Поколение 20х20

— В 2012 году все говорили о конце света, — рассказывает Мария Котлярова, event-директор из Владимира. — По новостям обсуждали эту тему, вышел фильм «2012». У меня две семьи: папина и мамина. У папы двое детей, а у мамы я одна. И самый страшный момент для меня — когда должен был падать метеорит (или что там?), а я не знала, кого выбрать, с кем остаться: с мамой или с папой.

— А какая разница, все же умрут?

— Ну, когда ты погибаешь, то хочешь находиться с кем-то близким. И понятно, что мама не согласится в этот момент быть вместе с папиной женой, и наоборот. Я тогда сделала выбор в пользу мамы. Где-то за час до того, как должен был упасть метеорит, папа позвонил, предложил взять маму и всем вместе уехать в деревню. Типа там будет проще: есть земляной ров, подвал. А если все обойдется, то потом все вместе посмеемся. Но я осталась с мамой. Мы, не знаю зачем, спрятались в ванную — это так глупо (смеется). Просидели там десять минут. Я понимала, что это все фигня, но все равно же страшно.

— Мне, наверное, будет сложно сказать о каких-то глобальных событиях в начале десятилетия, потому что я росла не глядя в телевизор, — говорит студентка ВШЭ из подмосковного научного поселка Менделеево Екатерина Шепелева. — За это я очень благодарна своим родителям: я читала книжки. Только бабушки с дедушками обсуждали Крым, брексит какой-нибудь.

То есть некоторые события были на слуху, но в семьях десятых годов это обсуждали очень мало, а идейно давить на детей вообще стало немодно.

— У нас прошла Олимпиада, построили Сочи-Парк, — это про страну, — говорит Виктория Макиенкова из Челябинска. — Что еще? Даже толком не знаю. Я этим как-то не интересуюсь. Выбрали президента, военный конфликт в Сирии… Санкции, у нас в России упал метеорит. Все, наверное.

И даже Ольга Петрушкова, которая в эти годы успела покинуть Украину, поступить в Санкт-Петербург и ненадолго уехать в Альму (Мичиган, США), не видит большого смысла в обсуждении новостей:

— Я не знаю, зачем смотреть новости. Да, ты осведомлен, можешь поддержать диалог, но я не уверена, что это ценно. Всякие предвыборные кампании… Для меня это какое-то вранье в основном. Я в это просто не верю. Но мы живем в системе, в которой я не могу этого избежать.

И все же общественная и политическая повестка ворвалась в жизнь большинства наших респондентов, совпав с окончанием школы и наступлением совершеннолетия. Слишком резко после настолько спокойного детства. Нервно и подчас протестно.

— До недавнего времени я обращал мало внимания на политику, — говорит Василий Найденов, студент РНИМУ им. Н. И. Пирогова. — Только этим летом, после июльских митингов в Москве, я понял, что эта тема касается и меня, постарался в ней лучше разобраться, сходил на митинг.

— Когда я первый раз увидела в сети, как бьют людей, я начала читать новости по теме, углубилась. И у меня не то чтобы сильно, но подпортилось отношение к властям, — соглашается Мария Котлярова.

— Продолжать можно до бесконечности, но от каждой подобной новости щемило в груди и крутилась единственная мысль: «Откуда такая жестокость? Почему никто не защищает и не соблюдает наши права?»

Костя Худяков, студент Аграрного университета в Челябинске, участник команды КВН «Трактор», вообще называет себя аполитичным. «Я в сферу политики ни ногой. Для меня это скользкая дорожка, я по ней не шагаю». Но у него эмоционально отзывается общественная повестка, если она — про крайние виды жестокости.

— Самые острые эмоции у меня вызывает смерть детей. Потому что дети никак не должны быть причастны к последствиям каких-то неправильных политических действий. Потому что они еще очень маленькие, они не прожили то время, которое им хотелось бы.

А в Москве ощущение несправедливости побуждает участвовать если не в митингах, то в благотворительности и правозащите.

— Я учусь на четвертом курсе факультета права Высшей школы экономики, — говорит Лидия Головина. — В июле проходила стажировку в правозащитном центре «Мемориал», как раз в июле. Когда начались активные движения, написала моя руководительница — и мы пошли помогать в судах и защищать людей. Собственно, на этом каникулы закончились. Но это было важнее и интереснее, будут и еще каникулы.

Быстрый переход от переживаний к делу — возможно, свойство поколения.

