«В НКО-секторе я нашла тех людей, с которыми мы одной группы крови, с которыми мне интересно что-то менять и развиваться», — Анна Скворцова, ЦРНО

Моя мама была русская, отец словак, они познакомились во время учебы в Москве, уехали в Чехословакию. Я там выросла и приехала поступать в Ленинградский госуниверситет на факультет журналистики. Там познакомилась с мужем, он на философском учился, и мы решили остаться здесь. 

Мне очень нравилось учиться, тогда были совершенно замечательные лекции, мы ходили еще и на филфак, и на философский факультет, было классно, я не жалею, что приехала сюда.

Я начала работать журналистом в 1983 году после окончания учебы в Братиславе в еженедельнике «Новое слово».

Когда мы окончили университет, у нас было два чемодана, в одном — мои вещи, в другом – дочкины. У нас с мужем дочка родилась, когда я была на четвертом курсе, а он учился в аспирантуре на философском. Нам дали комнату в Петергофе, где мы прожили два года, пока я не окончила университет. Причем я не брала академический отпуск и окончила с красным дипломом.

В начале 1990-х стали закрывать передачи типа «Взгляд», «Красный квадрат», «600 секунд» и другие, началась разруха и хаос. Я себе сказала, что надо учиться. Я не понимала, что происходит, и решила учиться. Также я разочаровалась в силе слова и поняла, что одних слов мало, нужны активные действия.

Я бы сказала, что пришла не в благотворительность, а в НКО-сектор. Вы, наверное, употребляете этот термин в широком смысле. Но когда я познакомилась в начале 1990-х с НКО, это была работа специалистов в разных направлениях социальной сферы. А благотворительность в основном была тогда гуманитарной помощью, очень важной, конечно же, – спасала от голода, болезней, социального исключения.

Я начала работать в социально-психологической службе одного из районов СПб социальным педагогом, даже несколько лет возглавляла Центр помощи семье. Пришла туда, окончив аспирантуру на факультете социологии. В академической среде мне было интересно учиться, но работать не собиралась там, не хватало драйва и сцепления с реальностью.

Я познакомилась с командой СПС, и мне понравилось то, что мы, с одной стороны, выстраивали систему демократических отношений в семье, школе, обществе, а с другой — учились новым практическим знаниям: консультированию, основам психологии и правозащиты, демократическим принципам в жизни и в работе. Но службу в конце 90-х закрыли, и я в то время уже начала сотрудничать с финскими НКО.

В 1999 году я начала создавать свою НКО — Информационно-аналитический центр НКО медико-социальной сферы. Он успешно проработал до 2012 года. Основная программа ИАЦ была «Сеть НКО Финляндии и России», по девяти направлениям работы – бездомность, защита детей и работа с семьями, пожилые, зависимости, помощь людям с диабетом, онкозаболеваниями и др.

Конечно. Масштаб был довольно большой: в этой сети было примерно 40 НКО с российской стороны и примерно столько же — с финской.

Я, например, очень горжусь, что благодаря этому сотрудничеству у «Ночлежки» появилась программа «Дом на полдороги». В начале 2000-х Максим Егоров, тогдашний директор «Ночлежки», поехал в финскую НКО, которая называлась «Дом на полдороги», и потом в Петербурге появилась эта программа.

Еще пример: наша Питерская ассоциация общественных объединений родителей детей-инвалидов (ГАООРДИ), которая сотрудничала и до сих пор еще сотрудничает с финской родительской ассоциацией — тоже родители детей-инвалидов. И у них был проект взаимодействия между ГАООРДИ, Институтом раннего вмешательства тоже питерским и роддомами Петербурга, в которых рождались тогда, ну и сейчас рождаются, дети с синдромом Дауна.

И тогда, вы знаете прекрасно, если рождался ребенок с нарушением развития, родителям советовали от него избавиться, сдать в детский дом. Это была, конечно, совершенно больная ситуация. И мы выстроили треугольник: когда родился ребенок с синдромом Дауна, приглашали сотрудника ГАООРДИ и специалиста Института раннего вмешательства: психолога, социального работника. Большинство таких детей рождалось неожиданно, родители были шокированы такой ситуацией, и им помогали преодолеть этот кризис, чтобы ребенок остался в семье.

