Интервью
Русофобия появилась
Русофобия появилась заодно с антисемитизмом
Донецкое интервью с известной
пианисткой Валентиной Лисицей
04.10.2017
- Публикатор: Виталий Лейбин (Leybin)
- Текст: Сергей Белоус (S_Belous)
- Фото: Евгения Карпачева
Пианистка с мировым именем, с украинским и американским гражданством Валентина Лисица, недавно снова сыграла большой концерт на открытой площадке в Донецке, дала концерты и мастер-классы для детей в городах Донбасса. После своего первого концерта в непризнанной ДНР Симфонический оркестр Торонто порвал с ней контракт. О своей творческой, политической и жизненной позиции Лисица рассказал в интервью «Русскому репортеру» в 2015 году в материале «Отправляйтесь играть для своих шахтеров». Сейчас наш корреспондент говорил с ней о том, что изменилось за два года в мире и Донецке, о том, как связана политика и красота, в частности, может ли быть музыкальный гений злодеем, о тонкостях оттенков звучания на фортепиано и почему суперкомпьютеру лучше не пытаться это имитировать. Валентина Лисица также обратилась к читателям, готовым помочь с организацией благотворительных выступлений, сказав, что всегда рада играть для доброй цели.
— С 2015-го года — после всей этой истории с запретом вашего выступления с оркестром в Торонто — что поменялось? Тогда вы из Канады переехали во Францию, Вы сейчас там живете?
— Сейчас я переехала в Италию. С Америкой, в общем-то, покончено. Я гражданка Америки, гражданка Украины…
— У вас два гражданства?
— Ну, украинское невозможно потерять. Хотя меня Порошенко заблокировал на твиттере — как мы знаем, он сам этим занимается (смеется). Но в принципе, никто у меня его не отбирал. Паспорт у меня просрочен, я не могу просто пойти его получить – мне вообще говорят, что нужно ехать в Киев и по месту жительства получать, потому что у меня внутренний просрочен. Конечно, поехать я не могу, даже пытаться, но я гражданка США и Украины. С паспортом США можно ездить все-таки.
— Однако недавно возвращались в Торонто — у вас был концерт, полный зал, овации…
— Да. Вы знаете, все равно тяжело, на душе неприятно. Очень много людей там меня поддержало, но знать, что там на местах (в зале) также вот эти фашисты… Но интересно, что благодаря украинской кампании – люди узнали, кто их соседи, с кем они живут… И вот сейчас был очень большой скандал с их министром иностранных дел, Христей Фриланд – выяснилось (см. публикацию в Observer — «РР»), что её родители были не просто пособниками фашистов: её отец был заведующим пропагандистской газеты «Краковские вести», он получил эту позицию прямо от помощника Геббельса, есть фотографии – они забрали дом и типографию у евреев. Проблема возникла, когда был день поминовения, и она написала, как она гордится своими родителями. Какие они были герои, и как они пострадали от Советского Союза. И вот канадские коммунисты раскопали эту историю, и сказали: «вот она гордится свои отцом — он был пропагандист Геббельса». Причем, в прямом смысле – это не метафора, он действительно работал пропагандистом, он этим гордится, и она прекрасно знала это.
— Появились ли новые детали в той истории с украинским лобби?
— Украинский комитет написал письмо в оркестр с требованием меня запретить за то, что я оскорбляю украинскую повстанческую армию, Бандеру. Они жаловались, что я национальных героев, Бандеру, называю фашистами. Один человек даже угрожал меня убить. Еще он нашел кого-то в международной еврейской организации и попытался обвинить меня в антисемитизме. Но они не смогли найти ничего антисемитского на меня, хотя вообще они занимаются тем, что ищут антисемитов. Но вы знаете, в чем меня обвинили? Я угрожала войскам НАТО. Какая я страшная, подумайте! Вот я так встала и «р-р-р-р!!!». Это они в Торонто рассылали жалобы по всем оркестрам. У них было стандартное письмо, в котором они писали о том, что я угрожаю войскам НАТО. Это же вообще, ну елки-палки. Включайте Лаврова, называется…
— Сейчас я переехала в Италию. С Америкой, в общем-то, покончено. Я гражданка Америки, гражданка Украины…
— У вас два гражданства?
— Ну, украинское невозможно потерять. Хотя меня Порошенко заблокировал на твиттере — как мы знаем, он сам этим занимается (смеется). Но в принципе, никто у меня его не отбирал. Паспорт у меня просрочен, я не могу просто пойти его получить – мне вообще говорят, что нужно ехать в Киев и по месту жительства получать, потому что у меня внутренний просрочен. Конечно, поехать я не могу, даже пытаться, но я гражданка США и Украины. С паспортом США можно ездить все-таки.
— Однако недавно возвращались в Торонто — у вас был концерт, полный зал, овации…
— Да. Вы знаете, все равно тяжело, на душе неприятно. Очень много людей там меня поддержало, но знать, что там на местах (в зале) также вот эти фашисты… Но интересно, что благодаря украинской кампании – люди узнали, кто их соседи, с кем они живут… И вот сейчас был очень большой скандал с их министром иностранных дел, Христей Фриланд – выяснилось (см. публикацию в Observer — «РР»), что её родители были не просто пособниками фашистов: её отец был заведующим пропагандистской газеты «Краковские вести», он получил эту позицию прямо от помощника Геббельса, есть фотографии – они забрали дом и типографию у евреев. Проблема возникла, когда был день поминовения, и она написала, как она гордится своими родителями. Какие они были герои, и как они пострадали от Советского Союза. И вот канадские коммунисты раскопали эту историю, и сказали: «вот она гордится свои отцом — он был пропагандист Геббельса». Причем, в прямом смысле – это не метафора, он действительно работал пропагандистом, он этим гордится, и она прекрасно знала это.
— Появились ли новые детали в той истории с украинским лобби?
— Украинский комитет написал письмо в оркестр с требованием меня запретить за то, что я оскорбляю украинскую повстанческую армию, Бандеру. Они жаловались, что я национальных героев, Бандеру, называю фашистами. Один человек даже угрожал меня убить. Еще он нашел кого-то в международной еврейской организации и попытался обвинить меня в антисемитизме. Но они не смогли найти ничего антисемитского на меня, хотя вообще они занимаются тем, что ищут антисемитов. Но вы знаете, в чем меня обвинили? Я угрожала войскам НАТО. Какая я страшная, подумайте! Вот я так встала и «р-р-р-р!!!». Это они в Торонто рассылали жалобы по всем оркестрам. У них было стандартное письмо, в котором они писали о том, что я угрожаю войскам НАТО. Это же вообще, ну елки-палки. Включайте Лаврова, называется…
10 сентября, Донецк. Концерт Валентины Лисицы и Донецкого симфонического оркестра ко Дню освобождения Донбасса. Фотография Евгении Карпачевой
— Он на вас в суд подал?
— Нет, это мы подали на него в суд, потому что он пытался нанять людей, серьезно, видимо, тех же украинцев, чтобы меня убили. Потому что он не мог остановиться…
— Тот, который инициировал это письмо? Известно его имя?
— Конечно. Джон Балъянков. Это везде было. А все произошло из-за того, что я записывала диск музыки Скрябина, он считает себя самым великим специалистом по музыке Скрябина, а тут, понимаете, пришла Лисица, и начала играть, и вот он начал меня преследовать. Он зациклился.
— Значит, это был, скорее, повод?
— Я думаю, он поехал с катушек. Он преследовал и уничтожал ради карьеры других людей. Например, он работал в журнале и писал рецензии на компакт-диски. И вот он с кем-то поссорился, и написал на музыканта иранского происхождения жалобу в ЦРУ, что он пособник террористов. Этого человека уволили, он даже не может летать на самолетах, потому что его зачислили в списки террористов. А это пожилой человек, который родился в Иране, он восстанавливает старые рояли, ничего общего с терроризмом. Он преследовал и уничтожал людей, он хотел уничтожить меня. Это для него было развлечением.
— Неужели правоохранительные органы не предприняли меры?
— Он написал жалобу, и всё получилось. Он мне посылал вот такие вот красоты – отрубленные руки… Сейчас меня поставили на "Миротворец" (сайт на Украине под эгидой МВД, куда пользователи и администрация вносят личные данные тех, кого они считают врагами Украины. – «РР»), и я тоже знаю кто — пианист из Бостона, который тоже участвовал в этом, некий Павел Гинтов. Вот как, знаете, нам рассказывали про 30-е годы, люди доносили друг на друга…
— Да, вас даже обвинили в связи с Боингом…
— А, дескать, я радовалась, когда Боинг сбили. Мне писали тысячи голландцев в Фейсбуке, когда они прочитали это в газете: «Да чтоб твои дети так умерли, чтоб ты умерла страшной смертью, мы тебя проклинаем». Я им отправляла скриншоты моего твиттера того времени, когда это произошло. И они тут же говорили: «О Боже, а мы верили тому, что говорят». Но я могла достичь одного человека, двух, тысячу, а сколько миллионов это прочитали? Я бы сказала, что в Европе… Чисто по-человечески, мне кажется, американцы нам ближе, просто – отдельно взятые люди, они ближе, они теплее, они могут нас скорее понять. Потому что менталитет у них похожий, в принципе. У них тоже было – они называли это плавильным котлом, как интернационализм в Советском Союзе, они тоже расселялись везде, и они помогали друг другу. Держались вместе, когда переезжали, осваивали новые земли, и никто друг друга не знал. В Европе они веками сидят, Европа всегда себя защищала от пришельцев.
— Но сейчас скорее наоборот…
— Я говорю про менталитет. Это были враги, от них надо было обороняться. Они держали их в стороне, это были всегда чужаки. И в Америке, например, или в Канаде, когда на меня начали пропагандистки обвинять, то очень много людей меня поддержали. Поддержали даже не вникая в подробности, а просто потому, что я имела право что-то сказать, никто не имел права меня останавливать. А в Голландии я больше расстроилась, потому что у меня тоже очень много было поклонников – и эти люди, когда прочитали это в газете, даже не задались вопросом – а правда ли это? И все от меня отвернулись. Моментально. Те люди, которых я считала друзьями, меня предали за секунду.