Инстаграм появился в 2011 году, Телеграм — в 2013-м, YouTube раньше, но пик видеоблогерства пришелся на прошедшее десятилетие, и вообще мир соцсетей через смартфоны — определяющий для этого поколения. У поколения 20-летних свое общественное мнение, и оно уже не зависит от телевизора.

— В 2008 году у меня появился первый телефон, — говорит студентка Московского лингвистического университета Катя Виноградова. — Вообще у всех в моей семье в районе 2010-го появились первые смартфоны. Примерно в то же время появились и первые ноутбуки — до этого был только стационарный компьютер. У меня появился зеркальный фотоаппарат. Получается, что сейчас вся моя семья обзавелась какими-то информационными устройствами, которые за 10 лет стали неотъемлемой частью жизни.

Но в начале десятилетия у детей был преимущественно «ВКонтакте».

— Общественные темы сейчас и общественное мнение в моем случае — Инстаграм, феминистские аккаунты, — говорит Варя Лейбина. — В моем поколении телевизор никто не смотрит. «ВКонтакте» во втором классе у меня появился. Вообще это десятилетие — десятилетие социальных сетей. Появилось веселое пространство с немного отбитым юмором на грани абсурда, сюрреализма и криков о помощи. Стало возможно публиковать свои работы, например рисунки. Полно художников со своими группами «ВКонтакте», Tumblr — тоже художники со всего мира. YouTube стремительно в это десятилетие начал развиваться. Видеоблогеры — тоже дверь в новый мир. Пропитываешься энергетикой этих людей, как будто погружаешься в их жизнь.

На самом деле для меня нет особой разницы между сказанным вживую и сказанным в интернете. Факт сказанного все равно остается. Просто вживую как-то честнее.

— В какой-то момент мне было грустно оттого, что раньше с подружками мы созванивались и говорили по два-три часа, а потом это все превратилось в переписки со смайликами, — говорят Мария Котлярова. — Текст каждый может интерпретировать по-своему, со своей интонацией. И это учит адаптироваться. Учит писать так, чтобы тебя правильно поняли. Но важно вот что: не напишешь ты сейчас в соцсетях то, что ты можешь или хочешь сказать вживую. Потому что знаешь, кто-то может сделать скриншот, а ты от этого не отвяжешься. Это всегда какое-то доказательство. Со знаком минус. Это какая-то несвобода.

Понятно, что поколение соцсетей не сможет от них отказаться, но какая-то культура безопасности и сетевого аскетизма точно складывается.

— Меня взбесила попытка контроля интернета. Интернет будут, конечно, пытаться как-то контролировать, но мне не нравится, что кто-то пытается залезть мне в голову, — говорит Никита Белый. — Поэтому я не привязываю свою карту к телефону, устанавливаю блокировщики рекламы, пользуюсь VPN.

И очевиден не самый массовый, но заметный тренд — возвращение к тактильной, теплой, настоящей реальности, в форме моды на старое.

— Мне нравятся старые ремесла — именно в наше время о них ни в коем случае нельзя забывать, — говорит керамист из Челябинска Анастасия Майснер. —

Они привносят душевность и теплоту в нашу обыденную жизнь. А сейчас так мало душевности из-за сумасшедшего темпа городской современной жизни.

И все же мировоззрение этого поколения ковалось не только в блогах. Из чего состоят их культура и идеология? Понятно, что они очень разные, — кроме всегдашних «Гарри Поттера» и «Мастера и Маргариты» есть пласты, которые принадлежат преимущественно молодым.

Почти все наши герои говорят, что их поколение более толерантно, терпимо к любым особенностям других людей. И потому для многих закон о гей-пропаганде (2013) — одно из важных событий десятилетия, как и другие законы об ограничениях, связанных с защитой морали.

— Родители все еще живут в рамках советского воспитания, — говорит Анастасия Стрилко. — Я же (и мое поколение в целом) в этом плане свободнее и своенравнее. Раньше не было принято говорить о многих вещах — ментальных проблемах, отношениях, телесности, — сейчас же для нас это обыденные темы.

— И наша страна, и весь мир стали более толерантными и открытыми, — отмечает Катя Виноградова. — Наверное, люди стали чувствовать друг друга не такими разделенными, а живущими в одном мире, который для всех нас общий.

— Мораль прежних лет тормозит развитие культуры, — говорит Никита Белый. — Конечно, она выполняет некоторые позитивные консервативные функции, но больше оказывает негативное влияние. Сам я не воитель, например, за права ЛГБТ, но считаю, что это огромный и серьезный шаг — установить априорное природное равенство людей, это большая сила европейской мысли и морали.

