- Публикатор: Группа редакторов издания (Сетевое_издание_Репортёр)
- Текст: Марина Ахмедова
- Фото: Оксана Юшко
Во всяком кризисе уже существуют элементы посткризисного будущего — новые люди, которых пандемия подтолкнула к новой важной деятельности, и их объединения. Движение «Мейкеры против COVID-19» — одно из таких. Это большaя федеральная сеть инновационных клубов и организаций, объединившихся с началом эпидемии и начавших печатать из пластика щитки, заколки для масок, инкубационные боксы на 3D-принтерах. Все это медикам отдается бесплатно, работа ведется на волонтерских началах. Корреспондент «Репортера» буквально замучила мейкеров своими вопросами, чтобы разобраться, как устроены эти люди, во что они верят и к чему стремятся — чтобы угадать общие ценности самого ближайшего будущего. Которое непременно наступит, если только не случится апокалипсис.
Глава 1
в которой читатель знакомится с «Лабой», полезной невкусной хлореллой и узнает, что идея движения мейкеров в помощь врачам — глобальная, а воплощение — локальное
— Вы хотите знать, почему мы ввязались во все это? — спрашивает руководитель московского центра молодежного инновационного творчества «Лаба» Максим Пинигин.
В полосатой футболке и черных штанах он стоит у стены, украшенной висящими на гвоздиках разноцветными отвертками, дрелями, степлерами. В его густую кудрявую, но уже почти седую шевелюру воткнуты солнечные очки, отливающие ультрафиолетом. На полу лежат пластиковые интубационные боксы, на которых что-то начерчено черным маркером. За спиной Максима трещат и жужжат, словно насекомые, 3D-принтеры. Максим и его команда — часть движения российских мейкеров против COVID-19.
Из открытой двери комнаты слышны голоса — там работают и мейкеры, и волонтеры. А Пинигин говорит с такими интонациями и имеет такой вид, будто все заранее должны принять как очевидное: хорошие люди заняты хорошим делом тут, в этом хорошем месте, и это так неоспоримо, что с этим можно только согласиться. Но мы все равно говорим так, как будто это непонятно. То, что нормально здесь, в целом удивительно — в обществе, где бушует кризис и всех, как можно было бы предположить, волнует личное выживание; в обществе, где, как казалось, так много «вертикали» и контроля, что все живое пока еще воспринимается как исключение.
— «Лаба» — центр молодежного инновационного творчества, существующий при поддержке правительства Москвы, — говорит Пинигин. — Мы тут проводили образовательные программы, мастер-классы о создании спутников, светильников своими руками. К нам приходили школьники, взрослые и стартаперы. Тут стояла установка, — он показывает на стол, заваленный интубационными боксами, —которая на базе одноклеточной водоросли хлореллы вырабатывала кислород. Эта штуковина могла обеспечить космонавтов кислородом во время дальних полетов в космос. Мне один раз угостили этой водорослью… Крайне мерзкая, надо сказать.
В полосатой футболке и черных штанах он стоит у стены, украшенной висящими на гвоздиках разноцветными отвертками, дрелями, степлерами. В его густую кудрявую, но уже почти седую шевелюру воткнуты солнечные очки, отливающие ультрафиолетом. На полу лежат пластиковые интубационные боксы, на которых что-то начерчено черным маркером. За спиной Максима трещат и жужжат, словно насекомые, 3D-принтеры. Максим и его команда — часть движения российских мейкеров против COVID-19.
Из открытой двери комнаты слышны голоса — там работают и мейкеры, и волонтеры. А Пинигин говорит с такими интонациями и имеет такой вид, будто все заранее должны принять как очевидное: хорошие люди заняты хорошим делом тут, в этом хорошем месте, и это так неоспоримо, что с этим можно только согласиться. Но мы все равно говорим так, как будто это непонятно. То, что нормально здесь, в целом удивительно — в обществе, где бушует кризис и всех, как можно было бы предположить, волнует личное выживание; в обществе, где, как казалось, так много «вертикали» и контроля, что все живое пока еще воспринимается как исключение.
— «Лаба» — центр молодежного инновационного творчества, существующий при поддержке правительства Москвы, — говорит Пинигин. — Мы тут проводили образовательные программы, мастер-классы о создании спутников, светильников своими руками. К нам приходили школьники, взрослые и стартаперы. Тут стояла установка, — он показывает на стол, заваленный интубационными боксами, —которая на базе одноклеточной водоросли хлореллы вырабатывала кислород. Эта штуковина могла обеспечить космонавтов кислородом во время дальних полетов в космос. Мне один раз угостили этой водорослью… Крайне мерзкая, надо сказать.
— А вы чем тут занимались?
— Я приходил сюда и руководил, — шутливым тоном отвечает он. — Но больше всего кайфовал от того, что можно в эту комнату прийти, — он показывает на темную комнату за стеклом, в которой мигает экран компьютера, — и играть в компьютерные игры. Вот так вот, да. А когда появился вирус, мы начали думать — как мы «Лабой» можем помочь. У нас есть всякие штуки инновационные, вдруг мы сможем ими вирусу навредить, подумали мы… Ну что еще?
— А сейчас конкретно вы чем тут занимаетесь?
Пинигин меняет положение, переставляя ноги, и видно, как из его тела уходит легкость, с которой он собирался лететь по «Лабе», демонстрируя журналистам ее, принтеры, мейкеров, волонтеров. Теперь в его теле очевидно появляется центр тяжести. Наша дотошность его напрягает, но мы и не собираемся делать парадную заметку.