— То есть, даже не усомнились, не проверили?
— Нет. И не попытались меня защитить. Все промолчали. В Америке не молчали. И в Канаде не молчали. Было столько же, если не больше, прессы в поддержку меня. А вот там – все промолчали. Вот это было страшно.
— Вы переехали из Франции в Италию. Есть какая-то рабочая причина, или просто было не очень комфортно?
— Некомфортно было. Когда у них были выборы, половина людей готова была проголосовать за фашистов – в том или ином виде. Это «Национальный фронт», как бы они себя ни называли, но их единственная платформа: избавимся от мигрантов и заживем. Это то, что у нас в Киеве: «Чемодан, вокзал, Россия». И все станет хорошо. У них было то же самое. Немного сдобрено патриотическими лозунгами, но – мы были такими же иностранцами для них.
— Тот, который инициировал это письмо? Известно его имя?
— Конечно. Джон Балъянков. Это везде было. А все произошло из-за того, что я записывала диск музыки Скрябина, он считает себя самым великим специалистом по музыке Скрябина, а тут, понимаете, пришла Лисица, и начала играть, и вот он начал меня преследовать. Он зациклился.
— Значит, это был, скорее, повод?
— Я думаю, он поехал с катушек. Он преследовал и уничтожал ради карьеры других людей. Например, он работал в журнале и писал рецензии на компакт-диски. И вот он с кем-то поссорился, и написал на музыканта иранского происхождения жалобу в ЦРУ, что он пособник террористов. Этого человека уволили, он даже не может летать на самолетах, потому что его зачислили в списки террористов. А это пожилой человек, который родился в Иране, он восстанавливает старые рояли, ничего общего с терроризмом. Он преследовал и уничтожал людей, он хотел уничтожить меня. Это для него было развлечением.
— Неужели правоохранительные органы не предприняли меры?
— Он написал жалобу, и всё получилось. Он мне посылал вот такие вот красоты – отрубленные руки… Сейчас меня поставили на "Миротворец" (сайт на Украине под эгидой МВД, куда пользователи и администрация вносят личные данные тех, кого они считают врагами Украины. – «РР»), и я тоже знаю кто — пианист из Бостона, который тоже участвовал в этом, некий Павел Гинтов. Вот как, знаете, нам рассказывали про 30-е годы, люди доносили друг на друга…
— Да, вас даже обвинили в связи с Боингом…
— А, дескать, я радовалась, когда Боинг сбили. Мне писали тысячи голландцев в Фейсбуке, когда они прочитали это в газете: «Да чтоб твои дети так умерли, чтоб ты умерла страшной смертью, мы тебя проклинаем». Я им отправляла скриншоты моего твиттера того времени, когда это произошло. И они тут же говорили: «О Боже, а мы верили тому, что говорят». Но я могла достичь одного человека, двух, тысячу, а сколько миллионов это прочитали? Я бы сказала, что в Европе… Чисто по-человечески, мне кажется, американцы нам ближе, просто – отдельно взятые люди, они ближе, они теплее, они могут нас скорее понять. Потому что менталитет у них похожий, в принципе. У них тоже было – они называли это плавильным котлом, как интернационализм в Советском Союзе, они тоже расселялись везде, и они помогали друг другу. Держались вместе, когда переезжали, осваивали новые земли, и никто друг друга не знал. В Европе они веками сидят, Европа всегда себя защищала от пришельцев.
— Но сейчас скорее наоборот…
— Я говорю про менталитет. Это были враги, от них надо было обороняться. Они держали их в стороне, это были всегда чужаки. И в Америке, например, или в Канаде, когда на меня начали пропагандистки обвинять, то очень много людей меня поддержали. Поддержали даже не вникая в подробности, а просто потому, что я имела право что-то сказать, никто не имел права меня останавливать. А в Голландии я больше расстроилась, потому что у меня тоже очень много было поклонников – и эти люди, когда прочитали это в газете, даже не задались вопросом – а правда ли это? И все от меня отвернулись. Моментально. Те люди, которых я считала друзьями, меня предали за секунду.
— То есть, даже не усомнились, не проверили?
— Нет. И не попытались меня защитить. Все промолчали. В Америке не молчали. И в Канаде не молчали. Было столько же, если не больше, прессы в поддержку меня. А вот там – все промолчали. Вот это было страшно.
— Вы переехали из Франции в Италию. Есть какая-то рабочая причина, или просто было не очень комфортно?
— Некомфортно было. Когда у них были выборы, половина людей готова была проголосовать за фашистов – в том или ином виде. Это «Национальный фронт», как бы они себя ни называли, но их единственная платформа: избавимся от мигрантов и заживем. Это то, что у нас в Киеве: «Чемодан, вокзал, Россия». И все станет хорошо. У них было то же самое. Немного сдобрено патриотическими лозунгами, но – мы были такими же иностранцами для них.
Сегодня я преподавала 12-летней
девочке. И у меня пацан, её ровесник, но он же сущий ребенок по сравнению с ней. Она все хватает на лету, понимает музыкальные детали, которые я говорю. Даже если эти дети не были прямо под бомбежками, они понимают, что происходит
— При этом у Марин Ле Пен откровенно пророссийская позиция по многим вопросам…
— Она сказала «Крым – наш» и все такое. Но ей просто нужны были деньги, никто не давал. Но если она обнимается с Тягнибоком (лидер националистической партии «Свобода» на Украине – «РР».)... Он – фашист, по-настоящему. Так что вряд ли мы можем сказать, что она за что-то разумное. А Италия — очень левая. Это первое. В Италии строят памятники российским солдатам, открыли представительство ДНР. И в Америке есть антифашисты, так они себя называют. Конечно, половина из них – просто хочет похулиганить, но также нельзя сказать, что, когда люди вышли на Майдан, там были одни фашисты. Вышло полно людей, которые действительно хотели перемен, но была группа фашистов, которая ими двигала и рулила куда надо. То же самое – в Америке антифашисты, там есть группа людей, которые проплачены, и которые устраивают эти побоища, которые специально раскачивают ситуацию, но очень много людей, которые действительно себя считают левыми… И, Вы знаете, у них очень слабое представление о том, что такое левые, социалисты или коммунисты. Они в ужас приходят, если им процитировать «кто не работает, тот не ест». Потому что они думают, что при социализме все едят и никто не работает.
— Или, наоборот – все не едят…
— Это другие, это консерваторы. Они говорят, что при социализме ничего не работало и все были нищие. Но в Италии еще хорошая вещь в том, что там правительство очень слабое. Там самоуправление.
— Свободней дышится?
— Не свободней, а безалаберней. Там и мафия поэтому, наверное. Это самоуправление, оно возникает там, где вакуум, там, где нет государства. Интересно, в общем.
— После вашего визита в Донецк в 2015-м, после всех скандалов, вызванных украинским лобби, выступления на «Прокофьевской весне» в ДНР в 2016-м — как теперь вам работается на международной арене – сложнее или легче? Не мешает ли вам этот бэкграунд с учетом нынешней антироссийской истерии на Западе, или наоборот – открыло для вас какие-то новые перспективы?
— Безусловно, открыло. Во-первых – промолчать не получилось бы. Я думаю, что до какой-то степени моя карьера так быстро шла, потому что все готовилось к тому, что будет с Украиной, и меня выставляли как рекламу. Но молчать мне никто не дал. Был такой эпизод, уже когда Крым забрали, у меня выходил новый диск, и у меня было интервью в крупной итальянской проправительственной газете Corriere della Sera. Статья должна была пойти в раздел моды и культуры. Ничего общего с политикой. А они меня всё спрашивали: «Вот, что вы думаете о Майдане? Что вы думаете о Крыме?». Я честно, совершенно спокойно говорила – они никак не реагировали, я видела, что они не получали ответ, который хотят. Потом они спрашивали о том, какие мне дизайнеры нравятся, что я люблю готовить, такая обычная ерунда. И я даже не видела статью, которая вышла, а потом мне написала девочка, которая смотрела меня на ютюбе, русская, которая живет в Италии: «Валентина, вы правда считаете нас вампирами?». Я говорю: «О чем это вы?». И она мне присылает фотографию этой газеты, а там крупным текстом написано: «Валентина Лисица: Русские — это вампиры, которые пришли сосать кровь с нашей земли».
— Прямо так и написали?
— Да. Вампиры! Русские — это вампиры. Вы знаете, я просто офигела от этого совершенно…
— То есть они это выдумали, дописали?
— Выдумали совершенно. Вложили слова, которые им хотелось получить от меня. Понимаете, молчать – не получалось. Теперь давайте пойдем дальше. Я знаю не по слухам, что русских «режут» на международных конкурсах, им не дают премии очень часто. Они по-прежнему получают, потому что мы сильны, сильна наша советская музыкальная школа. Но если раньше получали множество премий, то теперь заранее режут. То, что, например, с Олимпийскими играми происходит – потому что там обвинили в допинге…
— Правда, недавно признали, что доказательств для большинства обвинений – не найдено..
— Ну а чем это поможет? Какой ужас для бедных спортсменов? Для них это – вся жизнь, их будущее, и их так уничтожили. То же самое происходит на международных конкурсах.
— Она сказала «Крым – наш» и все такое. Но ей просто нужны были деньги, никто не давал. Но если она обнимается с Тягнибоком (лидер националистической партии «Свобода» на Украине – «РР».)... Он – фашист, по-настоящему. Так что вряд ли мы можем сказать, что она за что-то разумное. А Италия — очень левая. Это первое. В Италии строят памятники российским солдатам, открыли представительство ДНР. И в Америке есть антифашисты, так они себя называют. Конечно, половина из них – просто хочет похулиганить, но также нельзя сказать, что, когда люди вышли на Майдан, там были одни фашисты. Вышло полно людей, которые действительно хотели перемен, но была группа фашистов, которая ими двигала и рулила куда надо. То же самое – в Америке антифашисты, там есть группа людей, которые проплачены, и которые устраивают эти побоища, которые специально раскачивают ситуацию, но очень много людей, которые действительно себя считают левыми… И, Вы знаете, у них очень слабое представление о том, что такое левые, социалисты или коммунисты. Они в ужас приходят, если им процитировать «кто не работает, тот не ест». Потому что они думают, что при социализме все едят и никто не работает.
