ЛИМОНОВ: ПОСЛЕДНИЙ ПИСАТЕЛЬ-ПАНК

 «Он всегда считал себя избранным, поэтому его дальнейшая судьба, которую он сам себе в каком-то смысле нарисовал, — удачная попытка остаться не только в истории литературы, но и просто в истории. Лимонов всегда хотел быть — и считал себя — историческим персонажем»

«В 1981-м мы с другом брали у Лимонова интервью — сразу после выхода „Это я — Эдичка“ во Франции. Человек, сбежавший из СССР, поживший в Нью-Йорке — и это в разгар холодной вoйны, — он был очень интересным для прессы персонажем. Какое впечатление он на меня произвел? Не знаю, что ответить. Мы с Эдуардом побратались немедленно. Поначалу он чувствовал себя в Париже странно, скучал по большому и страшному Нью-Йорку, но постепенно его очаровали шарм и красота города. Он быстро адаптировался, сошелся со всеми — от глав издательств до моих нищих друзей. Мы были молоды и бедны, а он — уже очень популярен»

"У власти сидели гнилые леваки. Мы проводили время, шляясь по улицам, напиваясь с девушками. Считалось модным презрение к левакам, панковская музыка и кокаин".

«Мне кажется, что когда Лимонов приехал в Россию — вернулся из Франции, уже занялся политикой, начал строить партию — инерция еще сохранялась, и тот парижский мир, более легкий, не такой сумрачный, его еще держал. Он оставался западным человеком, хотя и хорошо понимал Россию. Потом политика — нападeния, арест, угроза большого срока — показали ему предельную серьезность здешней жизни. Он понял, что это не прогулка, и посерьезнел. Он как бы опять стал русским, сбросил парижский флер, вспомнил, что почем здесь, в ледяной нашей стране. Литература в тот момент была той вершиной, которую он уже покорил. Не было ничего такого, чего бы он в литературе не мог. А вот в политике еще были вызовы и цели, которых он не достиг».

«У Лимонова, как мне кажется, не было ограничителя. Он всегда, на каждом этапе своей жизни, открывал новые возможности. Цель взята? Значит, должна появиться следующая. Он говорил: «Я питаюсь новым». Он был очень талантливый, и ему не требовалось пять лет, чтобы понять какую-то банальность. Он все осваивал быстро, а дальше ему было уже неинтересно, требовались новые вызовы. Но он никогда себя не насиловал. Он был упорный и упрямый. Если у него что-то не получалось, он мог себя заставить, но ему не нужно было мучить себя годами. Неделя напряжения, две — и задача решена. Безусловно, когда нужно было, он мог быть и холодным, и расчетливым. Но и наоборот — он мог благодаря чрезвычайно развитой интуиции и таланту увидеть нечто важное напрямую, мимо всяких расчетов.