Почему абьюзер никогда не останавливается

Роману был 31 год, он отслужил в спецназе, стал художником, жил на площади Перемен – это культовое место и символ сопротивления для людей в Минске – и учил детей рисовать.
Позавчера вечером, когда ОМОН приехал снять бело-красно-белые ленточки – у ОМОНа в Беларуси теперь есть такая работа – он вышел во двор и попросил их не снимать.
Они убили его. На это ушло два часа.

После жутких дней в августе мрак ненадолго отступил, но теперь продолжает наступать.
25-го октября обстреляли людей на Орловской – за то, что вышли на марш.
8-го ноября ранили пожилого мужчину в поле возле урочища Куропаты, места массовых расстрелов, – за то, что он заступился за девушку.
11-го – убили Романа Бондаренко. За то, что он попросил не снимать бело-красно-белые ленточки.

Незаметно Беларусь погружается во мрак. Но и во мраке есть свет. Это сердце каждого, кто не промолчит, когда кого-то арестовывают ни за что. Каждого, кто не перейдет на другую сторону улицы, когда по ней идет тот, за кем не сегодня-завтра придут. Каждого, кто остановит руку, занесенную, чтобы ударить. Это каждый, кто откроет дверь своего дома перед тем, кому негде спрятаться от беды.
Еще в августе – при всем ужасе и мраке выслушанных свидетельств – еще тогда это сравнение со сталинскими репрессиями не укладывалось в голове.
Прошло три месяца. И никто за это не ответил. И никакого внутреннего расследования не было проведено. И никакой попытки наказать виновных. Людей сначала заставили подать заявление в Следственный комитет, а через два месяца им стали приходить отказы. 

В это время я читала Василия Гроссмана. Его последнюю книгу – о том, как человек возвращается домой после 30 лет лагерей. Вернее, возвращается в мир. Дома у него уже нет.
Я не поверила своим глазам, текст Гроссмана дословно совпадает с тем, что говорили мои герои – люди, избитые на улице, в автозаках, в изоляторе на Окрестина.
Они говорили буквально одними и теми же словами.

Откуда, как это было унаследовано?
Почему они совпадали до мельчайших подробностей, до деталей, как будто сегодняшние омоновцы – прямые потомки той лагерной охраны, генетические наследники НКВД?
Почему это повторяется прямо сейчас, на наших глазах?
83 года назад люди тоже становились свидетелями того, как наступают репрессии. Но если бы тогда так массово, как сейчас в Беларуси, они выступали против, возможно, этого бы не случилось.
В урочище Куропаты на окраине Минска, в провалах под елями, в страшных просевших ямах лежат поэты, литераторы, инженеры, простые люди. Рядом с ними, в таких же ямах – лежат сотрудники НКВД, их палачи. Их расстреливали на следующий год, в 1938-м.
Эти ямы неглубокие, где-то метр восемьдесят. Их копали вручную, они в человеческий рост.
И возможно, то, что в этом не раскаялись, что за это не ответили, не назвали зло злом, не отрефлексировали, не изучали в школе, что постарались забыть, оставить в прошлом, – сделало возможным это повторение, эту бесконечную спираль.

20-летние дети, которые сейчас служат в ОМОНе, должны были в школе читать Шаламова, Солженицына, Гроссмана – и если бы прочитали, получили бы прививку, которая не дала бы им согласиться с преступным приказом, избивать и убивать людей.
Белорусский врач-реаниматолог, который ходит на марши, чтобы помочь людям в случае ранений, сказал мне, что они ждут, что будет еще кровь. Они поняли это после того, как силовики обстреляли протестный марш на Орловке.
Почему, спросила я у него.
- Потому что абьюзер никогда не останавливается.