Репортажи
Хлам, Храм, Граница и «Мёртвые души»
Как русскому человеку вырваться из Украины в Россию, если он — гражданин Украины
24.11.2021
- Публикатор: Валерия Евдокимова (Lera4ok)
- Текст: Евгения Бильченко
Евгения Бильченко в книжном магазине Питера со своей книгой. Фото из личного архива
Доктор наук, профессор культурологии и поэт Евгения Бильченко в 2014 поддержала Майдан на Украине, но затем пересмотрела свои взгляды и стала выступать против войны и дискриминации русского населения Украины. Из-за высказываний в защиту русского языка ее преследовали ультраправые радикалы, уволили из киевского университета (НПУ им. Драгоманова), а затем вынудили покинуть страну.
Зачем вы нам рассказываете про гражданскую войну?
Автор: © AMY / Wikimedia Commons, CC BY-SA 3.0
– Евгения Витальевна, отключите мобильный телефон, меня только что декан вызывал, он сказал, что он, декан, – агент СБУ, а вы – агент Кремля, и он нас прослушивает, – лицо студента Мити было белым, губы слегка подрагивали.
Я – самый молодой доктор наук на Украине, поэт, безработная. Я грязно и шумно уволена за любовь к России вообще и критику закона о запрещении русского языка на Украине, в частности. Мои студенты запуганы до полусмерти. Моих аспирантов прессуют мои бывшие коллеги, заставляя менять темы, мысли, идентичность.
Я не пряталась. Я говорила, что думаю, и поплатилась за это: судилища, допросы, позорное увольнение, уличные преследования (один раз меня ударили). Мне перекрыли доступ даже оппозиционные каналы, потому что и там надо русофобить: я оказалась для них, со своим отринутым прошлым и покаянием, со своей правдой о братском народе, слишком «пророссийской». Чтобы получить доступ к полуразрушенной-полуподчиненной украинской оппозиции, нужно быть эдаким «центристом»: ругать Россию, но при этом извинительно вымаливать свое право на русскую идентичность внутри русофобской страны. Нужно жить в мире, где «Путин напал, но оставьте нам язык Пушкина».
Я – самый молодой доктор наук на Украине, поэт, безработная. Я грязно и шумно уволена за любовь к России вообще и критику закона о запрещении русского языка на Украине, в частности. Мои студенты запуганы до полусмерти. Моих аспирантов прессуют мои бывшие коллеги, заставляя менять темы, мысли, идентичность.
Я не пряталась. Я говорила, что думаю, и поплатилась за это: судилища, допросы, позорное увольнение, уличные преследования (один раз меня ударили). Мне перекрыли доступ даже оппозиционные каналы, потому что и там надо русофобить: я оказалась для них, со своим отринутым прошлым и покаянием, со своей правдой о братском народе, слишком «пророссийской». Чтобы получить доступ к полуразрушенной-полуподчиненной украинской оппозиции, нужно быть эдаким «центристом»: ругать Россию, но при этом извинительно вымаливать свое право на русскую идентичность внутри русофобской страны. Нужно жить в мире, где «Путин напал, но оставьте нам язык Пушкина».
– Девушка, вас же уже нигде не зовут, даже в оппозицию, зачем вы нам опять рассказываете про гражданскую войну? – лицо ведущей выражало ехидное сочувствие.
Оказалось, что на Украине можно быть оппозиционером, но только «правильным». Тогда на тебя может напасть какой-нибудь праворадикальный злодей вроде Сергея Стерненко, но в целом на денежные подачки жить можно.
После месячного медиа-спектакля куда-то исчезли мой адвокат, Геннадий Борисичев, а также поначалу заявлявшие о поддержке социалисты и люди юго-восточного политика Евгения Мураева. Мне объяснили, намекнули, потом сказали прямым текстом: это – всё. И я осталась одна – наедине со своим, как они ехидно говорили, миром «мокшанских болот».