— Сложно сказать, чем я занимаюсь, — грустно говорит он. — По совместительству я директор Музея советских игровых автоматов. Но он сейчас не работает, там совсем жизни нет. Еще работаю в компании «Силуэт», которая издает журнальчик о парусном спорте. А здесь я раньше появлялся, когда время оставалось. Когда у нас все началось, — Максим имеет в виду приход коронавируса в эпидемической форме, — в Европе уже существовали объединения мейкеров, которые делали полезные штуки — защиту. Такой вирус появился впервые, и медицина не была к нему готова на глобальном уровне. Врачей на всех пациентов не хватает, инструментов не хватает, оборудования не хватает. Мы поняли, что щиток, защищающий слизистую человека, — самое простое, быстрое и суперэффективное средство. Поэтому включилась смекалка и пришли на помощь подручные технологии. Например, 3D-принтеры.
— А почему вы не сели дома — ждать, пока все закончится?
— Как-то странно сидеть дома, когда ты видишь, что можешь помочь. Правильно —помочь. Кто-то в «Лабе» сказал: «Смотрите, какие штуки классные делают в Европе от коронавируса». Это было еще в те времена, когда ходили слухи, что помогают цинк, Schweppes и имбирь. И крестный ход помогает. Зачем я все это говорю? — задумчиво спрашивает себя он. — Вы же это все напишете…
— Непременно все напишу.
— И придумали свою маску. Провели эксперименты, выложили в Фейсбуке пост о том, что готовы отдавать врачам бесплатно. Получили много откликов, больницы запросили у нас щитки. И один мой товарищ сказал, что другой наш знакомый в российском сообществе мейкеров против COVID-19. И тот нам предложил: «Ну а что, присоединяйтесь». Мы сразу присоединились, и сейчас у нас там штаб. Мы долго разрабатывали интубационный бокс, — Максим делает шаг в сторону боксов —прозрачных пластиковых коробок с дырками, но без дна. — Каким-то больницам они подходят, каким-то нет. Все зависит от самого врача — как ему удобней. Приходит один врач и говорит: «Мне нужно не два отверстия, а четыре». Другой приходит и говорит: «А мне надо не четыре отверстия. Я не знаю, с какой стороны мне аппарат будет удобней подключать. Поэтому давайте лучше шесть отверстий. Через два буду я работать, через два — ассистент». Да… к нам приходили врачи, а их сейчас здоровых почти не осталось. Зато у нас есть вот такая маленькая неприметная штуковина, которая убивает вирус, — он подходит к длинному и узкому деревянному футляру, в котором прячется ультрафиолетовая лампа. — Мы ее тут подсобрали.
Глава 2
в которой Максим Пинигин вынужден рассказать о своих любимых компьютерных играх и выясняется, что успешные люди поколения 30–40 — это люди игры
— А зачем вообще нужны игровые автоматы? — этот вопрос вроде бы «не по теме», но Максим Пинигин ведь сказал о Музее игровых автоматов как о своем деле и детище — значит, в этом есть что-то важное для него.
— А игра — это что?
— Мне показалось, вы с таким выражением сказали об игре, что имели в виду нечто большее, чем просто игровые автоматы.
— И в чем же эта философия, если коротко?
— Зачем нужны игровые автоматы? — повторяет он, будто не расслышав, — а повторив фразу, словно бы дает себе дополнительную возможность осознать весь ее ужас. — Да вы меня хотите обидеть! Автоматы — это клевые штуковины! Вы что? Они — добрые. Это огромный культурный пласт! Игры настолько вошли в нашу жизнь, что стали частью культуры.
— А игра — это что?
— Это вы сейчас зачем делаете? Какое это имеет отношение к мейкерам? Вы про мейкеров вообще собираетесь писать?
— Мне показалось, вы с таким выражением сказали об игре, что имели в виду нечто большее, чем просто игровые автоматы.
— Я говорил только про компьютерные игры. Более того, в нашем музее часто проходят лекции, посвященные философии игр и видеоигр, — произносит Максим, и за его спиной говорит «кряк!» 3D-принтер.
— И в чем же эта философия, если коротко?
— Что такое философия? Я не учился в аспирантурах. Я хотел вам нашу «Лабу» показать. Вы к мейкерам-то пойдете или так и будем про игры говорить? Философия — это про думание и про влияние… Блин, вы же это все напишете! Мне кажется, — решается он вернуться к философии, — что на поколение тридцатилетних, тридцатипятилетних и сорокалетних существенное влияние оказали компьютерные игры. Ну вот, например, тут, — снова показывает в темную комнатку за стеклом, — можно встретить директора банка, директора школы или главреда московского издания. И они с удовольствием играют в те же самые игры и говорят теми же терминами, которые услышали в играх лет двадцать назад. Это суперинтересно.
— Какими бы были люди, если бы не было компьютерных игр?
— Если бы вообще не было игр? Ну хорошо… Наши автоматы были созданы в СССР в семидесятых годах, и тогда это было вершиной прогресса. Конечно, они делались на военных заводах. Они — вершина эволюции, в них использовались самые передовые технологии. Люди тогда мечтали о космосе. Все хотели стать космонавтами, все хотели развиваться. Не то, что сейчас — все хотят стать большими чиновниками. Вы и это напишете? Вы меня сейчас специально заваливаете?.. Тогда были мечты про космос, высадку на Луну. Для людей автоматы были чем-то волшебным — ты нажимаешь на кнопку, и запускается игра. Такого люди никогда раньше не видели! Это, наверное, было для них чудом.
