Наверх
Герои

Мы хотим доказать, что в России возможна депровинциализация жизни

Как руководитель консалтинговой фирмы ушла из бизнеса и основала общественный центр гражданской экспертизы и поддержки НКО российского уровня.
18.10.2019
Интервью со Светланой Маковецкой, директором общественного фонда «Центр гражданского анализа и независимых исследований» (Центр ГРАНИ, Пермь) 
До Центра ГРАНИ вы возглавляли Уральское агентство поддержки малых и средних предприятий. Как вы пришли в некоммерческий сектор?

Сначала я работала на кафедре теории и истории культуры в Институте культуры в Перми. Потом — в деловом центре Пермкомбанка, который теперь трансформировался в выставочный центр «Пермская ярмарка». В 1995-м стала директором Уральского агентства поддержки малых и средних предприятий. Это закрытое акционерное общество занималось консалтингом, обучением и другой поддержкой бизнеса.

В 1998 году нам стало ясно, что просто консалтинга недостаточно: предприниматели все время приходили с разговорами за жизнь, пытались понять что-нибудь про справедливость, принципы предпринимательской свободы. Это выходило за рамки бизнес-планов. Вместе с Денисом Галицким (сейчас – общественный активист в Перми) мы создали НКО «Общество развития предпринимательских инициатив», где я стала работать параллельно с занятиями консалтингом. Тогда вместе с Институтом национального проекта «Общественный договор» Александра Аузана мы впервые замерили административные барьеры для бизнеса в Пермском крае. А потом – административные барьеры в социальной сфере. В конце концов стало понятно, что постепенно мы уходим от поддержки бизнеса.

Общество развития предпринимательских инициатив стало одним из инициаторов ассамблейного движения. Вместе с Пермской гражданской палатой, Пермским Мемориалом и другими мы создали Пермскую ассамблею (открытое партнерство, которое в 2002 году образовали десять организаций из разных областей гражданского общества в Перми. – Прим. ред.). В Москве появилась Народная ассамблея, в Санкт-Петербурге – Гражданская ассамблея. Эти три ассамблеи подписали «Пермскую декларацию». Вместе с Пермской гражданской палатой мы, например, переупаковали сиротскую политику в регионе. Предложили организационные решения, посчитав некоторые эффекты от новых подходов.

Поэтому Прикамье и стало одним из первых регионов, где зародилась тенденция устройства детей в замещающие семьи?

Абсолютно точно. Это был большой и серьезный пилотный проект. Тогда же я работала в Москве программным директором Института национального проекта «Общественный договор». Среди прочего мы занимались противодействием бедности. Смотрели, что для этого могут сделать гражданские коалиции вместе с органами власти и экспертным сообществом. Кроме того, изучали административные барьеры в системе общего образования, пытаясь понять, как помочь школам.
 Так сложился наш подход: формировать аргументы и создавать возможности для взаимодействия. Полностью он реализовался уже в Центре ГРАНИ.
И все же переход от защиты интересов предпринимателей к защите общественных интересов был естественным? Или был связан с неким разочарованием?

Я в какой-то момент поняла, что права предпринимателей – это частная форма прав человека. 

А почему вы сами в свое время ушли в бизнес?

Я чувствовала, что есть еще что-то, что можно делать в этой жизни. Что я не чисто академический человек. При моем темпераменте, готовности что-то предпринимать… И потом, если я такая умная, то почему такая бедная? И было ощущение, что жизнь проходит мимо. Мне совершенно не хотелось быть девочкой-гимназисткой.

Я тогда подумала, что нужно попробовать. Одновременно с преподаванием в институте я окончила четырехмесячные курсы секретарей-референтов. Там мы учили английский деловой, пользоваться персональным компьютером, изучали делопроизводство: кому какие писать письма, деловой этикет. После этого я пришла в торговый дом «Урал» и полтора месяца проработала в приемной секретарем. Параллельно преподавала. Через полтора месяца стала работать в отделе маркетинга, а еще через три мне предложили перейти в деловой центр Пермкомбанка.

Это были девяностые годы. Встречались ли вы с какими-то характерными для того времени вещами?

Наезды и тому подобное? В нашем случае такого не было. Ровно потому, что институцией, в которую я попала, руководили абсолютно рыночные романтики. Я сталкивалась с другими трудностями в середине девяностых. Нужно было наши деньги, Уральского агентства, пусть не самые большие, но заработанные, достать из проблемного банка. Нужно было выполнить сложную цепочку действий с кредитами, другими обязательствами и так далее, но у меня получилось это сделать.