Оказалось, что на Украине можно быть оппозиционером, но только «правильным». Тогда на тебя может напасть какой-нибудь праворадикальный злодей вроде Сергея Стерненко, но в целом на денежные подачки жить можно.
После месячного медиа-спектакля куда-то исчезли мой адвокат, Геннадий Борисичев, а также поначалу заявлявшие о поддержке социалисты и люди юго-восточного политика Евгения Мураева. Мне объяснили, намекнули, потом сказали прямым текстом: это – всё. И я осталась одна – наедине со своим, как они ехидно говорили, миром «мокшанских болот».
Прощание с киевскими друзьями. Фото: Бильченко Евгения
За прошедшие с момента увольнения месяцы мне периодически звонили с выражениями тайной поддержки, боясь высказать ее открыто. А еще подкатывали с просьбой извиниться за свой «антиукраинский поступок». Сначала – вкрадчиво и ласково, потом – в угрожающей форме. Я боялась одного: как не быть забитой насмерть. Мой адрес висит на «Миротворце», как в свое время висел адрес Олеся Бузины. Возле моего дома постоянно ошивались какие-то странные люди, иные ездили вокруг нас на мотоциклах и кричали: «Слава Украине!», – мы с мужем их игнорировали. Иные без разрешения снимали меня на камеру уже в городе. Около полугода я одна не могла ходить даже в ближайший ларек за сигаретами. Наконец, мы решили, что, если меня будут бить, требуя стать на колени (а на колени я не стану), я просто упаду и притворюсь мертвой, потому что убежать – не в состоянии.
Скриншот сайта «Миротворец»
Однажды мы с мужем шли по улице на общественный суд надо мной в университете аккурат после получения утром письма: «Вам остается неделя на выезд, через неделю мы вас убьем», – мы с любимым молча взялись за руки – это было на площади Победы, – как сейчас помню, – и сказали друг другу:
– Ты готов умереть за русский мир?
– Ты готов умереть за русский мир?
– Я – да.
– И я – да.
– Значит, придется.
Странное облегчение овладело мной. Больше мы об этом никогда так откровенно не говорили.
– И я – да.
– Значит, придется.
Странное облегчение овладело мной. Больше мы об этом никогда так откровенно не говорили.
В чем проблема с «чемодан – вокзал – Россия!»
Вообще, у нас великолепный народ. Просто часть его – испугана, а часть – в плену глубочайшего психоза и требует принудительной пацификации. Но от моей Родины Украины ничего не осталось, там оседлали и подчинили себе даже воздух, настолько всё пропиталось ненавистью к русским, разрушительно проступающей при слове «Россия» из каждого знакомого мне и некогда родного лица.
«Чемодан – вокзал – Россия!», – так местные неонацисты пинками и плевками выгоняют из страны русских и украинцев, которые не хотят «москалей на ножи». А в Россию не выедешь, потому что введены меры закрытых границ на карантине.
Если нет родственников первой линии в России (мать, отец, брат, сестра, муж или жена, мы с мужем тогда еще не были официально расписаны, только церковно венчаны), вы не больны чем-то очень серьезно и не обладаете трудовым договором от предприятия, – то о переезде во время пандемии можно забыть. Но ни в коем случае не покупайте липовых медицинских справок. Русские пограничники – далеко не дураки и давно просекли, что сотни и тысячи украинцев бегут из своей страны на автобусах, маршрутках, поездах, – кто с чем, лишь бы поскорее отсюда уехать. Водители этим пользуются и предлагают купить справку. Она обойдется в несколько сотен долларов, но не факт, что вы не будете потом ночевать в чистом поле с аннуляцией въезда. Лучше делать всё законно.
«Чемодан – вокзал – Россия!», – так местные неонацисты пинками и плевками выгоняют из страны русских и украинцев, которые не хотят «москалей на ножи». А в Россию не выедешь, потому что введены меры закрытых границ на карантине.
