«Я никогда не могла ожидать, что дети будут так меня любить»

— Мне очень понравилось интервью в ТАСС: они приехали ко мне на урок, посмотрели, как я работаю, а потом уже задавали какие-то вопросы. И был молодой человек, честно, я не помню из какого СМИ. Он задавал больше такие, литературные вопросы: «А как вы объясняете вот эту тему?», «А какая у вас любимая книга?». Это было действительно про меня и очень неформально, мне было интересно отвечать на эти вопросы. «Какую экранизацию вы считаете самой удачной?» — и ты сидишь, перебираешь в голове.
— А какую, кстати?
[Великий] Гэтсби. Гэтсби однозначно.
— Которая с ДиКаприо?
— Да, потому что, например, книга мне понравилась меньше, чем экранизация. Еще шикарная экранизация «Гордости и предубеждения» BBC. Вот это было интересно. Все остальные в большинстве своем вопросы были очень типичные. Секрет успеха, как вы пришли в школу, как вы работаете с хулиганами, как вы относитесь к ЕГЭ. Вот эти вопросы повторялись из интервью в интервью.
— Мне «понравился» какой-то вопрос, что-то из разряда «А почему выиграли именно вы?»
— Да. А почему я выиграла? Я не знаю, почему выиграла, я и не собиралась выигрывать. Просто делала то, что могу. А уже какой получился результат, такой и получился. Я не выигрывать ехала, скажем так. Я ехала войти в пятнадцать.
— Так бывает. Конкурс молодеет, как говорится.
— Слушай, ну это логично. Потому что если учитель работает 20 лет, ему уже эти все конкурсы, наверное, не так интересны, это раз. Во-вторых, в принципе, семья, дом, дети. Это отнимает очень много времени. Я, например, по себе понимаю, что если бы у меня была семья или дети, этого результата бы не было. Потому что это очень много времени, сил (моральных и физических), и меня никто не дергал дома, когда я приходила, то никому ничего не должна. А если бы дома ждал муж и ребенок? Это совсем другая история. И почему так долго женщины не побеждали? Мужчина, даже если он женат, может сказать: «Значит так, я готовлюсь к конкурсу, чтобы тебя и ребенка я не видел». И жена будет ходить вокруг него на цыпочках и обеспечит ему тот самый тыл. Женщина, если она участвует в конкурсе, «самоустраниться» все равно не может. Потому что я видела, как у ребенка одной из участниц была температура, а он за тысячу километров от нее. Она не думает про конкурс, всё, у нее заболел ребенок. Поэтому вполне логично, что побеждали мужчины, что мужчины проявляют себя более ярко. Вот поэтому-то и победила собственно женщина одинокая (смеется), опять же бессемейная. То есть человек, у которого нет какой-то дополнительной жизни помимо работы, а у меня по факту только работа.

— Я неоднократно видела тебя в классе как преподавателя, но интересно, каким ребенком ты была в школе. Как ты себя проявляла?
— Я была тем человеком, которому всегда делали замечания, чтобы он не болтал. Но да, я была отличницей. Я из тех детей, которые всегда выкрикивают ответ, была более развитым ребенком, чем многие. Поэтому, естественно, я быстро давала ответы и мне казалось, как можно быть такими глупыми?
— Ты как бы выделялась, получается?
— Да. Вот так получилось. Потому что я выделялась всем: внешностью, фамилией, знаниями. И уже тогда я поняла, что даже если ты выделяешься чем-то хорошим, особенно если ты выделяешься чем-то хорошим, тебе будут завидовать и, соответственно, не всегда лестные комментарии будут идти в твой адрес. Помню случай, это был первый класс, конкурс на знание сказок. Естественно, я выиграла, потому что у меня читающая семья. Тогда еще нам учителя сами рисовали в качестве оценок и в качестве призов картинки. И я до сих пор помню, у меня до сих пор лежит этот приз в книжке: такой большой, классный, отрисованный гриб. И у меня была подруга-одноклассница, я выиграла и она перестала со мной после этого общаться. И рыдала вот прямо белугой, было ощущение, как будто я у нее что-то отняла. Это был первый раз, когда я с такой вещью столкнулась. Сейчас это уже другой уровень, но происходит примерно то же самое. Ничего не изменилось: мне было семь, мне стало почти тридцать, а ничего не изменилось (смеется)!
— Только грибы поменялись.
— Да-да, грибы выросли.
— А когда ты училась в школе, то обращала ли внимание на какой-то образовательный процесс, следила ли за учителями или каких-то учителей выделяла для себя? Или эта система тебя не особо волновала?
На самом деле, наверное, не волновала. Единственное, что меня поразило в свое время, я даже хорошо помню этот разговор. Седьмой класс, у нас параллель состояла из четырех классов, и мы стояли подряд у учителя биологии, то есть, представляешь, четыре раза рассказывать одно и тоже. И я ее однажды спросила: «Вам не скучно?». Она сказала, что нет. Я ей тогда, конечно, не поверила, но когда сама стала учителем, то поняла, что каждый раз реально другой урок. Приходят другие дети, поэтому получаются абсолютно разные уроки. Конспект один — уроки разные. Вот такая вот магия.

