@Savmari

В семье Алексея и Анастасии Пелячик (психолога и руководителя Центра семейного устройства при Марфо-Мариинской обители) 10 детей, 7 из них приемные. 14 лет назад, когда из детских домов забирали предпочтительно здоровых славянских девочек, в семье появился сын — наполовину цыган, наполовину молдованин. Когда после «бума» семейного устройства приемные родители брали «любых, но здоровых» Пелячики взяли двоих «особых», — девочек-подростков из неблагополучной семьи.

По мнению Анастасии, самый большой враг матери — собственный перфекционизм, а «самое сложное в воспитании и кровных, и приемных детей — прощание с собственными иллюзиями».

С чувством бессилия сталкивалась неоднократно

Когда Наташа (имена детей изменены – прим. Ред.) пришла в нашу семью, ей было 13 лет – из них она 11 лет прожила с пьющей мамой и 2 года в реабилитационном центре – это след, который остается на всю жизнь. С чувством бессилия я сталкивалась неоднократно.

Изначально словарный запас у Наташи был как у героини Ильфа и Петрова Эллочки-людоедочки. Так и понимаешь, что это не вымышленный образ, а реальность: человек действительно может пользоваться 20-30 словами и другие просто не понимать.

При этом у Наташи сохранный интеллект, неплохая память, достаточно хорошее внимание, просто очень серьезная педагогическая запущенность. Речь учителя на школьных уроках для нее была, как журчание ручья или разговор по-французски, она попросту ничего не понимала. Когда я начала с ней заниматься, мы один абзац из учебника истории читали по два часа — я пересказывала ей своими словами.

С идеей дать Наташе хорошее образование пришлось сразу же распрощаться. Но для нас успех — просто не скатываться вниз.

Развиваться и насыщаться информацией – это не путь моей дочери, ей это неинтересно. Все, что она делает, она во многом делает ради меня, ради наших отношений.

Вот я прихожу в колледж, и вижу, что у нее по всем предметам двойки — даже тройка была бы для меня поддержкой, точкой опоры, но ни одной тройки нет. В этом момент не злиться, не обесценивать ее, а сохранять дружеские отношения — очень сложно. Зато дочь, видя, что я расстроена, но при этом все равно доброжелательна, готова ради меня что-то исправлять. Мотив — не учебный, не познавательный, но и на нем тоже можно что-то строить.

За три года в семье Наташа очень изменилась, и тем не менее вероятность, что моя дочь пойдет по тому же пути саморазрушения, который избрала ее кровная мама, очень велик.

Но не будь в ее жизни нас, у нее бы не было выбора вообще, она бы просто не знала, что можно жить по-другому, ее путь был бы предопределен. Мы не можем уговорить ее идти вместе с нами, но можем показать, что есть другая дорога, мы будто фонарик, который освещает ей несколько путей — и это уже шанс.