— Или, наоборот – все не едят…
— Это другие, это консерваторы. Они говорят, что при социализме ничего не работало и все были нищие. Но в Италии еще хорошая вещь в том, что там правительство очень слабое. Там самоуправление.
— Свободней дышится?
— Не свободней, а безалаберней. Там и мафия поэтому, наверное. Это самоуправление, оно возникает там, где вакуум, там, где нет государства. Интересно, в общем.
— После вашего визита в Донецк в 2015-м, после всех скандалов, вызванных украинским лобби, выступления на «Прокофьевской весне» в ДНР в 2016-м — как теперь вам работается на международной арене – сложнее или легче? Не мешает ли вам этот бэкграунд с учетом нынешней антироссийской истерии на Западе, или наоборот – открыло для вас какие-то новые перспективы?
— Безусловно, открыло. Во-первых – промолчать не получилось бы. Я думаю, что до какой-то степени моя карьера так быстро шла, потому что все готовилось к тому, что будет с Украиной, и меня выставляли как рекламу. Но молчать мне никто не дал. Был такой эпизод, уже когда Крым забрали, у меня выходил новый диск, и у меня было интервью в крупной итальянской проправительственной газете Corriere della Sera. Статья должна была пойти в раздел моды и культуры. Ничего общего с политикой. А они меня всё спрашивали: «Вот, что вы думаете о Майдане? Что вы думаете о Крыме?». Я честно, совершенно спокойно говорила – они никак не реагировали, я видела, что они не получали ответ, который хотят. Потом они спрашивали о том, какие мне дизайнеры нравятся, что я люблю готовить, такая обычная ерунда. И я даже не видела статью, которая вышла, а потом мне написала девочка, которая смотрела меня на ютюбе, русская, которая живет в Италии: «Валентина, вы правда считаете нас вампирами?». Я говорю: «О чем это вы?». И она мне присылает фотографию этой газеты, а там крупным текстом написано: «Валентина Лисица: Русские — это вампиры, которые пришли сосать кровь с нашей земли».
— Прямо так и написали?
— Да. Вампиры! Русские — это вампиры. Вы знаете, я просто офигела от этого совершенно…
— То есть они это выдумали, дописали?
— Выдумали совершенно. Вложили слова, которые им хотелось получить от меня. Понимаете, молчать – не получалось. Теперь давайте пойдем дальше. Я знаю не по слухам, что русских «режут» на международных конкурсах, им не дают премии очень часто. Они по-прежнему получают, потому что мы сильны, сильна наша советская музыкальная школа. Но если раньше получали множество премий, то теперь заранее режут. То, что, например, с Олимпийскими играми происходит – потому что там обвинили в допинге…
— Правда, недавно признали, что доказательств для большинства обвинений – не найдено..
— Ну а чем это поможет? Какой ужас для бедных спортсменов? Для них это – вся жизнь, их будущее, и их так уничтожили. То же самое происходит на международных конкурсах.
— То есть, в музыкальной сфере та же антироссийская политика?
— Да, только она более тихая.
— Тихая, потому что менее медийная?
— Она менее заметна, да. Что происходит, вот интересно – когда появилась русофобия, когда в обществе возникают какие-то проблемы, находят какие-то группы, которые ненавидят. Русофобия появилась заодно с антисемитизмом. Снова появился антисемитизм. Вот пошло, когда везде — и в Америке, и в Европе, они везде выискивают, придумывают, что у них во власти все евреи. Но существует большая разница. Антисемитизм существует в низах. Наверху он не принят, в элите. Там действительно очень много евреев, и в культуре. Об этом невозможно говорить, никто не осуждает своих коллег, не шепчет за их спиной. Это как раз примитивные, бедные люди, которые фантазируют себе, что мир захватили еврейские банки, сионисты, всё с рисуночками… Русофобия – наоборот. Простые люди, средний и низший класс, везде – Европа, Америка – они крайне дружелюбны по отношению ко всему русскому. Слышат русскую речь — кидаются обниматься, все пытаются сказать слова – официанты, продавцы, таможенники, полиция. Сразу расцветают. Они гораздо более враждебно относятся к американским паспортам. Но наверху элита не переносит. Не переносят конкуренция — они видят, что сейчас тяжело становится. Проблема в том, что я работаю с элитой. Я ведь играю концерты не для грузчиков и официанток, а играю их для людей на самой верхушке общества. Как и многие другие музыканты, потому что классическая музыка – для утонченных, образованных людей, и вот если у них есть русофобия, то есть они уже на дух не переносят что-то… Уже даже были такие замечания, например, когда я в последний раз играла в Канаде, в Торонто — был полный зал, зал встал даже до того, как я сыграла, но в «National Post» написали рецензию, им надо было обязательно за что-то меня ужалить, и они написали, что Лисица сыграла программу из Чайковского и Рахманинова, безусловно, яркую «националистическую программу». Привет, называется. Я послала редактору копию переписки с организаторами концерта, где я просила играть Шопена и Бетховена. А они мне написали: «У нас это играли в сезоне, мы очень хотим вашего Рахманинова, и, может быть, Чайковского». Но, опять-таки: я кричу, это голос в пустыне. Уже написано, уже сказано, уже прочитано. «Смотрите – Лисица пропагандирует националистическую музыку!». Это также, как у нас, извините, в Киевской консерватории и в школах запрещают «Могучую кучку», потому что это такие «националисты». Чайковского еще можно — потому что он «скрытый украинец». Вы знаете, мой педагог, у которого я училась по музлитературе в консерватории – я теперь вижу как он українською віщає, розповідає, що Чайковський був козацький композитор.
— Тихая, потому что менее медийная?
— Она менее заметна, да. Что происходит, вот интересно – когда появилась русофобия, когда в обществе возникают какие-то проблемы, находят какие-то группы, которые ненавидят. Русофобия появилась заодно с антисемитизмом. Снова появился антисемитизм. Вот пошло, когда везде — и в Америке, и в Европе, они везде выискивают, придумывают, что у них во власти все евреи. Но существует большая разница. Антисемитизм существует в низах. Наверху он не принят, в элите. Там действительно очень много евреев, и в культуре. Об этом невозможно говорить, никто не осуждает своих коллег, не шепчет за их спиной. Это как раз примитивные, бедные люди, которые фантазируют себе, что мир захватили еврейские банки, сионисты, всё с рисуночками… Русофобия – наоборот. Простые люди, средний и низший класс, везде – Европа, Америка – они крайне дружелюбны по отношению ко всему русскому. Слышат русскую речь — кидаются обниматься, все пытаются сказать слова – официанты, продавцы, таможенники, полиция. Сразу расцветают. Они гораздо более враждебно относятся к американским паспортам. Но наверху элита не переносит. Не переносят конкуренция — они видят, что сейчас тяжело становится. Проблема в том, что я работаю с элитой. Я ведь играю концерты не для грузчиков и официанток, а играю их для людей на самой верхушке общества. Как и многие другие музыканты, потому что классическая музыка – для утонченных, образованных людей, и вот если у них есть русофобия, то есть они уже на дух не переносят что-то… Уже даже были такие замечания, например, когда я в последний раз играла в Канаде, в Торонто — был полный зал, зал встал даже до того, как я сыграла, но в «National Post» написали рецензию, им надо было обязательно за что-то меня ужалить, и они написали, что Лисица сыграла программу из Чайковского и Рахманинова, безусловно, яркую «националистическую программу». Привет, называется. Я послала редактору копию переписки с организаторами концерта, где я просила играть Шопена и Бетховена. А они мне написали: «У нас это играли в сезоне, мы очень хотим вашего Рахманинова, и, может быть, Чайковского». Но, опять-таки: я кричу, это голос в пустыне. Уже написано, уже сказано, уже прочитано. «Смотрите – Лисица пропагандирует националистическую музыку!». Это также, как у нас, извините, в Киевской консерватории и в школах запрещают «Могучую кучку», потому что это такие «националисты». Чайковского еще можно — потому что он «скрытый украинец». Вы знаете, мой педагог, у которого я училась по музлитературе в консерватории – я теперь вижу как он українською віщає, розповідає, що Чайковський був козацький композитор.
Автор публикации в канадской газете вдруг оказался недоволен, что украинская пианистка Валентина Лисица играла русских композиторов Скрябина, Чайковского и Рахманинова. "Was the all-Russian program a statement? Perhaps. While I have no wish to revisit the political tweets that caused the TSO (then controlled by Jeff Melanson) to cancel a concerto engagement, some species of nationalism appears to have been at the heart of the controversy. So we got Scriabin, Tchaikovsky and Rachmaninoff"
— В смысле?
— Ну, козак он был. «Він не був росіянин, він писав українські пісні», и все такое..
— Получается, они обвиняют — а там уже не отвертишься…
— А что, я же не могу им ответить. Я не могу бегать и судиться с каждой газетой. Особенно, если это стоит таких денег.
— Насчет будущего. Сейчас вы отправляетесь в Крым?
— Да. Напросилась (смеется).
— Не боитесь очередных санкций?
— Какие уже могут быть санкции? После Донецка уже ничего не может быть, я на «Миротворце», ну что еще могут? Там уже написали, что я пособница террористов и приложили, как доказательство, расписание: мастер-классы, школа в Ханженково…
— А кто организовал поездку на полуостров?
