Эволюция революции

Одно несомненно – внутренний мир человека усложнился, поспособствовав превращению современного человека из человека действия в человека рассуждения. Раньше было проще – выжить бы. У моей бабки было шестнадцать детей, из которых до взрослого возраста дожило только семеро. Остальные умерли в детстве. Умирали даже от банальной кори, умирали, калечась от падения с чердаков импровизированных детских садов, образованных из изб раскулаченных крестьян. Современность же подарила человеку если не гарантии его выживания, то, по крайней мере, такой его процент, что отодвинула базовую проблему безопасности на второй план. На первом же плане воцарилась «демократия». Хлеб и зрелища начали соседствовать с потребностью в творческой самореализации, удовлетворение амбиций, утешение само и честолюбия вошло в сопряжение с забавами социального плана, где в качестве игровой площадки используются люди, сообщества и народы….

Современный человек породил виртуальную реальность, сам став во многом ее неотъемлемой частью, заменив фрагменты настоящей жизни вымышленными сюжетами. Он создал параллельную жизнь, почти самоценную, а иногда и единственно для него реальную. Он пытается удовлетворить дефициты жизни физически настоящей избытками в жизни ирреальной. Его можно понять: угнетает общество за окнами места обитания – создадим суррогатное общество за окнами компьютера, изолировав себя по максимуму от натурального человеческого муравейника; жизнь пресна и скучна – добавим в нее эмоций, почерпнув их из интернета, и так далее. Всегда можно компилировать жизнь из лоскутов реального и виртуального. Но все же эта реальная жизнь, с ее законами и правилами, существует как объективное бытие. Она может вырубить нам свет, и тогда виртуальный мир исчезнет, а натуральный сузится до луча фонаря; она может выдернуть нас из места комфортного и поместить в место некомфортное, лишив нас доступа, например, к электронным окнам, преобразовав обычное окно в окно на волю; она может, наконец, вообще лишить нас биологической жизни, без всяких шансов на перезагрузку. 

Можно не пойти на выборы, пообсуждав их бессмысленность в сообществах по интернету, но нельзя проигнорировать войну. Нельзя проигнорировать революцию, социальное переустройство, глубокий экономический кризис…потому что эти явления вырывают из привычного комфортного мира и ставят один на один с миром реальным, заставляя тревожиться, переживать за будущее, а иногда и делать выбор, отдавая себя на волю стихии. Это настолько сложно для современного человека, что он предпочтет бороться за свой искусственный мирок до тех пор, пока только будет сохраняться возможность. Стиль его борьбы будет подстать стилю его жизни – игнорировать реальность, заменяя ее виртуальностью. Так будут поступать и поступают настолько многие, что теперь можно о них смело говорить, как о существенной части современного общества. Осознавая это, резонно предположить, что в общество, перенасыщенное такими элементами, можно насильно притащить любые идеи и настроения, не вызвав значительного сопротивления, если только не случится катаклизма. При условии, что у обывателя сохранится возможность оберегать свой спасительный мир, переваривая и усваивая внешние впечатления, он способен на очень широкие компромиссы.

Именно такая не вполне гениальная трактовка поубавила нашей незрелости. Именно эта причина в нашем понимании доминирует над множеством остальных, которые тоже заслуживают внимания, но отнесены к категории политической, тогда как эта лежит в области духовной, операции над которой приводят к куда более тяжелым последствиям. Первый этап войны закончился нашим поражением, и противник русского вышел на оперативный простор, почти беспрепятственно продвигаясь по территории. Он нес с собой задекларированные на майдане ценности, поэтапно внедряя их в действительность и в сознание. Пал обыватель Харькова, Днепропетровска, Запорожья, Одессы, Херсона, Николаева, приноровившись к тому, что принесли ему в качестве новых законов жизни новые законотворцы, но… сохранив взамен свой маленький мирок. Очередь должна была дойти и до Донбасса. Но этот вдруг обнаруживший себя страх возбудил в нас желание действовать, и мы тряхнули общество так, что шансов на сохранение привычного мира взамен на примирение с новой реальностью не осталось. Прости нас, обыватель Донбасса. Подозрение, что общество нынешней формации может не устоять перед искушением смириться с изменениями в реальном мире, заставило нас пойти на крайность, и лишить это общество выбора, навсегда возложив ответственность за его дальнейшую судьбу на нашу совесть. Лишенное альтернативы, русское на Донбассе воспряло, отряхнулось и перешло в наступление.