Если нет родственников первой линии в России (мать, отец, брат, сестра, муж или жена, мы с мужем тогда еще не были официально расписаны, только церковно венчаны), вы не больны чем-то очень серьезно и не обладаете трудовым договором от предприятия, – то о переезде во время пандемии можно забыть. Но ни в коем случае не покупайте липовых медицинских справок. Русские пограничники – далеко не дураки и давно просекли, что сотни и тысячи украинцев бегут из своей страны на автобусах, маршрутках, поездах, – кто с чем, лишь бы поскорее отсюда уехать. Водители этим пользуются и предлагают купить справку. Она обойдется в несколько сотен долларов, но не факт, что вы не будете потом ночевать в чистом поле с аннуляцией въезда. Лучше делать всё законно.
Прощание с друзьями в Киеве. Фото: Бильченко Евгения
Я обратилась в правозащитную организацию с центром в Петербурге, сунув им под нос свое фото УЗИ. Они нашли в Питере соответствующую клинику, сотрудникам которой достаточно было взглянуть на фотографии внутренних моих органов в буквальном смысле слова, дабы внести меня в Госуслуги РФ.
Вывод: не имеешь родственников в России – болей и не бойся смерти, Родина того стоит. Но лучше, конечно, иметь трудовой договор с серьезной компанией. Итак, реальная болезнь, трудовой договор или родственники первой линии. Ну, и ПЦР длиной в трое суток перед отъездом, обязательно.
Вывод: не имеешь родственников в России – болей и не бойся смерти, Родина того стоит. Но лучше, конечно, иметь трудовой договор с серьезной компанией. Итак, реальная болезнь, трудовой договор или родственники первой линии. Ну, и ПЦР длиной в трое суток перед отъездом, обязательно.
СБУ и «Мертвые души»
Представьте себе, что вы уже занесены в реестр государственных услуг РФ и переезжаете границу. Пограничный контроль, имея на руках все документы, вы проходите легко, если документы – легальные. А вот с таможнями всё гораздо сложнее.
На украинской таможне мы даем «на лапу» за ускорение процедуры досмотра. Видя, что я везу книги, таможенники начинают тщательно искать у меня антиквариат. Сомнительное в этом плане питерское издание Александра Пушкина – девятнадцатого века – я подарила своему учителю – украинскому профессору Владимиру Степановичу Возняку, за то, что он не боится говорить правду в науке. Потому со мной нет ничего ветхого. Моя самая «древняя» книга датируется 1956 годом: это соцреалистический «Спартак» Р. Джованьоли – чудесная книга, надо сказать, но не антиквариат.
На украинской таможне мы даем «на лапу» за ускорение процедуры досмотра. Видя, что я везу книги, таможенники начинают тщательно искать у меня антиквариат. Сомнительное в этом плане питерское издание Александра Пушкина – девятнадцатого века – я подарила своему учителю – украинскому профессору Владимиру Степановичу Возняку, за то, что он не боится говорить правду в науке. Потому со мной нет ничего ветхого. Моя самая «древняя» книга датируется 1956 годом: это соцреалистический «Спартак» Р. Джованьоли – чудесная книга, надо сказать, но не антиквариат.
Таможенники цепляются к моим словам о том, что везу книги деда. Моего деда, полковника Советской Армии, героя Чернобыля, участника боевых действий, инвалида войны, заслуженного военного врача, между прочим. Его с почестями хоронили, залпы давали. В ответ таможенник нехорошо, как-то зло, ухмыляется и спрашивает:
– И медали, небось, тоже везете?
Медали деда у меня – с красными, георгиевскими и уже сине-желтыми лентами, орден – за ликвидацию аварии на Чернобыльской АЭС. Я честно отвечаю: «Да», но не отдаю. Я бы там трупом легла у полосатого столба, но не отдала бы. Тогда злой таможенник вдруг заявляет:
– А я вас знаю, женщина. Вы все время вещи через границы перевозите. И сын у вас есть.
Я говорю, что это всё – в первый раз, никакого сына у меня нет и границу я здесь не пересекала с книжками своими и вещами, тем более. В ответ он улыбается еще злее и коварнее и напускает на книжки собак. Чтобы не раздражать его, я ухожу в машину.
