Донор Клоун

Двоеточие
Побродив по соцстранице Алексея, не могу поставить точку в определении того, кто он. Для начала ставлю две — с рабочими названиями «Гуманист» и «Нарцисс». Кажется, истина где-то между. Так это или нет, предстоит выяснить в ходе интервью. Но прежде неплохо было бы посмотреть на Алексея со стороны.
Случай подворачивается очень скоро — торжественное вручение значков новоиспеченным Почетным донорам, а точнее концерт в их честь. Организуют его волонтеры во главе с Алексеем. Для всей Челябинской области такие почетно-донорские мероприятия ноу-хау, а для Магнитки — уже традиция.
Кандидата в Нарциссы в небольшом зале нахожу не сразу. Он о чем-то тихо беседует с одним из зрителей. На мой пристальный взгляд спокойно и по-доброму отвечает: «Здравствуйте!» И ни слова, ни улыбки сверх того. Его спокойствие разливается по залу, а внимание приходящих умело переключает на себя симпатичная ведущая. Алексей в полголоса просит её обратиться к зрителям, чтобы мы пересели ближе к сцене. Будто стесняется повысить голос и сказать это сам. Будто не он на аватарке стоит посреди Красной площади величавее Минина и Пожарского. 

Психанул
В «гримерке», небольшой комнате, отведенной волонтёрам, Алексей встречает меня в костюме Доктора Мясникова с ведром и тряпкой: моет пол в обычном медицинском костюме. Две девушки и молодой человек, его соратники, ждут, когда он закончит, и обсуждают тематику предстоящего мастер-класса.
Мастер-классы — это такие сеансы арт-терапии, которые волонтёры проводят в этой больнице по три раза в будние дни, иногда и в выходные. Бывают концерты или занимательные опыты по физике и химии. Набору идей, костюмов, оборудования и материалов для мастер-классов может позавидовать любое праздничное агентство. Только не выручке – волонтёры же дарят, а не продают праздник. Сегодня решено делать свечи из вощины.
— У нас здесь нет ничего сверхъестественного! — предупреждает Алексей, закончив уборку. — Давайте проводим ребят в хирургию и поговорим. Не против с нами сходить? Только так — в сапогах и бахилах — туда нельзя.
Мне находят подходящую, чем-то обработанную обувь. Тут выясняется, что нужна ещё одна пара — девушке-волонтёру. Её кроссовки уже обрабатывали, но она прошлась в них по улице. Ей не хочется переобуваться. Алексей настаивает.
— Тогда я не пойду никуда, — заявляет она и садится в угол, делая вид, что обиделась.
— Тогда никто никуда не пойдёт! — обрубает Алексей.
Остальные пытаются разрядить обстановку, поняв, что их лидер получил травму. Нанесшая её девушка не сразу идёт на попятную, возможно, из-за присутствия постороннего. Алексея же я ничуть не смущаю, он резко уходит из «гримёрки».
— Психанул! — на улыбке, но с досадой в голосе выдает зачинщица конфликта. Она явно такого не ожидала. Вопрос с обувью быстро решается.
Алексей возвращается. Его уговаривают идти к детям. Он берёт тайм-аут и предлагает мне начать интервью. Мы выходим выходим в коридор.
— Из меня супергероя какого-то сделали, а я обычный человек. Первый раз такое, — заверяет Алексей, выбрасывая последние порции лавы. — Оно должно было случиться. Главное, чтобы это не пошло в отделение — это самое страшное. Лучше всё тут закрыть, вернуть помещение, чем вот мы пришли, что-то принесли, пофоткались и ушли. Не хочу, чтобы это почувствовали дети.

Донорство
Он рассказывает, что началось всё в 2012 году с анонимной книги «Проект Россия», из которой он вынес важную для себя мысль: если сам ничего не сделаешь в том месте, где живёшь, то ничего и не будет, не надо никого ждать. В довесок прилетело письмо: в России донорской крови катастрофически не хватает. «Хочу быть волонтёром», решил Алексей, объединив эти два посыла, и озвучил своё решение на местной станции переливания крови. Его заявление было воспринято нейтрально — видимо, не первый.
Он не знал, за что браться. Грезились масштабные городские акции, для проведения которых не было ни средств, ни опыта, ни единомышленников. Но было два выходных в будни, которые он стал посвящать организации донорского движения в Магнитогорске.
Сегодня в городе, где живут более 418 тысяч человек, примерно 25 тысяч — доноры, при этом каждый второй из них сдаёт кровь трижды в год. Около 2,5 тысяч — почётные доноры России. Какова в этом заслуга волонтёрского движения, Алексей не берётся судить. Зато его заслуги оценило Федеральное медико-биологическое агентство, наградив медалью «За содействие донорскому движению» — высшей государственной наградой за помощь службе крови. Но добровольно о медали он не говорит, только после соответствующего вопроса.
Алексей на личном опыте убедился, что для регулярного пополнения запасов донорской крови не нужно много организаторской энергии:
— Станция переливания крови работает в режиме запроса медицинских учреждений, — объясняет он. — Если сегодня донорские резервы все пополнены, кроме первой отрицательной, глупо проводить какую-то призывную акцию: придут доноры — их не примут. Тут нужна плановая системная работа. Ежедневно в соцсетях выкладываем «донорский светофор» («красный» — запас крови этой группы и резус-фактора достиг критического минимума, «жёлтый» — недостаточный запас, «зелёный» — запас есть — прим. авт.). Рассказываем как важно быть донором, поддерживаем тех, кто уже им стал, чествуем почётных. Донорам должно быть приятно, что их вот так уважают, знают, сколько они в очередях стоят, что в семьях не всегда это поддерживается и на работе бывают конфликты: «Опять кровь сдавал? Никаких тебе выходных!» А они снова и снова сдают кровь.
Сам Алексей сейчас кровь не может сдавать — здоровье не позволяет. Тем, кому медики так же не дают добро на сдачу крови, но кто желает помочь донорскому движению, он советует вдохновлять и поддерживать других.