— Ты поступила же вообще в ВолГУ (Волгоградский государственный университет) на издательское дело, наверное, выбирала по принципу «люблю русский и литературу»? Или как это было?
— Я хотела быть редактором книг, мне казалось, что это круто. Но когда я побыла на практике, то поняла, что это какая-то жуткая работа, очень скучная для меня. Поэтому, уже заканчивая университет, я точно понимала, что редактурой и корректурой заниматься никогда не буду.
— И тут ты вдруг, получается, на третьем курсе...
— На втором курсе я случайно попала в ВГСПУ (Волгоградский государственный социально-педагогический университет) на потоковую лекцию. И мне понравилось. Была какая-то атмосфера свободы, творчества.
— А какой предмет или преподаватель был самым полезным, самая большая польза из именно педагогического обучения?
— Наверное, от моего научного руководителя Анны Аркадьевны Кудрявцевой, потому что я больше литератор, а она преподает русский язык так, что даже ты как-то начинаешь понимать. И Татьяна Николаевна Колокольцева еще. Синтаксис ненавижу, но опять же, то, как она себя позиционирует, как она знает и объясняет материал, — это уже пример для подражания. Поэтому, наверное, преподаватели которые именно вели русский язык. Потому что литературу я сама знаю и могу, и умею. А вот русский для меня — это такой волшебный предмет (смеется).
— Я вот сужу по своим одногруппникам, и они не в восторге от обучения в университете. Как ты думаешь, насколько педагогическое образование важно для учителя?
— Ну вот смотри, методика как таковая, которая была в университете, мне не слишком помогла. Это из разряда тех историй, когда ты учишься в университете, потом приходишь на работу и тебе говорят: «Забудь всё, сейчас мы тебе покажем, как надо». Ну то есть по факту это так и происходит, да и то, как тебя учат в университете, от школьных боевых условий очень сильно отличается. Поэтому, не знаю. По мне, так самое главное — это знать предмет, а научиться учить предмету — почему-то мне кажется это проще.
— То есть на практике это можно освоить?
— Да! Потому что я, например, сама осваивала все на практике, потому что как-то методика не была моим любимым предметом, это были очень поверхностные знания. Понимаешь, тот кто хочет, он потом доберет сам. Тот кто не хочет, ты ему хоть каких звезд в качестве преподавателей пригони, толку не будет никакого.
— Да, это знакомо. А вот если рассматривать педагогику, у тебя есть идеалы именно из известных педагогов?
— Амонашвили (Шалва Александрович Амонашвили, разработал концепцию гуманной педагогики, выступает за демократизацию школьного образования). Потому что мне очень нравится его гуманная педагогика, и я стараюсь. Хотя вот после «Разговора с министром» он ко мне подошел и сказал: «Ты еще не гуманный педагог, потому что ставишь двойки». Ну я все-таки такой, наверное, между традиционным педагогом и гуманным. Я ставлю двойки, но мне как бы и пятерку поставить несложно. И я действительно пытаюсь понять ребенка. Потому что если не пытаться понять, а вот он болтает у тебя весь урок, ты начинаешь на него злиться. И вот если ты не попытаешься понять ребенка, поговорить с ним, по-человечески объяснить, что тебя это раздражает и ты очень просишь его нормально себя вести, то в конце концов всё закончится конфликтом. А мне кажется, что вообще взрослый человек не имеет права конфликтовать с ребенком. То есть я понимаю этот уровень ответственности все-таки. Поэтому Амонашвили однозначно мне очень нравится.

