывает Фёдоров. – Сломали, например, видеокамеры, обоссали и наглумились над честью моста. А камеры их записали. Мы выложили видео в соцсети, и эти три местных крутыша через неделю пришли побитые в ментовку и сами сдались. Но мы всё замяли, и никуда эта история не вышла. С тех пор мост идеален.
– Есть люди – я их не знаю реально, – которые не допускают глумления над новым Киржачом. И это удивительный социальный феномен, – рассказывает Фёдоров. – Сломали, например, видеокамеры, обоссали и наглумились над честью моста. А камеры их записали. Мы выложили видео в соцсети, и эти три местных крутыша через неделю пришли побитые в ментовку и сами сдались. Но мы всё замяли, и никуда эта история не вышла. С тех пор мост идеален.
Нужно просто не строить заборы друг с другом и объединять большие территории. Тогда у тебя всё начинает в бизнесе быть похожим.
Сказки Фёдорова продолжают его арт-объекты или начинают их образными сюжетами, приключениями любопытного Совёнка. Когда-то и древние славяне прятали историю в мифы, чтобы спасти её от христианства. Конечно, у Фёдорова нет подобных амбиций, но знания передаёт он так же. Да и вообще в нём больше языческого, чем православного, хоть говорит, что семья воцерковлённая.
Сосна желаний.
– Сюда приходили и мордва, и финно-угры – кого только не было. Здесь по берегу Шерны неолит. Первый «киржачанин» появился 11 тысяч лет назад. Я ещё не написал по этому поводу сказку, но сделаю это обязательно. То есть история вопроса 11 тысяч лет – людей, которые здесь жили. Православию всего тысяча. А десять куда мы денем? А там было всё: и Перуны, и Свароги.
Его Совёнок из сказки в сказку путешествует по времени, познаёт киржачскую землю. Он был на Вшивой горке и видел Гагарина с Титовым. Он разговаривал с Камнем на Круче, после чего монастырь запретил читать эти сказки приходским детям.
– Они мне: «Камень разговаривает, это же языческий символ». Я им: «Это. Дет-ска-я. Сказ-ка. Вы совсем что ль заехали, зайцы-кролики?», – ухает Фёдоров.
Рядом с иконами Сергия и Николая на полках его, когда-то детской, комнаты – совы во всех своих ипостасях. Они и герб Киржача. Над рабочим столом портрет его самого: фотоколлаж из снимков родни.
– Я ж педагог по образованию. Старое взрослое население, оно само дойдёт до всего. А я выращиваю своих собственных совят. Людей, детей. Уже идёт поколение, которое выросло на моих сказках. Пройдёт десять лет и, взрослея, они поймут, что это действительно хороший и счастливый город.
– Они мне: «Камень разговаривает, это же языческий символ». Я им: «Это. Дет-ска-я. Сказ-ка. Вы совсем что ль заехали, зайцы-кролики?», – ухает Фёдоров.
Рядом с иконами Сергия и Николая на полках его, когда-то детской, комнаты – совы во всех своих ипостасях. Они и герб Киржача. Над рабочим столом портрет его самого: фотоколлаж из снимков родни.
– Я ж педагог по образованию. Старое взрослое население, оно само дойдёт до всего. А я выращиваю своих собственных совят. Людей, детей. Уже идёт поколение, которое выросло на моих сказках. Пройдёт десять лет и, взрослея, они поймут, что это действительно хороший и счастливый город.
Типографский мост.
Гуси в голове
Площадка «Ирга» для поэтических вечеров стоит на краю охранной зоны «Ансамбль Благовещенского монастыря», там же фёдоровская смотровая «Зайчушка», уже любимая местными. Отсюда до православной обители почти километр.
Здесь цветные деревянные лавки, такая же и сцена из бревен. Рядом пруд. Люди при виде Евгения улыбаются, жмут ему руку.
Зеркало на веранде Бориса Бобака.
В конце июня монастырь пожаловался на «Иргу» в городскую администрацию, сославшись на мартовское постановление губернатора об утверждении границ этой охранной зоны. Суть в том, чтобы не было на ней капитальных построек, а монастырь был виден.