— Если бы вообще не было игр? Ну хорошо… Наши автоматы были созданы в СССР в семидесятых годах, и тогда это было вершиной прогресса. Конечно, они делались на военных заводах. Они — вершина эволюции, в них использовались самые передовые технологии. Люди тогда мечтали о космосе. Все хотели стать космонавтами, все хотели развиваться. Не то, что сейчас — все хотят стать большими чиновниками. Вы и это напишете? Вы меня сейчас специально заваливаете?.. Тогда были мечты про космос, высадку на Луну. Для людей автоматы были чем-то волшебным — ты нажимаешь на кнопку, и запускается игра. Такого люди никогда раньше не видели! Это, наверное, было для них чудом.
показывает в темную комнатку за стеклом, — можно встретить директора банка, директора школы или главреда московского издания. И они с удовольствием играют в те же самые игры и говорят теми же терминами, которые услышали в играх лет двадцать назад. Это суперинтересно.
— Хотите сказать, что эти игры дали человеку поверить в большие возможности
— Да.
— И он возмечтал высадиться на Луне, но пришел маленький вирус, человечество закрылось по домам и не может его победить. Значит, те большие надежды не оправдались?
— Но такая маленькая штуковина сродни прилету большого астероида!
— Вы говорите, тут у вас за этим стеклом собираются взрослые состоявшиеся люди, игравшие в юности в игры и строившие большие планы. Но кажется, что в своем развитии они куда-то не туда пошли, раз из этой точки не могут справиться с вирусом.
— Да.
— И он возмечтал высадиться на Луне, но пришел маленький вирус, человечество закрылось по домам и не может его победить. Значит, те большие надежды не оправдались?
— Но такая маленькая штуковина сродни прилету большого астероида!
— Вы говорите, тут у вас за этим стеклом собираются взрослые состоявшиеся люди, игравшие в юности в игры и строившие большие планы. Но кажется, что в своем развитии они куда-то не туда пошли, раз из этой точки не могут справиться с вирусом.
— Может быть. Но я думаю, что не совсем корректно так говорить. Сейчас по миру не одна лаборатория работает и достигает результатов в борьбе с вирусом. Я не соглашусь с вашим тезисом, что войну коронавирусу мы проигрываем.
— Вы играли в детстве?
— Да.
— Почему в космос не полетели?
— Ну я в принципе был туповатым ребенком и хотел стать шахтером.
— Ну я в принципе был туповатым ребенком и хотел стать шахтером.
— Почему же не стали?
— Видимо, шахты рядом не было. А потом, когда в школе учился, хотел стать экономистом-маркетологом — правда, не очень понимал, что это значит.
— Значит, никогда не жалели, что не стали шахтером?
— Нет. Если бы стал, вряд ли бы вы пришли ко мне и все эти вопросы задавали. Вы про мейкеров-то собираетесь спрашивать?
— А вы-то мне так и не ответили: какими были бы современные люди, если бы у них не было компьютерных игр.
— Менее гибкими! Игры позволяют решать нетривиальные задачи. В играх ты получаешь задания, и их надо решить с помощью игры. Это развивает мозг, учит находить решения.
— Какая ваша любимая игра?
— StarCraft. Там зерги, протоссы и люди воюют друг с другом. Зерги — это такая инопланетная раса, которая управляется великим мозгом. А протоссы — более духовная раса.
— Зачем же люди с этими протоссами сражаются, если они духовные, вместо того чтобы с ними договориться?
— А протоссам неинтересно договариваться с простыми существами.
— «Простые существа» — это люди?
— Да.
— Сейчас вы производите средства защиты, которые спасают врачей. Какими идеями вы живете в эти дни?
— Игрой.
— Правда?
— Нет. Я люблю делать хорошие дела. Это дело — хорошее.
Глава 3
в которой выясняется, что гораздо лучше много работать, чем иметь свободное время для страха, что маски для подводного плавания сейчас нужны медикам, и в которой впервые появляются загадочные котики
Пинигин уходит в столярную. Там посередине стоит большой стол, на нем бруски из дерева, отвертки, стружка. Рядом только что сколоченный стул, засыпанный опилками. Вокруг шкафчики с досками и инструментами. На стеклянной двери, ведущий обратно в коридор, пальцем по пыли нарисованы три сердечка, а под ними надпись: «Неидеально».
— Убрано неидеально, — говорит Пинигин. — Это я написал — теперь жду, когда надпись исчезнет. Здесь вчера пилили, и я даже знаю, кто, и знаю, кто не убрал. Раньше здесь делали мебель и разные штуковины из дерева. Например, вы хотите стол или необычную кровать. Можно прийти сюда и работать с нашими инструментами за небольшие деньги. Необязательно держать гараж в Москве… Алло, — отвечает он на звонок, вынимая телефон из штанов. — О-о-о! Да-да-да! Ага! Здрасти-здрасти. Нет, давайте сейчас быстро поговорим. А где можно его забрать сегодня? А! Иде-а-льно! Иде-а-льно, — он так выделяет «а», что она становится выпуклой как шар, в котором как будто заключено все то, что делает мир Пинигина идеальным.
— Может, не стоит будить бедного Диму, раз он всю ночь работал?
— Вы так говорите — «бедный Дима»! Бедные люди — те, которые сейчас работы лишатся и не смогут долгое время пахать. Вот это будет гораздо хуже. Наши врачи нам сказали: «Жопа у нас полная». Корея опять закрылась. Женек! Ой, какой Женек… Димо-о-он! Димо-он!
