- Публикатор: Группа редакторов издания (Сетевое_издание_Репортёр)
- Текст: Дмитрий Беляков
- Фото: Дмитрий Беляков
- Видео: Дмитрий Беляков
Доктор Женя, Евгений Косовских, основатель волонтерского проекта «Другая медицина», начал помогать бездомным после того, как из больницы, где он работал, попытались выкинуть человека на мороз, на верную смерть. Кажется, Евгению за пару лет удалось то, чего не удавалось никому за десятилетия: сделать общество чуть гуманнее. Но все равно еще остаются те, кто сжигает и избивает бездомных до смерти, а государство вообще не видит проблемы
— Что следователь сказал?
— Что-что… так и сказал, что двоих «наших» сожгли.
— Как именно сказал, можешь сформулировать?
Волонтер Володя Ильин неприятно морщится, рука его начинает нервно, кругообразно скользить по майке ярко-красного цвета, на которой красуется герб СССР.
— Что в ночь на 10 июня два подростка приблизились к двум бездомным и обрызгали их горючей жидкостью, после чего запалили и убежали с криками «горите в аду, бомжи!». Одна из жертв скончалась на месте, второго доставили в ожоговый центр с 50% ожогов тела.
Основатель НКО «Другая медицина» Евгений Косовских качает головой и смотрит сквозь меня на улицу:
— Пятьдесят… если пятьдесят процентов, маловероятно...
— Маловероятно, — угрюмо подтверждает Ильин. — Помнишь, как с Андреем? В семнадцатом?
— Помню. Там было 28%. Не выжил.
— Кстати, этого выжившего тоже зовут Андрей. Паньков фамилия. Родом из Башкортостана, из Стерлитамака.
— Что-что… так и сказал, что двоих «наших» сожгли.
— Как именно сказал, можешь сформулировать?
Волонтер Володя Ильин неприятно морщится, рука его начинает нервно, кругообразно скользить по майке ярко-красного цвета, на которой красуется герб СССР.
— Что в ночь на 10 июня два подростка приблизились к двум бездомным и обрызгали их горючей жидкостью, после чего запалили и убежали с криками «горите в аду, бомжи!». Одна из жертв скончалась на месте, второго доставили в ожоговый центр с 50% ожогов тела.
Основатель НКО «Другая медицина» Евгений Косовских качает головой и смотрит сквозь меня на улицу:
— Пятьдесят… если пятьдесят процентов, маловероятно...
— Маловероятно, — угрюмо подтверждает Ильин. — Помнишь, как с Андреем? В семнадцатом?
— Помню. Там было 28%. Не выжил.
— Кстати, этого выжившего тоже зовут Андрей. Паньков фамилия. Родом из Башкортостана, из Стерлитамака.
Откуда такая дикость
Все случилось в центре города, в небольшом парке, где бездомные собираются ради бесплатного обеда и обмена информацией о доступных подработках на садовых участках у дачников, в гаражных кооперативах или на стройках.
Как это ни цинично, пусть никого не шокирует жестокость: да, в наше время, в XXI веке так поступают. Что тут такого, облили бомжей жидкостью для розжига костров и бросили спичку — это же не люди? От них плохо пахнет, бомжи не работают, а только пьют и гадят где попало… Также бродяги разносят заразу: туберкулез, ВИЧ, чесотку, тиф и коронавирус (разве вы не знали — это китайский «бич» съел плохо прожаренную летучую мышь, и от этого заразилась вся планета?). Еще бомжи тоннами воруют продукты из пустующих дач честных граждан, а кроме того, охотятся на наивных собачек и выкрадывают их, чтобы съесть (все потому, что им, бомжам, есть нечего — ведь их за пьянство давно выгнали с работы, а последние мозги они пропивают еще до того, как наша доблестная полиция упечет их в трудовой лагерь)!
Что еще? Ах, да: все бомжи — это потенциальные педофилы, насильники, извращенцы, наркоторговцы, а также проститутки, заражающие все вокруг СПИДом… Достаточно? Абдулла, поджигай!
— Так хочется сказать, что я верю в нашу полицию, — уныло рассуждает Косовских. — Нет-нет, полиция будет что-то делать по этому эпизоду, так как соцсети «вписались», подняли шум, дело уже на контроле СКП… Но хочется верить, что найдут настоящих исполнителей, а не повесят это убийство на другого бездомного, который под силовым воздействием сознается в чем угодно, подпишет любой протокол и сядет в тюрьму, а настоящие подонки продолжат терроризировать других бездомных! Мне хотелось бы сказать, что полиция непременно найдет преступников, — но я в этом сомневаюсь.
Как это ни цинично, пусть никого не шокирует жестокость: да, в наше время, в XXI веке так поступают. Что тут такого, облили бомжей жидкостью для розжига костров и бросили спичку — это же не люди? От них плохо пахнет, бомжи не работают, а только пьют и гадят где попало… Также бродяги разносят заразу: туберкулез, ВИЧ, чесотку, тиф и коронавирус (разве вы не знали — это китайский «бич» съел плохо прожаренную летучую мышь, и от этого заразилась вся планета?). Еще бомжи тоннами воруют продукты из пустующих дач честных граждан, а кроме того, охотятся на наивных собачек и выкрадывают их, чтобы съесть (все потому, что им, бомжам, есть нечего — ведь их за пьянство давно выгнали с работы, а последние мозги они пропивают еще до того, как наша доблестная полиция упечет их в трудовой лагерь)!
Что еще? Ах, да: все бомжи — это потенциальные педофилы, насильники, извращенцы, наркоторговцы, а также проститутки, заражающие все вокруг СПИДом… Достаточно? Абдулла, поджигай!
— Так хочется сказать, что я верю в нашу полицию, — уныло рассуждает Косовских. — Нет-нет, полиция будет что-то делать по этому эпизоду, так как соцсети «вписались», подняли шум, дело уже на контроле СКП… Но хочется верить, что найдут настоящих исполнителей, а не повесят это убийство на другого бездомного, который под силовым воздействием сознается в чем угодно, подпишет любой протокол и сядет в тюрьму, а настоящие подонки продолжат терроризировать других бездомных! Мне хотелось бы сказать, что полиция непременно найдет преступников, — но я в этом сомневаюсь.
Мне хотелось бы сказать, что полиция непременно найдет преступников, но я в этом сомневаюсь
Почему такая дикость? Сыграла роль ковидная самоизоляция? Возобладали темные инстинкты? Поманила жажда славы в соцсетях? Нет, все проще. Точнее, примитивнее. Мы как общество не меняем свой культурный код и отказываемся признавать в бездомном человека. Бездомных подстерегает много опасностей на улице. Их травят собаками, в них плюют, кидают камни. И, как правило, все это от страха: обыватели не вполне понимают, кто такие бездомные, боятся их и проявляют агрессию. Также имеют место и проявления садистских вывихов — жестокие убийства бездомных или издевательства над ними из стремления компенсировать собственные комплексы.