— Я сама напросилась. Когда мы планировали концерты в Донецке, мне Александр Александрович Парецкий сказал, что они едут после этого в Крым. А я говорю: а мне можно? Он переговорил с организатором фестиваля, и тот сказал – «Нет, у нас все распланировано. Некуда!» (смеется) А потом, видимо, призадумались. Собственно, это было решение оркестра. У них очень полная программа, они играют четыре произведения, у них расписаны солисты, и они разрешили мне добавить концерт Рахманинова. Для оркестра это очень тяжело — это уже будет марафон. Но они решили, что они это сделают. Так что я уже отказаться не могла, хотя мне очень жалко их, и стыдно, что я навязалась, но думаю, что будет интересно посмотреть.
— Это будет ваш первый концерт в Крыму?
— Я вообще никогда в жизни в Крыму не была.
— Получается, они обвиняют — а там уже не отвертишься…
— А что, я же не могу им ответить. Я не могу бегать и судиться с каждой газетой. Особенно, если это стоит таких денег.
— Насчет будущего. Сейчас вы отправляетесь в Крым?
— Да. Напросилась (смеется).
— Не боитесь очередных санкций?
— Какие уже могут быть санкции? После Донецка уже ничего не может быть, я на «Миротворце», ну что еще могут? Там уже написали, что я пособница террористов и приложили, как доказательство, расписание: мастер-классы, школа в Ханженково…
— А кто организовал поездку на полуостров?
— Я сама напросилась. Когда мы планировали концерты в Донецке, мне Александр Александрович Парецкий сказал, что они едут после этого в Крым. А я говорю: а мне можно? Он переговорил с организатором фестиваля, и тот сказал – «Нет, у нас все распланировано. Некуда!» (смеется) А потом, видимо, призадумались. Собственно, это было решение оркестра. У них очень полная программа, они играют четыре произведения, у них расписаны солисты, и они разрешили мне добавить концерт Рахманинова. Для оркестра это очень тяжело — это уже будет марафон. Но они решили, что они это сделают. Так что я уже отказаться не могла, хотя мне очень жалко их, и стыдно, что я навязалась, но думаю, что будет интересно посмотреть.
— Это будет ваш первый концерт в Крыму?
— Я вообще никогда в жизни в Крыму не была.
— Будете наблюдать там «ужасы оккупации».
— Да, да, сейчас посмотрим, конечно. Вы знаете, это интересно. Вот вы спросили про карьеру — она изменилась, но и мир изменился. Например, раньше у меня никогда не было предложений поиграть в Иране. А теперь у меня даже планируется турне по Ирану, и я не знаю, что делать, потому что американцам туда нельзя ехать. Это запрещено. Санкции, и все такое.
— США ещё применяют санкции против своих граждан за поездки в определенные страны?
— Запросто. Конечно. Сажают за это. Люди, которые ездили на Кубу, или передавали деньги своим родственникам — их сажали в тюрьмы.
— Да, да, сейчас посмотрим, конечно. Вы знаете, это интересно. Вот вы спросили про карьеру — она изменилась, но и мир изменился. Например, раньше у меня никогда не было предложений поиграть в Иране. А теперь у меня даже планируется турне по Ирану, и я не знаю, что делать, потому что американцам туда нельзя ехать. Это запрещено. Санкции, и все такое.
— США ещё применяют санкции против своих граждан за поездки в определенные страны?
— Запросто. Конечно. Сажают за это. Люди, которые ездили на Кубу, или передавали деньги своим родственникам — их сажали в тюрьмы.
— А как же американские журналисты, которые летали в Иран?
— Нет, журналисты — это нормально. А чтобы ездили с концертами, я не слышала о таком. Вообще, если в Америке рассказать о том, что в Иране есть концерты классической музыки, они вообще отпадут, они думают, что там все бегают с автоматами и только и мечтают, убить американца.
— Кстати, насчет концертов в России… У вас недавно был концерт в Казани, был в Москве…
— Благотворительный, при чем.
— А планируются еще концерты по России, например, в Санкт-Петербурге или других городах?
— В Петербурге почти подошло, но у меня были концерты в Бельгии, так что я не смогла. А сейчас, боюсь сглазить, но возможно, будет концерт в Москве, мы сыграем все концерты Рахманинова подряд. Это действительно огромное событие было бы – я это сделала в этом году в Испании, в Мадриде, с Национальным оркестром Испании. Мы сыграли все концерты Рахманинова – их пять – подряд. За один вечер.
— Это сколько часов?
— Три часа. Это — как пробежать марафон, и еще сбегать назад. Потому что марафон бежали много людей, а концерты Рахманинова, подряд, за один вечер – никто не играл.
— То есть, вы поставили рекорд?
— Да, поставила рекорд, и набился полный зал – люди ехали со всего мира. Билеты были дорогущие, это было событие, а не концерт. И вот теперь мы планируем сделать это в Доме музыки в Москве. Рахманинов умер 28 марта и родился 1 апреля – мы хотим 29 марта – посредине – повторить рекорд, снова сыграть все концерты. Я хочу обратиться к вашим читателям – если у них есть какие-нибудь благотворительные возможности, где поиграть – я всегда «за». Я стала куда больше делать, после того, что произошло. Я следую этому совету: если вас оболгали и назвали плохим человеком, докажите своими действиями, что они лжецы. Я это очень усиленно делаю везде, и думаю, что это хорошо и мне для души, я чувствую, что, когда я приношу пользу, а не играю за деньги – это другое ощущение. Так что, если у кого-то есть идеи, есть места – зовите, приеду.
— Ваш концерт в Донецке был фееричным: профессиональный свет, фейерверк, огонь… Какие у вас впечатления на этот раз от концерта, какая разница с теми, что были до этого?
— Тогда (в 2015-ом) было ужасное напряжение у всех. Во-первых, шли по-настоящему активные боевые действия, во-вторых, никто никогда не пробовал этого делать… Чувствовалось, что все идут буквально как в бой. Не было страшно, но все было на очень натянутом душевном настроении. Ощущение было, что мы совершаем какой-то геройский поступок. Сейчас это было невероятно легко. Может быть, потому, что дата такая – годовщина освобождения Донбасса. Я поехала за день до этого на Саур-Могилу, видела столько людей, ветеранов. Ощущение от всего было действительно праздничное.
Что поменялось за два года… Люди расстроены из-за того, что они мечтали о том, что Россия их заберет, и все будет так быстро, а этого не случилось. Теперь все находятся на распутье, но в то же время есть – не то, чтобы уверенность в завтрашнем дне, а просто спокойствие, что все, что ни делается, к лучшему. Есть ощущение того, что мирная жизнь как-то устанавливается, есть движение вперед, а не просто – удерживаться зубами, чтобы не соскользнуть в пропасть. Что будет – конечно, никто не может предсказать. Будет обидно, что когда-нибудь, через 100-200 лет об этом будет написан один абзац в книжке по истории, да и то не в школьном учебнике. А для нас это – жизнь.
— Кстати, насчет концертов в России… У вас недавно был концерт в Казани, был в Москве…
— Благотворительный, при чем.
— А планируются еще концерты по России, например, в Санкт-Петербурге или других городах?
— В Петербурге почти подошло, но у меня были концерты в Бельгии, так что я не смогла. А сейчас, боюсь сглазить, но возможно, будет концерт в Москве, мы сыграем все концерты Рахманинова подряд. Это действительно огромное событие было бы – я это сделала в этом году в Испании, в Мадриде, с Национальным оркестром Испании. Мы сыграли все концерты Рахманинова – их пять – подряд. За один вечер.
— Это сколько часов?
— Три часа. Это — как пробежать марафон, и еще сбегать назад. Потому что марафон бежали много людей, а концерты Рахманинова, подряд, за один вечер – никто не играл.
— То есть, вы поставили рекорд?
— Да, поставила рекорд, и набился полный зал – люди ехали со всего мира. Билеты были дорогущие, это было событие, а не концерт. И вот теперь мы планируем сделать это в Доме музыки в Москве. Рахманинов умер 28 марта и родился 1 апреля – мы хотим 29 марта – посредине – повторить рекорд, снова сыграть все концерты. Я хочу обратиться к вашим читателям – если у них есть какие-нибудь благотворительные возможности, где поиграть – я всегда «за». Я стала куда больше делать, после того, что произошло. Я следую этому совету: если вас оболгали и назвали плохим человеком, докажите своими действиями, что они лжецы. Я это очень усиленно делаю везде, и думаю, что это хорошо и мне для души, я чувствую, что, когда я приношу пользу, а не играю за деньги – это другое ощущение. Так что, если у кого-то есть идеи, есть места – зовите, приеду.
— Ваш концерт в Донецке был фееричным: профессиональный свет, фейерверк, огонь… Какие у вас впечатления на этот раз от концерта, какая разница с теми, что были до этого?
— Тогда (в 2015-ом) было ужасное напряжение у всех. Во-первых, шли по-настоящему активные боевые действия, во-вторых, никто никогда не пробовал этого делать… Чувствовалось, что все идут буквально как в бой. Не было страшно, но все было на очень натянутом душевном настроении. Ощущение было, что мы совершаем какой-то геройский поступок. Сейчас это было невероятно легко. Может быть, потому, что дата такая – годовщина освобождения Донбасса. Я поехала за день до этого на Саур-Могилу, видела столько людей, ветеранов. Ощущение от всего было действительно праздничное.
Что поменялось за два года… Люди расстроены из-за того, что они мечтали о том, что Россия их заберет, и все будет так быстро, а этого не случилось. Теперь все находятся на распутье, но в то же время есть – не то, чтобы уверенность в завтрашнем дне, а просто спокойствие, что все, что ни делается, к лучшему. Есть ощущение того, что мирная жизнь как-то устанавливается, есть движение вперед, а не просто – удерживаться зубами, чтобы не соскользнуть в пропасть. Что будет – конечно, никто не может предсказать. Будет обидно, что когда-нибудь, через 100-200 лет об этом будет написан один абзац в книжке по истории, да и то не в школьном учебнике. А для нас это – жизнь.
Я хочу обратиться к вашим читателям: если у них есть какие-нибудь
благотворительные возможности, где поиграть – я всегда «за»!
