Заботы лютеранского пастора

- Да?
- Добрый день, это Павел, фотожурналист…
- Добрый день, Павел, хочу сразу предупредить, что настроение у меня сегодня плохое – рабочие моменты - поэтому давайте созвонимся минут через 40.

Через 40 минут связаться не удалось, через два с половиной часа пастор перезванивает и сообщает: «Я разрулил ситуацию, можете приезжать, я сейчас на работе».
Большую часть времени Павел Григорьевич проводит на работе. Пять дней в неделю по восемь, а иногда и более часов. Когда в офисе, когда в разъездах в других городах. Его работа – судмедэкспертиза. Он и основатель и директор компании судмедэкспертизы. Эта работа не только кормит его и его семью, она кормит и его приход и кошачий приют.
Супруга Наталья работает вместе с ним, также с ними работает и их племянник Саша. Все они вовлечены в работу и уход за кирхой и приютом.
- Президент палаты просто затребовал у нас документы, - слегка оправдывается герой, - почему-то отметил меня особо… приятно.
Пастор сидит в самом углу кабинета, рядом с окном. Несмотря на то, что он директор, учредитель и компания довольно крупная, филиалы расположены во многих городах юга России у него нет личного кабинета, он никак не отгорожен от других работников и весь филиал умещается в одном квадратном офисе примерно 30 квадратных метров. Здесь 6 рабочих столов, кулер, и стол с диваном, где частенько общаются с клиентами и другими посетителями. Рядом с пастором на полочке стоит статуйка Будды с горящей благовонией. Чуть выше на полке Библия, Тора и несколько изображений Христа. Одна довольно оригинальная, выполнена в витражной технике.
- Благовония? В этом нет ничего сакрального, мы курим и чтобы убить запах сигарет используем благовонии и ничего больше. Я даже против того, чтобы этому предавать какие-то сакральные значения.
- Павел Григорьевич, автограф! – Натаья подносит документы на подпись.
- Надо еще дописать «с уважением» от руки, я немного поднаторел в их административных играх.
Приходит сообщение о просьбе явиться в Москву, для рассмотрения по судебным издержкам.
- Павел Григорьевич, вот вы какой, - смеется Наталья, - не хотите нас отправить в Москву.
- Я нищеброд!
- Ну что вы, тут же представитель прессы.
- И что? Как есть, так пусть и пишет, я НИЩЕБРОД!
- У нас по пятницам кошмар какой-то твориться, - продолжает Павел Григорьевич уже обращаясь ко мне и не отвлекаясь от компьютера. – Сегодня, как начали с утра, то недовольные клиенты звонят, то еще что, я тут так орал, не дадут соврать, так всех матом и крыл. Но все изменилось, среди чиновников тоже попадаются хорошие люди, вот пошли на уступки и настроение изменилось. А я человек такой, быстро завожусь, но меня все знают и не обижаются, знают, что я быстро отхожу.
- Я безусловно хотел бы ничего не делать и получать за это деньги, а кто не хочет?! Но пасторство не приносит денег, даже наоборот. Попы – это профессиональные бездельники. Вот если хочешь ничего не делать и жить хорошо, значит надо становиться попом. Нет, есть конечно исключения, но в большинстве своем. Вот заставь их работать и они все разбегутся. Опять же, это мое глубоко личное, субъективное мнение. Иногда они напоминают мне заигравшихся детей, которые в детстве недоиграли и продолжают играться, вешают на себя регалии. У кого гимнаст на пупе лучше, ну потому что Христом его не назовешь, то, что вешают. В этом смысле у нас (у лютеран – прим.) все не так. Конечно, как и всякому человеку, мне наверное, хотелось бы, чтобы ничего не делать, вести службы и жить ни в чем не нуждаясь. Но у нас это скорее обременение. Никто за это не платит, более того надо тратиться на содержание кирхи. А содержание ее очень дорогое, все тарифы у нас идут, как на промышленное предприятие. 