Мы делали потом оценку, анализ, какая была эффективность этого проекта.

В 2008 году мне Роза Хацкелевич (первый исполнительный директор ЦРНО. – Прим. АСИ) предложила прийти исполнительным директором в ЦРНО, и я согласилась при условии, что найду себе замену в ИАЦ. А в 2009 году программа «Сеть НКО Финляндии и России» закрылась (хотя отношения между российскими и финскими НКО до сих пор продолжаются, мы про это даже издали книгу в 2018 году – типа 10 лет спустя). Я пришла в ЦРНО в 2009 году и 10 лет оставалась в этой должности, а в начале 2019 года стала директором по внешним связям и занимаюсь международным сотрудничеством.

Мы знаем, что ресурсные центры появились в первой половине 1990-х, когда в России бурно развивался третий сектор и благотворительность. Много было международных программ, зарубежные социальные и гражданские технологии привозили в Россию, адаптировали и развивали.

Довольно быстро были выделены такие направления, как программы обменов (студенты, преподаватели, сотрудники НКО и др.) и поддержка развития НКО. В это время принимались первые законы для НКО и благотворительной деятельности, а ресурсные центры учились сами и учили других делать раздаточные материалы, проводить тренинги и семинары, создавать НКО и ею управлять, разрабатывать проекты и искать для них средства, привлекать волонтеров и их сохранять.

Прошло 25-30 лет, а эти задачи – по-своему – до сих пор актуальны. Гражданское общество изменилось, помимо НКО есть большое количество инициативных групп, сообществ, пространств. Одним нужны ресурсные центры больше, другим меньше или даже вовсе не нужны.

Но пока сектор будет меняться, пока будут появляться новые игроки, новые темы и тренды, ресурсные центры будут их анализировать и рассказывать о них. Сегодня без ресурсных центров невозможно представить НКО-сектор, они оказали и будут оказывать большое влияние на его развитие в России. Но меняются форматы работы, появляются новые направления, специализация.

Самое главное, у нас есть команда, которая так много может и делает. Затем, что у нас есть холдинг – ЦРНО, фонд «Добрый город Петербург» и еще Фонд целевого капитала «Социальные инвестиции», а также наше социальное предприятие — коммерческий центр негосударственных организаций.

Я пришла в ЦРНО в 2009 году как первый внешний исполнительный директор. Команду собирали до меня, но с развитием различных программ она менялась и обновлялась. Что определяющее? Цели и задачи, которые ставим в работе. Под них набираются команды.

Опыт нового качества или уровня взаимодействия в команде – когда в ситуации огромной всеобщей неопределенности и новых рисков. С одной стороны, мы старались добиться реальной картины, что было нелегко, а с другой стороны — принимать взвешенные и оптимальные решения для всей команды. 

Хорошо сказали – «присвоения» статуса ИА. Как шутят некоторые, это своеобразный знак качества. Однажды к нам пришли два товарища и с порога заявили: «Вы в реестре иностранных агентов, значит, вы работаете хорошо. Мы хотим…»

С его начать? Начну с самого естественного.

Прежде всего, это неприятно и противно, потому что искажает суть того, что мы делаем. Ставит с ног на голову. Это тупиковая оптика, потому что она делит всех на своих и чужих, а это первый шаг к одобрению дискриминации, внутреннего с ней согласия. Нельзя к этому привыкать.

Нам, кто всегда работал и работает в рамках закона, было трудно понять, что это не правовое поле.

Трудно было лично для меня то, что я специализируюсь на международном сотрудничестве, и оно стало зоной высокого риска. А это совершенно неправильно, у гражданского общества нет границ. И мы развиваемся тогда, когда встречаемся, узнаем друг друга поближе, обмениваемся лучшими и худшими практиками.