Дима не появляется, и Пинигин заходит в большую комнату, где за компьютерами работают волонтеры. В углу ярким красным пятном сидит кресло-мешок, которое своим насупленным видом как будто говорит: «Ну и долго все это будет продолжаться?» Рядом с ним стучат, трещат, жужжат несколько 3D-принтеров, во внутренностях которых горит неестественный синий.
— Смотрите, какая роскошь, сколько людей, которых вы сможете мучить, — Пинигин обводит рукой волонтеров.
За одним столом сидит по моде небрежно одетая смущенная Полина. На экране ее ноутбука открыт чат с мейкером, работающим из дома. На ее столе — органические хлебцы, два телефона, стакан с карандашами, баночка драже, пачка сигарет и пластиковые котики. Напротив Полины румяный студент Александр. Он только что вынул деталь из принтера — рамку для щитка и обтачивает его концы ножом. За столом посередине комнаты — координатор по московскому региону Сергей. Он смотрит в карту, открытую на экране ноутбука. На ней желтые точки, обозначающие мейкеров, которые хотя бы раз участвовали в общем движении против COVID-19 и печатали защиту для медиков.
— Убрано неидеально, — говорит Пинигин. — Это я написал — теперь жду, когда надпись исчезнет. Здесь вчера пилили, и я даже знаю, кто, и знаю, кто не убрал. Раньше здесь делали мебель и разные штуковины из дерева. Например, вы хотите стол или необычную кровать. Можно прийти сюда и работать с нашими инструментами за небольшие деньги. Необязательно держать гараж в Москве… Алло, — отвечает он на звонок, вынимая телефон из штанов. — О-о-о! Да-да-да! Ага! Здрасти-здрасти. Нет, давайте сейчас быстро поговорим. А где можно его забрать сегодня? А! Иде-а-льно! Иде-а-льно, — он так выделяет «а», что она становится выпуклой как шар, в котором как будто заключено все то, что делает мир Пинигина идеальным.
— Это у меня товарищ заболел коронавирусом, — он возвращает телефон в карман. — Трудно сказать, как он. Температура была тридцать девять. Я нашел для него пульсоксиметр. Сегодня заберу. А для вас мы сейчас разбудим Диму! Он всю ночь работал — резал, резал, резал щитки. Сейчас спит. Проснется и снова будет резать, резать, резать.
— Может, не стоит будить бедного Диму, раз он всю ночь работал?
— Вы так говорите — «бедный Дима»! Бедные люди — те, которые сейчас работы лишатся и не смогут долгое время пахать. Вот это будет гораздо хуже. Наши врачи нам сказали: «Жопа у нас полная». Корея опять закрылась. Женек! Ой, какой Женек… Димо-о-он! Димо-он!
Дима не появляется, и Пинигин заходит в большую комнату, где за компьютерами работают волонтеры. В углу ярким красным пятном сидит кресло-мешок, которое своим насупленным видом как будто говорит: «Ну и долго все это будет продолжаться?» Рядом с ним стучат, трещат, жужжат несколько 3D-принтеров, во внутренностях которых горит неестественный синий.
— Смотрите, какая роскошь, сколько людей, которых вы сможете мучить, — Пинигин обводит рукой волонтеров.
За одним столом сидит по моде небрежно одетая смущенная Полина. На экране ее ноутбука открыт чат с мейкером, работающим из дома. На ее столе — органические хлебцы, два телефона, стакан с карандашами, баночка драже, пачка сигарет и пластиковые котики. Напротив Полины румяный студент Александр. Он только что вынул деталь из принтера — рамку для щитка и обтачивает его концы ножом. За столом посередине комнаты — координатор по московскому региону Сергей. Он смотрит в карту, открытую на экране ноутбука. На ней желтые точки, обозначающие мейкеров, которые хотя бы раз участвовали в общем движении против COVID-19 и печатали защиту для медиков.
— К нам пришли, — объявляет Пинигин, — я даже не знаю, как этих людей назвать… Очень любознательные журналисты! Я оставлю их тут вас мучить.
— Мучайте, — с готовностью вскакивает из-за стола Сергей.
— Может быть больно, — предупреждает Пинигин и убегает.
— Мучайте, — с готовностью вскакивает из-за стола Сергей.
— Может быть больно, — предупреждает Пинигин и убегает.
Сергей рассказывает о карте. Рассказывает о сайте проекта, на котором есть кнопка — «Получить помощь». Медикам нужно на нее нажать, откроется google-форма, нужно заполнить ее, отвечая на вопросы — о медицинской организации, в которой работает медик, о количестве необходимых щитков, заколок для масок, держателей шлангов, указать свои фамилию, имя и отчество, а также номер телефона. Коммерческим организациям мейкеры не помогают. Заявка — после нажатия кнопки «Отправить» —попадет в федеральную базу, мейкеры начинут работать ночами напролет, как Димон, и заказ может поступить в больницу уже на следующий день. Отвезет его автоволонтер, который будет следовать строгим инструкциям: не выходить из машины, не здороваться за руку, не обниматься, не общаться. Врач сам заберет защиту из багажника.
На глаза Полины наплывают слезы.
— Часто врачи не верят, что такое действительно возможно, — говорит она, — и оставляют заявку — пять щитков. Я им перезваниваю и спрашиваю: «Может, вам больше надо?» Они говорят: «Вообще да. Но мы просто не верили, что такое может быть». «А вы скажите, сколько надо, — говорю я. — Мы сделаем». Они говорят: «Спасибо вам, что вы нам помогаете», — Полина смущенно отводит глаза.