— У вас была насыщенная программа, вы посетили Ясиноватую, Горловку…
— И Снежное. Почему я говорю о предложениях благотворительных концертов – мне написала преподавательница из школы в Снежном. Она не просила меня играть концерт, не знала, что я еду. Она написала: «Валентина, наши ученики вас обожают, можете написать им пару теплых слов, просто обратиться?» А я говорю — а как насчет того, если я приеду сыграть? Она, конечно, совершенно обалдела — как это может быть. Поговорила с филармонией, с министерством, и после Саур-Могилы мы поехали туда. Был битком набитый зал. Такое вот народное получилось…
— За эти три визита на Донбасс вы объездили много городов — почти вся Республику…
— Да.
— Что нового за эти два года Вы увидели? В прошлый раз вы сравнивали Донецк с европейскими городами и Донецк положительно отличался. А что сейчас?
— Сейчас еще более положительно отличается. Особенно, когда я переехала в Рим: у нас днями нет воды, мы наливаем в бачки воду, чтобы сливать туалет, и нет интернета совершенно. Тут это вообще… Это что-то невероятное, я уже такого не видела… Удивительно! И дороги – многие починили. Мы на 140-150 неслись по дороге от границы. Я помню, в прошлый раз она была побитая, а сейчас гладкая. Мы еще посмеялись, знаете – нам бы Захарченко мэром, может быть, Рима. Он своими методами там навел бы порядок (смеется).
— Разве? А как же хваленые европейские автобаны?
— Дороги там построили древние римляне, и с тех пор их не ремонтировали. Водопроводы тоже построили древние римляне, но в Древнем Риме были муниципальные команды, которые вычищали корни из труб, ремонтировали — и смотрели, чтобы никто нелегально не врезался в водопровод. Таких людей распинали на стороне дороги. Мы, кстати, живем на Аппиевой дороге, Via Appia – когда подавили восстание Спартака, всех рабов распяли вдоль этой дороги от Капуи до Рима. Но теперь – почему нет воды в Риме? Потому что Рим теряет 50% воды – она исчезает. Врезаются в водопровод и бесплатно поливают свои сады, поля. Мафия этим занимается, домовладельцы... Ой, а с мусором! (Смеется). С мусором у нас хуже, чем во Львове. Они уже не знают, как бороться с этим мусором, потому что горы мусора везде. Поставили уже скрытые камеры – и начали под веселую музыку выкладывать видео людей, которые выбрасывают мусор. И всё равно выбрасывают (смеется).
— Потому что некуда?
— Не то, чтобы некуда – мы не выбрасываем просто на свалку у дороги, но что мы делаем – мы выбрасываем там, где есть съезды с платной дороги – и там стоят мусорники. Они переполнены. Потому что все этим занимаются – приносишь пакет, и поехал дальше.
— Там какие-то особенные налоги на мусор?
— Не забирают мусор! А если забирают, то за все стараются наказать. Нам выписали штраф, потому что у нас в пакет для мусора, который не сдается в переработку, попал пластик. Они надорвали пакет, увидели пластмассовую баночку, и выписали штраф. Никому не хочется этим заниматься, все выбрасывают просто так. Это Европа. Ну, естественно, там очень много наших соотечественников, это вторая по размеру группа после молдаван.
— Пересекались, наверное, с ними? Как они на вас реагируют?
— Совершенно нормальные заробитчане с Западной Украины, они по-русски даже говорят, и все совершенно нормально. Люди работают, они по-настоящему страшно вкалывают. Там условия труда страшнейшие. Много людей гибнет, работа совершенно немилосердная.
— И Снежное. Почему я говорю о предложениях благотворительных концертов – мне написала преподавательница из школы в Снежном. Она не просила меня играть концерт, не знала, что я еду. Она написала: «Валентина, наши ученики вас обожают, можете написать им пару теплых слов, просто обратиться?» А я говорю — а как насчет того, если я приеду сыграть? Она, конечно, совершенно обалдела — как это может быть. Поговорила с филармонией, с министерством, и после Саур-Могилы мы поехали туда. Был битком набитый зал. Такое вот народное получилось…
— За эти три визита на Донбасс вы объездили много городов — почти вся Республику…
— Да.
— Что нового за эти два года Вы увидели? В прошлый раз вы сравнивали Донецк с европейскими городами и Донецк положительно отличался. А что сейчас?
— Сейчас еще более положительно отличается. Особенно, когда я переехала в Рим: у нас днями нет воды, мы наливаем в бачки воду, чтобы сливать туалет, и нет интернета совершенно. Тут это вообще… Это что-то невероятное, я уже такого не видела… Удивительно! И дороги – многие починили. Мы на 140-150 неслись по дороге от границы. Я помню, в прошлый раз она была побитая, а сейчас гладкая. Мы еще посмеялись, знаете – нам бы Захарченко мэром, может быть, Рима. Он своими методами там навел бы порядок (смеется).
— Разве? А как же хваленые европейские автобаны?
— Дороги там построили древние римляне, и с тех пор их не ремонтировали. Водопроводы тоже построили древние римляне, но в Древнем Риме были муниципальные команды, которые вычищали корни из труб, ремонтировали — и смотрели, чтобы никто нелегально не врезался в водопровод. Таких людей распинали на стороне дороги. Мы, кстати, живем на Аппиевой дороге, Via Appia – когда подавили восстание Спартака, всех рабов распяли вдоль этой дороги от Капуи до Рима. Но теперь – почему нет воды в Риме? Потому что Рим теряет 50% воды – она исчезает. Врезаются в водопровод и бесплатно поливают свои сады, поля. Мафия этим занимается, домовладельцы... Ой, а с мусором! (Смеется). С мусором у нас хуже, чем во Львове. Они уже не знают, как бороться с этим мусором, потому что горы мусора везде. Поставили уже скрытые камеры – и начали под веселую музыку выкладывать видео людей, которые выбрасывают мусор. И всё равно выбрасывают (смеется).
— Потому что некуда?
— Не то, чтобы некуда – мы не выбрасываем просто на свалку у дороги, но что мы делаем – мы выбрасываем там, где есть съезды с платной дороги – и там стоят мусорники. Они переполнены. Потому что все этим занимаются – приносишь пакет, и поехал дальше.
— Там какие-то особенные налоги на мусор?
— Не забирают мусор! А если забирают, то за все стараются наказать. Нам выписали штраф, потому что у нас в пакет для мусора, который не сдается в переработку, попал пластик. Они надорвали пакет, увидели пластмассовую баночку, и выписали штраф. Никому не хочется этим заниматься, все выбрасывают просто так. Это Европа. Ну, естественно, там очень много наших соотечественников, это вторая по размеру группа после молдаван.
— Пересекались, наверное, с ними? Как они на вас реагируют?
— Совершенно нормальные заробитчане с Западной Украины, они по-русски даже говорят, и все совершенно нормально. Люди работают, они по-настоящему страшно вкалывают. Там условия труда страшнейшие. Много людей гибнет, работа совершенно немилосердная.
— Иногда приходится сталкиваться с ситуациями, когда кто-то в оркестре лажает или лично вам приходится ошибаться? Как вы на это реагируете? Или не приходится вам ошибаться?
— С юмором. Случается (смеется).
— Как часто?
— Часто (смеется). Я общалась сегодня с молодыми людьми. Что самое страшное в работе музыканта – волнение перед выходом на сцену. Как с ним бороться, меня спрашивают многократно, я сама задавалась этим вопросом, когда была помоложе, и менее опытная. Сейчас уже – нервы в кулак, и вперед. Когда мне кто-то говорит: «Я очень боюсь, у меня руки дрожат, что делать?». Я спрашиваю: «Чего именно вы боитесь? Если честно». Задумываются, говорят: «Наверное, я боюсь, что совсем отключусь, забуду что-нибудь и остановлюсь. И все это увидят». Я начинаю объяснять: «Люди, которые хотят посмотреть, как вы остановитесь и расплачетесь, обычно ходят на бокс. Потому что они хотят увидеть нокаут. А люди, которые ходят на концерты, совершенно не интересуются тем, забудете вы текст или нет – им более интересно, как вы сфразируете какую-нибудь фразочку, насколько вы их тронете, заставите ли вы их плакать. Если думать о том, как выразить, что сказать людям – в каждом музыкальном произведении есть история. Иногда подробная история, как сценарий, по которому можно кино снимать, иногда – то, что словами невозможно описать словами, просто чувства, или воспоминания о чувстве. Когда об этом думаешь, а не о том – забуду я или нет, тогда, даже если забывается – это мелочь. Как когда читаешь стихи, заикнулся, или слово не произнес… А не так, что выходишь, замерзаешь, тебе надо открыть рот и прочитать лекцию, а ты слова сказать не можешь, голос дрожит. В этом разница. Случайности случаются часто, случаются со всеми… Есть прекрасная запись – Рихтер играет на Эдинбургском фестивале концерт Моцарта. Эта запись вышла на пластинке, она очень популярна. Я ее часто ставлю. Потом спрашиваю: вы заметили, что произошло? Нет. Давайте еще раз послушаем, теперь внимательно. Вот сыграл оркестр, одну фразочку, вторую, третью. Вступает Рихтер, играет первую фразочку, а вторую он забыл. И вместо второй фразочки переходит прямо на третью. Оркестр не знает, что делать – у них-то нет нот. Они замолкают, и кто-то в первой скрипочке неуверенно сыграл фразу из второй фразочки, заскрипел. Опять тишина. Естественно, Рихтер, наверное, в холодном поту, дирижер тоже. Ну, Рихтер повторяет третью фразочку – все вздохнули, обрадовались, друг друга нашли, и поехали. Но – понять, в каком ужасе, как всех прошибло потом, что там было… Если привлечь внимание: «смотрите, я ошибся, что я буду делать – я снял руки»… А никто не замечает этого на записи. Это нормально, это случается.
— Что бы вы посоветовали молодым начинающим музыкантам?