- Кирха строилась в конце 19 века и проработала, как лютеранский приход, до 1927 года, когда по решению Тройки ее ликвидировали. Дальше община существовала в полулегальном состоянии. Возродилась она примерно в 1987-88 годах. А кирху вернули по факту только в 1998 году, юридически - в 2001. В советское время здание кирхи использовалось, как отделение милиции, его даже в свое время описали Ильф и Петров в «Золотом теленке», там есть город Черноморск. Были здесь и склады и чего только не было. Тогда здание прибывало в ужасном состоянии. Огромный вклад в ее восстановление вложили адвентисты седьмого дня (какое-то время это здание мы занимали вместе), тут я ничего не могу сказать, должен отдать должное. Восстанавливали буквально все. Но в определенный момент у нас хватило ума и сил с ними распрощаться. И у нас и у них хватило ума, чтобы расстаться мирно, не держа никаких обид, но дальше сосуществовать вместе было невозможно.

Кирха передана лютеранскому обществу по бессрочному договору, является памятником архитектуры регионального значения.
- Но ни государство, ни кто другой нам никакой помощи не оказывает. Мы работаем над тем, чтобы нам передали кирху в собственность, да и чиновники вроде не против, вот только разводят руками и говорят, что не знают, кто должен нам ее передать.
Евангелическо-лютеранская церковь работает в основном по воскресеньям, службы проходят в 12 часов дня, а так же по праздникам. Кроме того, в кирхе часто проходят концерты симфонической и других видов музыки, здесь рады всем, хотя можно сказать, что в основном здесь исполняют позитивную музыку. Павел Григорьевич старается позиционировать кирху и как концертную площадку, которая не может, конечно, вместить очень много слушателей, но обладает уникальной акустикой. К слову, в годы революции в стенах кирхи был замурован орган, который обнаружили уже в XXI веке. Конечно его меха прибывают в ужаснейшем состоянии, но он пережил вместе со зданием и революцию, и Вторую Мировую и власть Советов и найден был уже при реставрации и возвращении здания к своему назначению.
И несмотря на то, что работа по восстановлению идет уже примерно 20 лет, она не прекращается. «Не могу сказать, чтобы был хотя бы один день, когда можно было сказать, что все сделано – можно расслабиться. Здесь все время что-то ремонтируется. Сейчас, например, ремонтируем туалет, пока пользуемся уличным, но наступит время. Здание очень старое и вот удаляли грибок, - пастор показывает на потолок, где когда-то была башня».
В небольшом предбаннике между залом для богослужений и внутренними помещениями на вешалке висит пасторская мантия, у стены стоит решетка для барбекю.
- Когда Павел Григорьевич, читает проповедь, то он совсем другой становится, он уже не муж, - делится впечатлениями супруга, - он становится пастором.
Павел Григорьевич не был крещен в какой-либо другой конфессии, его сразу крестили в лютеранство. А вот супруга и племянник были ранее православными и поэтому их принимали через обряд конфирмации.
- Я не сторонник того, чтобы люди повально переходили в нашу церковь. Есть секты у нас, которые имеют по тысячи прихожан и они всячески пытаются к себе привлечь народ. У нас не так. Когда кто-то приходит, я стараюсь выяснить, что за человек, почему он хочет перейти в нашу церковь, иногда говорят, что батюшка им не нравится, но ведь не в батюшках дело, один такой, другой эдакий. Он всего лишь человек, а это церковь. Я считаю, что человек должен оставаться в той культурной традиции, в которой вырос. Поэтому всячески стараюсь убедить людей не менять вероисповедание. А вообще у нас тут много людей разных национальностей, даже узбеки есть.
- Райончик у нас, кстати, так себе, не очень благополучный, хотя я уже привык. Утро у меня начинается с того, что я обхожу церковь и собираю вокруг бутылки и прочий мусор. Потом уже еду на работу. 