Местная глава администрации – женщина с улыбкой, но хитро сверлящими глазами карикатурного чекиста. Журналистов опасается, как и любой уездный чиновник. Надежда Владимировна не хочет официально занимать чью-либо сторону: лишь закон её вектор. И всё ж, говоря о претензиях монастыря, глава, хоть и сдержанно, но улыбается, как мать над капризной обидой ребёнка.
Бог его знает, в каких отношениях администрация с Фёдоровым. Но монастырское письмо для главы «с надеждой на благорасположение» быстро оказалось в редакциях нескольких региональных СМИ. Монастырю позднее ответили, что разрешение на «Иргу» меценат получил ещё в 2016-м.
– Нам достались, к сожалению, такие гиперфанатичные насельницы. Они против моста, потому что он находится в зоне. Они люди божьи, а занимаются конфликтами. И мне, в связи с этим, их, бедолаг, очень жаль, – говорит Фёдоров.
Делами монастыря с благословения владыки занимается Татьяна Гусева. Когда-то она была главным юристом Киржачского района. С приходом новой власти её подвинул фёдоровский юрист. С тех пор, считает Евгений, она мстит ему. И дело даже не в том, «что» он делает, а в том, «кто» это делает.
– Она зарабатывает на проблемах людей. Вмешивается в любые конфликты. Мусорный полигон там, она сразу: «Вау!». Хотя и без неё была бы волна народного возмущения.
– Она одинокая женщина?
– Знаешь, я не могу там чётко говорить… Но гуси в голове у неё есть. И их там немерено.
Местная глава администрации – женщина с улыбкой, но хитро сверлящими глазами карикатурного чекиста. Журналистов опасается, как и любой уездный чиновник. Надежда Владимировна не хочет официально занимать чью-либо сторону: лишь закон её вектор. И всё ж, говоря о претензиях монастыря, глава, хоть и сдержанно, но улыбается, как мать над капризной обидой ребёнка.
Бог его знает, в каких отношениях администрация с Фёдоровым. Но монастырское письмо для главы «с надеждой на благорасположение» быстро оказалось в редакциях нескольких региональных СМИ. Монастырю позднее ответили, что разрешение на «Иргу» меценат получил ещё в 2016-м.
– Нам достались, к сожалению, такие гиперфанатичные насельницы. Они против моста, потому что он находится в зоне. Они люди божьи, а занимаются конфликтами. И мне, в связи с этим, их, бедолаг, очень жаль, – говорит Фёдоров.
Делами монастыря с благословения владыки занимается Татьяна Гусева. Когда-то она была главным юристом Киржачского района. С приходом новой власти её подвинул фёдоровский юрист. С тех пор, считает Евгений, она мстит ему. И дело даже не в том, «что» он делает, а в том, «кто» это делает.
– Она зарабатывает на проблемах людей. Вмешивается в любые конфликты. Мусорный полигон там, она сразу: «Вау!». Хотя и без неё была бы волна народного возмущения.
– Она одинокая женщина?
– Знаешь, я не могу там чётко говорить… Но гуси в голове у неё есть. И их там немерено.
Плодово-ягодный сад «Киржэль»
Косяк истории
Бодро и по-хозяйски он идёт, показывая сад винодельни. Со времен перестройки до 2015-го здесь была пустошь, теперь четыре тысячи яблонь, ещё кусты смородины и малины. Часть стволов именные: много народа приехало сажать свои растения, получили сертификаты.
Сад «Киржэль» вблизи деревни Наумово. Он ничем не огорожен, нет заборов. На столбах видеокамеры, как и везде у Фёдорова.
На винодельне трудятся агроном с помощницей, плюс в сезон – два полевых работника. Охранник ночью включает поливку.
Евгений заводит нас в винный цех. Прохладное помещение сменяется душным, везде пары, запахи самогона.
Фёдоров с женой Ириной пробует ягоды.
Войдя в комнату с бочками, он музыкально стучит по ним. Рядом склад с готовым продуктом. Фёдоров берёт несколько бутылок, передаёт их друзьям, рассказывает про каждую, которую предстоит сегодня выпить.
– Сейчас здесь такая кустарная история – мы набиваем руку, рецептуру. У нас ещё один участок, где будет производство лицензированное с системой ЕГАИС. Мы будем делать нормальные объемы вина. И когда урожай у нас подрастёт, появятся ещё рабочие места.
