Мигрант "честных правил"

Тихая пастораль подмосковного дачного поселка «Росинка» погружается в прохладные сумерки. Ветки клонятся под тяжестью спелой черноплодки, пахнет костром, вдалеке лают собаки. Мы с Ермахмадом неспешно идем по линиям между аккуратными заборами, отделяющими очередные шесть соток.
Вообще-то владельцы всех 150 участков знают его под именем Юрик. Ермахмад – слишком сложно запомнить.
Многие из этих участков проросли в Юрино сердце корнями деревьев, окопались и укрепились там фундаментами, проложили дорожки и теперь неразрывно связаны с его судьбой. Юра живет и работает в «Росинке» уже больше 15 лет, то есть почти половину жизни – ему 34. Он – тот, кого официальным языком называют трудовой мигрант. Если нужно что-то построить, выкопать, сварить или постричь – зовут Юрика с братом.
Главной ценностью и богатством, нажитым за эти годы, он считает свою репутацию и доверие местных жителей.

Юра родился в городе Нурек в шестидесяти километрах от Душанбе. Когда в Таджикистане началась гражданская война, ему было 6 лет. Он помнит, как рядом со школой ходили вооруженные люди в камуфляже. Как все меньше жителей оставалось в городе, который по очереди захватывали то оппозиционные, то правительственные войска. Все бежали, увозили детей. К концу 1992 года в третьем классе начальной школы осталось два ребенка – Юра и его товарищ.

Через год семья переехала к родственникам в более надежный панельный дом.
Несмотря на сложную ситуацию в стране и постоянную смену учителей он хорошо учился, отлично выучил русский:
– Я вырос с русскими, у нас в Нуреке были русские учителя, няни. Помню, что на стенах класса висели портреты русских поэтов. Я любил литературу, и сейчас могу узнать любого из авторов по изображению.

Нурек – небольшой город, возникший на месте кишлака. Своим существованием он обязан Нурекской ГЭС, построенной Советским Союзом в 60-е годы прошлого века. Трехсотметровая плотина на реке Вахш до 2013 года считалась высочайшей в мире. Три четверти всей выработки электроэнергии в Таджикистане обеспечивается этим гигантским сооружением. В гражданскую войну была разрушена большая часть инфраструктуры республики, а Нурекская ГЭС уцелела, во многом благодаря охранявшим ее войскам СНГ.
Юра рассказывает, что в их доме все соседи были русскими и прятали таджиков при постоянных проверках документов. Во время войны арестовать могли только за то, что местом рождения по паспорту был оппозиционный город. Но если дверь квартиры открывали русские, то военные извинялись и уходили.

Война закончилась в 1997. Тогда же Юрин отец, бригадир строительной бригады, впервые поехал на заработки в Россию – прокормить растущую семью (у них родилась девочка), оставаясь на родине, не получалось.
Юра тем временем окончил школу и поступил в институт на специальность «инженер электроснабжения», а после первого курса перевелся на заочное отделение и стал уезжать на работу вместе с отцом.

Юра хорошо помнит первый год в России. Ему было 19 лет. Тогда они работали бригадой из девяти человек в районе Дмитровского шоссе: копали траншею, строили котельную, подводили воду.
Под Новый год им выплатили зарплату. Начальник сказал, что уедет на два выходных дня, а потом вернется и перевезет их на новый объект. Все деньги ребята отправили родным, отложив себе по тысяче рублей. Начальник уехал, оставив их отмечать праздник в строительных вагончиках. Но вернулся не через два дня и не через неделю, а только в апреле.
– Первый месяц, – говорит Юра, – жили нормально, проедали отложенные деньги, ели раз в двое суток. Потом деньги закончились совсем. От голодной смерти их спасли сотрудницы местного дома отдыха. Женщины узнали, что ребят бросили, и стали их подкармливать – отдавали то, что не съедали постояльцы. А они в благодарность чистили дорожки от снега и помогали по хозяйству.
В апреле вернулся начальник и спросил: "Ну как вы тут?".

