Не для этого мира, а ему вопреки 

Я попала в «Кайманчик» на клубный день, когда нет уроков, а есть активности – различные, и можно выбрать. Для начала беседую с мамами. У них чаепитие перед уроком арт-терапии для взрослых. Мне показывают, где я могу взять чашку и налить себе чаю. Первое, о чем спрашиваю, это не тревожит ли мам будущее их детей.
– Что вы, ещё как тревожит, мы тут все сверхтревожные! – со смехом отвечает Татьяна. – Просто мне, к примеру, хочется дать ребенку всё лучшее. И гораздо больше того, что он узнает в школе. Школа отнимала у моей дочери всю энергию. Она просыпалась уже усталой и вялой, можно сказать, как зомби. Даже по выходным.
– А мы собирались в обычную школу, но мне попалась статья о том, что мама перевела ребенка на семейное обучение, – говорит другая Татьяна. – И я поняла – бинго! – это как раз то, что мне подходит, даже сомнений не было. Я не человек системы. Мне было бы сложно подстраиваться под правила. В школе, допустим, нельзя уехать куда-нибудь среди года. Мне не хотелось быть в рамках. Да и не хотелось, чтобы было больше тридцати детей в классе.
– А я в какой-то момент не выдержала и разбила телефон своей дочки, – рассказывает другая мама, которая не стала представляться. – Ей было все неинтересно, она жила в этом своем телефоне.
В беседу вступает директор «Кайманчика» Виктория Гласко. Она больше похожа на дирижера оркестра, чем на директора школы. У нее яркая авторская брошь и кофта со слегка расклешенными рукавами, которые взлетают вверх, когда она жестикулирует:
– А телефон ты разбила из любви к ребенку или из страха за него? Всегда надо спрашивать себя, что тебя подтолкнуло. – И Виктория продолжает, не дожидаясь ответа: – Из страха. Я сама в себе такое отслеживаю. Вот сидит мой ребенок со своим телефоном… долго сидит… Что сейчас во мне? Любовь? Принятие ребенка? Или один только страх? Надо найти в себе ту часть, которая действует из принятия, и на нее опереться. И сказать ребенку: пойдем-ка лучше порисуем жуков (если он их любит, конечно) или вместе посмотрим фильм.

– А вам всегда удается действовать из состояния любви и принятия? – спрашиваю ее.
– Учусь этому. Мне сложно оценить саму себя, но мой сын Герман (популярен в Тик-Ток, почти 4 миллиона подписчиков) в интервью сказал, что он больше всего доверяет мне. А знаете почему? Когда он пришел ко мне и спросил, надо ли ему поступать в вуз, я честно сказала, что не знаю. Я никогда не была 18-летним мальчиком в 2020 году. Он должен сам отвечать на такие опросы. Я могу только поддержать его. Так было, когда он сказал, что мечтает сниматься на Мосфильме, и я сказала: конечно, у тебя получится. И он теперь там снимается. Вот видео только что оттуда прислал.
– Вы готовы поддержать любую его мечту?
– В моей картине мира, если человек эмоционально и физически здоров, его ценят и любят, – такой человек будет жить активно и интересно. Герман в начальной школе учился всего полтора года, а потом сам решил поступить в школу для одаренных детей. Сам подготовился и год проучился, а потом решил уйти оттуда в 12 лет. На всех этапах я поддерживала его. C 16 лет он живет отдельно. Сейчас в Тик-Токе зарабатывает взрослые деньги. Он подарил мне зубы на круглую сумму в хорошей клинике. Хотя у нас с отцом свой бизнес, и мы не нуждаемся в его помощи. Просто мне приятно внимание сына.
Мамы уходят на арт-терапию, где рисуют нейрографические картины, которые помогают «переработать» негативные эмоции. Неуверенность в своих силах и тревога возникают, как объяснили мне мамы, так как в семейном образовании ответственность за обучение лежит, прежде всего, на родителях. Так, зачастую родители выбирают в своей профессии проекты с частичной занятостью, чтобы уделять время детскому обучению.  