— Вот насчет этого вопроса, что ребенок болтает. Я так подумала, и по своему опыту, и вообще, что вот эти какие-то внутренние злыдни вырастают из того, что у тебя не совпадает ожидание и реальность. То есть, ты ждешь, что дети в классе будут сидеть причесанные, а в реальности...
— Так не будет.
— Вот как ты для себя эти весы «ожидание-реальность» определяешь? Вообще, можно ли чего-то ожидать от урока?
— С одной стороны, я, конечно, ожидала, что дети будут, как ты говоришь, причесанные, но, с другой стороны, я никогда не могла ожидать что дети будут там так меня любить, устраивать такие сюрпризы. Хорошего тоже очень много, того, что официально не предполагает моя профессия. То есть дети это делают не для галочки, не для того, чтобы их похвалили, они это делают потому что они хотят это сделать. Это их внутренняя потребность. Поэтому знаешь, чтобы не разочаровываться, не надо очаровываться. Вот и все. То есть не надо ничего ждать. Может получиться намного больше, чем ты в принципе можешь себе представить, а может получиться все намного печальнее. Но при любом раскладе тебе работать. Хоть так, хоть так.
— Это сложно.
— Это сложно. А что просто? Ну вот кассиром сидеть тринадцать часов в сутки легко? Ну сотни раз сказать: «Здравствуйте, пакет нужен», легко? Обслужить несколько сотен клиентов в день легко? Нет. Не знаю, управлять корпорацией, работать 24/7 легко? Ну то есть получается, что все по факту нелегко (смеется). Так ну и чего? Можно страдать от того, что это нелегко, и хотеть постоянно чего-то легкого. А можно просто в том месте, где ты есть, делать то, что ты можешь, и всё.

— Ты заинтересовалась педагогикой и работой с детьми, когда съездила в лагерь вожатой. Расскажи про свою первую смену, потому что для каждого вожатого это нечто особое. Интересно какой она была именно у тебя.
— Это была зимняя недельная смена, это были дети-шестиклассники которые приехали всем классом, и они, конечно, дали нам жару. Я помню, как мы в 12 ночи заходим в комнату девочек, а две кровати пустые. А ты понимаешь что корпус закрыт, но детей то нет. И мы по всему корпусу, и как бы не разбудить остальных... Оказывается, они решили пошутить, спрятались в шкафу. Я их чуть не убила (смеется). Но это были такие интересные, искренние дети, и как-то классно было, ну правда классно. Такие маленькие крутые человечки. Я до этого с детьми вообще не работала, мне очень понравилось. Это было сложно, я поняла однозначно, что это выматывающая работа, потому что эта неделя сожрала у меня все силы и резервы. Но когда мне предложили поехать в следующую смену, я сказала да (смеется). И были у меня те же самые дети то есть мы с ними несколько лет подряд ездили.
— Прямо как в школе настоящей, когда ты их ведешь.
— Да! А самое интересное, что две девочки из этого класса учатся в педагогическом университете. Это очень круто. Не знаю, какая-то такая преемственность (смеется). Я не думаю, что это они на меня насмотрелись, просто значит им по жизни попадались хорошие учителя, что они решили сами быть учителями. Это же классно.

— Как ты выбрала свою первую школу?
— У меня там работала моя классная руководительница. Когда я закончила бакалавриат, там освободилось место, и меня позвали. Я пришла и работала 18 часов в неделю первые два года, то есть это, наверное, было самое замечательное время. У меня было два шестых класса, я очень скрупулезно готовилась к урокам. Сейчас так не получается, ну потому что у меня седьмой, восьмой, девятый и десятый классы, то есть к 6 урокам в день я физически не в состоянии подготовиться качественно, чаще всего уже какие-то готовые уроки с вкраплениями. Вот тогда был рай и благодать. Но так и выбрала, потому что там работала классная руководительница.
— А было ли что-то такое именно про профессию, что ты поняла для себя за этот первый год, и с этой мыслью дальше могла идти дальше?
— После первого года я сообщила детям, что я ухожу из школы (смеется). Моя ученица опубликовала открытое письмо «ВКонтакте», пообещала читать, быть зайкой, рассказала, как они меня любят, и я осталась. Поэтому после первого года я поняла, что учителем и его жизнью управляют ученики.
— Манипуляторы.
Да! На очень таком тонком уровне. Я поняла, что меня можно продавить, на самом деле. Продавить не истерикой, а вот такой искренней любовью можно.
— Ну это же и плохо, и хорошо...
И плохо и хорошо, конечно. Но обычно дети, которые тебя любят, они тебя и не продавят никогда на плохое. Они могут уболтать меня сходить с ними в театр или в кино. Но обычно они не пользуются своей такой властью для того чтобы попросить поставить им «пять» или еще чего. Вот на этом, наверное, не прокатит.