Евгений Косовских рассказывает:
— Это не первый случай. В конце 2017-го был у меня одиночка Андрей, который попал под таких подростков-поджигателей. Андрей спал в дерматиновой куртке, которая расплавилась от огня и прикипела к коже спины… Человек обгорел, его раздуло, началось заражение. Я выложил в сеть фотографии его ожогов, и на меня набросились: зачем народ так вульгарно шокируешь? Да взбесило меня произошедшее! Я тогда хотел его у себя дома положить на полу и лечить, так как никакая больница его бы не взяла. Да если бы и взяли… ну поставили бы ему кеторолак (обезболивающее), ну подождали бы, что будет… Попробовали мы лечить его ожоги олазолем, потом промывали-сохраняли… Он погиб. Слава богу, что его в городской морг отвезли и похороны были за счет городского бюджета, ибо он был с документами. Другие мои бездомные говорили, что наказания никто не понес и что подростки те еще не раз показывались на их точке — курили коноплю и разное прочее… Вообще мало бездомных умирает своей смертью. Они чаще погибают от рук других людей, чем от болезней, приобретенных на улице. Если мы возьмем отшельников, которые полностью вне социума и с которыми мы больше всего работаем, они прежде всего подвергаются опасности со стороны молодых людей, употребляющих наркотики. Человек, находящийся под воздействием какого-то наркотического препарата, сталкивается с бездомным, и происходит что-то невероятное и страшное. Это избиения, это поджоги, это надругательства какие-то… А бездомный — он же не может противостоять. Он впадает в состояние шока и не может дать отпор. Он просто сворачивается в комок — и терпит… И еще он испытывает стыд за то, что с ним так обошлись. Да, «бомжам» тоже бывает стыдно! Агрессия по отношению к бездомным — от незнания реалий. Есть стереотип на тему «все бомжи — воры, поджигатели, насильники и прочее». Был инцидент: сломали у человека дверь в гараже, они с друзьями похватали лопаты и отдубасили одного бездомного, который жил поблизости… ни за что. Я пришел заступаться, объяснил мужикам, что бездомные-то как раз вместе со своими прирученными собаками охраняют их гаражи, и по идее хозяева этих гаражей должны кормить бесплатно бездомных вместе с собаками! Потом выяснилось, что раскуроченная дверь была делом рук местного наркомана, сына их же соседа по гаражу. Мужикам стало неудобно за то, что избили невиноватого, но с извинениями они спешить не стали. Все меня расспрашивали, зачем это мне надо — помогать бездомным. Нет у меня ответов на подобные вопросы…
Челябинские бездомные в очереди «за гуманитаркой»: через НКО «Другая Медицина», которой руководит Евгений Косовских, прошло около полутора тысяч
У полиции план
— Вода, печенье, чай, конфеты, антисептики, дезинфицирующие средства, туалетная бумага, влажные салфетки, женские прокладки, одноразовые станки для бритья, перчатки, пинцеты, перекись, йод, пластыри… что еще? Лекарства я сам отдельно упаковал! Пакеты, в которых наборы будем выдавать, в достаточном количестве взяли? Это я должен помнить? А вы на что?!
Сегодня четверг, и доктор Женя с утра на боевом взводе. Оба его юных волонтера, студенты-медики Саша и Гоша бегают по офису «Другой медицины» как ошпаренные. Выезд на еженедельное мероприятие, кормление-лечение бездомных — это всегда стресс: ничего не забыть, все предусмотреть, учесть нюансы. Один из важных нюансов — полиция.
У полиции есть ежемесячный план «по работе с бездомными людьми», заключающийся в выполнении нормы по протоколам: в течение месяца полиция обязана столько-то бездомных «оформить», как правило, за нахождение в нетрезвом виде. Вот и упражняются в примитивном служебном рвении служители закона — рыщут в поисках волонтерских точек, где кормят или лечат бездомных, обкладывая их, как волков флажками, чтобы потом «сделать план». Делается это бесцеремонно и грубо: верзилы с дубинками молча хватают трех-четырех бездомных, заталкивают их в полицейский «бобик» и увозят в отдел, где составляются протоколы. Потом их отпускают — что взять с бедолаг кроме пары дырявых вонючих сапог? Но люди все равно пропускают процедуры и горячую кормежку. Косовских таких «ментов» ненавидит и ругается с ними страшно, выпроваживает как только может и часто неожиданно меняет время процедур, чтобы «менты» не успели просчитать.
По дороге Женя рассказывает:
— Не исключаю, что опять будет полиция. Последнее время зачастила Росгвардия под предлогом «э-э-э… тут была недавно драка, мы вас постоим поохраняем…» Я-то уже знаю, что в какой-то момент они начнут делать свой план по протоколам-штрафам. Тут у меня с ними мертвый конфликт: я им не уступаю, и они от «кормушки» не отходят. Но я не успокоюсь: я же своих три года собирал, организовывал, добивался их доверия, чтобы можно было их всех в одном месте централизованно лечить, чтобы они не разбредались по городу, не делились вирусами… Это ох как непросто! Контингент у меня трудный, понимаете? Спугнешь — и все разбегутся кто куда! Носись потом, лови… Я с ними вообще-то жестко веду себя, не расслабляюсь, потому что почти у всех уголовный опыт, абсолютно у каждого — алкоголизм, наркотики, плюс истерзанная, поврежденная психика, плюс заболевания всевозможных видов…
Сегодня четверг, и доктор Женя с утра на боевом взводе. Оба его юных волонтера, студенты-медики Саша и Гоша бегают по офису «Другой медицины» как ошпаренные. Выезд на еженедельное мероприятие, кормление-лечение бездомных — это всегда стресс: ничего не забыть, все предусмотреть, учесть нюансы. Один из важных нюансов — полиция.
У полиции есть ежемесячный план «по работе с бездомными людьми», заключающийся в выполнении нормы по протоколам: в течение месяца полиция обязана столько-то бездомных «оформить», как правило, за нахождение в нетрезвом виде. Вот и упражняются в примитивном служебном рвении служители закона — рыщут в поисках волонтерских точек, где кормят или лечат бездомных, обкладывая их, как волков флажками, чтобы потом «сделать план». Делается это бесцеремонно и грубо: верзилы с дубинками молча хватают трех-четырех бездомных, заталкивают их в полицейский «бобик» и увозят в отдел, где составляются протоколы. Потом их отпускают — что взять с бедолаг кроме пары дырявых вонючих сапог? Но люди все равно пропускают процедуры и горячую кормежку. Косовских таких «ментов» ненавидит и ругается с ними страшно, выпроваживает как только может и часто неожиданно меняет время процедур, чтобы «менты» не успели просчитать.
По дороге Женя рассказывает:
— Не исключаю, что опять будет полиция. Последнее время зачастила Росгвардия под предлогом «э-э-э… тут была недавно драка, мы вас постоим поохраняем…» Я-то уже знаю, что в какой-то момент они начнут делать свой план по протоколам-штрафам. Тут у меня с ними мертвый конфликт: я им не уступаю, и они от «кормушки» не отходят. Но я не успокоюсь: я же своих три года собирал, организовывал, добивался их доверия, чтобы можно было их всех в одном месте централизованно лечить, чтобы они не разбредались по городу, не делились вирусами… Это ох как непросто! Контингент у меня трудный, понимаете? Спугнешь — и все разбегутся кто куда! Носись потом, лови… Я с ними вообще-то жестко веду себя, не расслабляюсь, потому что почти у всех уголовный опыт, абсолютно у каждого — алкоголизм, наркотики, плюс истерзанная, поврежденная психика, плюс заболевания всевозможных видов…
Всякое случается: бывает, что появляется пьяный, агрессивный, орет, пляшет, выдрыгивается передо мной. Но не было еще случая, чтобы я изгнал кого-то: все конфликты стараюсь гасить уговорами и работой с лидерами в среде бездомных, объясняю им, прошу повлиять. Как правило, агрессивных «локализуют» и уводят другие бездомные, потому что они же понимают: мы находимся в жилом секторе, а это дворы и дома, и если хоть одна бабушка вызовет полицию, пожаловавшись на пьяную драку, устроенную бомжами… Самые проблемные персонажи — бывшие зэки, особенно только что «откинувшиеся», с шлейфом тюремных «понятий», для которых просить-попрошайничать унизительно, а есть-то охота — они и начинают бомбить остальных, мирных бездомных. Приходится на них рычать и гладить по голове тех, у кого отняли продукты или теплые носки…
Обычно я дистанцируюсь от попрошаек — патологических врунишек и профессиональных нищих; они быстро начинают мною пользоваться, а я этого не позволяю. Точно так же с «домашними» — теми, кто с документами; у них есть прописка, и они могут в поликлинику обращаться по месту прописки. Еще я отфильтровываю бабушек, любящих халяву: «Хотя бы один полиэтиленовый бахил, но бесплатный мне дайте!!» Полно таких! Беру под опеку тех, кто живет на теплотрассе, кто не может социализироваться. Разговор с моими подопечными я начинаю с того, что интересуюсь, как у них здоровье. Бездомный, как правило, удивляется: «Оп-па… здоровье? У меня есть здоровье…» И после этого, как правило, начинает внимание обращать на него, на здоровье свое. Спрашиваю, как прошла неделя. «Оп-па, неделя прошла… Да ничего не делал, пробухал, прошлялся…» Зато он начинает анализировать, как же прошла его неделя! И стартует поиск подработок, способов заработка.