Мне предлагают сходить в мастерскую. С виду в ней все обычно: всюду разложены материалы – доски, сетки от яиц, ветки, ткани. Сначала показалось, что в классе нет педагога. Ребята сами сосредоточенно трудятся. Пара мальчиков что-то стругают. Девочка раскраивает ткань. А совсем маленькая девчушка работает горячим клеевым пистолетом. Но педагог в мастерской есть: она внимательно следит за тем, что происходит, и, когда ребенок обращается с просьбой, помогает найти нужные материалы и инструменты.
Виктория рассказывает, что именно в мастерской, где все работают «не по шаблону», очень заметно, как происходит «расшколивание». Так в семейном обучении называют переход от тех привычек и взглядов, которые закладывает обычная массовая школа:
– Работать не по алгоритму, – объясняет Виктория, – один из главных навыков для ребенка. Обычная школа – это постоянные алгоритмы. И дети, которые проходят «расшколивание», поначалу обычно в ступоре на этих занятиях в мастерских. Максимум возьмут тарелочку и наклеят на нее блестки. «Какая красота!» – показывают родителям. И пройдет много времени, пока они начнут мастерить что-то сложное, что им самим захотелось сделать. Педагог здесь ничего не навязывает, он помогает только тогда, когда у ребенка возникает запрос.
– Работа не по алгоритму – это самое сложное, с чем сталкиваются дети в процессе «расшколивания», или есть что-то еще? – уточняю я.
– Еще – отсутствие у нас оценок. У детей возникает шок, когда мы им говорим, что оценок не будет: «Как это не будет, а если я не буду ничего учить?..» Мы отвечаем: «Не учи, мы просто так поставим тебе все пятёрки. Нам не важны твои оценки, а ты учись для себя». И вот это осознание, что его оценки никому не нужны – освобождает.

– А бывает, что без оценок ребятам сложно учиться? Или вообще сложно учиться?
– Мы обеспечиваем минимальный базовый уровень, с ним могут справиться все. Но задача, чтобы в оставшиеся шесть дней недели дети сами изучали то, что им действительно интересно. То, что наполнено для них смыслом. Да, кто-то получит только базовую физику и будет жить с этим. Зато он будет прекрасно владеть несколькими языками, если его смысл – в языках. Или, наоборот, кто-то не прочтет «Войну и мир», но будет прекрасным физиком. Иначе, если мы тащим ребенка через всю программу, это превращается в образовательное насилие. И мы научим его лишь покорности.

Дальше я перехожу в класс, где у подростков должны проходить дебаты. Ребята сообщают, что сегодня дебатов не будет: на общем голосовании их отменили. Все играют в «настолки», две девушки сидят на окне – они говорят, что им жаль, что дебатов не будет, так как в прошлый раз была интересная тема – «жить для себя или жить для других». Они поддерживали позицию «жить для себя», и их команда победила.
– Команда «жить для других» приводила в свою пользу смешные аргументы на уровне «спаси старушку, переведи через дорогу…» – рассказывает одна из девушек. – Но мы сразу отмели аргумент со старушками, много ли их переведешь через дорогу. И потом наша команда привела хороший аргумент про мам. Родители, которые не отказываются от своей жизни и воспитывают детей с удовольствием, счастливее, чем те, которые приносят в жертву свою жизнь. И это работает не только в материнстве. Если у человека есть хорошая цель, которой он горит и к которой стремится, то и близким людям от такого человека – светлее. 

Я приглашаю подростков 13-14 лет поговорить о семейном обучении и заказываю пиццу. Пока мы составляем столы кругом и раскрываем коробки, кто-то говорит мне, что было бы лучше, если бы я пришла ранней осенью, когда всем желающим здесь красили волосы в красный цвет. Тогда я бы сразу поняла, что здесь – не обычная школа.
– А сейчас, когда красная краска смылась, – спрашиваю, – вы чем-то отличаетесь от обычных школьников?
– Отличаемся, и школьники это замечают. У них два любимых вопроса: можем ли мы просыпаться во сколько захотим. И как нам живется, если никто не заставляет нас делать домашнюю работу.
– Некоторые не понимают, что если ничего не делать, то не развиваешься. Становится скучно жить. Меня не надо заставлять. Я сам хочу развиваться.
– Обычные школьники думают, что вседозволенность может надоесть. Это не так. Надоесть может отсутствие фантазии, чтобы этой вседозволенностью распорядиться так, как тебе нравится. Только слово я подобрал не точно. Вседозволенность – это когда ты ходишь в школу и «пинаешь» учителей… У нас не так. У нас есть выбор, который ты делаешь сам, – и ответственность.