– Сейчас здесь такая кустарная история – мы набиваем руку, рецептуру. У нас ещё один участок, где будет производство лицензированное с системой ЕГАИС. Мы будем делать нормальные объемы вина. И когда урожай у нас подрастёт, появятся ещё рабочие места.
Смутное время... Этот этап должен быть, потому что после начинается особое возрождение
Виноделие – очередной фёдоровский арт-проект. Говорит, что не хочет зарабатывать на продаже алкоголя. Его интересует винный туризм. Культура пития на Руси.
– Мы делаем хороший продукт, который говорит о чём? Что это купечество, традиции русского народа.
– Мы делаем хороший продукт, который говорит о чём? Что это купечество, традиции русского народа.
Глобус Киржачского района.
О купцах рассказывает с теплом, как о близких родственниках, будто недавно виделся с ними, говорил по душам: «Это наш Савва Мамонтов, наши Соловьёвы».
Он и себя считает купцом, так и держится. Нанял мужиков, и нет между ними договоров, никогда не будет: посчитали, условились – по рукам. Они знают, что заплатит.
– Николай II – это большой косяк нашей истории. Не удержал Россию, потому что поставил на аристократию. Он, когда выходил со всеми здороваться, подходил только к аристократам. А конец 19-го века определяли купцы.
Он и себя считает купцом, так и держится. Нанял мужиков, и нет между ними договоров, никогда не будет: посчитали, условились – по рукам. Они знают, что заплатит.
– Николай II – это большой косяк нашей истории. Не удержал Россию, потому что поставил на аристократию. Он, когда выходил со всеми здороваться, подходил только к аристократам. А конец 19-го века определяли купцы.
Киржач – не Европа
Недалеко от «Ирги» – дом с надписью «Тихая пристань». Жилище старшего приятеля Фёдорова. Указатели перед калиткой помогают не заплутать в пространстве: «Севастополь 1801км», «П-Камчатск. 6770 км» и так далее. А во времени заблудиться куда проще. Это больше не 2018-й и не Киржач. На дворе 60-е, Переделкино. Гляди, вот-вот Пастернак с соседнего участка скажет: «Здрасте».
Борис Бобак, «хороший человек, бард и бывший мичман», эмоционально возбуждён и подшофе. Недавно здесь были другие гости: стол накрыт.
– Справа по борту! Становись по борту! – кричит нам, заталкивая на веранду.
Борис Бобак, «хороший человек, бард и бывший мичман», эмоционально возбуждён и подшофе. Недавно здесь были другие гости: стол накрыт.
– Справа по борту! Становись по борту! – кричит нам, заталкивая на веранду.
От заливистого смеха он легко переходит на ироничный полушёпот или крик. Его речь сценично выразительна. Но не оттого что неискренен. Напротив: он настоящий и настолько живой, что сегодня это уже вымирающий вид.
Становится шумно, как в театральном закулисье после спектакля. Он берёт гитару и запевает под бардовский мотив:
«С тучки на тучку шире шаг.
Шире шаг, а не уже.
Я шагаю по Киржачу, как по весенним лужам <…>
Самое главное – не потерять сказку и равновесие».
Становится шумно, как в театральном закулисье после спектакля. Он берёт гитару и запевает под бардовский мотив:
«С тучки на тучку шире шаг.
Шире шаг, а не уже.
Я шагаю по Киржачу, как по весенним лужам <…>
Самое главное – не потерять сказку и равновесие».
Бард и друг Фёдорова Борис Бобак.
– Дядь Борь, – Фёдоров показывает в сторону храма. – Я не воюю с монастырем. Мне как-то один из руководителей региона рассказал анекдот, его эта ситуация сильно достала: «Я ничего не имею против Бога, но мне не нравится его фан-клуб».
– Да это настолько цинично, п****ц! Извиняюсь за слово «цинично». Мешают им «Зайчушка», «Ирга», мост. Какое отношение они к монастырю, б***, имеют?! Извиняюсь за слово «имеют», – Бобак завёлся. – Можно им всё отдать до Сан-Франциско. Но так же нельзя! Людей нужно не в храмы водить, а в библиотеку. Люди погрязли в мелкобуржуазном яде мещанских идеалов и дешёвых радостей жизни, ставших продуктом…
– Борис, не начинай. Угомонись! – прерывает его супруга под всеобщий хохот.