Как-то раз бригаду отправили бесплатно расчищать мусор, скопившийся после зимы в соседнем микрорайоне. Жители дома, около которого шла уборка, стали грубо их прогонять. Кричали, матерились. Попытки объяснить, что они работают, чтобы жильцам лучше жилось, не помогали. Вызвали милицию. После проверки документов и разговора с начальством милиционер извинился и всех отпустил.
Иногда руганью дело не заканчивалось – так Юриного дядю избили скинхеды. Еще был случай, когда к ним подошел маленький ребенок и ударил одного из рабочих ногой. Юра начал объяснять, что так нельзя, ведь ему больно.

"После первого года работы, я думал, вся Россия такая", – сокрушается Юра, – "Я стал опасаться людей. Не понимал, почему они так себя ведут. Спрашивал своего прораба, за что же тогда умер мой дед в Великую Отечественную."
При рассказе о подобных вещах выражение лица его едва заметно меняется, голос чуть дрожит. Видно, что обиды еще не совсем затянулись.

Спустя три года Юрин отец переехал в другой район Подмосковья, познакомился с семьей, только что достроившей дом. Им разрешили жить в бане бесплатно за мелкие работы по участку.
"Отец у меня, хоть без высшего образования, но очень воспитанный. Его сразу все любят" – с гордостью рассказывает Юра.
Так они оказались в «Росинке». И с тех пор, за редким исключением практически не было ситуаций, когда он чувствовал бы несправедливое отношение к себе:
– Конечно, полиции лучше не попадаться. Даже если документы в порядке, они все равно просто так не отпустят. Но, живя здесь, я почувствовал, будто это моя родина. Мне тут хорошо. Я почти свой.
Потом он показывает мне раскрытую ладонь:
– Видишь, все пальцы разные. И люди также. Я это знал всегда. Только сначала было сложно в это поверить. Но, как ты себя проявишь, так с тобой и будут обращаться. Меня, брата, отца здесь все знают, нам доверяют, помогают если нужно.

Мы поворачиваем на следующую улицу. Когда смотришь на аккуратные клумбы с цветами, на пушистые золотые шары, на лениво переходящего дорожку кота, жизнь представляется спокойной и размеренной. Кажется, вот она – тихая гавань.
– Сколько у тебя братьев, – спрашиваю.
– Было четыре брата и сестра.
– Почему было?
– Видишь вон тот дом?
В 2009 году они заливали под него фундамент. Юра с отцом мешали бетонный раствор, а его девятнадцатилетний брат носил ведра с водой из скважины. Вдруг Юра услышал истошный крик – брат звал папу. Они увидели, что тот держит в руках электрический провод от насоса и весь трясется. Юра был ближе, подскочил, выхватил злосчастный провод. А брат сел на корточки, закрыл лицо руками и умер.
С того года отец в Россию ездить перестал.

Вызвали скорую, отвезли его в больницу. Врач сказал, что раньше, чем через 21 день выходить нельзя, иначе будут последствия. Юра пролежал ровно 21 день, оставив в больнице свой двухмесячный заработок.
Чтобы получить около сорока тысяч в месяц, работать приходится каждый день, выходных нет. В 8 часов утра начинается рабочий день, заканчивается иногда около 23. Многие соотечественники с соседних строек их не понимают. Вы, говорят, себя угробите.
Но Юра отправляет деньги жене с тремя детьми и престарелым родителям. По-другому заработать не получается.
– Как ты питаешься? На еде приходится экономить? – спрашиваю я.
– Нет. Летом, конечно, мало едим. А зимой стараемся кушать хорошо, понимаем, что холодно и силы нужны.
В этом году Юра собирается вернуться на зиму в Таджикистан. Он очень хочет увидеть семью и подросших сыновей. Радость от скорой встречи с близкими омрачается только опасением, что весной его могут не пустить обратно в Россию:
– Такое часто бывает. На границе разворачивают, без объяснения причин и закрывают въезд на срок до 3х лет. У меня все документы в порядке, но это совсем не гарантия.

Мы идем по линиям между яблонями и черноплодкой. Уже совсем стемнело, собаки, кажется, улеглись спать. Рядом со мной идет Юрик. Он рассказывает мне удивительные вещи про свою жизнь – те, которые можно записать, и те, о которых он просит молчать.
Под одним из фонарей он внезапно наклоняется, поднимает дождевого червя и аккуратно кладет его в траву на обочине. Потом смущенно объясняет, будто извиняясь:
– Жалею их всегда.