Студент Александр поднимает на Полину внимательные глаза. Принтер издает неприятный звук, студент вскакивает и вынимает из него новый обруч. Принтер не перестает трещать и стрекотать, и кажется, что он — волшебная коробка, и глазам видна лишь ее часть, освещенная синим светом, а вся реальная работа по выковке и лепке предметов производится где-то в невидимой части и там над деталями без устали трудятся железные насекомые — кузнецы. Один из принтеров принадлежит Александру. Он принес его из дома.
— Александр, а вы ведь могли бы продавать эту защиту, — говорю я студенту.
— Мог бы, — отзывается он, и румянец на его щеках становится ярче. — Я бы мог все это продавать медикам и зарабатывать на этом, но воспитание не позволяет.
— А что конкретно в вашем воспитании не позволяет вам продавать?
— Честно? Не знаю… Ну, я не могу спекулировать на болезни.
— А что вы чувствуете, когда я говорю: «Продавайте медикам защиту, Александр!»?
— Честно? Прям отвращение. Мне многие так говорят и говорили. Если бы я сейчас продавал, я бы за это время мог бы купить себе пять новых принтеров. У меня своя студия, и у нее большой минус. И не секрет, что многие студии сейчас занимаются именно продажей защиты. Зарабатывают деньги на людях, которым реально нужна помощь. Сначала, когда мне предлагали продавать, во мне поднималось отвращение, — спокойно говорит он, — и это чувство еще надолго оставалось во мне. А сейчас я к этим предложениям уже привык, отвращение возникает и быстро проходит. У меня сестра в больнице работает, прямо в ковидном отделении. Я позвонил ей и сказал: «А тебе не нужны такие штуки?». Она сказала: «Блин, было бы прикольно». Ну я и начал делать.
— А какие заказы вы делали до того?
— Последнее, что мы печатали, — памятник партизанам, который, если все пойдет хорошо, в будущем появится в Москве. По сути, можно напечатать абсолютно все. У меня дома коробочка под чай — напечатанная, мыльница — напечатанная.
— Вы давно звонили сестре?
— Мы с ней общались, у нее все хорошо, только двенадцатичасовой рабочий день — это тяжело.
— Какими чувствами вы могли бы описать свое отношение к сестре?
— Гордость, — он поднимает от рамки взгляд. — И любовь. И страх… — Он молчит. — А я лучше буду делать, что могу, и о своем страхе не думать.
— А если бы ваша сестра не работала врачом, вы бы стали сейчас целыми днями печатать защиту?
— Да. Потому что у меня есть 3D-принтер. Когда возможность есть, правильно — помогать. Европа мейкеров на государственном уровне поддерживает. А мы сами находили их модели в открытом доступе, снимали размеры, подгоняли, оптимизировали. Через кучу попыток наконец сделали.
Сергей берет со стола объемную пластиковую маску, цветной переходник, похожий на якорь, и две круглые пластиковые детали. С важным видом он рассказывает о том, что эти маски — для подводного плавания. Но когда началась эпидемия, они исчезли изо всех спортивных магазинов. До людей дошло: если умудриться сделать так, чтобы эти маски пропускали фильтрованный воздух, то они будут работать лучше, чем обычные респираторы. К ним изготовили переходники, на которые посадили фильтры. Магазин спортивных товаров «Декатлон» изъял все эти маски из продажи и бесплатно раздал медикам.
— А нам их подогнали, — заканчивает Сергей, — чтобы на них проверять качество напечатанных переходников.
Приходит коробка от мейкеров. Сергей разбирает ее и находит сверху записку: «Заколки. Переходники. Держатели. Коты — три штуки».
— Какая милота, — говорит он. — Котики — для Полины, ее все мейкеры любят.
Глава 4
в которой выясняется, что личные деньги на хорошее дело имеют свойство кончаться, что бизнесы и организации должны открыться в любом случае и что котиков делают для Полины
Пинигин стоит возле лазерного раскройщика, своей массивной крышкой напоминающего саркофаг, и держит в руках прозрачный лист ПЭТа (полиэтилентерефталат, термопластик).
— Мы покупаем его в магазине, — говорит Пинигин о пластике, — вот где мы его берем.
— На чьи деньги покупаете?
— На свои. Кстати, сейчас мы даже собираем деньги на покупку пластика, и нам перечисляют немного.
— А свои деньги вы где берете?
— С карточки.
— Вы получили их за работу в музее?
— Да, — Пинингин с тихим стоном закатывает глаза. — И еще я вам говорил о компании «Силуэт».
— То есть вы работали и там, и там. У вас скопилось немного денег, и вы…
— Да! — перебивает он. — И я решил, что в кризис самое оно — потратить свои деньги на хорошее дело!
— А зачем тратить свои деньги на хорошие дела?
— Но дело-то — хорошее! Как же я, не купив ПЭТ, буду резать маски? Без ПЭТа я бы не резал. А вы зачем спрашиваете? Вам я своих денег не дам. Я свои деньги потрачу на хорошее дело.
— Но тут ведь вот как может быть: ваш музей автоматов еще неизвестно когда откроется. Вы сейчас потратите со своих карт все свои деньги на ПЭТ и останетесь без средств к существованию.
— А?! — Пинигин хватается за седеющие кудри. — Что вы такое несете вообще? Это звучит как проклятие! Как это — музеи не откроются?! Это — проклятие!
