Возвращая нанайский язык

 
Татьяна Александровна работает с Полиной по методу Мастер-ученик, при котором оба участника процесса заняты одинаковой деятельностью, и учитель показывает и рассказывает, что нужно делать и как это описать на нанайском языке. Русский язык в процессе не используется. Сама Полина очень хочет выучить родной язык, а в дальнейшем собирается поступить в Институт народов Севера, в Санкт-Петербург, чтобы стать учителем родного языка и вернуться в Даду. Для Татьяны это особенно важно, подготовить себе помощника и преемника в деле оживления нанайского языка. Полина хорошо училась в школе, поэтому знает много слов и общие принципы устройства нанайского предложения. Но вот разговорной речью не овладела, ещё две недели назад не могла поддержать беседу на нанайском языке, но, благодаря ежедневным встречам у Татьяны дома, её разговорные навыки быстро развиваются.

Первый раз в Даду я приехал в январе 2017 года. Я тогда учился в магистратуре на общей и типологической лингвистике в МПГУ, и нужно было съездить в экспедицию, чтобы проверить свои гипотезы об устройстве сложного предложения в нанайском языке. Был у меня тогда и более важный и долгосрочный интерес: найти ответ на вопрос, можно ли оживить нанайский язык. Я собрал денег краудфандингом и приехал в это село, надеясь на гостеприимство и отклик.

 
Оказалось, что это непросто — жители Амура достаточно закрыты, и на мои вопросы о владении нанайским языком и интересе к нему чаще всего отвечали отрицательно, и мне приходилось снова и снова курсировать в -40 по основной дороге села, идущей параллельно берегу. Уже отчаявшись, я обратился к идущей мимо бабушке «Говорите ли Вы по-нанайски?», на что получил ответ: «Нет, не говорю, а вот моя дочка разговаривает». Я несколько удивился такому состоянию дел, отправился в указанный дом и постучал в окно.

 
Как уже потом рассказала Татьяна Моложавая, тем вечером она посмотрела фильм «Эверест», и тут вдруг видит из окна небритого парня в альпинисткой куртке с рюкзаком. «Это какая-то судьба», — подумала она, впустила меня, мы несколько часов пили чай и с тех пор стали близкими друзьями.

 
Несколько лет мы ставили небольшие эксперименты, изучали опыт других проектов в области сохранения языков, но только в этом году у нас наконец-то появилась возможность взяться за постоянную работу с нанайским языком благодаря поддержке Фонда президентских грантов по проекту «Всяк сущий в ней язык», выполняемому в Ассамблее народов России, — по нему мы проводим семинары, мастер-классы и снимаем простые любительские видео на нанайском языке.

На следующий день мы снова собираемся с Татьяной и Полиной, занятия проходит в немножко ином формате: перечисляя возможные действия и активно жестикулируя в сторону разных предметов, Татьяна озвучивает разные процессы, связанные с чаепитием и ждёт сегодня от Полины не только понимания, но и говорения:

— Эпэмбэ чалии. Симуксэвэ чалира, эпэнчи модории. Чаива эуси юрии, сиатава нэрэ: эмун-дюэр хонямба эуси нэрии, котохои. Котхо! Кэй-кэй-кэй котохои. Ми чаива дяпара, эй эпэмбэ симуксэди сиарии, чаиди омигуи. Ми ункимбэи си унду! (Хлеб режу. Масло отрезав, на хлеб намазываю. Чай сюда наливаю. Сахар насыпав: одну-две ложки сюда насыпаю, размешиваю. Помешай. Дзынь-дзынь размешиваю. Я, взяв чай, этот хлеб с маслом кушаю, чаем запиваю. То, что я сказала, скажи!)

— Эпэмбэ чалии. Симуксэвэ эпэнчи... модории.. Хай дзака «модории”? (Хлеб режу. Масло на хлеб намазываю. Что такое "модории"?)


— Модории, модории. Куцэнди симуксэвэ дзапара, эпэнчи модории. Ми модории, нёани модорини, си модориси. (Мешаю, мешаю. Ножом масло взяв, на хлеб намазываю. Я намазываю, он намазывает, ты намазываешь) — Показывая то на себя, то на меня, то на Полину, много раз повторяет Татьяна новое слово.

