«Любовь — это движущая сила, без этого и мы не смогли бы принимать людей»

— Татьяна Сергеевна Степанова — создатель нашего центра. Она преподавала раньше в Смоленском университете, но у неё была мечта создать центр для мам, которые нуждаются в помощи, потому как психологическая консультация — это хорошо, но надо же им ещё и что-то кушать. Ей предложили быть директором кризисного центра для женщин с детьми и беременных, но ещё в самом начале сказали, что ничего подготовленного нет: дом нужно ремонтировать, деньги, сотрудников и добровольцев искать самим. Татьяна Сергеевна вытягивала этот дом с самого нуля. На фестивале «Белый цветок» мы собирали деньги в сентябре 2012 года, а с октября по май 2012-го делали ремонт. Изначально здание использовалось как дом причта (приходской дом – прим. «Репортер»), оно не было жилым и выглядело как одна большая комната. Мы с добровольцами сами возводили стены, оттирали здесь плесень. 

— У нас центр помощи для женщин с детьми, оказавшихся в трудной жизненной ситуации, и для беременных. Есть направления доабортного консультирования. Мы помогаем решить все вопросы, чтобы девочки сохраняли беременность, и, соответственно, оказываем всю необходимую помощь в дальнейшем.

 
— Сколько у вас сейчас детей и семей?

— На попечении или проживании? У нас есть градация. Кто-то живёт здесь, но мы также ведем сопровождение семей — есть те, кто получает гуманитарную помощь без проживания, вещевую, продуктовую, психологическую. Есть те, кто приходит разово — всякое в жизни случается, просят выручить продуктами.

— Да. У нас был случай, когда обращалась пятнадцатилетняя девушка.

— Те девчонки, которые у нас были, попадали к нам из интернатов — соответственно, родителей у них не было. Хотя и тут есть тонкие моменты по соглашению с опекой, с образованием, всем остальным. Составляется документ, потому как несовершеннолетняя мама не может проживать в интернате и рожать ребенка. И, естественно, у нас всё оформляется официально — тайно девочку провести мы никак не можем, только по согласованию через опеку.

— Мамы совершеннолетние, но сироты, остаются тоже — они выходят из интерната, беременеют или рожают, а идти им некуда. К сожалению, государство предоставляет жилье в течение пяти лет после выхода.
Мамы многодетные, вообще те, кто находится в кризисной ситуации. Есть даже девушки с двумя высшими образованиями, но у них так складываются обстоятельства, что идти становится некуда, и она живёт у нас до разрешения ситуации.
Бывает такое, когда родители восстают против дочерей — или ты делаешь аборт, или выметаешься из дома. Она хочет сохранить ребенка, но ей некуда пойти, тогда обращается к нам. А потом наши психологи общаются с семьёй, и родители мирятся, и матери даже забывают, что когда-то желали, чтобы их дочери сделали аборт — души не чают в своих внуках.

 
— В итоге я написала методичку, хотя терпеть не могу писать. Но я сделала это, потому что это то, в чём я нуждалась в самом начале — я бы отдала за неё тогда всё. Я не понимала, что мне делать, но так хотела помочь людям. Теперь они действительно любящие мамы, которые сами мне расскажут, как правильно обращаться с ребенком.
Я сопровождаю их, одна из девочек каждый день пишет мне в «Одноклассниках», присылает фото — она такие пироги печет… Я так не умею. Это счастье — видеть, насколько они меняются, насколько они сами счастливы. Это круто ещё и потому, что до этого они чаще сталкивались с непониманием. Людям тяжело с ними общаться, и это объективно правда — перед тобой вроде бы взрослая женщина, а на деле ведёт себя, как ребёнок. Девочки с такими особенностями часто сталкивались с агрессией и поэтому защищались, они ждали грубости. Но со временем — всё налаживалось.

— Мы, пожалуй, всех мужей в лицо знаем, — смеются все трое, — и они нас тоже. Для встреч у нас есть «тревожная кнопка». Мы дружим не только с органами опеки. Сейчас с нами сотрудничает еще и палата адвокатов, оказывают для нас консультирование и сопровождение в судебных процессах.

— У нас возможна семейная терапия. Хотя нельзя сказать, что мужья часто обращаются за помощью, однако бывает и такое. Но нас больше волнует всё-таки то, что сами мамы чаще всего не мотивированы на работу над собой — считают, что сейчас тяжелый период, но вскоре они найдут денег и съедут, а так, в целом, всё ведь у них хорошо, чего мы пристали-то?
Бывает такое, что отправляем девочек в другую область — если случаи насилия особо жестокие. В таких ситуациях мы сотрудничаем с другими центрами, с которыми дружим, которых поддерживаем в соцсетях. Но это больше о взаимопомощи, чем о сотрудничестве, которое предполагает какие-то формальные, договорные отношения.
Можно сказать, что процент замужних достаточно мал. Большинство мам одиноки.