– Так нельзя, – не унимается Борис. – Каждый думает, как поиметь с ближнего. Люди огородились заборами!
– Да это настолько цинично, п****ц! Извиняюсь за слово «цинично». Мешают им «Зайчушка», «Ирга», мост. Какое отношение они к монастырю, б***, имеют?! Извиняюсь за слово «имеют», – Бобак завёлся. – Можно им всё отдать до Сан-Франциско. Но так же нельзя! Людей нужно не в храмы водить, а в библиотеку. Люди погрязли в мелкобуржуазном яде мещанских идеалов и дешёвых радостей жизни, ставших продуктом…
– Борис, не начинай. Угомонись! – прерывает его супруга под всеобщий хохот.
– Так нельзя, – не унимается Борис. – Каждый думает, как поиметь с ближнего. Люди огородились заборами!
Схема зоны охраны объекта культурного наследия федерального значения «Ансамбль Благовещенского монастыря».
Монастырь от дома Бобака стоит по диагонали, на другой стороне охранной зоны. За торговыми рядами, продуктовым магазином и судом. Идёшь по центральной улице – и можно подумать, что он закрыт. Его территория огорожена высокой белой стеной, и вход найдешь не сразу.
Внутри разбитый асфальт, сорняки, репейник и клевер. Когда-то по этой земле ходил Сергий Радонежский.
Задняя часть территории открыта и смотрит на просторы охранной зоны. Тут спокойно и тихо.
Холм, на краю которого стоит монастырь, весь в подземных ручьях, родники бьют и выходят на поверхность. А по весне река Киржач разливается и есть вероятность, что однажды часть этой кручи рухнет.
– А вас не Фёдоров ли сюда прислал? А то он нас чёрным пиаром периодически заливает, – недоверчиво спрашивает одна из насельниц.
У неё приятный мягкий голос и добрые глаза. От имени монастыря ей говорить нельзя без благословения владыки, поэтому оставим её безымянной.
Мы на лавке в тени, неподалёку белые кресты могил монахов на уложенной плиткой площадке с яркими цветочными клумбами. А сзади на газоне чёрные надгробия здешних купцов. Перед ними нет цветов.
Внутри разбитый асфальт, сорняки, репейник и клевер. Когда-то по этой земле ходил Сергий Радонежский.
Задняя часть территории открыта и смотрит на просторы охранной зоны. Тут спокойно и тихо.
Холм, на краю которого стоит монастырь, весь в подземных ручьях, родники бьют и выходят на поверхность. А по весне река Киржач разливается и есть вероятность, что однажды часть этой кручи рухнет.
– А вас не Фёдоров ли сюда прислал? А то он нас чёрным пиаром периодически заливает, – недоверчиво спрашивает одна из насельниц.
У неё приятный мягкий голос и добрые глаза. От имени монастыря ей говорить нельзя без благословения владыки, поэтому оставим её безымянной.
Мы на лавке в тени, неподалёку белые кресты могил монахов на уложенной плиткой площадке с яркими цветочными клумбами. А сзади на газоне чёрные надгробия здешних купцов. Перед ними нет цветов.
Предбанник будущего театра.
– Фёдоров, когда появился в городе, очень активно заявил о себе. Он прямо тогда говорил: «Чё они, дураки какие. Я их научу из воздуха деньги делать». И повёз все руководство в Мышкин. А там был такой энтузиаст, город сделал туристическим, создал попсовые музейчики. Фёдоров захотел то же самое. Но Киржач – это не Мышкин: здесь главный и единственный интересный объект для туристов – монастырь.
Когда Евгений возил нас по городу, он показывал останки исторических зданий, бывшую фабрику и просто дома. «Вот примерно в таком состоянии мы покупаем их, представляете?», говорил он. Руины памятников давно поросли сорняком. Вид у них безнадёжно брошенный. Так и стоят годами.
– Нужно, чтобы памятник себя проговорил. И как только реставраторы понимают, как было всё на самом деле, тогда и восстанавливают. Фёдоров же скупает и разрушает памятники. Он их не понимает, – насельница говорит о домах любя и взволнованно, как о живых существах.