— Ну да, вот так и не откроются. Мы же не знаем, когда закончится карантин…
— Да! Скоро мои деньги закончатся. У нас нет меценатов! У нас очень тяжелая ситуация! Но деньги на пропитание я себе всегда найду, потому что есть люди толковые и бестолковые. Бестолковые не могут найти денег на пропитание, а я надеюсь, что найду. Мне для существования немного надо… Дим-он! Ты проснулся или нет?
— Мы покупаем его в магазине, — говорит Пинигин о пластике, — вот где мы его берем.
— На чьи деньги покупаете?
— На свои. Кстати, сейчас мы даже собираем деньги на покупку пластика, и нам перечисляют немного.
— А свои деньги вы где берете?
— С карточки.
— Вы получили их за работу в музее?
— Да, — Пинингин с тихим стоном закатывает глаза. — И еще я вам говорил о компании «Силуэт».
— То есть вы работали и там, и там. У вас скопилось немного денег, и вы…
— Да! — перебивает он. — И я решил, что в кризис самое оно — потратить свои деньги на хорошее дело!
— А зачем тратить свои деньги на хорошие дела?
— Но дело-то — хорошее! Как же я, не купив ПЭТ, буду резать маски? Без ПЭТа я бы не резал. А вы зачем спрашиваете? Вам я своих денег не дам. Я свои деньги потрачу на хорошее дело.
— Но тут ведь вот как может быть: ваш музей автоматов еще неизвестно когда откроется. Вы сейчас потратите со своих карт все свои деньги на ПЭТ и останетесь без средств к существованию.
— А?! — Пинигин хватается за седеющие кудри. — Что вы такое несете вообще? Это звучит как проклятие! Как это — музеи не откроются?! Это — проклятие!
— Ну да, вот так и не откроются. Мы же не знаем, когда закончится карантин…
— Да! Скоро мои деньги закончатся. У нас нет меценатов! У нас очень тяжелая ситуация! Но деньги на пропитание я себе всегда найду, потому что есть люди толковые и бестолковые. Бестолковые не могут найти денег на пропитание, а я надеюсь, что найду. Мне для существования немного надо… Дим-он! Ты проснулся или нет?
Глава 5
в которой выясняется, что помогать из эгоистических соображений — это нормально и что каждый рубль в хорошее дело приближает открытие баров
— Я долго думала, почему я сейчас здесь, — говорит Полина. — Я была фотографом. И параллельно работала в Музее игровых автоматов с Максимом Владимировичем. Когда начался карантин, я очень заскучала и поняла, что это невозможно, это ужасно — сидеть дома. Я увидела пост о том, что начали делать в «Лабе», и сказала: «Если нужна помощь, я готова помогать. Иначе я сойду с ума». И Максим Владимирович пригласил меня сюда.
— То есть вы начали помогать мейкерам не потому, что хотели врачам помочь, а потому, что вам было скучно сидеть дома?
— Наверное, я хотела и того и другого. Но больше всего — не сходить с ума дома. Мне нравится, когда движуха. Если говорить в целом, то многие люди в России не верят в коронавирус. Например, моя мама. Но если ты действительно понимаешь, что это проблема всего мира и мир нужно как-то спасать, то ты помогаешь потому, что хочешь, чтобы это все поскорее закончилось. И уже из этой причины вытекает желание, чтобы не болели врачи. Будут болеть врачи — меньше пациентов получит помощь.
— Наверное, я хотела и того и другого. Но больше всего — не сходить с ума дома. Мне нравится, когда движуха. Если говорить в целом, то многие люди в России не верят в коронавирус. Например, моя мама. Но если ты действительно понимаешь, что это проблема всего мира и мир нужно как-то спасать, то ты помогаешь потому, что хочешь, чтобы это все поскорее закончилось. И уже из этой причины вытекает желание, чтобы не болели врачи. Будут болеть врачи — меньше пациентов получит помощь.
— То есть вы помогаете с выгодой для себя?
— А с любой помощью так. Любая помощь — это эгоизм.
— А вы, Александр, — обращаюсь я к входящему в комнату студенту, — тоже думаете, что хорошие дела совершаются из эгоистических побуждений?
— М-м-м, — издает застигнутый на пороге Александр. — В целом да.
— Но вы же только что говорили о своем благородстве, о том, какое отвращение у вас вызывают предложения продавать! Вы про сестру свою говорили!
— Но вы же не знаете всех моих внутренних мотивов… — скромно говорит Александр.
— И каковы же они?
— О-о-о, — он бежит к своему месту, садится и закрывает лицо руками.
— Я правда много думала об этом! — торопится Полина. — Самый тупой и банальный пример: я иду по улице и вижу котенка, который лежит умирает, и ему явно нужна помощь. Почему я его подберу? Потому что если я этого не сделаю, то мне будет очень плохо. А я хочу погасить это чувство в себе. Поэтому я ему помогаю из эгоистических побуждений.
— Вы боитесь, что станете хуже, если пройдете мимо?
— Может быть. Но если я пройду мимо, мне будет плохо и морально, и физически. И это изначально про себя — тебе будет некомфортно. Поэтому ты и ему помощь оказываешь, и вроде как себе.
— Может быть. Но если я пройду мимо, мне будет плохо и морально, и физически. И это изначально про себя — тебе будет некомфортно. Поэтому ты и ему помощь оказываешь, и вроде как себе.
— А если вы идете мимо, видите умирающего котенка и его вид вас совершенно не трогает?
— Такого у меня никогда не бывает, — в глазах Полины появляется испуг. — Когда у котенка болит, у меня тоже болит.
— Да, я тоже хочу быстрее вернуться к нормальной жизни, — Александр выхватывает из принтера горячую рамку.