Клоун Шутов – смешно?
Встав на рельсы, уводящие в прошлое, Алексей заметно успокаивается. Про «Больничных клоунов» успевает рассказать лишь то, что началось всё с нелепой, как ему сперва показалось, шутки. Он уже занимался организацией донорского движения, когда ему позвонили из городской администрации и предложили поддержать новый проект «Больничные клоуны».
— Я подумал, что это злая шутка: у меня же фамилия Шутов, — вспоминает Алексей. — Какие больничные клоуны?! Больница — там лечат. Я когда в детстве лежал в больнице, мне под Новый год принесли три еловые веточки, и я был этому сказочно рад. Поставил их в вазочку, рядом — семейную фотографию, и так встретил Новый год. Клоунов я вообще не представлял в больнице.
На этом он прерывает интервью и возвращается в «гримёрку»:
— Ну что, настроение нормальное? Точно?
Все обрабатывают руки каким-то антисептиком, берут коробки с вощиной и идут по длинным коридорам в хирургическое отделение. В коридор, в небольшой карман, куда Алексей приносит столы, спешат дети лет 7-10 и мамы с малышами на руках. Включается музыка, все без исключения садятся за столы.
— Кто такие пчёлы, знаете? — Алексей начинает мастер-класс сам. — А что они делают?
Через наводящие вопросы он добирается с детьми до вощины и свечей. Ни слова о спонсорах, целях и задачах проекта и прочих не интересных детям вещах. Все берутся за дело, а мы продолжаем беседовать.
— Это хобби, — говорит Алексей про «Больничных клоунов», которые не всегда клоуны и не все. — Любой человек, психически здоровый, у которого нет никаких инфекционных заболеваний, может этим заниматься в свободное время. Кому-то интересна рыбалка, кто-то просто все свободное время проводит с семьей – это нормально, не обязательно идти в волонтёры. Если человек не чувствует в себе силы на такие действия, зачем мучить себя и окружающих? Но если есть такая сила и потребность, надо идти.

Фея
Сам он в больничные клоуны пошёл не сразу после того звонка. Сначала он прошёл обучение у организаторов больничной клоунады в Магнитогорске Алёны Киржаевой и Екатерины Гуниной. Но больше полугода наблюдал за ними со стороны. Потом съездил в Москву на инклюзивный детский фестиваль «Рыжий», проникся идеей больничной клоунады — и клоун Лёлик пошёл по палатам. Девушки проект оставили, а Алексей нет. Каждый год он ездит на «Игры победителей» благотворительного фонда «Подари жизнь!», черпает там идеи.
— Несмотря на то, что клоун — это такой дурацкий персонаж, у него есть и принципы, и международный этический кодекс, — говорит Алексей. — Важно как ты зайдёшь в палату, ты не должен заходить: «Эй! Я тут вас развеселить пришёл. Вы чего такие грустные?» Мы, а это парная работа, заходим аккуратно, чтобы не нарушить зону комфорта. Врачи могут зайти без стука, медсёстры, мы не можем. Если нас ребёнок пускает к себе, это для нас является первой победой на пути к положительным эмоциям. Для больничных волонтёров все дети здоровые. Они болеют для родителей, для врачей, но не для нас. Мы, конечно, подстраиваемся под возможности ребёнка. Помню, девочка в Челябинске лежала неподвижно, мы её посещали на дому. Нас каждый год приглашают несколько больниц к своим пациентам. Бабушка этой девочки говорит: «Она давно хочет быть феей». Мы с партнёром взяли её на руки, подняли высоко, завязалась игра, и она летала по комнате, как фея, и была счастлива. Нам не надо было ни пузыри пускать, ни шарики надувать, этого было достаточно.
Спрашиваю, почему в Челябинске, областном центре, нет своих больничных волонтёров.
— Много барьеров на пути от замысла проекта до воплощения, — пытается объяснить Алексей. — Тут нет такого, что выделила администрация какого-то города деньги на проект — и всё само собой завелось. Нет, надо чтобы был стержень, чтобы этим кто-то занимался, чтобы это было на регулярной основе. Мы своей регулярностью пытаемся донести до всех мысль, что ничего страшного в этом нет. Ничего тяжёлого в этом нет. На организаторе много ответственности, но те, кто в его команде, не должны это чувствовать, им должно быть легко прийти и что-то сделать. Поэтому мы, бывает, и забираем волонтёров с работы и отвозим домой. Нас немного — 15-20 человек. Кто-то раз в месяц приходит, кто-то раз в неделю. За счет того, что кто-то когда-то может, есть регулярность. Не ставлю целью охватить все учреждения. Вот мы можем максимально присутствовать в третьей детской в семи отделениях, мы присутствуем. Есть ещё реабилитационный центр, два интерната. А вообще хотелось бы, чтобы в каждом городе были больничные клоуны. Детям в больнице бывает тяжело. И это не зависит от диагноза. Ребёнку со сломанной рукой в больнице может быть тяжелее, чем тому, кто в больнице из-за страшной болезни проводит много времени. Мы нужны тем, кому тяжело.