– А еще есть такая забавная деталь в людях, которые учатся в обычной государственной школе – их страх перед учебой в принципе. Я бы обобщила, что есть страх перед взрослым человеком.
– Точно говоришь. Вы замечали, что весь школьный фольклор построен на страхе? Там шутки про учителей, про то, как их обмануть, как обойти правила. Вообще с друзьями из обычной школы очень трудно шутить. Они плохо понимают юмор, который принят у нас.
– В школе – больше примитивного юмора. Грубого такого, ниже пояса… Ой, круто, как мы сами себя расхвалили (смеется)... Да, на семейном обучении мы такие – умные и утонченные.
– Да нет, дело не в утонченности. Тут у нас представлены люди «с разными комплектациями», если можно так выразиться. Многие глубоко погружены в какие-то темы. Кто-то увлечен индейцами, а кто-то историей. Очень разные увлечения. И люди углубляются в какую-то тему и готовы об этом говорить и шутить. Это какой-то другой взгляд на мир.
– Наверное, мы просто не такие зажатые. У нас в «Кайманчике» есть правило, которое мне нравится: «ура ошибкам». Мы здесь сами отвечаем за свое образование. 

Мне трудно понять, как ребенок может сам отвечать за свое образование. Особенно в начальной школе. И я продолжаю разговор об этом с Викторией Гласко. Ее сыну Мирону сейчас 9 лет, и, кроме одного дня в неделю в «Кайманчике», он выбирает сам, что, как и когда ему изучать. Лишь совсем недавно он почувствовал интерес и готовность к тому, чтобы научиться читать и писать, хотя давно интересуется сложными вопросами из курса физики средней школы. Слушает лекции по физике в Youtube. И я пытаюсь для себя прояснить, в чем логика такого, на первый взгляд, хаотичного образования:
– Разве нет каких-то обязательных знаний и навыков, которые важно приобрести в определенном возрасте?
– А представьте, что такие требования есть для взрослых. Положим, каждый человек в свои 40 лет должен уметь написать программу, которая считает «бухгалтерию» для корпорации из трехсот тысяч сотрудников, танцевать в «Лебедином озере», знать пять языков и еще освоить 20-30 дополнительных сфер деятельности, в которых он должен что-то знать и уметь. И не важно, интересно это ему сейчас или нет. Просто надо, поскольку кто-то так решил. Я за то, чтобы ребенок решал сам.
– И как это происходит? Как понять, что ребенок уже готов принять эту ответственность на себя?
– Каждый родитель решает сам, когда он передает ответственность. Я себе представляю ответственность в виде разных коробочек, их много. Вот эта коробочка называется «ответственность за еду», а вот эта – «ответственность за стиль одежды». И есть отдельная «ответственность за образование». Родители могут выдавать эти коробочки довольно поздно и в разном порядке – это не важно. Но почти у всех родителей есть общая ошибка. Они лишь делают вид, что передают ребенку коробочки с ответственностью, а сами не отдают их, и из-за этого-то и возникают проблемы. Мой ребенок пока не может сам одеть себя аккуратно. Так что коробочку с ответственностью за стиль я ему пока что не отдаю.
– То есть вы готовы отдать своему ребенку коробочку с ответственностью за образование, но не готовы – коробочку с ответственностью за стиль? Нет ли тут противоречия?
– Нет. Я считаю, что, если ребенок не старается найти информацию, значит, она ему не нужна. Если ребенок не может прожевать мясо, значит, ему пока еще не надо есть мясо.
– Но ведь ребенок не знает, что отсутствие в рационе мяса приводит к дефициту железа. Он маленький и не знает. И не в том ли заключается ответственность родителей, чтобы научить малыша есть мясо?
– Сейчас уже ставят под сомнение тот постулат, что мясо для всех обязательно. Его можно заменить на другие продукты. Но если все-таки нужно ввести в рацион мясо, то научить его есть – можно, а вот заставлять – нельзя.

– А почему сам родитель или педагог не может дать ребенку те знания, которые ему требуются по возрасту?
– Дело вот в чем: не надо, чтобы тебе «дали» – а важно, чтобы ты сам захотел взять. Ведь знания как таковые абсолютного значения не имеют. Важно понимать, что всё в мире взаимосвязано, а тебе необходимо достроить куски этих знаний. Приведу пример, как это работает. Я пою песню Цоя под гитару: «Моя ладонь превратилась в кулак». И Мирон мне говорит: «Стой, мам, подожди. Давай с тобой обсудим. Что значит «моя ладонь превратилась в кулак»?» Я прошу его, чтобы он сам подумал. И он понял, вспомнил, что тело сжимается, когда мы чувствуем гнев. И Мирон убежал. Бегал, бегал, потом прибегает: «Почему все люди твоего возраста подпевают тебе, когда ты поешь эту песню? Почему люди поют о том, что вызвало гнев? Мы же стараемся забыть плохое?»
И Виктория с Мироном стали рассуждать о том, что роднит самых разных людей. Иногда это общая боль, иногда страх, иногда война… Или взять те же 1990-е годы: посмотрели документальные фильмы про то время. Потом переключились на политику, какая была тогда обстановка, кто был президент. Затем на международную политику перешли. Мирон узнал, что у нас с Японией еще конфликт не урегулирован… Вот так одна строчка «твоя ладонь превратилась в кулак» привела к тому, что человек стал изучать, где на Кубе стоят ракеты. Виктория подводит итог: «И я считаю, что вот такое образование – настоящее, когда оно идет от внутреннего интереса, а не от чего-то навязанного извне». 