Жительница села Найхин Раиса Алексеевна Бельды своё детство в 60-е описывает так: «Когда я пошла в школу, учителя говорили с нами только по-русски, а если мы использовали нанайский, нас наказывали».

 
Эту травму она пронесла с собой сквозь года и, когда у неё самой родились дети, желая им всего лучшего, она уже общалась с ними только по-русски. Такие истории можно услышать повсеместно, и не только на Амуре. Раиса Алексеевна уже не верит в оживление нанайского языка, и настаивает на ознакомлении детей с нанайским фольклором хотя бы на русском языке, чтобы дети знали о своём прошлом.

Чем дальше от официальных мест, тем с большей вероятностью люди продолжают на нём говорить и думать: например, жительница Найхина Феодосия Николаевна Бельды, закончившая три класса и потом работавшая всю жизнь в колхозе, до самой смерти бегло и с удовольствием общалась по-нанайски, хоть и не читала на нём книг.

 
У многих нанайцев есть в запасе истории о ксенофобии, как на них косо посмотрели, как их одёрнули за использование языка в общественном месте. В городе их часто воспринимают как мигрантов из Кореи или Китая. И это невзирая на то, что нанайцы — коренное население Амура, Хабаровск находится на месте нанайского стойбища Бури, и они — патриоты своей земли и своей страны, России.

Говорить о нанайцах и их вкладе в общероссийскую культуру, об их присутствии и уникальности для Дальнего Востока важно. Андрей Иванович Бельды несколько лет назад придумал проводить Фестиваль полынного супа (соакта чолони). На него съезжаются жители городов, для нанайцев это способ собраться вместе, поговорить на нанайском языке. Я пока не смог побывать на этих фестивалях, но всегда с радостью заезжаю к Андрею Ивановичу поговорить по-нанайски. И его владение языком растёт с каждым годом, в том числе при помощи маленьких хитростей, например, мы наклеили на разные предметы в доме слова, написав их на малярном скотче.

 
Есть некоторое количество похожих историй, которые происходили в ХХ веке, например, в Даде многие помнят семью русских, Шаповаловых, которые жили бок о бок с нанайцами и прекрасно владели нанайским языком. Потом, правда, разъехались и, кажется, сейчас жив только один человек из этой семьи. А русская по внешности Лидия Тимофеевна Киле до сих пор живёт в Найхине и считается знатоком нанайского языка, с ней активно работают лингвисты как с носителем языка, и сама она многие годы преподавала нанайский язык в школе и разрабатывала учебные пособия. Её история такова: в детстве она осталась без родителей, её привезли в Найхин в приёмную семью в возрасте 7 лет. В те годы все нанайцы владели нанайским языком и использовали его в повседневной жизни, поэтому Лидия Тимофеевна и овладела языком как родным.

Несколько лет назад молодой парень Александр Похиленко, чьи предки — славянские старожилы Амура, переехал жить в с.Кондон, где женился на нанайке. Он успешно отучился на филолога в Амурском гуманитарно-педагогическом университете в Комсомольске и хорошо знает английский и китайский языки, которые и преподаёт детям в школе. Но он обратил внимание на то, что в Кондоне когда-то говорили не просто на нанайском языке, а на его редкой сейчас разновидности — горинском диалекте. Александр принял решение выучить этот язык, пройти курсы переподготовки учителей родного языка в Хабаровском краевом институте развития образования. Первый блок курсов проходил в июле 2021 года, а второй состоится следующим летом. Мы с Татьяной Моложавой тоже приехали на эти курсы, и старались разговаривать со всеми по-нанайски, в том числе с нашей преподавательницей по родному языку — Любовью Жоржевной Заксор, которая приехала специально из Санкт-Петербурга, где работает в Институте народов Севера при РГПУ имени А.И.Герцена. Александр в начале занятий умел только здороваться по-нанайски, но две недели старался использовать по максимуму. К концу курсов вполне мог построить простые предложения. Разъехавшись по своим сёлам, мы продолжали общаться на нанайском языке в Вотсапе, и Александр настойчиво говорил на «своём», горинском диалекте. Недавно мы встретились в Комсомольске и он вполне бегло общался по-нанайски, хотя прошло всего три месяца! Сказываются не только подготовка и настойчивость Александра, но, конечно, и терпение и мастерство его наставницы, Раисы Александровны Самар, практически единственной носительницы этого редкого диалекта. Александр работает в школе, использует передовые методы изучения языков и педагогики, и складывается такое впечатление, что скоро дети в селе Кондон будут четырёхязычны, владея русским, нанайским, китайским и английским языками.