— Официально — от месяца до трёх. Но по факту пока ситуация девочки не разрешится, пока мы не определимся, что ей есть куда идти, есть на что жить с ребенком, раньше никто не уходит. Бывало такое, что девочки через три дня уходили, а некоторые жили куда более продолжительное время. Мы не действуем шаблонно, а отталкиваемся от ситуации.
Четыре года у нас жила женщина цыганского происхождения. Она была глухонемая, но языку жестов её не научили. Поскольку она росла в многодетной семье, родители, видимо, посчитали, что раз она умеет накрывать на стол и ухаживать за скотиной, то этого для жизни хватит. Она приехала к нам с сыном Павлушей — ему на тот момент был годик. Сначала думали, что мальчик тоже глухонемой, но оказалось, что он просто был маленький. Мы не знали, как зовут Ларису и её ребенка, у неё не было с собой никаких документов, не была установлена личность. Она не умела ни читать, ни писать, не знала языка жестов. Кто она, мы выяснили только по счастливой случайности: её племянница обратилась к нам за помощью и, приехав получать продуктовый набор, увидела Ларису. После этого смогли сделать ей документы. Почему такой долгий срок, целых четыре года? Семья цыганская, кочующий народ, кто отстал, того не ждем. В итоге всё закончилось дружно, семья воссоединилась — Лариса пошла в дом своей сестры помогать по хозяйству. Сейчас у неё родился второй сынок. А первый мальчик Паша, с которым она поступила, уже ходит в школу. В следующем году он пойдет во второй класс.  

— Сотрудничаем с опеками, с госучреждениями, направленными на соцзащиту. Продвигаемся сейчас в интернете, у нас есть группа Вконтакте, в Инстаграме.
Как раз не так давно проводили опрос среди наших девчонок, спрашивали, откуда они узнали о Доме для мамы. И первый по популярности ответ — сарафанное радио, то есть от подруг, знакомых, от тех девочек, которые были у нас.
Кто-то о нас знает, приезжает жертвовать, тоже рассказывают. Так и расползается эта информация.

— Заметили большие изменения в материальном плане — потребность в продуктовых наборах увеличилась, пожалуй, раза в три за март и апрель этого года. Нам помогает Москва, центр «Спаси жизнь», они присылают продуктовые наборы, которые мы раздаем нуждающимся семьям. Цены быстро растут, а вы представьте, каково многодетным семьям, где восемь-девять человек, которым пачки сахара хватает на вечер.

— Я работаю меньше года здесь, но ощущение, что я живу в семье — нелёгкой, но всё же семье. С одной стороны, это работа, но с другой и большей — жизнь, где стараешься помочь тем, кто в этом нуждается.
Самое сложное — не пропускать всё через себя, но это не всегда получается. Истории девочек очень сильно цепляют за живое, особенно когда ваши истории в чем-то пересекаются. У меня первая встреча с мамой была такая, что я плакала два дня. Мне понадобилась помощь психолога (смеётся).
На самом деле не каждый выдерживает эту работу. Тяжело психологически сталкиваться с болью других людей, как-то участвовать в их жизни. Но, слушайте, сколько же радости, когда их жизнь меняется, какое наслаждение наблюдать за счастливыми исходами.

— Да, трудовая реабилитация помогает. И в самом Доме девочки сами себя обеспечивают — стирают, убирают, готовят, сами смотрят за своими детьми. Они учатся жить в повседневной жизни и нести ответственность за себя и своих детей.
Дежурные меня восхищают, они целые сутки тут находятся. И у меня правда ощущение, что они мамы. В один момент мы все (соцработники) уходим, остаются одни дежурные. Мамочки могут вечером посидеть, поговорить с ними о своих переживаниях. Вот правда, как к маме прийти, поплакаться в плечо, получить любовь — в семьях это движущая сила, без этого и мы не смогли бы принимать людей.

«Детства у меня не было. В тринадцать лет я убежала из дома. Из-за папы – чуть не изнасиловал. Раздевал меня догола, а сам мастурбировал. Я уехала сначала к его маме. Там пыталась закончить шестой класс в вечерней школе. Но та бабушка оказалась такая же, как и папа. Чуть не продала меня какому-то мужику в четырнадцать лет. Он был сосед моей одноклассницы и жил рядом со школой. Ну мне чем в деревне глухой, конечно, лучше было поближе к школе, я хотела у нее оставаться, ну, а бабушка его где-то нашла. Они сидели на кухне, слово за слово и она мне говорит: „Езжай к нему“. А мужику лет за пятьдесят было. Он мне у себя на полу у печки раскладушку постелил. Ну, а потом подруга пригласила меня с ней съездить в Ярцево к тете. Поехала. Ну, а что мне терять. Приехала, все хорошо. В итоге я утром просыпаюсь- ее нет, у меня ничего нет, денег нет. Куда мне идти? Ее тетя объяснила мне, как до автовокзала добраться, дала какие-то копейки. Я пришла туда. Мне билеты не продали без документов».