— «Учитель года», от него никуда не деться... Как ты готовилась?
— Не сказать, что прямо готовилась... Я попала в правильное место в правильное время. То есть, когда я познакомилась с Советом молодых педагогов, когда стала ездить по форумам, когда я стала видеть выступления абсолютников (абсолютных победителей конкурса «Учитель года»), то начала понимать, как должно выглядеть публичное выступление. Если мы говорим об уроках или о внеурочной деятельности, то это, наверное, просто какие-то наработки с опытом. Сказать, что я где-то что-то у кого-то взяла, да не особо.
— То есть ты использовала уроки, которые уже проводила?
— В июле мы ездили на установочный семинар, с нами разговаривали по поводу испытаний, на установочном семинаре мы же определили жеребьевкой когда мы даем урок и потом сами выбирали класс и тему в пределах тематического планирования. Я могла взять пятый, седьмой или девятый, но в итоге я взяла одиннадцатый (смеется). Просто это была единственная тема, над которой я действительно хотела порассуждать с детьми.
— «На дне» Горького?
— «На дне». Там была тема «Правда и мечта», и мне показалось, что будет очень интересно услышать одиннадцатиклассников, тем более что это была Чечня. У меня, наверное, как и у большинства людей, было такое впечатление о Чеченской республике, что там не очень талантливые дети, там все куплено или еще что-то. И вот я приехала туда и поняла, что это правда так: талантливейшие дети, потрясающие педагоги. Теперь я верю, что они могут выдавать там стобалльников, выдавать результат. Потому что те дети, которые сидели у меня на уроке, они могут. Очень глубоко мыслят, очень интересно высказываются.
— Когда ты готовилась, была ли какая-то мысль сделать на уроке что-то региональное?
— В этом плане нет, я не считаю необходимым обязательно впихивать всюду региональный компонент. Не знаю, правильно это, но я ничего такого не делала. Потому что плохо вставленный, притянутый за уши региональный компонент — это отвратительно. Вот я когда была на всероссийском конкурсе, то поняла, что есть уроки-франкенштейны: из хороших кусков, но в итоге получаются плохие вещи. У меня был просто хороший классический урок, я не делала там ничего заоблачного, мы просто классно поработали с детьми, всё.
— Кстати о региональном компоненте. Сейчас во всех школах обязательны предметы «родной русский язык» и «родная литература», как ты проводишь эти уроки?
— Ну, мы говорим об истории языка, почему буква «ё», откуда «еры» и «яти», почему раньше говорили «булошная», а теперь «булочная». Ну вот какие-то такие вещи, касающиеся истории языка, не «дети, запомните, так надо», а почему и как это произошло. Родная литература — это просто рассказы, потому что родная литература предполагает русскую литературу, необязательно волгоградскую. То есть для меня эти уроки — это, например, возможность немножечко потворить-повытворять.

— Если говорить про «ожидание-реальность» на конкурсе. Урок, внеурочное мероприятие, мастер-класс: в чем из этого ты получила результат, которого не ожидала?
— Мастер-класс «Аллюзия как средство мотивации к изучению классической литературы». Мне кажется, что я не сделала ничего особенного, но после моего мастер-класса зал встал и начал аплодировать. Это было странно. Всё, я уже ответила на все вопросы, начинаю подниматься к своему месту, люди встают и опять начинают аплодировать. Ну, я рыдать начала, потому что не поняла, что происходит.
— А что было самым сложным?
— Да «Разговор с министром» был самым сложным. Публичная лекция — это тоже самое сложное, потому что всегда есть соблазн уйти в такие канцеляризмы, начать говорить таким суконным языком. У меня к этому последнему испытанию была цель остаться собой до конца: не сказать то, что от меня хотят услышать, а сказать то, что я думаю. Поэтому это было очень, конечно, волнительно.
— А какая вообще Ольга Васильева в жизни, в общении?
— Я приехала работать и я работала. Я не тот, человек, вокруг которого всегда много людей и который легко сходится с людьми. Вот я как начала на установочном семинаре общаться с конкурсанткой из Адыгеи, так до самого конца и общались. Со всеми остальными это было так: «Здравствуйте! Как погода? Как дела? Ой, так устал». На этом общение заканчивалось. Я ездила только на одну экскурсию, на первую, когда конкурс еще не начался. Я работала. Вот у меня один настоящий друг есть в результате этого конкурса, я считаю, что это отличный результат. Мне хватает.
— Ты не смотрела выступления других участников?
— Есть риск, если у них будет что-то классное, взять и утащить себе. Или, наоборот, посмотреть и подумать: «Господи, какой у меня отстой!». Поэтому я не смотрела ничего, я понятия не имею, что давали мои конкуренты. Даже на мастер-классе я приехала четко к своему времени, отвела его и ушла. Я не видела ничего.