– И медали, небось, тоже везете?
Медали деда у меня – с красными, георгиевскими и уже сине-желтыми лентами, орден – за ликвидацию аварии на Чернобыльской АЭС. Я честно отвечаю: «Да», но не отдаю. Я бы там трупом легла у полосатого столба, но не отдала бы. Тогда злой таможенник вдруг заявляет:
– А я вас знаю, женщина. Вы все время вещи через границы перевозите. И сын у вас есть.
Я говорю, что это всё – в первый раз, никакого сына у меня нет и границу я здесь не пересекала с книжками своими и вещами, тем более. В ответ он улыбается еще злее и коварнее и напускает на книжки собак. Чтобы не раздражать его, я ухожу в машину.
«Мертвые души», Н.В.Гоголь
Проходит еще два часа, и вместо злого таможенника нарисовывается вежливый и проворный украинский контрразведчик. Он улыбается, смотрит мне прямо в глаза и говорит:
– Можно мне забрать у вас книгу «Мертвые души» Гоголя? Я никогда не читал, вот как раз будет повод.
Нервно трясущимися руками я перерываю ящики и наталкиваюсь как раз на нужные два тома.
– Вот, берите, – говорю я, про себя думая: «Как раз о вас».
– А как мне их вам вернуть? – контрразведчик продолжает хитро улыбаться.
– А никак. На память.
Тут терпение мое прерывается, и я цежу сквозь зубы:
– Вообще, ее в любом «Букинисте» можно дёшево купить.
Настроение контрразведчика явно ухудшается, но нас пропускают.
– Можно мне забрать у вас книгу «Мертвые души» Гоголя? Я никогда не читал, вот как раз будет повод.
Нервно трясущимися руками я перерываю ящики и наталкиваюсь как раз на нужные два тома.
– Вот, берите, – говорю я, про себя думая: «Как раз о вас».
– А как мне их вам вернуть? – контрразведчик продолжает хитро улыбаться.
– А никак. На память.
Тут терпение мое прерывается, и я цежу сквозь зубы:
– Вообще, ее в любом «Букинисте» можно дёшево купить.
Настроение контрразведчика явно ухудшается, но нас пропускают.
«Да вернется он, вернется, не волнуйтесь»
Машина выезжает к свету белых огней где-то там далеко, к России, – за целых несколько сотен метров от меня и от моей судьбы, выезжает, как к свету в конце туннеля. Главное, чтобы это не были фары от надвигающегося на тебя с другого конца паровоза.
Когда мы вплотную подъезжали к русской границе, меня не отпускало неповторимое чувство, что вот, – еще сто метров, – и я просто выйду и против всех правил приличия смачно закурю, раскинув руки и напевая: «Ты неси меня, река-а-а-а!». Курить на таможнях пассажирам нельзя, только водителям, но мне из жалости разрешили творить это преступное дело безнаказанно на обеих таможнях, – правда, поругиваясь при этом.
Кстати, учтите: если вы – гражданин России и нарушили миграционный режим, на украинской таможне вы просто платите штраф – пять тысяч гривен: законно (долго и нудно) или в карман (быстро и красиво). И всё. Ничего страшного не происходит. Я как жена гражданина России волнуюсь больше своего мужа. Я стою на украинском кордоне, имитируя экзальтированную декабристку (и уже ощущая себя ею) у колючей проволоки, пока моего ненаглядного допрашивают офицеры.
Когда мы вплотную подъезжали к русской границе, меня не отпускало неповторимое чувство, что вот, – еще сто метров, – и я просто выйду и против всех правил приличия смачно закурю, раскинув руки и напевая: «Ты неси меня, река-а-а-а!». Курить на таможнях пассажирам нельзя, только водителям, но мне из жалости разрешили творить это преступное дело безнаказанно на обеих таможнях, – правда, поругиваясь при этом.