Живут они в основном сбором вторсырья или работой в садах у людей. Помогают дворникам убрать снег возле какой-нибудь «Пятерочки» — за ведро горячей воды, чтобы помыться. Бывает, устраиваются «охранниками» на шлагбауме на въезде в садоводческие участки. Мы стараемся стимулировать этот толчок к возврату в социум, потребность в труде, буквально взращиваем в людях самоуважение и хотя бы минимальную реверсию в человеческий облик.
Мы не употребляем слово «бомж». Это для меня ругательная аббревиатура времен дремучего совка! За ней скрывается что-то постыдное, дурно пахнущее, нечистое. За этим словом нет личности. Поэтому мы говорим «бездомный», а чаще называем людей по имени-отчеству. Важно разбудить в каждом из них человека, который кому-то нужен. Они тоже люди, и они заслуживают такого же уважения. Как ты к ним, так же и они к другим относиться будут. Они знают, что я их люблю, уважаю, но я с них и спрашиваю. Почему пришел грязный? Или — почему без носков? Мы для них шампуни разливаем в маленькие флакончики, также выдаем всем носки летние и зимние.
Некоторые засранцы могут пойти это на рынке продать, чтобы себе на стакан спиртного наскрести… Но так поступают, как правило, новенькие. Они еще не знают правил договора. Им эти правила «ветераны» очень доходчиво разъясняют: они-то с уважением к моим усилиям относятся и ценят это. «Ветераны» знают, что я могу ночь не спать, чтобы собрать-упаковать коробки с наборами для них, обегать два десятка организаций в поисках спонсора, чтобы для них же достать бинты, мази, лекарства… Что у нас в наличии из лекарств? Это сюжет по заявкам. Я держу связь со своими через один местный храм, при котором они находятся-работают-тусуются. Одна из матушек звонит мне и передает: «Жень, там Иван просил передать, что у него нога порезана…» или — «Ольга просила от температуры побольше таблеток…» Мы самые элементарные лекарства наподобие валидола выдаем. Бывает, требуется амоксиклав — достаем его. Перевязки им также делаю. Как правило, это ушибы, травмы, ссадины, резано-колотые раны от проволоки, с которой они работают. Раньше были ожоги с обморожениями: недосмотрели, когда спали возле костра или на земле. Было всякое — и гангрены были: снимаешь с человека носок, а в носке остается отвалившийся черный палец, раскисшее, воняющее мясо — и белая кость торчит!
Мы их приучаем к соблюдению элементарных жизненных и гигиенических правил и чего-то добились: вот уже два года гангрен и ампутаций не было у нас! Особенно строго с женщинами — чтобы не переохлаждались. Скольких мы перевозили в дружественную нам гинекологию с воспалениями яичников, с разными циститами… Мы всем раздаем гигиенические комплекты, мужикам выдаю одноразовые станки — заставляю их бриться! Дошло как-то до смешного: я обратил внимание, что у одного бездомного лицо все красное (а дело было зимой). Спрашиваю, что с лицом. Он мне говорит: ты, мол, Женя, нас заставляешь бриться так часто, а ведь холодно…
В «дружественной» стоматологии Евгений ассистирует дантисту во время бесплатной операции бездомному
Другая медицина и просто человечность
В Челябинске порядка 5000 бездомных, некоторые называют цифру в два раза больше. Около полутора тысяч человек прошли через НКО «Другая медицина», которой руководит фельдшер, ветеринар и волонтер Евгений Косовских.
— Илья! Идите сюда! — голос Евгения строг, в нем звенит металл. — Что с руками? Покажите! Почему опять черные?
— Г-г-г… — персонаж клонится вперед, почти роняя себя в мои объятия, и силится что-то произнести: пауза, натужная работа мысли. — Г-г-где-е-ее… — воняющий перегаром рот рождает слово.
Отхожу — стоять рядом с разящим блевотиной организмом я не в силах. Даже сквозь респиратор чувствую кисло-резкий запах. Женя даже не двигается с места.
— Что — где?! Спрашиваю, почему руки-то черные, Илья?
— Я-я-я-а-а-а… — глубокомысленно изрекает Илья и смиренно кивает, протягивая черную, как железнодорожная шпала, ладонь.
Косовских раздраженно вздыхает.
— Вам тридцать пять лет!
Шатающийся из стороны в сторону организм с детской непосредственностью удивляется и расплывается в улыбке:
— Тридцать пять?!
— Тридцать пять, — упрямо повторяет Евгений, свирепея понемногу. — В следующий раз мочалкой будешь тереть, и чтобы был как лялечка чистенький! Иначе…
Илья со всем возможным вдохновением делает замысловатое движение рукой, обозначающее приближение неизбежного апокалипсиса.
— Что с глазом у тебя, Илья? — не отстает Евгений. — Подрался?
Организм испуганно икает и разводит руками.
— Ты опять запил?
Бездомный пьяница еще сильнее пугается и отшатывается назад, сбивая с ног худенькую, взлохмаченную старушку. Возникает свалка. Все кричат на Илью, он обалдело озирается, не понимая, в чем причина всеобщего недовольства. Наконец, бабку извлекают из-под груды таких же, как она, заклеклых тел и усаживают перед Косовских на низенький стульчик, а бухого Илью отправляют на расправу к двум одетым в белоснежные комбинезоны волонтерам, вооруженным хирургическим пинцетом, пачкой влажных салфеток и флаконом с перекисью водорода…
Сегодня на пустыре для выгула собак, спрятанном в стороне от унылых хрущевок, собралось не более трех десятков бездомных — стертых до однородной тоскливой невзрачности, похожих одна на другую, дряблых фигур. Без возраста, без лица, без осанки, без пола: я не без труда угадываю, мужчина передо мной или все-таки женщина. Уродливые кофты с чужого плеча и ветхие рубахи, висящие колом на худых телах, рваные куцые портки, истрепанные панамы и грязные кепки, в которых могли бы вить гнезда голуби. Лица одутловаты, кожа покрыта нездоровым, бурым загаром, сумчатые веки уныло нависают над нерасклеившимися глазами, усыпанными зернами простуды. Люди? Пожалуй, нет: организмы на двух ногах. Некоторые без одной руки или без глаза. Вот, опираясь на посох, приближается рахитичное тело в замусоленной, серого цвета майке с длинным рукавом, спортивном трико из секонд-хенда и грязных галошах, вызывающих у меня тревогу. Иссеченное морщинами, отечное, испитое лицо. Вялый подбородок, белая шея с бородавкой над выпирающим кадыком, пастозная кожа щек. Встревоженный взгляд бегающих, выцветших, поросячьих глазок.
— Илья! Идите сюда! — голос Евгения строг, в нем звенит металл. — Что с руками? Покажите! Почему опять черные?
— Г-г-г… — персонаж клонится вперед, почти роняя себя в мои объятия, и силится что-то произнести: пауза, натужная работа мысли. — Г-г-где-е-ее… — воняющий перегаром рот рождает слово.
Отхожу — стоять рядом с разящим блевотиной организмом я не в силах. Даже сквозь респиратор чувствую кисло-резкий запах. Женя даже не двигается с места.
— Что — где?! Спрашиваю, почему руки-то черные, Илья?
— Я-я-я-а-а-а… — глубокомысленно изрекает Илья и смиренно кивает, протягивая черную, как железнодорожная шпала, ладонь.