Мы назвали это протестом, но протест обеднен как понятие, и не отражает в полной мере всю гамму характеристик произошедшего. Скорее, это революция. Против чего, или во имя чего? Пусть будет против системного и методичного угнетения русского на земле, которую до этого русское считало своим домом, мирно деля его с украинским, и во имя равноправия всех жильцов этой коммунальной квартиры под названием Украина. Это все чепуха: референдум об отделении, захваты админзданий и госучреждений – это всего лишь атрибуты революции, как телефон, телеграф, почтамт. А еще это было восстание против обывательщины во всех ее формах и проявлениях. А как же майдан, - спросите вы? Тоже ведь «революция достоинства», как они ее называют, и тоже в ход пошла народная энергия. Пошла, кто спорит. Ее начали заготавливать загодя, накапливая к 2015 году – году выборов в Украине. Стояла задача – не дать переизбраться Януковичу. На Западной Украине создавались лагеря, в которых готовили будущих бойцов майдана, западные гранты ручьями втекали в страну и оседали в карманах будущих его вдохновителей. Случай, правда, спровоцировал оползень раньше.

Майдан насквозь инспирирован и политизирован. Он – следствие глобальной цивилизационной конфронтации, игрушка в руках циничных сил. Не будь внешнего воздействия и внешних вливаний – не случиться бы никогда майдану. Случившееся же на Донбассе – иное. Донбасс и опомниться не успел, как выходцы из его элиты, прорвавшиеся во власть, сдали все бездарно и бесповоротно, а главное – сдали русское, оставив его один на один с силой, поставившей своей задачей стереть это русское во что бы то ни стало. Не сказать, что русскому было вольготно при свергнутых королях, хотя они и сами были детьми русской донецкой земли. Кто-то может и не заметил, что началось все с делового украинского языка во всех учреждениях, продолжилось вещанием на телеканалах и озвучиванием фильмов в прокате, и привело в итоге к Бандере. Ну, так для кого-то в свое время и обмен крепостных на свору собак не показался бы чем-то незаурядным. Нам милостиво разрешили бытовое общение на русском, лишив его любого другого статуса. Неплохо для полиглотов, кроме русского владеющих еще и матерным. Заигрывая с украинством, Янукович даже говорить по-украински выучился за короткий срок, хотя от него ждали другого – признания русского вторым государственным языком, как минимум. Дозаигрывались, породив антирусскую стихию, столкнувшись с которой, мы спешно и хаотично мобилизовались, чтобы не потерять последнее, с надеждой когда-нибудь вернуть утраченное.

Это было красиво и сильно, а главное – осознанно. Символы русского в виде российских флагов и орлов на каждом углу и перекрестке, георгиевские ленточки на теле и на транспорте, а потом и на боевых машинах, и четкое понимание того, за что, против кого, и с кем. Кто-то что-то там про олигархов? А-а, эти еще, - ну да, и их тоже неплохо было бы. Нет? Да и хрен с ними – здесь же русские и русское, не понимаете, что ли? Социальная справедливость? Желательно, но, если честно, она только на том свете и бывает: от каждого по способностям, каждому – по заслугам. Главное же ведь не в этом! Мы же наконец-то со своими! Как вы не понимаете?! А-а-а, черт вас дери… «И как же потом случилось, что меркнет копейкой ржавой…» Когда, с какого момента, по какой причине? А что вообще случилось-то, а? А случилось вот что: какому-то, наверняка не глупому парню, пришло в голову, что все, хватит, наигрались. Но не пришло в голову, что мы не играли. Некоторые этим жили, а некоторые за это умирали, как, впрочем, и продолжают это делать, но уже без «огонька». Как так-то? А вот так. Жизнь, оказывается, сложная штука, и понимать ее нужно «глубше» и «ширше».