Кстати, учтите: если вы – гражданин России и нарушили миграционный режим, на украинской таможне вы просто платите штраф – пять тысяч гривен: законно (долго и нудно) или в карман (быстро и красиво). И всё. Ничего страшного не происходит. Я как жена гражданина России волнуюсь больше своего мужа. Я стою на украинском кордоне, имитируя экзальтированную декабристку (и уже ощущая себя ею) у колючей проволоки, пока моего ненаглядного допрашивают офицеры.
Женя на границе. Фото: Бильченко Евгения
Не в пример таможенникам, украинские офицеры оказываются довольно вежливыми людьми и ничего лишнего с нас не берут. Они просто очень хотят, чтобы я не действовала им на нервы своим исхудавшим видом, с блестящими глазами, и «сошла на нет», буквально отодрала себя от колючей проволоки, отодвинувшись подальше к машине. Но мои руки в кожаных перчатках «без пальцев» крепко цепляются за этот условный концлагерь.
Ко мне выходит один украинский погранец, утешает, чем может. Потом второй. Тоже пытается «тепло поговорить». Потом третий человек в форме подходит ко мне – уже с собакой, собака красивая, с добрыми глазами, собаку можно погладить. Так мы и переминаемся с ноги на ногу у забора: трое пацанов, собака и я, с продрогшими пальцами, зажимающими бычок, повиснув на колючей проволоке, пока четвертый офицер разбирается с моим благоверным «где-то там», откуда «не возвращаются». Словно прочитав мои мысли, украинский погранец улыбается:
– Да вернется он, вернется, не волнуйтесь.
Ко мне выходит один украинский погранец, утешает, чем может. Потом второй. Тоже пытается «тепло поговорить». Потом третий человек в форме подходит ко мне – уже с собакой, собака красивая, с добрыми глазами, собаку можно погладить. Так мы и переминаемся с ноги на ногу у забора: трое пацанов, собака и я, с продрогшими пальцами, зажимающими бычок, повиснув на колючей проволоке, пока четвертый офицер разбирается с моим благоверным «где-то там», откуда «не возвращаются». Словно прочитав мои мысли, украинский погранец улыбается:
– Да вернется он, вернется, не волнуйтесь.
Если бежать, то налегке
На улице тем временем стоит глубокая ночь Самайна. Ночь, когда, говорят, грань между мирами становится так тонка, что из живых душ выходят мертвые. Наконец, мужа отпускают, даже не заставив подписать протокол. Это нас обрадовало.
Лидия Дьяченко / Facebook
На русской границе его принимают как родного: консульство Российской Федерации предварительно позаботилось о своем гражданине, обеспечив его загранпаспортом после беды, случившейся со мной в январе 2021 года, когда я выступила с критикой языкового закона. Делали долго, полгода, но добротно, вот им за это всё спасибо. И консулу РФ на Украине, который звонил лично. И – светлая память главе Россотрудничества, верному другу всех русских поэтов, Лидии Дьяченко: она познакомила меня с консулом и через месяц скончалась от ковида.
Еще через пару месяцев закрыли само Россотрудничество. Закрыли наш культурный центр навсегда от слова «совсем». И ребята безвольно развели руками: «Это же СБУ, мы ничего не можем делать». Ради правды, надобно сказать, что я предлагала им очень конкурентные модные проекты для защиты русского мира на Украине, чтобы понравиться молодежи, с роком, с рэпом, с авангардом, но меня сочли, чуть ли не «радикалом Прилепиным» и отправили отдохнуть, – по-видимому, к Чичибабину или в Ельцин-центр, а это как-то – не моё совсем. Но о чем говорить, если последних божьих одуванчиков, не оказывающих сопротивления, прикрыли? Как по мне, если тебя убивают, то надо хотя бы, чтобы убивали за что-то, а не просто так.