— Играть для других. Играть для людей, не для себя. Мы все горазды петь в душе, или орать под радио. Если выйти на сцену – это совсем другое ощущение. Готовить себя надо к тому, что всем, что мы делаем, мы хотим поделиться. Для друзей или многотысячной публики, всегда – играть для других. Играть не про себя, а вслух. Хотя ноты и звучат, когда играешь для себя – слушаешь себя внутри, как мысли. А если эти мысли попробовать написать или сказать вслух — оказывается, это труднее. Для начинающих музыкантов очень важно выйти на сцену, или даже на какой-нибудь вечеринке – сесть смело за инструмент, и сыграть. Почувствовать себя объектом внимания, почувствовать, как ты передаешь композитора. Потому что кульминацией всех этих часов, дней, лет занятий – для кого-то сыграть.
— Как часто?
— Часто (смеется). Я общалась сегодня с молодыми людьми. Что самое страшное в работе музыканта – волнение перед выходом на сцену. Как с ним бороться, меня спрашивают многократно, я сама задавалась этим вопросом, когда была помоложе, и менее опытная. Сейчас уже – нервы в кулак, и вперед. Когда мне кто-то говорит: «Я очень боюсь, у меня руки дрожат, что делать?». Я спрашиваю: «Чего именно вы боитесь? Если честно». Задумываются, говорят: «Наверное, я боюсь, что совсем отключусь, забуду что-нибудь и остановлюсь. И все это увидят». Я начинаю объяснять: «Люди, которые хотят посмотреть, как вы остановитесь и расплачетесь, обычно ходят на бокс. Потому что они хотят увидеть нокаут. А люди, которые ходят на концерты, совершенно не интересуются тем, забудете вы текст или нет – им более интересно, как вы сфразируете какую-нибудь фразочку, насколько вы их тронете, заставите ли вы их плакать. Если думать о том, как выразить, что сказать людям – в каждом музыкальном произведении есть история. Иногда подробная история, как сценарий, по которому можно кино снимать, иногда – то, что словами невозможно описать словами, просто чувства, или воспоминания о чувстве. Когда об этом думаешь, а не о том – забуду я или нет, тогда, даже если забывается – это мелочь. Как когда читаешь стихи, заикнулся, или слово не произнес… А не так, что выходишь, замерзаешь, тебе надо открыть рот и прочитать лекцию, а ты слова сказать не можешь, голос дрожит. В этом разница. Случайности случаются часто, случаются со всеми… Есть прекрасная запись – Рихтер играет на Эдинбургском фестивале концерт Моцарта. Эта запись вышла на пластинке, она очень популярна. Я ее часто ставлю. Потом спрашиваю: вы заметили, что произошло? Нет. Давайте еще раз послушаем, теперь внимательно. Вот сыграл оркестр, одну фразочку, вторую, третью. Вступает Рихтер, играет первую фразочку, а вторую он забыл. И вместо второй фразочки переходит прямо на третью. Оркестр не знает, что делать – у них-то нет нот. Они замолкают, и кто-то в первой скрипочке неуверенно сыграл фразу из второй фразочки, заскрипел. Опять тишина. Естественно, Рихтер, наверное, в холодном поту, дирижер тоже. Ну, Рихтер повторяет третью фразочку – все вздохнули, обрадовались, друг друга нашли, и поехали. Но – понять, в каком ужасе, как всех прошибло потом, что там было… Если привлечь внимание: «смотрите, я ошибся, что я буду делать – я снял руки»… А никто не замечает этого на записи. Это нормально, это случается.
— Что бы вы посоветовали молодым начинающим музыкантам?
— Играть для других. Играть для людей, не для себя. Мы все горазды петь в душе, или орать под радио. Если выйти на сцену – это совсем другое ощущение. Готовить себя надо к тому, что всем, что мы делаем, мы хотим поделиться. Для друзей или многотысячной публики, всегда – играть для других. Играть не про себя, а вслух. Хотя ноты и звучат, когда играешь для себя – слушаешь себя внутри, как мысли. А если эти мысли попробовать написать или сказать вслух — оказывается, это труднее. Для начинающих музыкантов очень важно выйти на сцену, или даже на какой-нибудь вечеринке – сесть смело за инструмент, и сыграть. Почувствовать себя объектом внимания, почувствовать, как ты передаешь композитора. Потому что кульминацией всех этих часов, дней, лет занятий – для кого-то сыграть.
10 сентября, Донецк. Концерт Валентины Лисицы и Донецкого симфонического оркестра ко Дню освобождения Донбасса. Фотография Евгении Карпачевой
— Некоторые говорят, что люди искусства не должны касаться политики, другие – наоборот, что художник имеет право высказывать свою позицию… Где, по вашему, проходит грань – что можно, чего нельзя? Как вы смотрите на пересечение этих двух сфер – политики и искусства?
— Политика, особенно политика, которая переходит в такие вещи, как война, накладывает отпечаток на людей. Когда я играю здесь, даже для детей – эти дети повзрослели гораздо раньше, чем их сверстники. Сегодня я преподавала 12-летней девочке, и думала – у меня 12-летний пацан, но он же сущий ребенок по сравнению с этим ребенком. Она все хватает на лету, понимает музыкальные детали, которые я говорю. Она ухватывает это. Потом были совсем маленькие, восьмилетние детки – они настолько старше своего возраста, потому что они столько пережили. Даже если они не были прямо под бомбежками, они знают кого-то, они слышат это, они понимают, что происходит – или, может, даже не понимают полностью, как взрослые, но они чувствуют, что происходит, и душевно они значительно старше. Как общаться с такими людьми, как для них играть? Например, в классической музыке, в классическом искусстве, произошла революция после великой французской революции, после террора. Когда люди ополчились друг на друга, когда появились первые геноциды, убивали людей ни за что, когда на людей доносили… Когда произошел этот катаклизм – вся музыка и все искусство, которое было очень припудренное, душистое и культурное – исчезло. Буквально – Бетховен снял с себя парик, он лохматый – это новое поколение, которое пришло. Общение и искусство потребовалось гораздо более интенсивное для того, чтобы общаться с людьми, которые это пережили, с поколением, которое имело такую душевную рану. Искусство, безусловно, отражается. У нас был расцвет исполнительского искусства после Великой Отечественной – появилась плеяда невероятных музыкантов, как результат того, что весь народ пережил. Я сейчас слушаю ребят, которые играют на мастер-классах – это мировой уровень, причем на самом лучшем уровне. Как они этого добиваются? Безусловно, они не занимаются на 20 часов больше в сутки, чем китайские студенты. Невозможно. Это тем, что они впитывают, и что они понимают. Музыкой мы выражаем азбуку Морзе, которая написана на бумажке, мы ее переводим в звуки, а звуки мы переводим в то, что невозможно высказать. И когда им есть что сказать – пускай в этом виновата политика, но об этом они не могут молчать, оно передается. Подсознательно.
— Ну, вот в канадских СМИ шла полемика вокруг вас: ваши оппоненты твердят, мол, «Валентина заявляет, что она имеет право говорить все, что хочет, но при этом она использует свою популярность. Дескать, слушайте меня, потому что я известна – и озвучивает провокационные вещи. А затем она хочет, чтобы люди снова покупали билеты» Они часто используют эту манипуляцию. Понятно, что ничего крамольного вы не заявляете, хотя нередко бросаете вызов мейнстримной антироссийской пропаганде.
— Такая вещь. Я выхожу на сцену, я никогда не занимаюсь никакой пропагандой. Я даже снимаю георгиевскую ленточку, потому что не хочу… Я даже не мигала глазом, когда я играла во Франции на фестивале, пришло много людей, и пришел молодой человек, который был очень проукраинским, хотел сделать фотографию, и на телефоне у него был «Правый сектор». И я так смотрела, когда он стоял в очереди – вот что я буду делать? Я его пошлю к черту, или я ему выскажу, при том, что были и другие, были пророссийские, подходили – нет, он пришел слушать музыку, если он мне ничего не говорит, значит – снялись на телефончик, сделали фотографию. Может быть, у меня на душе скребли кошки – но он пришел слушать музыку, значит, он не знает, что я говорю – или, если он знает, он все равно пришел слушать музыку. Музыка в чистом своем виде, не должна этого касаться. Можно говорить, что музыка – это оружие, что она может привести к каким-нибудь политическим переменам. Но есть полно видео, когда замечательную музыку Бетховена играет совершенно замечательный оркестр в нацисткой Германии, с нацистскими дирижерами, это хорошее исполнение, и вот сидят люди в фашисткой униформе, которые отдают приказы убивать, и слушают эту божественную музыку. Значит, музыка ничего не решает, к сожалению, в этом смысле.
Есть полно великих музыкантов, которые имеют очень темное нацистское прошлое. Мой абсолютный кумир, пианист Вильгельм Бакхауз, я буквально училась с его записями. Тем не менее, он, когда пришел нацистский режим — он играл для Гитлера. Что я могу себе сказать? Могу ли я его ненавидеть, или сказать – я не буду ничего слушать? А играл он Бетховена и Брамса – никого нет гениальнее. Но у него в какой-то момент были такие взгляды. Я с ним не общалась, он давно умер. Я не знаю, правда ли он поддерживал это, добровольно или он просто присоединился к течению… Очень много людей говорили, что просто присоединились к течению, а потом выяснялось, что на самом деле они очень даже активно участвовали во всем этом, и было полно совершенно замечательный людей: великая австрийская певица Элизабет Шварцкопф, о которой знали, что она состояла в нацистской партии. Ну, состояла, и состояла. А потом выяснилось, что она не только была, она возглавляла молодежное крыло и занималась доносами, она выискивала красных… Она божественно поет Моцарта. Ну что я могу сделать? Значит, человек и музыка все-таки не одно. То же самое – Карто, французский пианист, которого потом освистывали во Франции, потому что он был настоящим коллаборантом. Очень много музыкантов в то время занимали позицию, которая нам сейчас кажется неприемлемой, а они думали, что это нормально.