А вот в экологической повестке даже нет противоположных мнений. Пафос Греты Тунберг воспринимается многими нашими героями всерьез («то, что она девочка с диагнозом, не означает, что она судит неверно»).

— Никогда раньше у человечества не было оружия к самоуничтожению. «Оружие» — промышленность, загрязнение окружающей среды, — говорит Никита Белый. — Все глобальные проблемы, которые нас всех касаются, — мы с этим будем бороться. И уже начинаем бороться. Будем разгребать то, что оставили после себя предыдущие поколения. Мы, наши дети, наши внуки — три переломных поколения.

— Больше всего на меня повлияли сообщения об ухудшении экологии в мире, — говорит Анастасия Майснер. — Я удивилась, что узнала о бедах в этой области только в 13 лет. Да и то раньше, чем многие из класса. Почему это не было всем известно еще с детсадовского возраста? Если было бы так, мы продвинулись бы дальше в улучшении состояния планеты! Мне нравилось участвовать в школьных субботниках, да и просто независимо от них очищать территорию от мусора. Я знала, что этого мало, но это хоть что-то! Далее я стала разделять отходы, которые могут пойти на переработку, и перестала покупать пластик, который не перерабатывается. И есть еще немного мелочей, которые я стараюсь делать.

И если есть несогласие в поколении, то только стилистическое. Многим не нравятся шум и хайп.

— Я очень далека от общественной жизни и политики, — признается Катя Виноградова. — Но меня довольно сильно напрягает хайп вокруг экологии и феминизма. Не потому, что я с этим радикально не согласна, а потому, что этого слишком много.

— Путин снова стал президентом в 2012 году. До этого я думал, что у нас может быть два президента, а после понял, что есть только один. Стабильность — признак мастерства, — иронизирует Дмитрий Калинин, студент журфака МГУ.

Действительно, это поколение не знает другого президента. Медведева они как-то и не заметили. Но для многих из этого, впрочем, не следует, что надо срочно менять президента только из-за отсутствия сменяемости власти.

— Я родилась и живу при Путине, — говорит Мария Котлярова. — У меня, моей семьи и окружения, в принципе, все хорошо, все живут в достатке. Никто на жизнь не жалуется. Я к властям и тому, что есть в стране, относилась хорошо, пока не случились митинги этим летом. Да, знала, что люди воруют, но на мне это не отражается. Тем более что мой папа — человек 90-х. Он мне часто рассказывал про развал, разруху. И мама рассказывала, в какой она бедности жила. А с приходом новой власти в 2000-х годах все стало лучше.

Унаследованный от родителей страх девяностых работает и сейчас. А иногда и страх внешней угрозы. Впрочем, об этом упоминает только Алика Колесникова, которая живет в Ростове, то есть недалеко от Украины.

Большие спортивные события десятилетия, кажется, действительно порадовали многих.

— Чемпионат мира по футболу — для меня это было что-то очень крутое, незабываемое, особенно когда ты находишься в Москве и наблюдаешь это изнутри. — говорит Катя Виноградова. — Видишь то количество людей, которые приехали, которые ходили на матчи, веселились и любили всех, и я была в их числе — это было классно. Еще был классный Фестиваль молодежи и студентов в 2017 году. У меня в университете это было заметно, потому что многие ребята были волонтерами. Многие поехали в Сочи и занимались этим в Москве. 

— Олимпиада наша сочинская была классным событием. Мы даже что-то смотрели. И как бы парадоксально и патриотично это ни звучало, я горжусь, что у нас было такое большое событие, — говорит Варя Лейбина.

— А чего стыдиться — разве в твоей среде это стыдно?

— Нет, но все понимают, сколько денег было вбухано, а ведь они могли бы пойти на что-то более нужное, на решение социальных вопросов. Раздаем кредиты, строим стадионы, зато другие проблемы не решаем вообще… Но Олимпиада — это было круто, потому что все радовались, а когда все радуются, это хорошо для мира.

— В Ростовскую область приехали дети и студенты из Украины, они рассказывали страшные истории про убийства их знакомых и нищету, — вспоминает Алика Колесникова.

Эта тема даже без телевизоров вошла в жизнь.

И главная перемена — ожесточение.

— После перехода Крыма к России мне зачастую приходилось читать различные споры, — говорит Василий Найденов. — Очень грустно видеть, как люди поливают друг друга грязью на политической почве, хотя, казалось бы, мы всегда были дружественными народами.