К нам должны приезжать, чтобы знакомиться с реальной жизнью реальных людей, учиться у нас и делиться своим опытом. И мы должны ездить к другим, смотреть, как наши зарубежные коллеги решают аналогичные проблемы в другом контексте и в другой ситуации – законодательной, общественной.

Если посмотреть с точки зрения конкретного человека, его проблема везде одинакова – того, у кого нет крыши над головой, или у кого растет ребенок с нарушениями, или кто борется с тяжелой болезнью, и так далее.

Отличается система, в рамках которой человек получает или не получает помощь. Отличается подготовка специалиста.

Да. И я очень ценю, что мы продолжаем заниматься международным сотрудничеством, что у нас есть каждый год как минимум один-два проекта с коллегами из других стран.

Кто-то сказал, что мы получаем не то, что хотим, а то, что нам нужно. Так что с этой точки зрения, наверное, все, что делаю, это то, что мне нужно.

А не хватает воздуха, свободы, открытости. Прочитала в прошлом году в отчете CIVICUS, что только 4% людей в мире живут в условиях демократических или близких к ним. Так что еще много у нас работы.

Что это всегда что-то другое, чем казалось в начале. И остается тот, кто находит здесь что-то важное для себя, кто не просто приходит «помогать другим», а видит в этой сфере интересные задачи, для кого важно отстаивать демократические ценности, и кто умеет слушать и прислушиваться к другим.

И, конечно, кто никогда не хочет скучать, не боится внезапных вызовов и, несмотря на ненормированный рабочий день, не забывает о себе.

И не сдаваться, когда не получается.

Как некоммерческий концерн, очень разносторонний, с совершенно различными направлениями, форматами работы, даже командами. Объединенный миссией и ценностями, стилем работы, приверженностью демократическим принципам управления и имеющий честные и открытые коммуникации — внешние и внутренние.

Вы знаете, абсолютно. Сейчас я очень хорошо понимаю, что на самом деле просто искала свое в разных сферах. Дольше всего я работаю в НКО, это уже больше 20-ти лет. И мне кажется, что я искала не направление, а тех людей, с которыми мне интересно. И в НКО я себя чувствую как рыба в воде, мне действительно очень нравится среда, люди.

Естественно, осталась любовь к слову. У меня есть друзья в Словакии, с которыми мы учились на журфаке. Нас было четверо на курсе, и двое из них работают журналистами всю жизнь. Мы с ними общаемся. Как-то они пошутили: «Мы тебе завидуем: ты до сих пор пишешь с удовольствием. А вот когда работаешь профессиональным журналистом, это удовольствие пропадает».

А я вот люблю писать тексты. Иногда это какие-то посты на Facebook, иногда — что-то для себя в каких-то личных коммуникациях.

Любить свою работу, но не застревать на чем-то, не бояться уходить вовремя и меняться. Делиться с другими людьми тем, что трудно, и радоваться тому, что получается, не стараться быть таким оловянным солдатиком.

Важен тыл в семье и хорошие отношения с близкими. Друзья, с которыми ты такая же, как 20 лет назад, с которыми ты идешь по жизни и с которыми жизнь наполняется новыми смыслами. Чувство юмора. Увлечения – путешествия, фотография, кошки. Держать себя в хорошей физической форме, заботиться о своем здоровье, физическом и ментальном.

Вы знаете, соцсети — это само собой, но иногда это могут быть какие-то статьи или материалы. Например, недавно в журнале «Экология и право» вышла моя статья про цели устойчивого развития и российские НКО, тоже с удовольствием писала. В этом плане как раз онлайн, дистанционный формат работы хорош тем, что можно сосредоточиться.

Аналитика, да. Художественные – иногда. Бывают такие прозрения после отпуска, особенно когда я к себе в Братиславу езжу, потому что считаю, что у меня две родины: Россия и Словакия. И только после того, когда ты возвращаешься, пообщавшись с друзьями, с родными, какие-то такие поэтические вещи приходят на ум.

Но это очень личное и интимное, я это не выставляю никуда, просто меня это радует, как часть какой-то реальности прекрасной, и я благодарна, не знаю, откуда они появляются, как какой-то подарок судьбы.

Может быть…