Косовских раздраженно вздыхает.
— Вам тридцать пять лет!
Шатающийся из стороны в сторону организм с детской непосредственностью удивляется и расплывается в улыбке:
— Тридцать пять?!
— Тридцать пять, — упрямо повторяет Евгений, свирепея понемногу. — В следующий раз мочалкой будешь тереть, и чтобы был как лялечка чистенький! Иначе…
Илья со всем возможным вдохновением делает замысловатое движение рукой, обозначающее приближение неизбежного апокалипсиса.
— Что с глазом у тебя, Илья? — не отстает Евгений. — Подрался?
Организм испуганно икает и разводит руками.
— Ты опять запил?
Бездомный пьяница еще сильнее пугается и отшатывается назад, сбивая с ног худенькую, взлохмаченную старушку. Возникает свалка. Все кричат на Илью, он обалдело озирается, не понимая, в чем причина всеобщего недовольства. Наконец, бабку извлекают из-под груды таких же, как она, заклеклых тел и усаживают перед Косовских на низенький стульчик, а бухого Илью отправляют на расправу к двум одетым в белоснежные комбинезоны волонтерам, вооруженным хирургическим пинцетом, пачкой влажных салфеток и флаконом с перекисью водорода…
Раз в неделю каждый бездомный получает ограниченный набор самых необходимых лекарств и жизненно необходимых принадлежностей
— Вероника Федоровна, как ваше здоровье? Больше не чешетесь уже? Прошло? — участливо интересуется Евгений.
Старушка дисциплинированно поправляет одноразовую маску и прижимает руку к сердцу:
— Не чешусь. Насыплешь мне валерианы и от желудка?
Старушка дисциплинированно поправляет одноразовую маску и прижимает руку к сердцу:
— Не чешусь. Насыплешь мне валерианы и от желудка?
Евгений лезет в коробку за таблетками:
— Каждый день, по три раза в день, таблетка до еды.
Бабка бестолково трясет головой и словно сама себя уговаривает:
— Еще надо вот те и вот эти, и как заболит — выпить! Как заболит — сразу выпить!
— Не выпить, а запить надо… водой спод крана, — шутит за спиной у меня хриплый тенорок.
— Как заболит — выпить…– вновь твердит бездомная. — Изжога-то у меня…
— Глазик-то чего не промываем? — Женя уверенным движением снимает с женщины очки и всматривается в заплывший глаз на одутловатом лице. — У вас ведь нужно веко убирать, оно у вас западает…
— Вот, да… я… капельки… за 25 рублей…
— Альбуцид? Да при чем тут альбуцид…
Бездомная тараторит как из радиоточки:
— Вот тута у меня-то гноится, и я не вижу вот тем глазом… который здесь… совсем ничего не вижу…
— Вот тута у меня-то гноится, и я не вижу вот тем глазом… который здесь… совсем ничего не вижу…
Косовских очень осторожными, плавными движениями проводит стерильным тампоном с нанесенной на него тетрациклиновой мазью и просит:
— Давайте вверх-вниз-вправо-влево! Та-а-ак… хорошо… все, разошлась, — он удовлетворенно выбрасывает тампон в контейнер. — Отведите нашу больную в тенек, пусть она там отдохнет. И пакет с таблетками! Не забудьте пакет!
Внутри распахнутого багажника автомобиля разложены салфетки, пинцеты, тампоны, разнокалиберные флаконы. Евгений одного за другим осматривает разнополых пациентов, каждому обрабатывает то кровоточащие уши, то подбитые или гноящиеся глаза, то раненые локти. Бритый наголо детина хнычет как девчонка, когда Евгений пинцетом удаляет спекшуюся кровяную корку на его покусанной вшами руке и прижигает рану перекисью водорода. Из-под стерильной салфетки выступает обильная розовато-белая пена — идет реакция с кровью.
Женя мрачно шутит:
— Жаль со вшами-то расставаться, привык? Не зря есть теория: когда у человека вши и за них принимаются, то человек потом сам погибает…
Поодаль волонтеры раздают пакеты с наборами, внимательно выслушивая другие пожелания из галдящей очереди. Особенно волонтеры радуются просьбам выдать шампунь и мыло.
Помятого вида хмурый здоровяк Андрей — один из явных лидеров местных бездомных. Огромная, как котел, голова, поломанные уши борца, широкие плечи, угрюмый взгляд исподлобья. Он рассказывает, как неделю назад отбился от нападения каких-то «гопников», собиравшихся его «отметелить». Андрей утверждает, что служил срочную в Первую чеченскую, то ли в парашютно-десантном полку, то ли в десантно-штурмовой бригаде. Называет номер 100, называет фамилию своего командира — полковника Ильяшенко и рассказывает, что «прошел штурм Грозного, много работал в горах».
— Жаль со вшами-то расставаться, привык? Не зря есть теория: когда у человека вши и за них принимаются, то человек потом сам погибает…
Поодаль волонтеры раздают пакеты с наборами, внимательно выслушивая другие пожелания из галдящей очереди. Особенно волонтеры радуются просьбам выдать шампунь и мыло.
Помятого вида хмурый здоровяк Андрей — один из явных лидеров местных бездомных. Огромная, как котел, голова, поломанные уши борца, широкие плечи, угрюмый взгляд исподлобья. Он рассказывает, как неделю назад отбился от нападения каких-то «гопников», собиравшихся его «отметелить». Андрей утверждает, что служил срочную в Первую чеченскую, то ли в парашютно-десантном полку, то ли в десантно-штурмовой бригаде. Называет номер 100, называет фамилию своего командира — полковника Ильяшенко и рассказывает, что «прошел штурм Грозного, много работал в горах».
Бездомных подстерегает много опасностей на улице. Их травят собаками, в них плюют, в них кидают камни. Как правило, это происходит от страха: люди не вполне понимают, кто такие бездомные, люди боятся их и проявляют свою агрессию
По моим данным в 100-ю отдельную воздушно-десантную бригаду (место дислокации Абакан, Сибирский военный округ) был переформирован 300-й отдельный парашютно-десантный полк как раз на исходе Первой кампании, в 1996-м. Причем бригада была преобразована в базу хранения военной техники. Я не обнаружил их самостоятельного участия в боевых действиях. Вполне возможно, что какие-то отдельные подразделения или сводные группы кому-то могли быть приданы на период выполнения задач, но… как быть с тем, что в списках потерь по ВДВ нет пометок 100-й бригады? Ни один из ветеранов ВДВ из псковской или новороссийской бригад не смог вспомнить полковника Ильяшенко…
Как бы то ни было, Андрей в 2001-м был осужден по 105-й статье за убийство двух человек, совершенное по пьянке. Отсидев 13 лет, он вернулся в чужую уже квартиру в Екатеринбурге, где его встретила разведенная с ним жена. Приехав к каким-то друзьям в Челябинск, стал пить и в конце концов оказался на улице. К Андрею жмется его подружка Оля Коровина, представляющаяся как «звезда “Плейбоя”». За глаза другие бездомные называют ее нецензурно, в рифму с этим самопредставлением. Оля тоже жалуется на избиения «гопников», напавших на нее за Асташковским кожевенным заводом. «По ребру мне дали тогда, по позвоночнику попали, по ноге тоже… чуть ушла едва живая… — Коровина закатывает глаза и с усмешкой добавляет: — Мне 30 лет, а кроме пендалей до матюгов я от жизни-то ничего и не получала. Куда бы деваться от этого?»