Уже тогда Татьяна Моложавая была готова принять эстафету преподавания нанайского языка, но были сложности с прохождением курсов переподготовки, которые проходят не каждый год. И только в этом году получилось пройти первую часть этого обучения. Ждать несколько лет для таких языков, как нанайский — катастрофическое явление, ведь один год, даже один месяц — большой срок, за который можно упустить передачу языка.

 
Другая нездоровая тенденция связана с использованием учебников. Российское законодательство и практика в области школьного образования устроены так, чтобы удовлетворять общему, довольно жёсткому, стандарту, например, учебники должны пройти федеральную экспертизу, и только тогда их можно использовать в учебном процессе, а предмет «родной язык» может занять своё место в обязательной учебной программе. И для таких «общероссийских» предметов, как география, математика или русский язык, вполне оправдана эта экспертиза для попадания в Федеральный перечень. Но этот подход разрушителен, если учесть многоязычие России. Каждая линейка учебников по родному языку (а ещё желательно учитывать диалектные различия), родной литературе, а также, для полноценного развития языка, необходимо иметь также учебники по всем предметам (той же математике, географии и другим) на родном языке. Это требует большого количества ресурсов не только по разработке, но и большие затраты — по проведению таких экспертиз.

 
При этом в России слабо реализуется (а если и происходит, то часто «нелегально») многоязычный подход в образовании. В самом деле, нормальная мировая практика состоит в том, чтобы развивать многоязычие в школьной системе. Можно легко себе представить, что урок проходит на одном языке, а учебники написаны на другом в условиях ограниченных ресурсов, но гибких подходов. И ученики могли бы обогащаться не только знаниями, но и развивать собственное многоязычие.

 
В какой-то момент я начал писать статьи в инкубаторе нанайской Википедии. И столкнулся с тем, что мне не хватает в нанайском языке «обобщающих» терминов. Как написать, что такое «человек», если в языке нет слов «организм», «животное»... Во многих языках, которые стали знакомиться с цивилизацией, «наукоориентированным» способом познания и описания реальности, такие понятия часто заимствуются в виде слов или новых словообразований. А на языках, которые начали выходить из употребления с приходом главенства урбанизированного мира, такие реалии современного мира вообще неудобно описывать, непросто об этом общаться. И мне какое-то время назад это показалось недостатком нанайского языка. Но однажды мы с Татьяной Моложавой готовили доклад о сохранении нанайского языка для выступления на Симпозиуме на коренных языках Дальнего Востока (в Южно-Сахалинске), и я писал доклад на русском языке в духе «Концепция применения современных методов в образовательной системе для сохранения нанайского языка», и думал, как же мне это сказать по-нанайски. И понял, что сказать-то я хочу вполне конкретную вещь: Нани хэсэвэни хоригоари! (Давайте сохранять, оберегать нанайский язык!) И весь доклад мы выстроили с позиции собственного участия в этом деле, а не с отстранённого наукообразного изложения с надеждой, что кто-то этим займётся. Есть области отстранённого наблюдения (например, физика или теоретическая лингвистика), а есть — в первую очередь деятельные (медицина, образование). И работа в области поддержки нанайского языка — несомненно деятельность, активная и личная. Понять это мне помог сам нанайский язык.

 
Те, кто хорошо владеют разговорным нанайским, часто не владеют орфографией, пишут «неграмотно», да и некоторые положения этой орфографии вызывают острую неприязнь, например, буква «н» на конце слов — известное яблоко раздора между учителями и носителями нанайского языка. В этой позиции буква не звучит, только придаёт носовой оттенок гласному, а вот если к концу слова добавить какой-нибудь суффикс, то «н» проявится: известное в нанайской культуре слово мэргэн «герой (сказки)» звучит примерно как [мыргы] с носовым гласным в конце (поэтому я иногда шучу, что нанайский язык звучит как что-то среднее между японским, чукотским и французским), при этом «у героя, герою» — мэргэнду уже с полноценным звуком [н] перед [д].