Но вот двадцатый час из сорока часов езды на машине, без сна и отдыха. На российской таможне оказывается, что ввозить книги и вещи – тоже нельзя, если нет справки о ПМЖ – переезде на постоянное место жительства. Или программы переселения соотечественников. Иначе – изволь, ввози с собой только 20 кило на рыло, и всё. За справкой о переезде на ПМЖ в Киеве надо было идти на своих двоих в СБУ: я прошла там несколько допросов, но лишний раз в гестапо идти мне не захотелось. Чего у ж там, испугалась.
Но вот двадцатый час из сорока часов езды на машине, без сна и отдыха. На российской таможне оказывается, что ввозить книги и вещи – тоже нельзя, если нет справки о ПМЖ – переезде на постоянное место жительства. Или программы переселения соотечественников. Иначе – изволь, ввози с собой только 20 кило на рыло, и всё. За справкой о переезде на ПМЖ в Киеве надо было идти на своих двоих в СБУ: я прошла там несколько допросов, но лишний раз в гестапо идти мне не захотелось. Чего у ж там, испугалась.
Итак, гражданка Украины легально выезжает из Украины и въезжает в Россию, имея специальный медицинский номер, проверенный высшими органами власти. Гражданин России въезжает в Россию по загранпаспорту, заплатив штраф на украинской границе. Частично покусанные украинскими таможенниками, мы сталкиваемся с российскими, которые сообщают нам, что груз с собой везти – нельзя. Его надо взвешивать и платить государству таможенную пошлину. И мы это всё… сделали, и практически лишились последних средств на существование. Мой вам совет: если сбегаете, бегите налегке, с одним рюкзаком или ручной кладью. Здесь, правда, в России, – тоже всё очень дорого, но, если не хотите обнищать на госпошлине, забывайте о бабушкиных книгах и дедушкином приданом, обо всей вашей дорогой памяти.
Свой штрафбат
Кстати, о памяти. Переживая, что нас могут не пропустить на российской таможне, я соглашаюсь на государственную пошлину, мысленно прощаясь с последними средствами на лечение и выживание. По-настоящему становится страшно, что белые огни свободы, к которым мчалась наша машина, окажутся фарами мчащегося на тебя паровоза. Я выскакиваю из машины и чуть ли не дергаю «младшего лейтенанта, мальчика молодого», за лацкан:
– Послушайте, я отдам любую пошлину, мне нельзя возвращаться, я там умру, откройте чёртов Гугл, загляните в Википедию, я просто сейчас умру!
– Послушайте, я отдам любую пошлину, мне нельзя возвращаться, я там умру, откройте чёртов Гугл, загляните в Википедию, я просто сейчас умру!
Коробки «с памятью» на границе. Фото: Бильченко Евгения
Муж в сердцах добавляет:
– Сжигайте здесь вещи!
Надо знать моего мужа, он – удав, медитациями занимался. Мальчик-таможенник смотрит грустно и пристально мне в глаза:
– Да, знаю я про вас всё. Я по глазам вашим понял и всю информацию посмотрел. У вас глаза – страшные. Я таких не видал еще. Я сразу заметил, пока ваши мужики вокруг машины суетились, с каким лицом вы в ней сидели. Кстати, меня Жора зовут.
Мы пожимаем друг другу руки.
– У меня к вам только один вопрос. Почему вы не запаслись справкой о ПМЖ? Ведь теперь вам надо терять такую сумму, а нам – всё вываливать и взвешивать. – Лицо таможенника бесстрастно, но глаза выдают сочувствие и скуку одновременно.
– За этой справкой мне надо идти в СБУ, понимаете?
– Понимаю, – младший лейтенант усмехается краями глаз. – Ну, оставили бы вещи, хлам этот. Законодательство хотя бы открыли бы…
– Сжигайте здесь вещи!
Надо знать моего мужа, он – удав, медитациями занимался. Мальчик-таможенник смотрит грустно и пристально мне в глаза:
– Да, знаю я про вас всё. Я по глазам вашим понял и всю информацию посмотрел. У вас глаза – страшные. Я таких не видал еще. Я сразу заметил, пока ваши мужики вокруг машины суетились, с каким лицом вы в ней сидели. Кстати, меня Жора зовут.