Я помню фуры со спиртом «Роял», который считался валютой. Мы его привозили, развозили дальше по торговым точкам…
Им с вами расплачивались вместо денег?

Иногда вместо денег, иногда – вместе с деньгами.

А еще тогда впервые появились бизнес-ланчи. Они проводились в самом дорогом кафе в городе, туда все ездили на обед. И те, кто привозил принтеры, и те, кто привозил компьютеры, и те, кто обменивал лес на что-нибудь, и так далее. Обед – это был одновременно и светский раут, и деловые совещания. Люди к людям подходили, вместе пили кофе. Такой прообраз английского клуба… Если бы в двухтысячные годы не случилось государственного закабаления, мы бы имели сейчас крепкую купеческую культуру.

Когда таким бэкграундом вы приходите в общественный сектор и смотрите на другие некоммерческие организации, что вы думаете о них? Что управление в них нужно изменить?

Да, мне хотелось многое изменить.

К тому времени я уже прошла стажировки во Франции, Ирландии, Голландии, была управленческим консультантом. Но у меня всегда, даже во время работы на кафедре, был такой подход: если что-то есть, оно должно работать хорошо. А мой темперамент не позволяет сомневаться, что это можно и нужно сделать.
Я не боюсь никаких начальников, мне все равно, с кем разговаривать: с губернаторами, мэрами или министрами. Я просто не чувствую дистанции.
Если руководитель придерживается авторитарного подхода к управлению, может ли, по-вашему, организация разделять демократические ценности? И какого подхода придерживаетесь вы?

Есть люди, с которыми мне тяжело работать – например, я не выношу вегетарианцев, – я с ними работаю. Работаю с воцерковленными, хотя сама – атеистка стопроцентная. Есть очень много, на что мы тратим ресурсы, которые при нормальной ситуации можно было бы не тратить. Всегда можно сказать: стоп, мне такого коллектива не нужно. Шесть человек, все остальные – на аутсорсинг.

Другое дело, что почти всем в этой организации, кроме меня, не повезло со временем. Мы, начинавшие в конце 1980-х–начале 1990-х, с самого начала становились на крыло. Ветер дул в крылья. А вам ветер не дует: поперек всё. Что это означает? С одной стороны, есть ответственность человека, который должен дуть в крылья вместо ветра. С другой – при прочих равных условиях самое сильное демократическое решение всегда будет предлагаться мной, просто потому что у нас такой бэкрагунд. И это – чрезвычайная несправедливость.
Именно поэтому нужно дуть, заставлять.

Люди должны научиться быть успешными, не вести себя как жертвы, понимать, что от них все зависит. Это попытка досоздать, протезировать ту действительность, которой нет у вас. В этом смысле демократический подход – это совсем не про демократию в управлении. 

Демократический подход – это про постоянное привлечение внимания к возможностям, которые существуют.
В одном интервью вы сказали, что НКО, которые добиваются гуманизации системы паллиативной помощи, несут огромные издержки – они связаны с условиями взаимодействия с государством. Можно ли то же сказать про Центр ГРАНИ?

Конечно. Наша особенность в том, что мы – организация-шлюз. То есть мы можем говорить на разных языках: бюрократическом, некоммерческом, экспертном.

Мы – носители мультиязыка и мультивзгляда, что редкость. Одновременно это означает, что мы ни для кого не свои: от гусей отстали, к лебедям не пристали. Но мы постоянно удерживаемся в этом состоянии.

Органы власти хотят сделать нас абсолютно аффилированными – мы категорически сопротивляемся. С другой стороны – «Как вы можете?», «Это жлобское государство!», «Кровавый антинародный режим!». Но мы ровно по середине. Наша ценность в том, что мы можем и с теми разговаривать, и с этими. При этом некоторые считают нас компрадорами.

Невероятные издержки и в ресурсах, и во времени связаны с тем, что мы хотим доказать, что возможна депровинциализация жизни в России. Что мы – такая же столица: здесь принимаются решения. Меня Антон Толмачев (пермский блогер, предприниматель, журналист) спрашивает: «Кто платит за ваши полеты в Москву?». В большинстве случаев никто не платит: мы сами эти средства зарабатываем. Вот сейчас в первый раз я поехала на Совет по правам человека при президенте – сказали, возможно, компенсируют. А так перелеты оплачивает организация или я сама. И всякий раз я встаю и говорю: «Светлана Маковецкая, Пермь».

Комментарии:

Вы должны Войти или Зарегистрироваться чтобы оставлять комментарии...