— Это наша мобильная точка приема, — рассказывает доктор Женя. — На зиму арендуем автомобиль, оплачиваем водителя с машиной. Недешево получается, но кто же согласится потерпеть в своей машине бездомного? Еще мы пытаемся сделать первый в России амбулаторный кабинет для бездомных, потому что на практике этой категории людей невозможно получить медицинскую помощь ни в государственной, ни в частной клинике. И куда бы я ни писал — и здесь, в местное отделение Роспотребнадзора, и в Минздрав в Москву, — мне отовсюду приходят отписки в стиле «всем бездомным в соответствии с законодательством оказывается полноценная помощь во всех больницах»! То есть проблемы как бы нет! И получается игра в рулетку — на какого врача бездомный попадет. Если он сам обратится за госпитализацией, то все зависит от конкретного дежурного врача. Однажды в больницу, где я проходил практику, скорая привезла бездомного, и медсестра его выставила на мороз. И я понимал, что он там умрет.
Могут бездомному сделать перевязку, после чего пишут в журнале, что «показаний для госпитализации нет» — и до свидания, хотя там черные от обморожений, гниющие пальцы и нужна ампутация. Часто бывает, что санитарка выпинывает ногой уже на входе в приемное отделение. Такое было на моих глазах. Именно после этого мне и захотелось сделать проект «Другая медицина». В одной травматологии бездомный посидел подождал помощи и после жалоб «трудящихся» на то, что от него воняет, ушел ничего не дождавшись. Это абсолютно нецивилизованно! Знаете, медицина должна быть доступна всем: если мы говорим, что «право на медицинское обслуживание имеет каждый», стало быть, каждый и должен медицинскую помощь получить при первой необходимости. Сейчас стало полегче: о нас узнали, нам звонят из приемных отделений, сообщают: «вот бомж Иван Иваныч после операции, найдите, куда его девать». Мы ищем, просим, вступаем в переговоры, уговариваем оставить его, чтобы раны зажили, — как на улице-то с открытыми ранами? Кто будет швы снимать? От нас отбрыкиваются: мол, нет бюджета, мы не можем… В итоге человека выпихивают на улицу с выпиской, где по стандарту сказано: «обработка ран, снятие швов по месту прописки». Где эта прописка?! Он без-дом-ный! Таким образом они и попадают к нам, в «Другую медицину». Я-то по сертификату могу это делать — швы снимать.
«Почему опять руки черные?!» Волонтеры оказывают первую помощь и стараются вернуть опустившимся людям первоначальные инстинкты — соблюдать гигиену
Как меняется мир
История с «Другой медициной» тянется с 27 марта 2017 года и, в сущности, является локальной франшизой инициативы знаменитой доктора Лизы. По признанию самого Косовских, он с Елизаветой Глинкой никогда не встречался, но переписывался с ней на Фейсбуке, а проект свой запустил уже после того, как в декабре 2016-го в акваторию Черного моря рухнул Ту-154. Косовских говорит, что общается с фондом Глинки и периодически получает от него помощь. Самого Косовских доктором Женей назвали журналисты. С их же легкой руки к нему пришла известность в соцсетях, стали поступать одежда и деньги от добровольных жертвователей — на первые закупки перевязочных средств, продуктов, тонометров, термометров... Слух о том, что в Челябинске есть «доктор Женя, спасающий бомжей, до которых никому дела нет», разлетелся по всему региону практически мгновенно. Застенчивость и страх перед незнакомым часто мешают людям сделать шаг вперед, но произошла удивительная вещь: оказалось, что Евгений Косовских — совсем не единственный, кому есть дело до бомжей!
«Где-то в начале 2018-го я заметил, что люди стали по-другому относиться к бездомным: некая прививка толерантности сделана была», — улыбается Косовских. Незнакомая женщина-инвалид из уральской деревни сама связала и выслала в «Другую медицину» двадцать пар варежек и носков. Семья из Питера неоднократно присылала посылки с выпечкой и гигиеническими принадлежностями для бездомных. Девочка из этой семьи в каждую посылку вкладывала рисунок и очень доброе письмо. Были посылки из США от коллеги-врача, который выслал набор хирургических инструментов, мазей и бинтов. Местная школа объявила сбор средств для бездомных, а на уроках детям рассказывали о проекте и приводили его в пример как образец бескорыстного проявления добра и настоящей, не показной, христианской любви к отверженным нашего времени. Перед тем как ученики отправлялись в школу, родители сами вкладывали пакеты с конфетами, бинтами, йодом, носками и печеньем в школьные ранцы…
Член Совета Федерации от Челябинской области Маргарита Павлова — первый чиновник высокого ранга, услышавшая Евгения Косовских. Она необычный человек. Павлова прилетала в Челябинск в разгар пандемии и ассистировала Косовских при перевязках бездомным в холодной машине, мерзла вместе с ним на 35-градусном морозе, теснилась на куцей табуреточке в «уазике» вместе с волонтерами на одном квадратном метре, опрашивала во время перевязок каждого бездомного… С ее помощью «Другая медицина» обзавелась продуктами, перевязочным материалом и необходимым количеством одноразовых масок (чтобы полицейские не штрафовали бездомных на улицах).
— Я поняла, что люди, оказавшиеся на улице, попали туда не просто так, — говорит Павлова. — В большинстве своем это люди с нерешенными домашними (семейными, бытовыми) проблемами. Алкоголизм не первопричина. Алкоголизм приходит позднее, как следствие какой-то личной драмы. Поскольку каждый человек имеет ценность, важно понять, что его выбросило на улицу из нормальной жизни. Именно этим и занимается мой друг Женя. Он не только медик. Он совершает Большой Человеческий Поступок. Он подставляет плечо. Он восстанавливает семьи. Он спасает людей, даря им веру в то, что они кому-то нужны.
«Где-то в начале 2018-го я заметил, что люди стали по-другому относиться к бездомным: некая прививка толерантности сделана была», — улыбается Косовских. Незнакомая женщина-инвалид из уральской деревни сама связала и выслала в «Другую медицину» двадцать пар варежек и носков. Семья из Питера неоднократно присылала посылки с выпечкой и гигиеническими принадлежностями для бездомных. Девочка из этой семьи в каждую посылку вкладывала рисунок и очень доброе письмо. Были посылки из США от коллеги-врача, который выслал набор хирургических инструментов, мазей и бинтов. Местная школа объявила сбор средств для бездомных, а на уроках детям рассказывали о проекте и приводили его в пример как образец бескорыстного проявления добра и настоящей, не показной, христианской любви к отверженным нашего времени. Перед тем как ученики отправлялись в школу, родители сами вкладывали пакеты с конфетами, бинтами, йодом, носками и печеньем в школьные ранцы…
Член Совета Федерации от Челябинской области Маргарита Павлова — первый чиновник высокого ранга, услышавшая Евгения Косовских. Она необычный человек. Павлова прилетала в Челябинск в разгар пандемии и ассистировала Косовских при перевязках бездомным в холодной машине, мерзла вместе с ним на 35-градусном морозе, теснилась на куцей табуреточке в «уазике» вместе с волонтерами на одном квадратном метре, опрашивала во время перевязок каждого бездомного… С ее помощью «Другая медицина» обзавелась продуктами, перевязочным материалом и необходимым количеством одноразовых масок (чтобы полицейские не штрафовали бездомных на улицах).
— Я поняла, что люди, оказавшиеся на улице, попали туда не просто так, — говорит Павлова. — В большинстве своем это люди с нерешенными домашними (семейными, бытовыми) проблемами. Алкоголизм не первопричина. Алкоголизм приходит позднее, как следствие какой-то личной драмы. Поскольку каждый человек имеет ценность, важно понять, что его выбросило на улицу из нормальной жизни. Именно этим и занимается мой друг Женя. Он не только медик. Он совершает Большой Человеческий Поступок. Он подставляет плечо. Он восстанавливает семьи. Он спасает людей, даря им веру в то, что они кому-то нужны.