Иду на необычный урок к Мирону, сыну Виктории. В начальной школе в «Кайманчике» есть вариант совместного обучения детей с родителями с первого по четвертый класс.
Сначала взрослые и дети показывали всем телом и через движение, какое у них настроение. Все повторяют движения друг друга, чтобы «прожить» настроение каждого. Затем заработала машина времени, и ребята с родителями перенеслись в прошлое. А дальше разные команды, состоявшие из детей и родителей, рассказывали, что происходило летом, осенью и весной 200 лет тому назад. Каждая команда была одета в одежду цвета времени года: бело-серая зима, наряды с цветами – весна, ярко-желтое лето. Все приготовили загадки, песни, выбрали интересные старинные слова, которые другие ребята должны были отгадать.

Во время урока все обмолачивали колоски пшеницы и перетирали зерна в муку. Превращались в лошадь, плуг и пахаря. На перемене были совместные танцы родителей с детьми и чаепитие с традиционными для каждого времени года угощениями. В конце урока «почтальон» принес ящик, полный самодельных открыток и писем, которые дети и взрослые этого класса пишут друг другу. Сейчас в переписке популярна тема книгообмена. Сразу после почты ребята достают книги и обмениваются.
– Зачем обучаться в начальной школе вместе? – рассказывает мне Светлана Соколовская, педагог этого класса. – Детям полезно расти в среде не только других детей, но и – взрослых. Они проводят вместе лишь один день в неделю, но он дает много. Во-первых, это укрепляет связь между мамами и детьми. Дети узнают о родителях то, что иначе бы не узнали: какие уроки они любили, что им давалось трудно, что получалось. Обсуждаем семейные реликвии. Во-вторых, здорово чему-то учиться у других значимых для тебя взрослых. В классе регулярно проходят встречи, на которых родители разных профессий рассказывают о себе. В-третьих, мы ненавязчиво обучаем родителей, как взаимодействовать с ребенком, не включая «внутреннюю училку»: «А ну-ка сядь, а ну-ка делай, как я сказала».

Для того чтобы разобраться, кому больше подходит семейное обучение, обращаюсь за консультацией к основателю проекта «Альтернативное образование в России» Алексею Семенычеву:
– Вы на днях разместили пост, где пишите: «Вот я смотрю на консультациях на со-шников [те, кто на семейном обучении - прим. автора] – они и правда фрики – они совсем другие. Они не для этого мира – они ему вопреки»? Что вы имели в виду?
– Что это сложный путь. Надо иметь смелость, чтобы пойти против системы. Вообще пойти против системы в России всегда тяжело… Со-шники – это родители, которые выбирают свободу от системы. Хотя, когда я говорю об этом, мне часто возражают: «Они уничтожают одну систему, но создают другую». Да, это другая система. Ну как тоталитаризм и демократия – это две разные системы, хотя та и другая имеют в общем свои плюсы и минусы. Семейное обучение построено на уважении к ребенку, на уважении к родителям; на восприятии знаний как некоего целостного мира. Это не про пустое заучивание…
– Но школа не всегда тоталитарная и не всегда в ней не уважают ребенка. Ваш ребенок тоже учится в частной школе…
– Я не говорю, что школа — это всегда плохо. Моему ребенку дома не хватало общения, и мы решили отправить его в частную школу в 6-м классе. Так часто бывает: дети остаются до 6-7 класса на семейном обучении, а потом просятся в школу, так как им становится скучно. У нас не такое уж плохое сейчас школьное образование, посмотрите рейтинги.

– Мне кажется, при семейном обучении есть риск, что ребенок получает знания хаотично. Да, кто-то умеет так учиться, а кто-то рискует остаться с низкими баллами ОГЭ и ЕГЭ и «слабым» аттестатом.
– Действительно, после семейного обучения у ребенка успеваемость может быть плохой. Но вы же не станете спорить – и в обычной школе может быть плохая успеваемость и хаотичные знания. Но есть один потрясающий «побочный» эффект семейного обучения – у ребенка появляется заинтересованность в жизни. Даже у академически неуспешного ребенка после семейного обучения есть хотя бы один лидирующий интерес или увлечение.