Другой популярной темой споров являются диалекты нанайского языка, чей же диалект «правильнее». В самом деле, каждому кажется, что именно язык его родителей — самый верный, и тут не поспоришь, это и есть «родной язык». Другое дело, что с русским языком, его литературным вариантом, происходит ежедневное соприкосновение много лет в школе, да и всю остальную жизнь в виде книг, СМИ, документов на работе. Таким образом этот общепринятый вариант русского языка по-настоящему стал общеизвестным языком. А общение на нанайском языке происходит чаще при приватных беседах, иногда на рыбалке, да ещё при общении с лингвистами, которые приезжают из Москвы, Санкт-Петербурга, Японии и Кореи. И иногда бывает нетолерантное отношение к «немножко другому» нанайскому языку, тем более что сейчас часто встречаются заимствования из русского языка, спонтанные переходы на русский язык и разного рода кальки, когда сказали нанайскими словами, но думали как будто по-русски.

 
Татьяна Моложавая заметила, что эти споры не приводят к тому, чтобы люди чаще общались по-нанайски. Можно писать в своей орфографии, подчёркивая «цокающую» особенность дадинского говора, можно и литературно, можно вообще обмениваться голосовыми сообщениями. Главное — говорить. Сперва она начала общаться с матерью только по-нанайски, и это стало большим подспорьем в развитии собственных языковых компетенций Татьяны, она попробовала на себе роль «ученика» по тому самому методу Мастер-ученик и, мне кажется, именно это помогает ей понимать, как быть теперь «мастером».

 
Одна из важных системных ошибок в преподавании родных языков — что учителя сами никогда специально не выучивали эти языки! Они владели ими с детства (или не овладели вовсе, что тоже, к сожалению, встречается), а чтобы обучить языку с нуля, нужно применение методик изучения иностранных языков или, даже ещё ближе, «русского как иностранного». Эта идея недавно прозвучали на семинаре, который устраивал недавно созданный в Комсомольске, при Амурском гуманитарно-педагогическом государственном университете, Центре развития нанайского языка и культуры.

Большинство родителей хотят, чтобы их дети знали нанайский язык, и чувствуют вину за то, что не научили сами. Но проблема не в них — им ведь язык тоже не передали! Вот и получается, что часто дети знают лишь Бачигоапу! (Здравствуйте!) и Пэкэ! (Горячо! - так остерегают детей от горячей печки, когда нет времени раздумывать, чтобы сказать по-русски, и вырывается что-то родное, из своего детства). Татьяна даже пробовала проводить родительское собрание частично на нанайском языке.

Но что могут сделать один-два человека для того, чтобы нанайский язык наполнил уши человека до краёв, и захотелось на нём говорить? Сейчас у всех есть телефоны, и с самого детства все смотрят мультики, видеролики, фильмы. Мы стали записывать видеоролики на нанайском языке, ездить в разные сёла или приглашать других в гости, чтобы поговорить на нанайском языке, записать и выложить такие беседы. Причём Татьяна пропустила через себя процесс активизации собственного языка, и теперь очень чутко и умело «разговаривает» других. Вот, например, мы записали такое видео с Татьяной Удинкан, которая живёт в Хабаровске, но часто приезжает в Даду, чтобы погрузиться в своё детство на берегу Амура.
Как можно больше любительского контента, чтобы каждый желающий из любого места мог взять и записать ролик о себе, своём селе, своей работе, пересказать фильм. Кому сложно такое придумывать, можно озвучивать простые мультики, мы с Татьяной попробовали тоже такое сделать. Хотя есть и некоторые проблемы, например, авторского права. Сейчас этот вопрос устроен так, что нужен мощный ресурс опытной коммерческой компании, которая могла бы выйти на мировых гигантов медиаконтента для оплаты и организации перевода. Поэтому активисты разных языков России часто переводят нелегально и пересылают друг другу такие видео всеми возможными способами. Чаще всего работают энтузиасты, не получая от этого ничего, кроме ощущения важности своей работы, да роста социального капитала. Коммерческое использование контента на миноритарных языках вряд ли возможно, поэтому, я надеюсь, в будущем на уровне российского и международного законодательства будут проработаны эти вопросы преодоления цифрового неравенства.