Кирха передана лютеранскому обществу по бессрочному договору, является памятником архитектуры регионального значения.
- Но ни государство, ни кто другой нам никакой помощи не оказывает. Мы работаем над тем, чтобы нам передали кирху в собственность, да и чиновники вроде не против, вот только разводят руками и говорят, что не знают, кто должен нам ее передать.
Евангелическо-лютеранская церковь работает в основном по воскресеньям, службы проходят в 12 часов дня, а так же по праздникам. Кроме того, в кирхе часто проходят концерты симфонической и других видов музыки, здесь рады всем, хотя можно сказать, что в основном здесь исполняют позитивную музыку. Павел Григорьевич старается позиционировать кирху и как концертную площадку, которая не может, конечно, вместить очень много слушателей, но обладает уникальной акустикой. К слову, в годы революции в стенах кирхи был замурован орган, который обнаружили уже в XXI веке. Конечно его меха прибывают в ужаснейшем состоянии, но он пережил вместе со зданием и революцию, и Вторую Мировую и власть Советов и найден был уже при реставрации и возвращении здания к своему назначению.
И несмотря на то, что работа по восстановлению идет уже примерно 20 лет, она не прекращается. «Не могу сказать, чтобы был хотя бы один день, когда можно было сказать, что все сделано – можно расслабиться. Здесь все время что-то ремонтируется. Сейчас, например, ремонтируем туалет, пока пользуемся уличным, но наступит время. Здание очень старое и вот удаляли грибок, - пастор показывает на потолок, где когда-то была башня».
В небольшом предбаннике между залом для богослужений и внутренними помещениями на вешалке висит пасторская мантия, у стены стоит решетка для барбекю.
- Когда Павел Григорьевич, читает проповедь, то он совсем другой становится, он уже не муж, - делится впечатлениями супруга, - он становится пастором.
Павел Григорьевич не был крещен в какой-либо другой конфессии, его сразу крестили в лютеранство. А вот супруга и племянник были ранее православными и поэтому их принимали через обряд конфирмации.
- Я не сторонник того, чтобы люди повально переходили в нашу церковь. Есть секты у нас, которые имеют по тысячи прихожан и они всячески пытаются к себе привлечь народ. У нас не так. Когда кто-то приходит, я стараюсь выяснить, что за человек, почему он хочет перейти в нашу церковь, иногда говорят, что батюшка им не нравится, но ведь не в батюшках дело, один такой, другой эдакий. Он всего лишь человек, а это церковь. Я считаю, что человек должен оставаться в той культурной традиции, в которой вырос. Поэтому всячески стараюсь убедить людей не менять вероисповедание. А вообще у нас тут много людей разных национальностей, даже узбеки есть.
- Райончик у нас, кстати, так себе, не очень благополучный, хотя я уже привык. Утро у меня начинается с того, что я обхожу церковь и собираю вокруг бутылки и прочий мусор. Потом уже еду на работу. 

Семья пастора содержит кошачий приют. В саму церковь, где проходят богослужения котов, конечно не пускают, но кров, тепло и еду стараются обеспечить.
— Скажи ей, чтоб она обогреватели котам включила, а то померзнут, — говорит Наталья. В кирхе отключили газ, якобы за долги, поэтому с наступлением холодов в помещениях холодно. Однако ситуация должна нормализоваться со дня на день, так как газ должны вновь включить.

— Наш ребенок уже дома?
— Идет, — отвечает пастор.
— Тогда нам тоже надо скоро выдвигаться. Сейчас поедем в кирху, — рассказывает Наталья, — увидите моих любимых питомцев. У нас в приюте 30 котов. Когда больше, когда меньше. К сожалению многие гибнут.
Кирха находится рядом с оживленной трассой и много котов гибнет под колесами автомашин. Часть не удается выходить, после того, как их подбросили.
— Накануне подбросили четырех котят. Еще совсем грудные, обычную еду они не едят, еще померзли, пока мы их обнаружили. Выжил только один. Среди всех котов наш тут только один, он с нами еще в Москве жил, остальные все подброшенные, приблудившиеся. Я бы честно, тому, кто их подбрасывает, сурло бы набила, несмотря на всю религиозность. Они ответственность с себя на других перекладывают. На кота никогда рука не подымется, а вот на таких…
— Каждый день в 1200-1500 рублей обходится нам кошачий приют.
Когда мы въезжаем на территорию церкви, кошки буквально облепляют своих хозяев. Хозяева принесли свежую еду: сначала куриные горлышки, потом сухой корм, а затем мягкий.
По приезде в кирху хозяева обнаруживают, что одному из котов плохо. Покормив остальных, больного кота укладывают в переноску и отправляются в круглосуточную ветеринарную службу, остальные дела, ужин – потом.