Маркетинг
Поскольку сейчас модно передавать свои знания и делегировать полномочия, спрашиваю, нет ли желания перейти на другой уровень. Алексей смотрит на меня так, будто я испачкала выданные мне кроссовки:
— Сейчас если не растёшь, то лошара, — неожиданно по-простому говорит Алексей. — А иногда подумаешь: если все будут расти, то кто простыми вещами будет заниматься? Не считаю себя супер-руководителем. У меня получается что-то доставать. Я работаю менеджером по сбыту, может, это здесь помогает. Среди наших волонтёров есть профессиональный маркетолог. Она говорит: «Если ты будешь просто двигать это как проект, у тебя ничего не пойдёт, тебе придётся персонализировать его, быть лицом проекта». Приходится разбавлять посты личным чем-то. Иногда смотришь на количество лайков и думаешь: блин, ну почему интересно, как я собирал кровать дочке, а не «донорский светофор».
У Алексея семья, двое детей: сын-подросток и маленькая дочка. О семье Алексей говорит скупо — оберегает, но не идеализирует:
— У нас нет отдельной стиральной машинки, отдельного утюга для моих больничных костюмов. Всё самое дорогое оборудование стоит у меня дома, потому что «гримёрка» и ещё одно наше помещение не могут всего вместить, я делаю и оптовые закупки. Полквартиры — это склад, — смеется Алексей. — Конечно, это не приветствуется. К Новому году кульки тоже дома хранятся. При этом комнату надо держать в прохладном состоянии, чтобы ничего не испортилось, в этом тоже сложности есть. Но каждый в семье понимает, для чего это.

Работу может бросить, но не хобби
Мимо нас проходят дети с готовыми свечами — мастер-класс закончился. Мы возвращаемся в «гримёрку», где Алексей рассказывает, что декабрь для него — самый насыщенный месяц. Аврал на работе и ёлки, ёлки, ёлки. Из-за своей волонтёрской деятельности он дважды бросал работу, чтобы не подвести единомышленников и не разочаровать детей. Бывало, что разочаровывались накануне Нового года сами волонтёры.
— Рассказывали: пришли в одну неблагополучную семью, а они: «Чё такие кульки дешёвые?», хотя ребята что смогли то и подарили. Я изначально был готов к тому, что могут послать и быть чем-то недовольными. Успокаиваю себя тем, что моя совесть чиста: я это сделал безвозмездно, от души, на столько, на сколько обладаю талантом и возможностями. Дальше человек волен решать: принимать это или нет, — говорит Алексей. — А вообще выгорание — это самое страшное. Когда нет сил, и тебе негде их черпать. А ты уже настолько привязан к своему проекту, как к своему ребёнку, ты не можешь его просто бросить на испарение. Ты несёшь ответственность за него.
Ответственность – вот что Алексей Шутов не смог отразить в соцсети или не захотел. Да и в интервью не стал рассказывать, как ему удается обеспечить проект всем необходимым – не хвастался и не плакался. Может, боится спугнуть тех, кто, поверит, почувствует, что может, как он, помогать другим людям. Он обычный, на том и стоит.  

P.S. За время подготовки публикации Алексей Шутов зарегистрировал АНО больничных волонтёров и волонтёров донорского движения «Вектор добрых дел», открыл в Магнитогорске уникальный Дом творчества «Светлячок», в котором безвозмездно проводятся мероприятия для детей-инвалидов и детей, перенесших сложные операции.