— Ты очень часто говоришь о том, что твоя победа — общая. Было какое-то самое мощное проявление помощи, поддержки от других?
— В том-то и дело, что их было много. Ну смотри. У меня завтра урок, а я в ночь говорю своей сопровождающей, Ольге Карповой, что буду переписывать, мне не нравится. До урока у меня осталось 8 часов. Здесь можно было мне сказать, что не надо, но она кивнула и сказала: «Хорошо, тогда я с тобой останусь». И вот она всю ночь выполняла техническую работу: клеила то, что мне надо было клеить. Ни слова, ни какого-то упрека. Когда я выкладывала сторис, что устала, получала такое количество сообщений от моих детей. Или когда я вышла в «пятнашку», от наших учителей узнаю, что они начинают мне готовить сюрприз. Я для них уже выиграла. И это такая мотивация выиграть еще (смеется). Или Совет молодых педагогов. Ребята звонили, узнавали после каждого мероприятия, поддерживали. Мама, которая звонила, переживала: «Ты только кушай, пожалуйста». Да много всего этого было. Чеченская республика как поддержала! Вот это та поддержка, которой я естественно не ожидала, потому что вдруг ты становишься любимицей. Ни с чего. И тебе начинают писать чеченские дети, родители этих детей, у которых ты провела урок, учителя за тебя болеют. Я говорю, мне ночью привезли еду в гостиницу, узнав, что я поужинать не успела. Вот этого точно не ожидала, такой поддержки от незнакомых людей. Потом многие подходили и говорили: «Давайте уже женщина выиграет, мы за вас болеем» (смеется).

— Ну тебя и в Волгограде круто встречали.
— Да, с оркестром.
— Очень мило.
— Это жутко.
— Наоборот?
— Ну это жутко, оркестр, дети. Не знаю, мне очень хотелось уйти с заднего входа, но сказали: нельзя. Нет, я была очень рада всех видеть, но это... Это непривычно, это некомфортные для тебя условия. Ну тебя когда-нибудь с оркестром встречали? С оркестром и пресс-подход, когда тебя вот так вот отступили журналисты и тебе нужно отвечать.

— А первый урок после конкурса, он как-то отличался от обычных?
— Я опоздала на него. Я жила еще по московскому времени, думаю, что у меня еще семь утра, еще полно времени, неспешно собираюсь в школу. Мне звонят дети и говорят: «А вы где? Ну как бы урок». Благо, у меня был 10 класс, и я живу рядом со школой, опоздала всего на несколько минут. И меня ждал сюрприз, в общем они приготовили там шарики, подарки, фотки мои распечатали, ну прямо подготовились от души. Поэтому, первый урок прошел в моих благодарностях, хихиканьях, ну какое-то домашнее, домой вернулась.

— Мне, как будущему учителю, очень интересен твой процесс придумывания уроков, есть ли какие-то особые моменты?
— Первый этап — ты изучаешь все, что есть до тебя. Сначала методички, конспекты и всё остальное. Чаще всего ты видишь, как дублируется одно в другом. Потом я лезу куда-нибудь на Арзамас, просто ищу интересные статьи. Если русский язык, чаще всего это «10 интересных фактов о...». Потом правда приходится еще проверять, потому что иногда чувствуется, что это фейковая какая-то информация. Но опять-таки ее можно подать и разъяснить, почему это не так. Опять же, ты как-то уже ребенка заинтересовал. Пытаюсь вводить какие-то лингвистические игры, использовать приложения, но это тоже эпизодически, потому что много времени отнимает.
— Получается, для тебя самое главное, чтобы в уроке был какой-то интерес, мотивация. В твоем плане обязательно должен быть какой-то интересный момент, фишечка?
— Что-то должно быть обязательно. Или эта фишечка в интересной подаче информации, либо в самой информации, либо в какой-то моей «провокации» на уроке. Что-то должно быть, после чего мои дети уйдут не пустые. Для меня это важно. Но это очень много сил отнимает. Я из тех людей, которые 6-7 уроков отвели и идут домой. То есть когда мне говорят: «она в 2 часа домой уходит». Да я выработалась так! До 4-5 часов сплю, потом просыпаюсь и до часу ночи готовлюсь к урокам, проверяю тетради.

— Многие говорят, чтобы стать профессиональным учителем в школе, не нужно любить детей. Как ты к этому относишься?