Мы пожимаем друг другу руки.
– У меня к вам только один вопрос. Почему вы не запаслись справкой о ПМЖ? Ведь теперь вам надо терять такую сумму, а нам – всё вываливать и взвешивать. – Лицо таможенника бесстрастно, но глаза выдают сочувствие и скуку одновременно.
– За этой справкой мне надо идти в СБУ, понимаете?
– Понимаю, – младший лейтенант усмехается краями глаз. – Ну, оставили бы вещи, хлам этот. Законодательство хотя бы открыли бы…
– Хлам?!! Хлам?!! – и тут Остапа понесло. – У вас были бабушка и дедушка? Это – их фото, их книги, их приданое для меня, которая всё про..рала из-за нацистов! А дедушка – заслуженный врач и полковник Советской Армии, инвалид войны, был у вас? — я напираю на мальчика Жору с отчаянием бойца на передовой. Под конец я выдавливаю:
– Я сейчас буду курить.
Слегка оторопевший лейтенант говорит:
– Да, ваша бабушка, ваш дедушка, полковник, Чернобыль, внучка… да, понимаю. Ценю. Курите.
– А зачем вы вообще выступили с этой критикой языкового закона зимой?
Я, куря, разворачиваюсь, и вплотную подхожу к лейтенанту Жоре. Так я смотрю на него секунд пять.
– А-а, совесть… – протягивает как-то смешавшийся Жора.
– У меня свой штрафбат. Это надо объяснять?
– Идите в машину и ожидайте. И запомните: мы делаем ради вас всё.
«Ради меня» весь мой «хлам» (Храм) извлечен, досмотрен и обложен пошлиной.
– Я сейчас буду курить.
Слегка оторопевший лейтенант говорит:
– Да, ваша бабушка, ваш дедушка, полковник, Чернобыль, внучка… да, понимаю. Ценю. Курите.
Мы отходим и медленно бредем вдоль бровки.
– А зачем вы вообще выступили с этой критикой языкового закона зимой?
Я, куря, разворачиваюсь, и вплотную подхожу к лейтенанту Жоре. Так я смотрю на него секунд пять.
– А-а, совесть… – протягивает как-то смешавшийся Жора.
– У меня свой штрафбат. Это надо объяснять?
– Идите в машину и ожидайте. И запомните: мы делаем ради вас всё.
«Ради меня» весь мой «хлам» (Храм) извлечен, досмотрен и обложен пошлиной.
Чувствуя себя нищими и счастливыми, мы движемся дальше, раскручивая скорость по русской уже дороге и куря на ходу в окно.
Дикая ночь Самайна кончается. Начинается благое утро Иоанна Кронштадского. Вдалеке маячат камуфляжной ржавью места боевых действий на подступах к Москве, показываются храмы неподалеку от Ржева…
Показательно, что сюжет моей книги «Сестра» о двух «выродках, возвратившихся с разных концов ротации», сбывается, как и положено сестре по судьбе. Среди немногих провожавших меня верных друзей, таскавших книги, — бывший украинский доброволец Сева, ушедший с войны, раскаявшийся и разместивший у себя на странице советский герб с надписью: «Спасибо деду за Победу». Его имя я скрою, на Украине ему угрожает смерть. Он сутки провел в подвалах, а в Европу эмигрировать отказался.
Встречал меня, таская всё те же книги, ополченец из батальона «Призрак». И тот, украинец, очень просил меня передать этому, что готов на всё.
Передала. Да, только вот, боюсь, поздно всё. Слишком поздно.
Встречал меня, таская всё те же книги, ополченец из батальона «Призрак». И тот, украинец, очень просил меня передать этому, что готов на всё.
Передала. Да, только вот, боюсь, поздно всё. Слишком поздно.
Комментарии:
Вы должны Войти или Зарегистрироваться чтобы оставлять комментарии...
Почему в Россию только какие-то убогие вечно лезут?