В начале года суд оштрафовал компаньона Фёдорова на 30 000 рублей. Дом и Лавку купца Мараева энтузиасты отреставрировали без разрешения. Теперь у памятников вовсе не подлинный облик. Не ау-тен-ти-ка. К одному из зданий пристроена часть из газоблоков, а исторические пристройки разрушены.
– Нельзя историю превращать в частный бизнес. Фёдоров любит Европу, вот он и делает здесь Европу. Красиво? Да, красиво. Но это не наша история.
Когда Евгений возил нас по городу, он показывал останки исторических зданий, бывшую фабрику и просто дома. «Вот примерно в таком состоянии мы покупаем их, представляете?», говорил он. Руины памятников давно поросли сорняком. Вид у них безнадёжно брошенный. Так и стоят годами.
– Нужно, чтобы памятник себя проговорил. И как только реставраторы понимают, как было всё на самом деле, тогда и восстанавливают. Фёдоров же скупает и разрушает памятники. Он их не понимает, – насельница говорит о домах любя и взволнованно, как о живых существах.
В начале года суд оштрафовал компаньона Фёдорова на 30 000 рублей. Дом и Лавку купца Мараева энтузиасты отреставрировали без разрешения. Теперь у памятников вовсе не подлинный облик. Не ау-тен-ти-ка. К одному из зданий пристроена часть из газоблоков, а исторические пристройки разрушены.
– Нельзя историю превращать в частный бизнес. Фёдоров любит Европу, вот он и делает здесь Европу. Красиво? Да, красиво. Но это не наша история.
На заднем фоне - охранная зона и Благовещенский монастырь.
Киржачский буддизм
На Вшивой горке стоит православный крест, а рядом камень с углублением в виде сердца. Таким Фёдоров его и нашёл где-то под Лобней. С него началось это место – открытый музей в чаще соснового чуть холмистого леса в пяти минутах езды от Киржача.
Окопы и землянки вырыта на тех местах, где были в 40-х годах. Среди древних сосен проложен деревянный мост: соединяет память о двух войнах.
Торчат несколько саженцев деревьев. Евгений говорит, команды не давал: сажал кто-то из местных. Вдалеке куча досок, дрова. Там же мангалы стоят, и никто их не крадет.
Вековая сосна на холмике ещё чуть-чуть – и шагнёт корнями дальше по лесу. Но пока перед ней забор, обвязанный сотней цветных ленточек.
Окопы и землянки вырыта на тех местах, где были в 40-х годах. Среди древних сосен проложен деревянный мост: соединяет память о двух войнах.
Торчат несколько саженцев деревьев. Евгений говорит, команды не давал: сажал кто-то из местных. Вдалеке куча досок, дрова. Там же мангалы стоят, и никто их не крадет.
Вековая сосна на холмике ещё чуть-чуть – и шагнёт корнями дальше по лесу. Но пока перед ней забор, обвязанный сотней цветных ленточек.
Киржачане благодарят Фёдорова за Вшивую горку, после совместного фото.
– Это люди уже сами вяжут. У кого нет чего-то, они даже пакетики вяжут вместо лент. Это архетипы. Понимаешь, ну это же языческое. Это, вообще, буддийское, межконфессиональное. И мы назвали её сосной желаний, – объясняет он.
На Фёдорова смущённо смотрят две девушки. Он здоровается с ними, те явно хотят что-то сказать: отводят его в сторону.
Тёща одной из них, рассказал Евгений после, иногда вызывает такси. Водитель привозит её на Вшивую горку, она выходит с пустыми пакетами. Собирает мусор. Таксист ждёт.
Теперь это часть города. Нет, она не зарегистрирована. Но никто на неё не позарится, не сделает тут коттедж или свалку. Это будет святотатство.
На Фёдорова смущённо смотрят две девушки. Он здоровается с ними, те явно хотят что-то сказать: отводят его в сторону.
Тёща одной из них, рассказал Евгений после, иногда вызывает такси. Водитель привозит её на Вшивую горку, она выходит с пустыми пакетами. Собирает мусор. Таксист ждёт.
Теперь это часть города. Нет, она не зарегистрирована. Но никто на неё не позарится, не сделает тут коттедж или свалку. Это будет святотатство.
Комментарии:
Вы должны Войти или Зарегистрироваться чтобы оставлять комментарии...