Медосмотр и доврачебная помощь не обязывают к получению лицензии, а вот первичная — очень даже требует наличия таковой
На бумаге бездомных нет
По версии Министерства здравоохранения, бездомным оказывается вся необходимая помощь в соответствии с российским законодательством. Бездомного очень сложно госпитализировать: после пресловутой «оптимизации медицины» врачей и медработников стало не хватать, и одному врачу, утонувшему в бумагах, инструкциях и справках, приходится выполнять в три раза больше работы за ту же зарплату, а больницы не получают бюджетных денег за бездомных людей. Хотя где-то по бумагам, по отчетности это проходит — но по этим бумагам у нас и бездомных-то как таковых нет! Хотя они — вот они…
Косовских рассказывает: «Как-то я пришел в один из высоких кабинетов с просьбой, чтобы нам как-то начали помогать, и мне там сказали: “Вы кого там лечите? Каких таких бездомных?! У нас их нету!” Я рот раскрыл от изумления, а чиновница достает какую-то бумагу Росстата, где сказано про “0,001 процент бездомности”. Мне также напомнили о существовании в Челябинске двух государственных центров, кем-то с удивительным чувством такта названных “БОМЖ”. Один центр был рассчитан аж на сто человек, а второй — сразу на тридцать! Я так разозлился: меня каким-то дураком выставили!»
Минздрав и Роспотребнадзор дежурно повторяют, что «всем бездомным оказывается полноценная медицинская помощь в соответствии с российским законодательством». Те же, кто занимается делом и, несмотря на безразличие со стороны государственных структур, упорно желает помогать бездомным, упираются в бескрайний, высоченный частокол из лицензий, законов, нормативных требований, разрешений, ГОСТов, санкций, стандартов и сертификатов.
Сенатор Маргарита Павлова, давно знающая доктора Женю, говорит: «Делая вне всякого сомнения доброе дело, Евгений довольно сильно рискует. Да его попросту посадят, если, не дай бог, с кем-то из его подопечных что-то случится, ибо есть четкий регламент: доврачебная помощь не обязывает к получению лицензии, а вот первичная — очень даже требует наличия таковой».
Сам Косовских осторожно подтверждает опасения друга-сенатора: «Существующие стандарты оказания медпомощи не подходят под нашу область. По законодательству мы ограничены в оказании подобной медицинской помощи на улице, ибо в уличных условиях можно только неотложную помощь оказывать, и мы обязаны быть прикреплены к какой-то больнице либо находиться в другой лечебно-профилактической структуре — лишь тогда мы можем подать на лицензию и начать оказывать такую помощь. Я не имею права помочь нуждающемуся в медицинской помощи человеку в квартире или в подъезде. Я могу работать либо в специально оборудованном, сертифицированном помещении, либо в машине скорой помощи, либо на улице, но — при машине, при медкабинете».
Косовских рассказывает: «Как-то я пришел в один из высоких кабинетов с просьбой, чтобы нам как-то начали помогать, и мне там сказали: “Вы кого там лечите? Каких таких бездомных?! У нас их нету!” Я рот раскрыл от изумления, а чиновница достает какую-то бумагу Росстата, где сказано про “0,001 процент бездомности”. Мне также напомнили о существовании в Челябинске двух государственных центров, кем-то с удивительным чувством такта названных “БОМЖ”. Один центр был рассчитан аж на сто человек, а второй — сразу на тридцать! Я так разозлился: меня каким-то дураком выставили!»
Минздрав и Роспотребнадзор дежурно повторяют, что «всем бездомным оказывается полноценная медицинская помощь в соответствии с российским законодательством». Те же, кто занимается делом и, несмотря на безразличие со стороны государственных структур, упорно желает помогать бездомным, упираются в бескрайний, высоченный частокол из лицензий, законов, нормативных требований, разрешений, ГОСТов, санкций, стандартов и сертификатов.
Сенатор Маргарита Павлова, давно знающая доктора Женю, говорит: «Делая вне всякого сомнения доброе дело, Евгений довольно сильно рискует. Да его попросту посадят, если, не дай бог, с кем-то из его подопечных что-то случится, ибо есть четкий регламент: доврачебная помощь не обязывает к получению лицензии, а вот первичная — очень даже требует наличия таковой».
Сам Косовских осторожно подтверждает опасения друга-сенатора: «Существующие стандарты оказания медпомощи не подходят под нашу область. По законодательству мы ограничены в оказании подобной медицинской помощи на улице, ибо в уличных условиях можно только неотложную помощь оказывать, и мы обязаны быть прикреплены к какой-то больнице либо находиться в другой лечебно-профилактической структуре — лишь тогда мы можем подать на лицензию и начать оказывать такую помощь. Я не имею права помочь нуждающемуся в медицинской помощи человеку в квартире или в подъезде. Я могу работать либо в специально оборудованном, сертифицированном помещении, либо в машине скорой помощи, либо на улице, но — при машине, при медкабинете».
Женя не только медик: он совершает Большой Человеческий Поступок. Он подставляет плечо, он восстанавливает семьи, он спасает людей, даря им веру в то, что они кому-то нужны
Все только с виду просто: казалось бы, что сложного — оборудовать смотровой медицинский кабинет? Поставить холодильник для лекарств, кушетку, две медицинских сумки-укладки (для оказания неотложной помощи), стол, стул, вкрутить лампочку, подключить компьютер… вот вам и кабинет! Триста тысяч рублей всему этому красная цена. Ан нет! Вы не можете поставить холодильник за 12 тысяч рублей, а можете только холодильник с теми же параметрами, однако с печатью и сертификатом на медицинскую деятельность, и это обойдется уже в 28 тысяч. Вам также понадобится специальная сертифицированная кушетка за умопомрачительную цену. Краска для стен тоже обязательно должна быть специальной — не по 200 рублей за банку, а по 2500, и на нее должно быть свидетельство. Покрытия полов также могут быть исключительно сертифицированными, и еще добавим про особые нормативные требования для батареи отопления… Добавьте к этому все, что нужно согласовать с пожарной инспекцией, по классификации которой за одну лишь противопожарную дверь вам насчитают около ста тысяч, — и так далее… На любой предмет требуются товарный чек и сертификат, который к тому же нужно подтверждать — и, как вы догадываетесь, тоже не бесплатно! Такой «медицинский оркестр» вместе с проклятыми сертификатами и всеми разрешениями с печатями обойдется в миллион двести тысяч. Простой кабинет терапевта: стол-стул-кушетка-холодильник-две укладки-компьютер-настольная лампа…
— Мы по этим параметрам не проходим, так же как и по многим другим, — признает Косовских. — Главврач в организации, подобной нашей, должен быть обязательно с высшим образованием; также мы должны пройти определенные сертификации по организации лечебной деятельности — там масса пунктов, и многие НКО, как мы, занимающиеся доставкой питания бездомным, хотели бы нанять фельдшера либо другого медработника, но не могут этого сделать, потому что это килотонны бумаг и километры инстанций, а еще надо госпошлины оплачивать и соответствовать налоговому законодательству. Для благотворительных организаций это неимоверно трудоемко. Вот почему мы пишем законопроект «Об уличной медицине», куда вносятся все санитарные правила и оговаривается упраздненная медицинская лицензия.
Я услышал об этом революционном для страны законопроекте еще в мае и очень удивился, насколько расходятся оценки в его перспективах у «доктора улиц» Косовских и у сенатора Павловой.
— Жизнь для таких, как мы станет проще! Медико-профилактическая помощь станет доступнее, пойдет и в другие города страны, — мечтает Косовских. — Медицинскую помощь смогут получать все бездомные в стране, как это уже сделано в Германии, в Польше и так далее. Знаете, как все устроено, к примеру, в США? Там есть отдельная служба уличной медицины. Сотрудники службы имеют и медицинское, и психологическое образование. Врачи ведут прием в передвижных мини-диагностических лабах, где можно провести экспресс-тест на туберкулез, определить уровень сепсиса, выявить вирусное заболевание. Некоторые простые операции возможно провести прямо в автомобиле — там есть необходимый хирургический набор. Эта уличная медицина напрямую финансируется правительством. Врачи службы получают более высокую, по сравнению с другими медиками, зарплату и дважды в год летают в отпуск: их условия работы считаются крайне тяжелыми (что вполне справедливо). Вместе с врачами работают специалисты МКК. Почему в западных странах проще? Потому что там лицензия выдается «на врача». К примеру, я фельдшер по образованию. Я смогу получить сертификат на эту деятельность, и он будет как лицензия: хоть на улице, хоть в помещении, хоть в подъезде, хоть в квартире я буду иметь право оказывать медпомощь. Что-то мы сможем делать на улице, а если неотложная помощь — вызовем бригаду скорой. Если же нужно удалить занозу или почистить гнойные массы в глазу — тут мы и сами на месте справимся.