— Кем я только ни работала: в лес ходила, грибы собирала, на рынках продавала, хлеб пекла. Вот мое «детство». Я не видела никакого детства. Бывало на остановке три дня ночевала. Благо хоть лето было. О самоубийстве думала, но пересилила себя. Пережила. В 23 года познакомилась с девчонкой. Ее муж в тот момент уже не работал в милиции, но они мне хотели помочь с документами. Они предлагают: «Давай позвоним [домой]». Говорю: «Я боюсь». А у меня сестра Светка есть, она младше меня на четыре года. Звоним. Папа поднял трубку. А у меня сразу сердце ойкнуло. Хоть и взрослая уже.

— Здравствуйте.

— Здравствуйте.

— Это Сергей Викторович?
— Да.
— А можно Свету?
— Она спит.
— А можно разбудить?
— А кто ее спрашивает?

А я знала ее хороших подруг Машу и Настю. Но обычно они обращались «Дядя Сережа», поэтому ими уже не притворишься.

— Это я.

Чужие люди мне деньги в Москву собрали, и я поехала на электричке до Белорусского вокзала, а там папа встретил. Помню, когда встретились с ним, это такое состояние, — женщина сжимает ладони у груди и нервно вдыхает. — Конечно, он свою вину знал: он в магазин меня в один, в магазин другой, думаю, подкупить меня хочет, но я уже взрослая! — с надрывом и болью говорит Анастасия. — Домой приехали, посидели, поговорили, все нормально, речи ни о чем не было. Потом Галька, мамина подруга, пришла к нам и говорит: «Насть, придите ко мне чай попить с мамой». Ну я сразу поняла суть дела. Пришли. Я стою одна у окна на кухне, мама сидела за столом, а Галя спрашивает: «Ну, как жила?» Как жила? Восемь лет мама не искала дочку. Как можно не искать своего родного ребенка?

„Дома с мамой было у нас уже не все хорошо. Помню, она на кухне свеклу трет для сестры и говорит: „Вот нахлебница приехала!“. Я вылетаю: „Я твой хлеб ем? Я с деньгами приехала. Я здесь не смогу жить — будет беда. Ты любишь курить с балкона, ну нечаянно сяду я. Я столько пережила- ну не хочу в тюрьме сидеть!“.

На вопрос о дальнейших планах Анастасия отвечает: «Хочется, конечно, свое жилье…». Она не может закончить фразу и с болью плачет. «Детей жалко… — женщина всхлипывает и продолжает, — сейчас с документами тут помогут, материнский капитал сделают, хоть детям получше будет. Знаете, уже привыкла одним днем жить. Проснулась — хорошо. Вот моя жизнь. В семьях когда жила — у всех муж там, завидовала, конечно, что у всех все хорошо, ну, а здесь — не знаю почему так все. Не везет. Надеюсь повезет когда-нибудь. Ну я не жалею, что родила. У меня спросили как-то: «Зачем он тебе нужен? Так бы отдала первого в сад, а сама на работу», я думаю: «Не могу аборт делать. Честно не знаю. Не представляю, как идти на аборт».

— Да. Мне казалось, что он не помогает. Вот честно говорю. Но когда я с батюшкой начала вот здесь общаться, мне так легко стало. Молимся мы каждый день. Легко очень. У меня белая полоса началась. У Макара тоже. Избаловали его тут, конечно. Замашки появились, — смеется, — Где я тебе это возьму, я не работаю, Макар, потерпи. Там такое, ой!

— Йогурты.

— Вы, наверное, заметили, какие здесь высокие потолки. Они возвышаются над нами, как свечи, которые оберегают нас. Раньше ведь храмы в основном строились, как оборонительные крепости. Трудно даже представить, сколько стрел пролетело через эти окна. А уж сколько людей подземные ходы спасли, так этого совсем не счесть.
— Подземные ходы? Что, прямо здесь, под нами?
— А как вы думали, тогда от врагов спасались? Из храма прямиком можно было выскочить в подземный город, и только тот, кто знал все ходы, мог выбраться в тылу у врага. На местах оборонительных рубежей до сих пор окопные церкви стоят. Единственное, что могло помешать — сильная влага. Но в храме постоянно гулял ветер, да и к тому же, он построен из специального кирпича, который не пропускает влагу. Пойдемте, у меня вон там эти камешки лежат.

— Христос Воскрес, Отец Павел.
— Христос Воскрес, Мишенька.

Он благословляет его, а мы не можем вспомнить, когда в последний раз видели такую искреннюю и счастливую улыбку у ребёнка. Наверное, только когда мама брала младшего брата на руки и шептала колыбельную ему на ушко.