«Больше всего меня накрывает не из-за случаев насилия или самоубийств, а от того, насколько многие дети не нужны их родителям и окружающим людям»

Я была поражена. Все игрушки стояли высоко — для антуража, всё как бы было красиво. Одежды было много — но дети были в застиранных вещах. Нянечка сказала, что детей на руки брать нельзя, потому что иначе они все привыкнут и начнут проситься…

Я ушла в очень гнетущем состоянии. Я поняла, что детям в детском доме нужны мама с папой. А всё остальное у них есть.

У меня еще была личная история — как раз-таки у меня произошел выкидыш спустя какое-то время. Мы с мужем примерно год думали про то, чтобы взять ребенка в семью и как-то, условно говоря, показать другим людям пример. Это было время до закона Димы Яковлева, [в сфере сиротства] была тишина.

Когда мы решились, то думали, что усыновление — социально одобряемая вещь, что нам сейчас все будут помогать и подсказывать. В опеке специалист по усыновлению наорала на меня: «Зачем вам ребенок, своего еще родите, у тебя вообще муж молодой, вот он тебя бросит с двумя детьми (у меня уже был сын), ты тут будешь сопли на кулак мотать и приемного сдашь, не нужны тебе никакие дети, до свидания».

Я вышла, еле дошла до машины и разрыдалась. Муж был просто в бешенстве. После этого я пошла читать. Открыла юридические документы и поняла, что абсолютно незаконно эта тетечка с нами себя вела. Чисто эмоционально мне с ней связываться не хотелось, я нашла другого специалиста в опеке, она оказалась чудесной и доброжелательной женщиной. Она, кстати, уже уволилась, видимо чудесные женщины не очень задерживаются в этих органах.

Мы прошли школу приемных родителей, собрали документы, потом медицина [медицинская комиссия], а потом стали искать ребенка. С этим тоже возникла засада: нам показывали ужасные фотографии детей, в частности на фотографии того ребенка, которого мы поехали смотреть, было только ухо. Как нам сказали в детском доме, девочка — глубокий инвалид, хотя в базе опеки числилась как более-менее здоровая. Все дети оказались очень больными, всё было очень плохо и страшно, много было детей с различными гепатитами, с инвалидностью, — мы были к этому не готовы.

Я ждала того, что у меня что-то екнет, что я почувствую: это моя доченька, мой родной запах, — как во всех этих рассказах трогательных. Никакого родного запаха я не почувствовала, это был не очень приятный больничный запах, никаких не было чувств и еканий. У меня был ребенок, которому нужна была помощь.

Потом мне долго ее не отдавали: «Вы знаете, оказалось, ваш ребенок умирает. По анализам всё плохо, почки не работают, она в больнице. Давайте мы вам нового подберем?» Я возмутилась: был же нормальный ребенок, вы ее там отравили или что? Пробежала по врачам: «Да, с такими анализами не живут». Накатала письма. Это были мои первые письма во всякие органы.

К моменту, когда я приехала в больницу, ребенок уже лежал там неделю и им никто не занимался. Я говорю: «Вы повторный анализ взяли?» — «Нет, нам было некогда, это ничейный ребенок. У нас тут много других серьезных заболеваний, а этот лежит веселый и довольный. Скажут взять – возьмем».

Повторные анализы, взятые через катетер, оказались нормальными. Выяснилось, что первый анализ мочи собрали так: ребенка положили на грязную пеленку, пеленку выжали в баночку.

Когда я привезла ее домой и отмыла от странной мази, которую они там называли болтушкой (циндол, оксид цинка. — Прим. АСИ), то оказалось, что на промежности у нее просто нет кожи, — сплошные опрелости. То есть памперсы ей, видимо, не меняли.

И в тот момент я поняла, чем мне надо заниматься. В первую очередь я пришла в министерство образования и сказала: «Ну и фигли у вас тут уши [в анкетах сирот]?» У меня же была рекламная компания и фотостудия, и я предложила: «Давайте я вам сфотографирую детей абсолютно бесплатно, просто чтобы у них были нормальные фотографии». Но мне сказали, что я как тетенька с улицы не могу это сделать, нужен фонд. Таким образом в 2013 году появился фонд «Сохраняя жизнь».

Поэтому мы стали разрабатывать проекты, связанные с реабилитацией детской травмы.

Сначала у нас были все волонтерами, в том числе психолог. Потом я стала искать деньги: сначала платила им из своего кармана, потом мы стали подаваться на гранты, первое финансирование получили от фонда «Нужна помощь», — и это были не только деньги, но еще и обучение тому, как всё это строится.

В детских домах мы стали развивать наставничество для тех детей, кого уже никогда не заберут, а малышам искали семьи. Сейчас у нас три психолога плюс специалист по социальной работе. К нам стали обращаться не только приемные семьи — оказалось, что в родных семьях тоже много проблем. Мы стали работать с насилием.

У нас был случай, когда девочка 13 лет спала с взрослым мужчиной. Он полгода вокруг нее ходил, как-то помогал, подвозил, деньги на кино давал… Взрослый человек делает ребенка зависимым от себя, внушает, что у них есть дружба, что друзья могут целоваться, но об этом никому нельзя рассказывать. В итоге все решили, что эта девочка якобы сама виновата, потому что она ходила в короткой юбке, курила и рано дружила с мальчиками. У нас в обществе нет понимания, что вот это ребенок, а то — взрослый.

В реабилитационные центры для жертв насилия переименовали бывшие приюты. Хотя реабилитация должна проводиться с ребенком, у которого как минимум мама рядом. Ни один специалист не сможет поддержать ребенка, если у того нет опоры в семье.

Вообще фонды никогда не покроют эту потребность и [такую помощь] должно развивать государство. Мы в своей стратегии записали, что хотим создать систему, чтобы помощь была доступна каждому ребенку в нашей [Оренбургской] области. В один из районов нам только ехать пять часов в один конец. Как там оказывать психологические услуги?

Ведь почему фонд помогает? Потому что вокруг ребенка образовался вакуум и больше никто не помог, все прошли мимо. Поэтому основная моя задача — вдохновлять людей и напоминать, например, учителям, что они не зря выбрали эту профессию. Наверное, я сильно в судьбу верю и думаю, что это мое предназначение, которое меня не отпускает.

Сейчас я ищу себе заместителя, на которого переложу часть жести и займусь тем, что люблю, — продвижением темы. Мне хотелось бы поработать с фотографами, дизайнерами, иллюстраторами, мы сейчас как раз их ищем безвозмездно, то есть даром. Все карты раскрывать пока не буду, но мне нравятся эти задачи, и у меня это неплохо получается.