— Перспективы у законопроекта не самые радужные, ибо вносить изменения в законодательство — это вам не просто волонтерить на улице, — невозмутимым тоном спускает с небес на землю сенатор Павлова. — Сейчас вообще к врачам в целом очень много вопросов. К тому же, принимая подобный законопроект, мы фактически признаем проблему бездомных, а это уже политика. Но я изучаю вопрос, я не бросаю Женю — написала письмо с запросом в Минздрав, жду их оценки.
Такого законопроекта ждут все НКО, помогающие бездомным людям, но на сегодняшний день у волонтеров нет поводов для оптимизма: на их работу просто смотрят сквозь пальцы и не препятствуют.
Сокровище в руках — банка с коллекцией «бычков»
Новый гроб для бездомного поэта
Я много слышал о человеческих качествах Косовских. В период работы в частной ветеринарной клинике он зачастую не брал с людей деньги, если видел, что к нему принесли любимое и единственное животное, которое фактически поддерживает человеческую жизнь. Погибнет животное — умрет его хозяин. И Женя часто оплачивал анализы и диагностику из своего кармана.
Косовских неоднократно спасал жизни незнакомым людям. Нет, он не бросался по-киношному отсасывать яд из прокушенных коброй пальцев, но проявлял элементарные неравнодушие и упорство. Еще во время срочной службы, находясь в карауле, заставил отправить на обследование другого солдата и тем спас его от неминуемой смерти в результате разрыва аппендикса. В другой раз, преодолевая сопротивление соседей по подъезду, обработал раны бездомному и отвез его в гнойную хирургию, где несчастному ампутировали зараженную гангреной конечность. Еще были совершенно незнакомые Евгению люди, которым он помогал снять жилье, устраивал бесплатные медицинские процедуры, оплачивал лечение у офтальмолога и собирал деньги на очки… Однако самая потрясающая история про доктора Женю — история о том, как он хоронил Пирата.
Владимир Владимирович Кириллов был бродячим поэтом. Безобидным и смирным, с добрым чувством юмора и способностями к поэзии, безалаберным и пьющим. Жил он на улице уже давно. Когда-то в драке ему выбили глаз, с тех пор он носил повязку — так и стал Пиратом. В середине июля 2018-го во дворе жилого дома его забили до смерти неизвестные. Всякое возможно: бывает, что на бездомных какие-то «каратисты» отрабатывают болевые приемы, но так или иначе никто из жильцов не вышел, даже не выглянул с балкона — не говоря о том, чтобы вызвать скорую к истекающему кровью человеку. Согласно результатам вскрытия, мужчина скончался от обширного геморрагического шока и множественных травм.
Косовских узнал о гибели Пирата от других бездомных. Уже минуло две недели, и Женя стал обзванивать знакомых с просьбой помочь в поисках захоронения бездомного Кириллова, всякий раз указывая на примету — отсутствующий глаз. Вскоре поступило сообщение: тело нашлось в областном бюро судмедэкспертизы. «Он у них как неопознанный числился и лежал дожидался своего часа: его распределили по программе госфнансирования на захоронение на кладбище в Чебаркуль — в 120 километрах от Челябинска. Но из-за каких-то финансовых проверок в этом бюро временно прекратили захоронения, и… я решил, что Пират меня дожидался — у него не было других близких кроме меня и еще нескольких волонтеров», — вспоминает Косовских, который потратил еще две недели на то, чтобы собрать около пятнадцати справок, выписок и разрешений, позволяющих похоронить Владимира Кириллова по-человечески.
Косовских неоднократно спасал жизни незнакомым людям. Нет, он не бросался по-киношному отсасывать яд из прокушенных коброй пальцев, но проявлял элементарные неравнодушие и упорство. Еще во время срочной службы, находясь в карауле, заставил отправить на обследование другого солдата и тем спас его от неминуемой смерти в результате разрыва аппендикса. В другой раз, преодолевая сопротивление соседей по подъезду, обработал раны бездомному и отвез его в гнойную хирургию, где несчастному ампутировали зараженную гангреной конечность. Еще были совершенно незнакомые Евгению люди, которым он помогал снять жилье, устраивал бесплатные медицинские процедуры, оплачивал лечение у офтальмолога и собирал деньги на очки… Однако самая потрясающая история про доктора Женю — история о том, как он хоронил Пирата.
Владимир Владимирович Кириллов был бродячим поэтом. Безобидным и смирным, с добрым чувством юмора и способностями к поэзии, безалаберным и пьющим. Жил он на улице уже давно. Когда-то в драке ему выбили глаз, с тех пор он носил повязку — так и стал Пиратом. В середине июля 2018-го во дворе жилого дома его забили до смерти неизвестные. Всякое возможно: бывает, что на бездомных какие-то «каратисты» отрабатывают болевые приемы, но так или иначе никто из жильцов не вышел, даже не выглянул с балкона — не говоря о том, чтобы вызвать скорую к истекающему кровью человеку. Согласно результатам вскрытия, мужчина скончался от обширного геморрагического шока и множественных травм.
Косовских узнал о гибели Пирата от других бездомных. Уже минуло две недели, и Женя стал обзванивать знакомых с просьбой помочь в поисках захоронения бездомного Кириллова, всякий раз указывая на примету — отсутствующий глаз. Вскоре поступило сообщение: тело нашлось в областном бюро судмедэкспертизы. «Он у них как неопознанный числился и лежал дожидался своего часа: его распределили по программе госфнансирования на захоронение на кладбище в Чебаркуль — в 120 километрах от Челябинска. Но из-за каких-то финансовых проверок в этом бюро временно прекратили захоронения, и… я решил, что Пират меня дожидался — у него не было других близких кроме меня и еще нескольких волонтеров», — вспоминает Косовских, который потратил еще две недели на то, чтобы собрать около пятнадцати справок, выписок и разрешений, позволяющих похоронить Владимира Кириллова по-человечески.
С принятием закона жизнь для таких, как мы станет проще! – мечтает Косовских, – Медико-профилактическая помощь станет доступнее, её смогут получать все бездомные в стране, как это уже сделано в Германии, в Польше, в США...
Уговоры и скандалы, очереди и звонки по телефону… Морг, полиция, следственный комитет, миграционная служба, судмедэкспертиза, ЗАГС, администрация крематория… Паспорта у Пирата не было, но главная проблема заключалась в том, что по закону хоронить неопознанного человека не может никто кроме государства. Новость о том, что взяться за организацию похорон какого-то одноглазого бомжа пожелал человек со стороны, вызвала понятное недоумение во всех упомянутых структурах и организациях.
«Третьим лицам справок не выдаем» — таков был самый стандартный ответ от всех, к кому бы не обращался Косовских. Зачем возиться с бумагами? Гораздо проще закопать тело под номером, чем передавать его кому-то! И потом… как бы чего не вышло. Никто не знает и не понимает, как и что именно, но лучше, чтобы не вышло! Пожалуй, даже точно стоит оставить все как есть — чтобы и впредь ничего и ни у кого не выходило. Ведь легче двигаться по инерции, так, как привыкли десятилетиями, приучившими все общество к мысли о том, что на дохлых бездомных, к тому же неопознанных, всем наплевать!