Не сказать, что буфер был изготовлен неправильно, или установлен не в том месте, но некоторые вагоны с рельсов слетели, хотя предпочли бы, чтобы на месте этого буфера было бы железнодорожное полотно, уходящее далеко в нужном направлении. И Бог бы с ними, с вагонами, да содержимое их больно уж деликатное, его поберечь бы, чтобы после, когда другие, не тупиковые, пути освободятся, отвезти его по месту назначения. Видать, много у нас добра такого, если разбазариваем его так не по-хозяйски. Знаете, как в шахте? Там прослойка угля в пласте породы огромной толщины такова, что шахтеры по выработке ползают на коленях. У них даже есть специфическое заболевание коленных суставов – бурсит называется. Современные комбайновые способы добычи захватывают уголь вместе с породой, выдавая «на гора» смесь, почти не пригодную к применению – порода не горит. И для того, чтобы уголь стал готов к применению, его обогащают на специальных обогатительных фабриках, отделяя породу от чистого угля. Обычно общество, как и смешанный с породой уголь, не горит, но в отдельных ситуациях обогащается. Для нас процесс нашего обогащения начался с началом майдана, и не завершился до сих пор. Этот процесс делит наше общество на уголь и породу. Видели терриконы на Донбассе? Это в основном отсеянная порода. Посмотрите на нынешнее постминское общество Донбасса – терриконы из человеческой породы уже начали возвышаться над местностью.

А уголь - он в тех вагонах, свалившихся в тупике. Но вечно он там в ожидании валяться не будет, ведь есть и обратный процесс: уголь, добытый с огромной глубины, где он лежал под огромным давлением, брошенный на поверхности и не употребленный в дело, со временем выветривается, утрачивая свойства. Да и разворовывают потихоньку. Уголь должен гореть, принося тепло и электроэнергию, двигая процессы и механизмы, а не валяться без дела там, куда его отправили стрелочники, переведя стрелки путей на тупиковые рельсы. Время идет, и добывать ценные полезные ископаемые становится все сложнее. Конечно, хорошо бы найти им замену на что-то более распространенное и удобное в эксплуатации, но нет, из песка металл не выплавишь, а из породы тепла не извлечешь. Но наступление-то на русское не остановилось - оно только набирает обороты. И ладно бы, если дело было бы только в войне физической: носишь ты в себе мощные мотивации, или только страх перед смертью, но раз мобилизовали – воюй. Снаряду, или пуле без разницы, что у тебя в мозгах. Но главная-то война сегодня не на линии соприкосновения – она в умах людей и в их сердцах, и от того, чем они наполнены, зависит ее исход. Понимают это дежурные по станции, направляя составы? Понимают, но отдают предпочтение чему-то своему. Так что же – конец революции? Вернем обывателя в привычные ему мирки и успокоим стихию? А наш противник как, - он не возражает взять тайм-аут? Не догадались спросить. 

Но это и не украинское напало на русское. Украинское, в котором русское живет себе на своих правах, само сейчас под атакой. Ему пытаются сделать лоботомию, расчленив его естество надвое. В случае успешного завершения операции мы увидим получеловека, лишенного части самого себя. Борьба ведется за то, чтобы русское жило и как целое, и как часть чего-то, но на равных правах, без ущемления и унижения. И рано, очень рано кто-то пытается свернуть эту борьбу, распорошив добытые потом и кровью людские ресурсы. Мы не готовы к такому исходу. Мы извлекли вывод из событий, участниками которых стали: мотивированное меньшинство, готовое к действию, способно увлечь за собой даже обывателя. Но участие обывателя в исторических процессах должно быть осознанным и осмысленным, а для этого ему нужен вектор. Сейчас вектор размыт, и недавно еще солидарное движение вперед постепенно превращается в движение броуновское. Это редчайший случай в истории, чтобы вот так, без бунта, но и без понуждения, русские в России, и русские за ее пределами, вдруг сами, без формальных поводырей, встали за свое. Похожее было, пожалуй, только во время смуты, когда русские люди разных сословий гнали с территории поляков. В нас достаточно русского, чтобы оно смогло постоять за себя, и нам некуда деваться – только бороться.