— По-моему, начались санкции и доллар в два раза вырос, — связывает события Лидия Головина. — Вы хотите за границу поехать, а все стоит в два раза дороже. Мы ездили и до, и после. И это неприятная разница.

— Цены, да, выросли, — говорит Алика Колесникова. — Раньше в Zara можно было купить на четыре тысячи три вещи, а сейчас — одну. Стипендия 2200 — этих денег хватает на «выйти погулять» один раз. По большому счету санкции ввели, но ничего страшного, не так уж и ощущается, если не считать повышения цен.

Пожар в кемеровском торговом центре «Зимняя вишня» 25 марта 2018 года унес жизни 60 человек, среди которых было много детей.

— Очень жалко этих детей, — говорит Лидия Головина. — Это просто ужас какой-то. Так часто происходит в России, с предпринимателями и коррупционерами: построили абы как — авось прокатит. Понятно, что не все предприниматели такие.

Но при этом возмущает и вранье вокруг таких событий.

— Возмущает, когда начинают запугивать людей тем, что умалчивают или, наоборот, преувеличивают, — говорит Виктория Макиенкова. — У людей начинается паника. Когда в Магнитогорске был взрыв в жилом доме, говорили, что подорвали дом. Но вроде газ.

20-летних возмущает, кажется, не сама реформа, а ложь.

— Когда-то Владимир Владимирович, наш президент, говорил, что он никогда не поднимет пенсионный возраст, — говорит Костя Худяков. — После того как его переизбрали, из-за чего-то непонятного решили поднять пенсионный возраст. Для меня это не особо важно, но все равно плохо. Потому что средняя продолжительность жизни у нас невысокая.

— Как на вашу жизнь это повлияло?

— Никак. Но я такой человек — не сказать что добрый-добрый, но все равно за людей, который страдают от недостатка денежных средств.

Другие социальные реформы, поскольку они не имеют какой-то одной временной привязки, упоминаются реже, но зато с реальной болью.

— Последний раз я была на практике в неврологическом отделении, видела, как медсестры относятся к пациентам — и была в шоке, — говорит Настя Сиденко. — Лежат бабушки после инсультов, в тяжелом состоянии. Они зовут на помощь — а к ним никто не подходит. Говорят: «потом, потом», «да она постоянно кричит». Я сижу и понимаю: так не должно быть. Если честно (переходит на шепот), я бы им всем по шее дала за такое!

Введение Единого госэкзамена в школе произошло на десятилетие раньше, но сам ЕГЭ уж точно стал главным событием в жизни наших героев. Важнее, может быть, только несчастная любовь.

— Я не подавала документы в вуз, потому что не сдала в школе химию — не хватило несколько баллов по ЕГЭ, — говорит Настя Сиденко. — У меня два дяди, они известные в Амурской области врачи, предлагали помочь устроить в медакадемию. Но я отказалась и сама поступила в колледж.

— У всех экзамены были достаточно стрессовыми, — говорит Диана Добродий (сама она успешно стала экзамены). — Когда всех в старшей школе толкали на путь вынужденного самоопределения, на путь этих шаблонных ЕГЭ и прочее — для меня это было суперстрессово. Наша система образования устроена так, что нас натаскивают на шаблонный экзамен, мы его сдаем и все как-то идет по инерции.

— ЕГЭ всех поломал, — говорит Варя Лейбина. — В целом-то идея ЕГЭ хорошая — идея общего для всех вузов экзамена. Но он как-то ужасно ломает детей, их начинают готовить очень рано, они не успевают получить радость от учебы.

Вообще, вне зависимости от взглядов — революционных или консервативных, почти все наши герои говорят, что страну любят. Государство — не всегда, но страну — точно.

Но есть, конечно, и те, которые хотели бы уехать. Среди наших героев это только жители Челябинска.

— В России жить — ну, пойдет. В Челябинске — нет. Хочу сменить город, уехать куда-нибудь в Краснодар. Хочу тепло, чтобы почище было, — признается Виктория Макиенкова.

А ее землячка Анастасия Стрилко хотела бы уехать и куда подальше.

— Мне, безусловно, нравится жить в это время, но я бы хотела жить в другой стране, например в США, Канаде или Австралии, где больше свободомыслия, больше простора и возможностей для самореализации, воплощения своих идей.

— Ты свободен, но ограничен рамками собственной разумности, — говорит студентка-философ Софья Картавцева. — Если ты стремишься к благу, твоя свобода не приведет тебя к отвратительному, поэтому свобода не страшна… Люди сами справятся, не нужно диктовать, что им делать. Рано или поздно, я верю, так и будет.