«Третьим лицам справок не выдаем» — таков был самый стандартный ответ от всех, к кому бы не обращался Косовских. Зачем возиться с бумагами? Гораздо проще закопать тело под номером, чем передавать его кому-то! И потом… как бы чего не вышло. Никто не знает и не понимает, как и что именно, но лучше, чтобы не вышло! Пожалуй, даже точно стоит оставить все как есть — чтобы и впредь ничего и ни у кого не выходило. Ведь легче двигаться по инерции, так, как привыкли десятилетиями, приучившими все общество к мысли о том, что на дохлых бездомных, к тому же неопознанных, всем наплевать!
Следователь, занимавшийся убийством Пирата, не хотел ехать на опознание, у миграционной службы не было под рукой печати на выписку. Целых две справки для составления третьей, которая являлась документальным основанием для приобретения четвертой бумаги — разрешения на кремацию. Исполнение циркового номера для получения свидетельства о смерти, срочный сбор средств через соцсети для организации похорон, безобразный скандал в крематории, упорно навязывавшем свой «утвержденный» прейскурант услуг и не пускавшем священника «со стороны». Препирательства перед самой кремацией: «Зачем покойному одежда, он уже давно сгнил, хороните его голым!» Разоблачение мошенничества с гробом, который по смете числился новым, но на самом деле оказался потертым «гробом многоразового пользования»: тело — в печь, гроб — в магазин. Шипение и протесты в процессе отпевания со стороны администрации, раздосадованной обломом с неполным прейскурантом: «Не сметь держать горящие свечи в руках — это недопустимое нарушение пожарных требований!» и пошлая месть всем собравшимся напоследок: не дав попрощаться с убитым Володей, обозленная дежурная по траурному залу проворно нажала на кнопку лифта, и «дежурный» гроб опустился в печь…
Урна с прахом Владимира стояла на балконе квартиры Косовских несколько дней, пока он устанавливал место, где была похоронена мама Володи. «Так Пират побывал у меня в гостях, хотя бы после смерти», — грустно улыбается Косовских. Могилу после утомительных поисков нашли, и прах Владимира был захоронен рядом с телом его мамы. «Мое сердце успокоилось», — говорит Женя.
«Доктором Женей» Косовских назвали журналисты. С их же лёгкой руки к нему пришла известность в соцсетях, стала поступать одежда, а также деньги от добровольных жертвователей
На какие деньги добро?
— Всех интересует, на что я живу, — улыбается Евгений. — По образованию я врач — серолог-токсиколог. Веду «беспорядочную трудовую жизнь» на трех работах. Я ветеринар-надомник, также работаю в частном реабилитационном центре и зарабатываю как массажист. Но основная моя работа — с бездомными. Бездомность — это не заболевание человека, это болезнь равнодушной, утратившей способность к состраданию цивилизации. И уж поверьте, для меня это не мимолетный эмоциональный приступ милосердия, а системная работа! Моя самая большая мечта — Дом Милосердия в Челябинске. Я уже который год прошу у государства автомобиль, чтобы развозить бездомным питание, но мне дают… поощрительные грамоты. Ну ладно. Хотя вообще-то мне нужны лекарства, питание, люди, автомобиль, а не отписки с благодарностями. Почему я этим занимаюсь? У меня хорошо обстоит дело с диагностикой, с перевязками… Так почему же не заниматься этим, если от этого какая-то очевидная польза людям? Я ничего взамен не жду, мне не нужны выражения признательности. Главное, чтобы не трогали моих, не мешали мне работать и помогали в других городах бездомным людям. Все! Самая большая головная боль — полиция, но… бывает, что и среди полицейских попадаются не совсем бессовестные. Как-то в очередной раз «менты» приехали за штрафами. Меня это возмутило: сколько же можно грабить нищих и делать себе на них план? Написал пост в Фейсбуке, где рассказал, что «опять приехали какие-то девятиклассники» (очень уж те были молодые) бомбить волонтеров с бездомными. Спустя какое-то время мне позвонил один из этих «девятиклассников»: видимо, ему хорошо досталось от начальства… Я с ним поговорил и предложил: «Если ты хочешь исправиться, приезжай и помогай мне». Ему 21 год. Он начал помогать нам как волонтер в нерабочее время и до сих пор фасует коробки с чаем и таблетками, раздает тушенку, помогает нам в работе, предупреждает о грядущих «штрафных рейдах». Меня коллеги спрашивают: «Как ты его в свою секту завербовал?»
Мы пролезаем под стремянкой, наверху которой с ведром белил и валиком стоит рабочий, красящий потолок. В углу зала поленница из рулонов обоев, в коридоре коробки с разобранной мебелью, спортивными тренажерами и оргтехникой. Евгений с гордостью показывает мне все 250 квадратных метров бывшей поликлиники, которая на глазах превращается в первый в России центр «Уличная медицина». «В этом секторе у нас будет Школа здоровья для диабетиков, а также Школа йоги, — делится планами Косовских. — Там поставим экран с проектором, будем фильмы показывать… Уже работает столовая, оборудованы учебные классы для желающих овладеть профессией, несколько помещений для ночлега, приемник-изолятор для поступивших новеньких, амбулаторный кабинет, душевые и туалетные комнаты, рабочие кабинеты персонала центра. Это была убитая аварийная поликлиника с затопленным подвалом: крысы, мокрицы, вонь и хлам. Городская администрация безвозмездно выделила нам эту “радость”. Мы самостоятельно организовали сбор средств, сами откачали воду, заменили трубы в подвале и сделали ремонт в помещениях. Наши соседи узнали, кто мы и какие у нас планы. Целый месяц меня проклинали бабки: “Вот сейчас разведет бомжатник, принесет туберкулез к нам в дом, а у нас дом интеллигентный, все с высшим образованием!” Изучил я дом этот… Ох, до чего ж интеллигентный оказался: сразу две наркоточки в двух подъездах — и ссут, я извиняюсь, с третьего этажа, точно с балкона на клумбу! Так и живем…»
P. S. Андрей Николаевич Паньков, 38 лет от роду, считавшийся «выжившим» во время нападения на спящих бездомных, скончался 16 июня от ожогов, не совместимых с жизнью: он не вышел из состояния травматического шока.
Мы пролезаем под стремянкой, наверху которой с ведром белил и валиком стоит рабочий, красящий потолок. В углу зала поленница из рулонов обоев, в коридоре коробки с разобранной мебелью, спортивными тренажерами и оргтехникой. Евгений с гордостью показывает мне все 250 квадратных метров бывшей поликлиники, которая на глазах превращается в первый в России центр «Уличная медицина». «В этом секторе у нас будет Школа здоровья для диабетиков, а также Школа йоги, — делится планами Косовских. — Там поставим экран с проектором, будем фильмы показывать… Уже работает столовая, оборудованы учебные классы для желающих овладеть профессией, несколько помещений для ночлега, приемник-изолятор для поступивших новеньких, амбулаторный кабинет, душевые и туалетные комнаты, рабочие кабинеты персонала центра. Это была убитая аварийная поликлиника с затопленным подвалом: крысы, мокрицы, вонь и хлам. Городская администрация безвозмездно выделила нам эту “радость”. Мы самостоятельно организовали сбор средств, сами откачали воду, заменили трубы в подвале и сделали ремонт в помещениях. Наши соседи узнали, кто мы и какие у нас планы. Целый месяц меня проклинали бабки: “Вот сейчас разведет бомжатник, принесет туберкулез к нам в дом, а у нас дом интеллигентный, все с высшим образованием!” Изучил я дом этот… Ох, до чего ж интеллигентный оказался: сразу две наркоточки в двух подъездах — и ссут, я извиняюсь, с третьего этажа, точно с балкона на клумбу! Так и живем…»
P. S. Андрей Николаевич Паньков, 38 лет от роду, считавшийся «выжившим» во время нападения на спящих бездомных, скончался 16 июня от ожогов, не совместимых с жизнью: он не вышел из состояния травматического шока.
Комментарии:
Вы должны Войти или Зарегистрироваться чтобы оставлять комментарии...