– А как понять, какому ребенку подходит семейное обучение?
– Как я уже сказал, в первую очередь это дети, у которых уже есть ярко выраженный интерес. Например, мальчик сам занимается олимпиадной математикой, целыми днями сидит и решает. Или парень в 11 лет программирует практически профессионально, как взрослый. Процентов 80 таких детей находятся на семейном обучении, а еще процентов 10 – это одаренные дети. Например, девочка-подросток поет во взрослом хоре и получает зарплату наряду со взрослыми.
– А кто попадает в оставшиеся 10 процентов?
– Те, кто чаще всего вынужденно выталкивается на семейное обучение. Это дети, которые не вписываются в образовательную систему. У них проблемы со здоровьем или сложности с поведением. Они не успевают за классом. СДВГ, аутизм и другие проблемы я бы отнес сюда.
– Хорошо, если я вижу, что мой ребенок не вписывается в школьную систему, какие еще важны условия, чтобы я выбрала для своего ребенка семейное обучение?
– Вы должны ответить себе на три вопроса. Есть ли у вас время, чтобы оставить работу частично или полностью? Есть ли у вас финансы на семейную школу или на репетиторов, которые могут понадобиться? И все ли в порядке сейчас в вашей семье? Для семейного обучения важен эмоциональный климат, основанный на привязанности ребенка. Если в семье куча проблем, любых – развод, ссоры, сложности на работе, – то я бы не стал решаться на семейное обучение, иначе вы просто потеряете свое время и ребенка. 

Я снова приезжаю на клубный день в «Кайманчик», чтобы понять, как в такой безоценочной среде ребенок понимает, движется ли он к нужной цели, что у него получается, а что нет. Мне удается за чаем поговорить с Екатериной, выпускницей «Кайманчика»:
– Как со стороны оценить, что происходит с ребятами в семейной школе? Получают ли они достаточно знаний? Одна знакомая мама рассказала мне, что ее ребенок, получив свободу в обучении, целый год играл в карты и шахматы.
– Мне кажется, в обществе есть какое-то представление, что человек должен постоянно что-нибудь делать, и это должны быть внешние результаты. А может быть, у ребенка идут какие-то внутренние, непонятные нам процессы? Снаружи это выглядит, как игра в карты, а внутри у него – целый мир. Да, через эту игру в карты он, может быть, столько всего познает и параллельно еще наблюдает за миром вокруг и людьми.
– А кем он станет потом – если не станет профессиональным шахматистом? Не получится ли, что ему придется пойти в курьеры или Яндекс-такси и убеждать себя, что он через это познает мир?
– Возможно, он и станет в какой-то момент курьером или водителем, а потом перестанет им быть. Или останется там. И что? Счастье и хорошая жизнь не от этого ведь зависят. Главное обучение в жизни – не школьным предметам, а «правильному» мышлению, мировоззрению, правильному отношению к себе и к жизни. Пока мальчик верит в себя и в свои силы, свободно мыслит, смотря на мир горящими глазами, – думаю, он не пропадет.

К нам присоединяются две Татьяны, с которыми я познакомилась в первый день.
– Я тоже думаю, что самое важное – это внутренний мир. Мы ушли из жесткой школьной системы и попали в гибкую и открытую среду. Если представить, что мы рыбки, то в обычной школе – мы были бы аквариумные. А здесь мы – в открытой воде. Да, мы очень разные рыбки, но у нас общие правила – не кусать друг друга и принимать наши различия.
– Да, тут скорее не система, а сообщество, которое поддерживает, – вторит ей вторая Татьяна. – Мне и моему ребенку были нужны друзья, и здесь мы нашли их.
К нашему столу, где мы пьем чай с конфетами, подбегает мальчик и спрашивает, можно ли взять конфету. Я протягиваю ему коробку, чтобы он выбрал. Мальчик убегает, а родители просят меня больше не угощать ребят.
– Угощение для детей будет в другое время, а сейчас время для спокойного чаепития взрослых. У нас есть девиз: «Лучшее – взрослым», – объясняет Татьяна. – Все, кто ходит в «Кайманчик», со временем понимают: надо исходить из интересов взрослых, а не детей. Если все лучшее отдавать ребенку, то так мы его развращаем. Конечно, и ущемлять не надо. Но мы идем от интересов взрослого. Если он будет счастливый и реализует себя, то вокруг него будут дети, которые воспримут этого взрослого как пример. И сами захотят стать такими же.