ЕВРЕЙСКОЕ СЧАСТЬЕ

Весной 2017-го перед поездкой для работы над репортажем об израильских ветеранах Второй мировой я представил себе гипотетического героя: бравого еврейского воина, сначала очистившего Европу от нацистов, а затем после короткой передышки защитившего свою новую родину от арабской агрессии. Я знал, что таких было немало: после мая 1945-го в Палестине оказались сотни бывших солдат союзнических армий. Но всё же более 70 лет прошло. Все, с кем я общался перед поездкой, уверяли, что в живых из подобных героев уже никого не осталось.
Я снимал ветеранские парады в Хайфе и Иерусалиме, встречался со многими их участниками. Что меня поражало, так это необычайное здоровье и подвижность местных ветеранов. А ведь всем им было уже за 90 лет. Большинство из них после войны вернулись по домам, а их репатриация пришлась на 1970-80-е годы.
И вдруг мои поиски увенчались успехом: в маленьком городке Реховот на скромном банкете в ветеранском клубе я увидел 95-летнего Иосифа Галицкого. Это был он, мой герой, которого я придумал в Москве. Только настоящий, живой. Какие романы, какие боевики? Его биография даст сто очков вперёд любому из них. Итак, слово кавалеру двух орденов Славы Иосифу Галицкому.

…И вот поставили нас под стенку для расстрела. Я держал мать за руку, и вдруг она закричала: «Бузя, беги!» Бузя – это меня дома так звали. И я побежал. И все побежали в разные стороны. Немцы стреляли, но в меня ни один не попал. Через какое-то время вернулся к своему дому, а они все мёртвые лежат: мама, брат, соседи. Это было осенью 1942-го, третья акция по очистке Острога от евреев.

Весной нашёл землянку, где прятались десять евреев из разных гетто, пятеро из Острога. Вскоре на нас наткнулись партизаны, отряд под командованием Одухи. Они не были местными, их перебросили через линию фронта из России. Сначала нас не хотели брать в отряд. Потом отправили на проверочное задание: сжечь лесопилку. Из оружия дали только спички. А лесопилка круглосуточно охранялась полицией. Пошли втроём: из взрослых Арон Вальдман, из молодых парень по фамилии Ойцер и я. Шли на смерть, но вот же еврейское счастье: полицаев на лесопилке не оказалось. Сожгли мы там всё. В отряд взяли только двоих: Ойцера и меня. Другие остались в землянке. Почти всех потом убили бандеровцы.
В отряде мне дали винтовку, потом на самолёте сбросили нам автоматы ППШ. Я был такой сухой, лёгкий, и меня назначили подкладывать мины. В партизанах я подорвал 17 эшелонов. Немцы в лес заходить боялись, только бомбили часто, но всё в молоко. Зато устраивали засады в городках и полях. После одной такой засады, когда многих наших поубивало, мы провели акцию возмездия в Житомире. Узнали, когда немцы пойдут в кино, переоделись в их форму, взяли трофейные автоматы. Двое, в том числе я, знали немного немецкий. Запросто зашли в кинотеатр, а когда выключился свет, перестреляли там почти всех. 

Год воевал в лесах, а в начале 1944 мы соединились с Красной Армией, и меня взяли в 257-й инженерно-сапёрный батальон. В партизанах я ставил мины, а тут надо было их уже разряжать. И мы пошли через Украину в Польшу. Бои были тяжёлые, из тех кто пошёл со мной в июне 44-го, в живых осталось только четверо.
Однажды в Польше думал, что уж точно смерть пришла. Послали делать проход в минном поле днём, немцы заметили и начали поливать из пулемётов. А кругом мины – ни туда, ни сюда. Была у меня фляжка спирта. А я ведь и не пил и не курил никогда. Махорку из довольствия менял на спирт, а спирт отдавал своим в общий котёл. И тут жалко стало, что спирт немцам достанется. Ну, и выпил всю фляжку. И выполз к своим, как не помню, пьяный, но живой.
Наконец, вышли мы к Берлину. Наш батальон прикомандировали к тяжёлой артиллерии. Когда бои в городе закончились, иду я как-то и вижу огромный дом. Спросил у одной немки, что за здание. Говорит, Рейхстаг. А на стенах надписей наших полно. Нашёл я где-то ведро дёгтя и написал: «Yozef Galitsky – Jude». У меня ведь в гетто даже имени не было, только verfluchte jude – «проклятый еврей».
После Берлина нас направили дальше на запад, и 8 мая в Магдебурге прятавшийся немецкий офицер меня ранил в руку. И вот же судьба: первую перевязку мне делала медсестра Рива Басс, как и я, с Западной Украины. Она стала моей спутницей на всю жизнь.
После госпиталя я сразу демобилизовался, и мы с Ривой приехали в Острог. Никого, из тех, кого я знал, не осталось. Все погибли. Так печально стало, что я есть, а мой мир исчез. И тут на меня вышли люди, которые занимались перевозкой людей в Палестину. Мы решили ехать. Конечно, всё это было нелегально. Но в лесах был сущий бардак, шли бои с бандеровцами, границы серьёзно не охранялись. В 1946-м пешком ушли в Польшу, потом нас довезли до французского сектора Берлина. А уж оттуда большую группу евреев разными путями переправили в Марсель. У меня было с собой наградное оружие – пистолет, ордена, документы. Всё пришлось оставить. Говорили, вернут в Тель-Авиве, но никто ничего не вернул. На небольшом судне нас переправили, наконец, в Палестину мимо британских патрулей. Но всё же англичане нас поймали уже на суше, мы с женой оказались в тюрьме как незаконные иммигранты. Через полгода мне удалось сбежать, а Рива всё ещё была в тюрьме, она родила там нашего сына.

На том же памятном вечере в ветеранском клубе Реховота моим соседом оказался крепенький мужичок, постоянно сыпавший шутками и анекдотами. Израиль Гитман тщательно следил, чтобы мой стакан был полон, и в этом виде спорта соревноваться с 91-летним участником штурма Берлина я бы не советовал никому.
Израиль Гитман родился в 1926-м году в румынском городе Хынчешть (в СССР – Котовск, ныне Хынчешты в Молдавии). В эвакуации отбился от семьи, работал пастухом и трактористом. В 1943-м пошёл добровольцем в армию. На фронте с июля 1944-го. Воевал в Белоруссии, Польше и Германии, участвовал во взятии Берлина. Закончил войну на Эльбе, служил в Германии до 1951 года. После демобилизации поселился в Кишинёве. В 1991-м по инициативе детей переехал в Израиль. Таковы сухие строки биографии. Но между ними – десятки невероятных историй, о том, как уцелел в водовороте войны паренёк из местечка, которые лучше самого Гитмана не расскажет никто. 

… В первый же день войны наш город бомбили. Котовск всего в 40 километрах от границы стоял. На второй день бомба упала совсем рядом и снесла стену в нашем доме. 24 июня отец запряг лошадей, загрузил барахло и отправил меня с соседом в Кишинёв. Сказал, что они с мамой потом догонят нас. По дороге шли и воинские части, и беженцы, и скот. И над всем этим постоянно летали немецкие самолёты, стреляли, бомбили – ужас. Сосед, молодец, свернул с дороги, заехал в лес, и так лесом за двое с половиной суток добрались мы до Кишинёва. А город уже весь горел, люди бегали в панике. Я пошёл узнать, что с поездами, но на вокзал не пустили военные. В итоге потеряли мы повозку, отца не дождались, и пришлось уйти из Кишинёва пешком: Бендеры, Тирасполь и так до станции Раздельная на Украине.