— Мы в качестве шутки, — вставляет внимательно слушавший разговор Сергей, — даже предлагали такой лозунг для сбора денег: «Каждый вложенный рубль на секунду приблизит вас к походу в бар!».
— Это мое единственное эгоистичное устремление, — говорит Александр, — я думаю, каждый хочет вернуться к нормальной жизни. Помогать нам или не помогать — дело ваше. Но дело в том, что каждый должен думать головой. И головой надо понимать, что если есть дело, которое ускорит возвращение к нормальной жизни, надо ему помочь. И я считаю, что мы свой вклад в это вносим.
— Да, я тоже хочу быстрее вернуться к нормальной жизни, — Александр выхватывает из принтера горячую рамку.
— Мы в качестве шутки, — вставляет внимательно слушавший разговор Сергей, — даже предлагали такой лозунг для сбора денег: «Каждый вложенный рубль на секунду приблизит вас к походу в бар!».
— Это мое единственное эгоистичное устремление, — говорит Александр, — я думаю, каждый хочет вернуться к нормальной жизни. Помогать нам или не помогать — дело ваше. Но дело в том, что каждый должен думать головой. И головой надо понимать, что если есть дело, которое ускорит возвращение к нормальной жизни, надо ему помочь. И я считаю, что мы свой вклад в это вносим.
— Вы изменились за время эпидемии?
— Нет. И не думаю, что кто-то из нас изменился, — отвечает студент. — Просто каждый понял, что он ценит больше, а что меньше. Тот же балкон. Раньше мне было все равно, есть у меня балкон или нет. А сейчас постоять на нем, на улицу посмотреть — уже спасает. Но люди, гуляющие на улице, вызывают у меня недоумение. Я учусь в Бауманке и вижу, что некоторые студенты из общежития игнорируют правила изоляции и ходят гулять в парк. Тут сложно нормально реагировать.
— Ой, это так мило, — говорит Полина, увидев напечатанных котиков. — Кто-то печатает защиту и думает обо мне.
В коридоре возле барной стойки стоит Пинигин, сложив руки на груди.
— Видите, — говорит он, — я вам правду сказал. Хорошими делами занимаются не от побуждений. Их делают бездумно.
— А плохими делами бездумно вам не приходилось заниматься?
— Да нет. Не знаю. Сложно дать оценку. Я стараюсь не оценивать. Вы все это напишете?.. Димон!
Глава 6
в которой просыпается герой ночного труда Димон, а читатель узнает о важности сессии и оборотных средств, сколько можно продержаться на героизме и что делать дальше
Просыпается студент Дима. Щурясь как после долгого пребывания в темноте, он в мятой рубашке подходит к лазерному раскройщику и обводит всю компанию сонными глазами.
— Вы, наверное, не спали всю ночь?
— Не спал, — очумело соглашается Дима. — Резал всю ночь. Как почему? Заказ был. Да, бесплатно. Да, спать хотел сильно. Сильнее всего? В шесть утра хотел. А лег? Лег в двенадцать.
Он открывает крышку раскройщика и сует туда ПЭТ. Кажется, он продолжает видеть долгие сны.
— И какими словами вы себя бодрили, чтобы не заснуть? — спрашиваю я.
— Я? — беззащитно отзывается Дима. — Кофе выпил.
— То есть вы, когда хотели спать, не говорили себе, что в больницах врачи спасают людей?
— Нет. Это пафосно как-то звучит. Просто у меня сессия через месяц, а я к ней не готов.
— Зачем же вы режете ночами щитки вместо того, чтобы готовиться к сессии?
— А я готовился. Немножко. Я сегодня был на паре. В десять утра я еще не спал. Была лекция Ольги Николаевны.
— И о чем она говорила?
— Об оборотных средствах. Без посещений дистанционных занятий на сессию нельзя. Я учусь в МГТУ. Я включил лекцию на компьютере, надел наушники и резал эти штуки.
— Вам пригодятся эти знания об оборотных средствах?
— Все думают, что да, — он закрывает крышку нарезчика, тот начинает гудеть и вонять паленым. — Отношение к труду, знаете, такое, — он поворачивает на меня свои окончательно проснувшиеся глаза. — Работа должна быть сделана. Поэтому, если вы хотите спросить, почему я не спал, то в первую очередь из-за отношения к труду. Я сказал, что утром заказ уйдет, — значит, он должен уйти. Люди будут ждать. А иначе некрасиво получится. Я сейчас нарежу, потом снова пойду спать. Я здесь, чтобы не сидеть дома.
— А я думала, чтобы помочь врачам…
— Из желания помочь врачам родилось все это движение мейкеров. Это главная причина. Но она настолько рутинная… По сути, это огромная задача, которую приходится, грубо говоря, делить на этапы — надо пойти нарезать маски, надо работать восемь часов, надо сделать перерыв, надо поспать.
— А Ольга Николаевна гордилась бы вами, если бы знала, что вы слушали лекцию и делали защиту для врачей.
— Это вряд ли. Я не самый ответственный студент. Это я вам говорю из опыта общения с ней, — он открывает нарезчик, вынимает лазерные обрезки и восемь щитков.
— Сколько вы продержитесь? — спрашиваю у Максима Пинигина.
— Думаю, что в ближайшее время пальму первенства перехватят большие производства, которые будут делать защиту в больших объемах и дешевле. Сейчас им надо раскачаться, понять, что делать и куда поставлять, на каких условиях. Но когда пойдут закупки, большие предприятия займут нашу нишу.