Если посмотреть на то, что происходит сейчас – в той же Украине, в России, когда одни актеры – россияне обижаются, что поддерживают российские актеры или музыканты, и чуть ли не идут в АТО… Знаете, когда идут, берут оружие в руки – это красная линия. Украинский певец, Василь Слипак – все было бы хорошо: пускай он дружил с Бандерой, обнимался, он писал гадости, он поджигал машины в Париже… И все было нормально, если бы он хотел собирать деньги на медицину – это все нормально. Но когда ты берешь оружие… Ты певец – иди на передовую и пой. Это прекрасно, ты будешь героем для своих, тебя не будут уважать на другой стороне, это нормально. Мы сейчас смотрим фильмы или читаем о гражданской войне – как было в Советском Союзе, когда брат был на брата, но потом это все забылось. Была гражданская война в Америке, люди друг друга убивали, потом они помирились, все забыли, и вместе жили.
Если бы мне сказали – хочешь пойти на передовую, я бы ответила – давайте рояль. Вот тот вот красный, из Горловки, пойду сыграю всем. Если меня убьют – ладно, а вдруг понравится? Вдруг затихнет? Но когда он берет оружие в руки – он уже не певец, он уже не артист.
— Политика, особенно политика, которая переходит в такие вещи, как война, накладывает отпечаток на людей. Когда я играю здесь, даже для детей – эти дети повзрослели гораздо раньше, чем их сверстники. Сегодня я преподавала 12-летней девочке, и думала – у меня 12-летний пацан, но он же сущий ребенок по сравнению с этим ребенком. Она все хватает на лету, понимает музыкальные детали, которые я говорю. Она ухватывает это. Потом были совсем маленькие, восьмилетние детки – они настолько старше своего возраста, потому что они столько пережили. Даже если они не были прямо под бомбежками, они знают кого-то, они слышат это, они понимают, что происходит – или, может, даже не понимают полностью, как взрослые, но они чувствуют, что происходит, и душевно они значительно старше. Как общаться с такими людьми, как для них играть? Например, в классической музыке, в классическом искусстве, произошла революция после великой французской революции, после террора. Когда люди ополчились друг на друга, когда появились первые геноциды, убивали людей ни за что, когда на людей доносили… Когда произошел этот катаклизм – вся музыка и все искусство, которое было очень припудренное, душистое и культурное – исчезло. Буквально – Бетховен снял с себя парик, он лохматый – это новое поколение, которое пришло. Общение и искусство потребовалось гораздо более интенсивное для того, чтобы общаться с людьми, которые это пережили, с поколением, которое имело такую душевную рану. Искусство, безусловно, отражается. У нас был расцвет исполнительского искусства после Великой Отечественной – появилась плеяда невероятных музыкантов, как результат того, что весь народ пережил. Я сейчас слушаю ребят, которые играют на мастер-классах – это мировой уровень, причем на самом лучшем уровне. Как они этого добиваются? Безусловно, они не занимаются на 20 часов больше в сутки, чем китайские студенты. Невозможно. Это тем, что они впитывают, и что они понимают. Музыкой мы выражаем азбуку Морзе, которая написана на бумажке, мы ее переводим в звуки, а звуки мы переводим в то, что невозможно высказать. И когда им есть что сказать – пускай в этом виновата политика, но об этом они не могут молчать, оно передается. Подсознательно.
— Ну, вот в канадских СМИ шла полемика вокруг вас: ваши оппоненты твердят, мол, «Валентина заявляет, что она имеет право говорить все, что хочет, но при этом она использует свою популярность. Дескать, слушайте меня, потому что я известна – и озвучивает провокационные вещи. А затем она хочет, чтобы люди снова покупали билеты» Они часто используют эту манипуляцию. Понятно, что ничего крамольного вы не заявляете, хотя нередко бросаете вызов мейнстримной антироссийской пропаганде.
— Такая вещь. Я выхожу на сцену, я никогда не занимаюсь никакой пропагандой. Я даже снимаю георгиевскую ленточку, потому что не хочу… Я даже не мигала глазом, когда я играла во Франции на фестивале, пришло много людей, и пришел молодой человек, который был очень проукраинским, хотел сделать фотографию, и на телефоне у него был «Правый сектор». И я так смотрела, когда он стоял в очереди – вот что я буду делать? Я его пошлю к черту, или я ему выскажу, при том, что были и другие, были пророссийские, подходили – нет, он пришел слушать музыку, если он мне ничего не говорит, значит – снялись на телефончик, сделали фотографию. Может быть, у меня на душе скребли кошки – но он пришел слушать музыку, значит, он не знает, что я говорю – или, если он знает, он все равно пришел слушать музыку. Музыка в чистом своем виде, не должна этого касаться. Можно говорить, что музыка – это оружие, что она может привести к каким-нибудь политическим переменам. Но есть полно видео, когда замечательную музыку Бетховена играет совершенно замечательный оркестр в нацисткой Германии, с нацистскими дирижерами, это хорошее исполнение, и вот сидят люди в фашисткой униформе, которые отдают приказы убивать, и слушают эту божественную музыку. Значит, музыка ничего не решает, к сожалению, в этом смысле.
Есть полно великих музыкантов, которые имеют очень темное нацистское прошлое. Мой абсолютный кумир, пианист Вильгельм Бакхауз, я буквально училась с его записями. Тем не менее, он, когда пришел нацистский режим — он играл для Гитлера. Что я могу себе сказать? Могу ли я его ненавидеть, или сказать – я не буду ничего слушать? А играл он Бетховена и Брамса – никого нет гениальнее. Но у него в какой-то момент были такие взгляды. Я с ним не общалась, он давно умер. Я не знаю, правда ли он поддерживал это, добровольно или он просто присоединился к течению… Очень много людей говорили, что просто присоединились к течению, а потом выяснялось, что на самом деле они очень даже активно участвовали во всем этом, и было полно совершенно замечательный людей: великая австрийская певица Элизабет Шварцкопф, о которой знали, что она состояла в нацистской партии. Ну, состояла, и состояла. А потом выяснилось, что она не только была, она возглавляла молодежное крыло и занималась доносами, она выискивала красных… Она божественно поет Моцарта. Ну что я могу сделать? Значит, человек и музыка все-таки не одно. То же самое – Карто, французский пианист, которого потом освистывали во Франции, потому что он был настоящим коллаборантом. Очень много музыкантов в то время занимали позицию, которая нам сейчас кажется неприемлемой, а они думали, что это нормально.
Если посмотреть на то, что происходит сейчас – в той же Украине, в России, когда одни актеры – россияне обижаются, что поддерживают российские актеры или музыканты, и чуть ли не идут в АТО… Знаете, когда идут, берут оружие в руки – это красная линия. Украинский певец, Василь Слипак – все было бы хорошо: пускай он дружил с Бандерой, обнимался, он писал гадости, он поджигал машины в Париже… И все было нормально, если бы он хотел собирать деньги на медицину – это все нормально. Но когда ты берешь оружие… Ты певец – иди на передовую и пой. Это прекрасно, ты будешь героем для своих, тебя не будут уважать на другой стороне, это нормально. Мы сейчас смотрим фильмы или читаем о гражданской войне – как было в Советском Союзе, когда брат был на брата, но потом это все забылось. Была гражданская война в Америке, люди друг друга убивали, потом они помирились, все забыли, и вместе жили.
Если бы мне сказали – хочешь пойти на передовую, я бы ответила – давайте рояль. Вот тот вот красный, из Горловки, пойду сыграю всем. Если меня убьют – ладно, а вдруг понравится? Вдруг затихнет? Но когда он берет оружие в руки – он уже не певец, он уже не артист.
Русофобия появилась заодно с
антисемитизмом.
Но существует разница.
Антисемитизм существует в низах.
В элите он не принят.
Русофобия – наоборот.
— В одном из интервью вы говорили, что могли бы поехать в Украину, если бы там попросили сыграть концерт. Кто-то считает, что это невозможно.
— Сейчас это невозможно из-за «Миротворца».
— Не в техническом плане, а в плане моральном.
— Морально я запросто бы поехала. Абсолютно. Без проблем. Как раз я думаю, что это было бы очень важно – поиграть и посмотреть, что из этого получится. Понимаю, что я столкнулась бы с огромным количеством ненависти, но это заставило бы думающих людей задуматься на секундочку, но это просто нереально сейчас.
Шнитке сказал когда-то, ведь его тоже травили коллеги, его ненавидели, ему завидовали, и он сказал: «Если я иду по улице, и на меня набрасываются собаки – я могу взять палку, гонять всех собак, и я никогда не дойду до своего места». Вот так и я.
— Сейчас все чаще говорят о том, что благодаря компьютеризации отмирают разные человеческие профессии. Вот нейронные сети научились писать музыку – в России Яндекс даже презентовал композицию, созданную его алгоритмом по мотивам Скрябина. Как вы считаете, как далеко это может зайти? Уберет ли машина человека из музыки, потому что нейросеть научится создавать произведения или имитировать стиль исполнения?
— "Имитировать", лишь "имитировать" – это очень важно! Оно может имитировать и достаточно близко – но это все равно не настоящая вещь. Есть очень много музыкантов, которые имитируют стиль, копируют что-то и играют очень «в стиле». Это очень близко, но критерий хорошей игры – не то, сколько нот будет сыграно, насколько чисто – а в том, что хотя бы один человек среди слушателей заплачет. Я пока не знаю искусственного интеллекта, который был бы в состоянии это сделать. Мы чувствуем, что настоящее, а что поддельное.
За мной следят молодые музыканты, все хотят, чтобы я дала им урок, но видите, как я сегодня провела с 11 до 5 безвылазно – я преподавала молодым людям (См. мастер-класс в Донецкой музыкальной академии). Ну, сколько было – 15 человек, а хотят миллионы. Мы с ребятами из Харькова, которые работают во Флориде над искусственным интеллектом, хотели сделать приспособление для рук, которое могло бы объяснить студентам, дать им почувствовать то, что должно чувствоваться, без педагога. К сожалению, стоимость уроков у обычного педагога, у нас в Советском Союзе это было бесплатно — это недоступно большинству детей даже в Америке. Если только ты не крепкий средний класс, чтобы платить за частные уроки по 50-80 долларов в час, это невозможно. А еще купить инструмент. А сколько детей любят музыку. И чтобы сделать для них такого педагога, сделать какие-то датчики на руки, показать это. Мы думаем — прекрасная идея, сейчас мы попробуем.
— Сейчас это невозможно из-за «Миротворца».
— Не в техническом плане, а в плане моральном.
— Морально я запросто бы поехала. Абсолютно. Без проблем. Как раз я думаю, что это было бы очень важно – поиграть и посмотреть, что из этого получится. Понимаю, что я столкнулась бы с огромным количеством ненависти, но это заставило бы думающих людей задуматься на секундочку, но это просто нереально сейчас.
Шнитке сказал когда-то, ведь его тоже травили коллеги, его ненавидели, ему завидовали, и он сказал: «Если я иду по улице, и на меня набрасываются собаки – я могу взять палку, гонять всех собак, и я никогда не дойду до своего места». Вот так и я.
— Сейчас все чаще говорят о том, что благодаря компьютеризации отмирают разные человеческие профессии. Вот нейронные сети научились писать музыку – в России Яндекс даже презентовал композицию, созданную его алгоритмом по мотивам Скрябина. Как вы считаете, как далеко это может зайти? Уберет ли машина человека из музыки, потому что нейросеть научится создавать произведения или имитировать стиль исполнения?
— "Имитировать", лишь "имитировать" – это очень важно! Оно может имитировать и достаточно близко – но это все равно не настоящая вещь. Есть очень много музыкантов, которые имитируют стиль, копируют что-то и играют очень «в стиле». Это очень близко, но критерий хорошей игры – не то, сколько нот будет сыграно, насколько чисто – а в том, что хотя бы один человек среди слушателей заплачет. Я пока не знаю искусственного интеллекта, который был бы в состоянии это сделать. Мы чувствуем, что настоящее, а что поддельное.
За мной следят молодые музыканты, все хотят, чтобы я дала им урок, но видите, как я сегодня провела с 11 до 5 безвылазно – я преподавала молодым людям (См. мастер-класс в Донецкой музыкальной академии). Ну, сколько было – 15 человек, а хотят миллионы. Мы с ребятами из Харькова, которые работают во Флориде над искусственным интеллектом, хотели сделать приспособление для рук, которое могло бы объяснить студентам, дать им почувствовать то, что должно чувствоваться, без педагога. К сожалению, стоимость уроков у обычного педагога, у нас в Советском Союзе это было бесплатно — это недоступно большинству детей даже в Америке. Если только ты не крепкий средний класс, чтобы платить за частные уроки по 50-80 долларов в час, это невозможно. А еще купить инструмент. А сколько детей любят музыку. И чтобы сделать для них такого педагога, сделать какие-то датчики на руки, показать это. Мы думаем — прекрасная идея, сейчас мы попробуем.
— А если онлайн мастер-классы проводить?
— Это тяжело. Я знаю это потому, что делаю видео на ютюбе. В зависимости от того, с какой стороны поставишь камеру, говорят: «смотрите, у нее кисть наверху». Поставишь с другой – «о, она так низко играет». Невозможно передать это. Но что-то мы думали – знаете, надеть очки виртуальной реальности, поставить датчики, чтобы студент видел буквально то, что я вижу. Мы начали работать. На фортепиано есть два способа выражения – это скорость, как быстро ты бьешь по клавише, и вес – от этого зависят все градации. Хорошо. Если компьютер может различить несколько миллионов оттенков, он может различить, с какой скоростью я бью клавишу. Проблема возникает с другим. Потому что мы сейчас говорим об одной ноте. Если я играю мелодию одним пальцем, компьютер может это скопировать. Если у меня аккорд – Рахманинов, например – восемь или девять нот. Один аккорд может у меня звучать десятью тысячами разных оттенков. И тут происходит стерео-эффект – когда в одно ухо запись приходит чуть быстрее, чем в другое. Теперь, когда у меня есть 8 каналов, 8 нот в аккорде – если у меня какая-то из нот идет чуть вперед, на сотую долю секунды, а какая-то чуть опаздывает — это будет один звук. А если я выделю другой голос другим пальцем – будет другой. И когда я это объяснила ребятам, и они услышали эти звуки, они сказали – так, мы бросаем это дело, у нас не хватает мощности «компьютера», он не может это просчитать. А краски создаются именно этим эффектом. Всё. Может быть, это возможно на супер-компьютере, но путь супер-компьютер занимается чем-то более полезным, чем имитацией простого пианиста.
— Это тяжело. Я знаю это потому, что делаю видео на ютюбе. В зависимости от того, с какой стороны поставишь камеру, говорят: «смотрите, у нее кисть наверху». Поставишь с другой – «о, она так низко играет». Невозможно передать это. Но что-то мы думали – знаете, надеть очки виртуальной реальности, поставить датчики, чтобы студент видел буквально то, что я вижу. Мы начали работать. На фортепиано есть два способа выражения – это скорость, как быстро ты бьешь по клавише, и вес – от этого зависят все градации. Хорошо. Если компьютер может различить несколько миллионов оттенков, он может различить, с какой скоростью я бью клавишу. Проблема возникает с другим. Потому что мы сейчас говорим об одной ноте. Если я играю мелодию одним пальцем, компьютер может это скопировать. Если у меня аккорд – Рахманинов, например – восемь или девять нот. Один аккорд может у меня звучать десятью тысячами разных оттенков. И тут происходит стерео-эффект – когда в одно ухо запись приходит чуть быстрее, чем в другое. Теперь, когда у меня есть 8 каналов, 8 нот в аккорде – если у меня какая-то из нот идет чуть вперед, на сотую долю секунды, а какая-то чуть опаздывает — это будет один звук. А если я выделю другой голос другим пальцем – будет другой. И когда я это объяснила ребятам, и они услышали эти звуки, они сказали – так, мы бросаем это дело, у нас не хватает мощности «компьютера», он не может это просчитать. А краски создаются именно этим эффектом. Всё. Может быть, это возможно на супер-компьютере, но путь супер-компьютер занимается чем-то более полезным, чем имитацией простого пианиста.
YouTube канал - https://www.youtube.com/user/ValentinaLisitsa
Facebook - https://www.facebook.com/ValentinaLisitsa/
Twitter - https://twitter.com/ValLisitsa
Страницы корреспондента "Русского Репортера" Сергея Белоуса:
Facebook - https://www.facebook.com/s.r.belous
Twitter - https://twitter.com/Belous_SR
Комментарии:
Вы должны Войти или Зарегистрироваться чтобы оставлять комментарии...
Называть "русофобией" отвращение образованных людей к быдловатой политике российского государства последних лет - смыслово
Называть "русофобией" отвращение образованных людей к быдловатой политике российского государства последних лет - смысловой подлог.
Выносить в заголовок интервью про музыку сомнительную политическую хрень, да вырванную из контекста - просто желтизна.
Мне глубоко жаль, что на Лесе появляются материалы, использующие приемчики НТВ etc.
Ну, Артем, ты проявляешь нетерпимость, уУ нас важно не политическими делами мериться. а качество публикации оценивать. Героиня - точно классная, читателю интересная, она имеет право говорить, интервью сделано хорошо. Я как редактор никогда не возражал против материалов с другой политической позицией, если хорошо сделаны с журналисткой точки зрения. Сережа Белоус наш давний друг, он пережил на этой войне многое, в том числе имитацию расстрела (см. http://expert.ru/russian_reporter/2015/26/vojna-vse-spishet-dazhe-vas/), он и сейчас работает прекрасно, и точно Лесу только хорошо, если он дает нам свои материалы. Ты лучше послушай как Лисица играет, может тогда ты не будешь оценивать ее по политическим взглядам, а задумаешься, почему такая клевая чувиха говорит то, что тебе не нравится
Я в заголовок я вынес. Я считаю - хороший, я вообще опытный редактор.))) Мысль, высказанная в заголовке не раз высказывалась в литературе, то есть является культурной. См. у Псоя
Текст песни Псой Короленко - The Number
I am a Jewish guy,
Everybody hates my people...
I wish I knew the reason why,
I probably deserve it somehow.
I am a Russian guy,
Everybody hates my country.
I wish I knew the reason why
I probably deserve it somehow.
I am a human guy,
All the God's creatures hate me.
I wish I knew the reason why
I probably deserve it somehow.
Мне материал не кажется профессионально сделанным.
На мой взгляд текст рыхлый, неорганизованный, она скачет с одного на другое, многие места просто не ясны до конца - о чем вообще-то речь? Не зная заранее какиех-то её обстоятельств (а я не знаю) просто явно недопонимаешь, о чем там конкретно речь. Как интервью это довольно сыро, в моем понимании. Я такого в РР не видел обычно.
Она без сомнений яркий музыкант, и в мыслях нет ставить это под сомнение, мне очень интересно читать фрагменты, где она рассказывает о музыке. Но организация текста такова, что возникает ощущение каши - то о музыке, то о политике без смыслового перехода. И потом, то, что она формулирует о политике - это же смысловая каша. Я могу что-то такое наговорить о шахматах, например, в которых разбираюсь на уровне кто как ходит. Почему это интересно? Только потому, что с пропагандистской точки зрения - в нужную сторону ложится?
А заголовок - это спекуляция из разряда совсем дешевого. Пахнет дурнейшей пропагандой. Антисемитизм - вещь социально-психологическая, существующая независимо от сиюминутной политической повестки, хоть и взаимодействующая с ней периодически.
"Русофобия" - жупел, которым можно оправдать и выгодно переобозначить брезгливую сиюминутную реакцию образованных людей на действия государства Россия. И тогда Эдди Опп должен квалифицровать свое увольнение из ТАСС как "канадофобию", а отношение вменяемых людей к Германии во время Второй мировой - не как реакцию на нацизм, а как "германофобию". Это выгодная в грязной игре смысловая подмена.
И к интервью-то заголовок имеет мало отношения, собственно.
Я в ужасе.