— А вы? Что будете делать тогда вы?
— Пока есть необходимость, мы будем помогать. А потом чем-нибудь другим займемся. Без дела сидеть не будем.
— Вам это все не напоминает игру?
— Я, по крайней мере, в такую не играл… Хотя, знаете, приврал! Есть такая игра. Ее, по-моему, запретили. Там как раз все эти события проигрываются. Задача игры — сделать так, чтобы все человечество погибло. Если хотя бы кто-то выжил, ты проиграл. Ты играешь за вирус. Вирус убивает.
— Вы играли за вирус?
— Да, играл. И если я кого-то не мог добить, то проигрывал. Например, какая-нибудь Исландия объявляла изоляцию, перекрывала аэропорт, порты, и все — люди там выживали. А ты не можешь какой-то островочек, который самоизолировался, заразить. И все, чувствуешь себя проигравшим. Даже когда выживает всего пятьдесят тысяч человек. А сейчас, когда ты сам находишься в ситуации, в которой против тебя играет вирус, все чувствуется по-другому.
— Неужели можно настолько забыться, чтобы начать уничтожать человечество, представителем которого являешься?
— Ты же в игре. В игре другие нормы. И человечество там ненастоящее. И вирус ненастоящий. Это игра, и ты принимаешь правила игры… Блин, она же все это напишет!
— Вы, наверное, не спали всю ночь?
— Не спал, — очумело соглашается Дима. — Резал всю ночь. Как почему? Заказ был. Да, бесплатно. Да, спать хотел сильно. Сильнее всего? В шесть утра хотел. А лег? Лег в двенадцать.
Он открывает крышку раскройщика и сует туда ПЭТ. Кажется, он продолжает видеть долгие сны.
— И какими словами вы себя бодрили, чтобы не заснуть? — спрашиваю я.
— Я? — беззащитно отзывается Дима. — Кофе выпил.
— То есть вы, когда хотели спать, не говорили себе, что в больницах врачи спасают людей?
— Нет. Это пафосно как-то звучит. Просто у меня сессия через месяц, а я к ней не готов.
— Зачем же вы режете ночами щитки вместо того, чтобы готовиться к сессии?
— А я готовился. Немножко. Я сегодня был на паре. В десять утра я еще не спал. Была лекция Ольги Николаевны.
— И о чем она говорила?
— Об оборотных средствах. Без посещений дистанционных занятий на сессию нельзя. Я учусь в МГТУ. Я включил лекцию на компьютере, надел наушники и резал эти штуки.
— Вам пригодятся эти знания об оборотных средствах?
— Все думают, что да, — он закрывает крышку нарезчика, тот начинает гудеть и вонять паленым. — Отношение к труду, знаете, такое, — он поворачивает на меня свои окончательно проснувшиеся глаза. — Работа должна быть сделана. Поэтому, если вы хотите спросить, почему я не спал, то в первую очередь из-за отношения к труду. Я сказал, что утром заказ уйдет, — значит, он должен уйти. Люди будут ждать. А иначе некрасиво получится. Я сейчас нарежу, потом снова пойду спать. Я здесь, чтобы не сидеть дома.
— А я думала, чтобы помочь врачам…
— Из желания помочь врачам родилось все это движение мейкеров. Это главная причина. Но она настолько рутинная… По сути, это огромная задача, которую приходится, грубо говоря, делить на этапы — надо пойти нарезать маски, надо работать восемь часов, надо сделать перерыв, надо поспать.
— А Ольга Николаевна гордилась бы вами, если бы знала, что вы слушали лекцию и делали защиту для врачей.
— Это вряд ли. Я не самый ответственный студент. Это я вам говорю из опыта общения с ней, — он открывает нарезчик, вынимает лазерные обрезки и восемь щитков.
— Сколько вы продержитесь? — спрашиваю у Максима Пинигина.
— Думаю, что в ближайшее время пальму первенства перехватят большие производства, которые будут делать защиту в больших объемах и дешевле. Сейчас им надо раскачаться, понять, что делать и куда поставлять, на каких условиях. Но когда пойдут закупки, большие предприятия займут нашу нишу.
— А вы? Что будете делать тогда вы?
— Пока есть необходимость, мы будем помогать. А потом чем-нибудь другим займемся. Без дела сидеть не будем.
— Вам это все не напоминает игру?
— Я, по крайней мере, в такую не играл… Хотя, знаете, приврал! Есть такая игра. Ее, по-моему, запретили. Там как раз все эти события проигрываются. Задача игры — сделать так, чтобы все человечество погибло. Если хотя бы кто-то выжил, ты проиграл. Ты играешь за вирус. Вирус убивает.
— Вы играли за вирус?
— Да, играл. И если я кого-то не мог добить, то проигрывал. Например, какая-нибудь Исландия объявляла изоляцию, перекрывала аэропорт, порты, и все — люди там выживали. А ты не можешь какой-то островочек, который самоизолировался, заразить. И все, чувствуешь себя проигравшим. Даже когда выживает всего пятьдесят тысяч человек. А сейчас, когда ты сам находишься в ситуации, в которой против тебя играет вирус, все чувствуется по-другому.
— Неужели можно настолько забыться, чтобы начать уничтожать человечество, представителем которого являешься?
— Ты же в игре. В игре другие нормы. И человечество там ненастоящее. И вирус ненастоящий. Это игра, и ты принимаешь правила игры… Блин, она же все это напишет!
Комментарии:
Вы должны Войти или Зарегистрироваться чтобы оставлять комментарии...