Москва-Ташкент 

и прочая Москва

Москва — город-футляр, город-ракушка, который не открывается приезжим нутром, предпочитая держать створки плотно сомкнутыми. Я люблю ощущение погруженности в себя, которое дарит город. В Ташкенте такое не проходит. Ташкент прямо-таки жаждет общения: не замолкающими в пути таксистами, азартно торгующимися продавцами, здоровающимися обитателями бизнес-центра. Впрочем, есть и сходства. Обе наши столицы успели позабыть о том пестром, мультинациональном котле, что кипел в Советском Союзе. В Ташкенте мне вслед кричат «нихао», пытаясь порадовать кореянку знанием китайского языка. В Москве кассир супермаркета, отказываясь принимать полученную час назад в обменнике монету, говорит:
— Это не наши деньги, это ваши, китайские. 

— Кто бы мог подумать, моя мечта сбылась в пятый раз.
— Какая именно?
— Побывать в Москве.
— В пятый раз?
Максима в полный голос рассказывает о том, как ему в буквальном смысле подарили мечту:
— Я ведь до 17 лет совсем не ходил. Лежал. Все только благодаря поддержке. Моей семьи и российских врачей. Затем увлекся журналистикой. Перед днем рожденья главный редактор позвал к себе, сказал, что для меня есть подарок. Вручил билеты в Москву на завтра. Я всегда мечтал побывать в Москве. Я люблю Россию. Люблю ее разную. Был в Твери, где мне делали операцию. Так что подарку редактора не мог поверить. Дома я тихонечко собрал барсетку и поехал, как сейчас помню, в одних шортиках и футболочке, а осень была прохладная. В Москве шел дождь. Ночь я провел в Домодедово. Привез маме маленькую шоколадку «Аленка». Она спрашивает: «Откуда?». Из Москвы, говорю. Она: «А кто был в Москве?». Я, говорю. Бедная, она чуть с ума не сошла. Я ведь ей сказал, что поехал в Гагаузию, это несколько часов на автобусе от Кишинева.
Таксист привез нас на «Китай-город». Идем с Максимом к 13-му выходу. Он опирается на одну мою руку, в другой я несу его трость.
— В России очень отзывчивые люди, я хочу об этом написать.
— Не все и не везде, — парирую.
— Вот такую же трость в Молдове у меня украла пожилая женщина прямо на улице. Просто подбежала, ударила по руке и забрала. Написал заявление в полицию, до сих пор ищут. Трость стоит 250 евро.
У 13-го выхода мы ждем брата Максима, который живет в Москве. Вместе они должны отправиться этим вечером гулять. Брат задерживается, мы крутимся по сторонам.
— Я могу вам чем-нибудь помочь? – слышим из потока прохожих голос. Возле нас останавливается девушка с ясными голубыми глазами — в тон василькам на аккуратно повязанном на голову платке.

— Пошла вон я тебе сказал! Вон пошла! Пошла!
Срезаю путь через двор одного из домов на Рощинском проезде. И чем глубже во двор, тем сильнее крик. Полуденное солнце остается за спиной высотки. В припаркованном у первого подъезда белом «Солярисе» в самом разгаре драма.
— Ты че, не слышишь? Сука. Пошла во-он! Выходи давай! — крича до хрипа в голосе, молодой человек пытается за рукав куртки вытащить с пассажирского сиденья свою спутницу.
— Стас, успокойся, пожалуйста. Стас, ты меня слышишь?
— Сука, выходи давай! Сука, иди вон отсюда. Сука...
Молодой человек от безысходности делает несколько кругов вокруг машины, причитая надрывающимся голосом: «Сука-сука-сука».
— Стас, пожалуйста, успокойся. Стас, ну давай с тобой поговорим, — имитируя хладнокровие, ведет переговоры Она, но уверенный тон предательски дрогнул.
Стас что есть силы захлопнул пассажирскую дверь и влетел размашистым шагом в подъезд.
— Эй, давай сюда вот эти два ящика ставь, да, — командовал тем временем у третьего подъезда хозяин магазинчика водителю «Газели».
Водитель, он же грузчик, послушно ставил ящики то ли с помидорами, то ли яблоками в указанное место. 
*
По небольшому ТЦ, который в душе остался рынком, вразвалочку и с шапкой набекрень прохаживается мужик с длинной спутанной бородой. Что-то вызывающе, но неразбочиво бурчит, улепетывая за похожими.
В закутке с полметра на полметра, где ИП «Гаяна Владимировна С.» продает все подряд — от магнитов «Я люблю Москву» до «Доместоса», пытаюсь оплатить шампунь. У Гаяны Владимировны нет кассы и терминала, у меня нет налички. Приходим к консенсусу: перевожу 180 рублей на карту Сбербанка.
— Подкинь пару рублей хорошему человеку, — протягивает мне со спины согнутую лодочкой ладонь мужик со спутанной бородой.
Видимо, таков закон Вселенной: чем чаще ты посылаешь в нее сигналы с просьбой от тебя отвести, тем больше она к тебе притягивает.
— Так нечем! — признаюсь в сердцах, завершая на смартфоне операцию.
— А чей-то?! — оскорбляется мужик, спешно отступая назад. — Нету денег — валите в свой колхоз... пасти своих коров... Прутся они сюда...
Карина Никора

70-летнему мужчине стало плохо, он рухнул на пол в вагоне поезда. К нему мгновенно подбежали трое мужчин, взяли его на руки, чтобы вынести из вагона. А в это время другие пассажиры активно звали на помощь, звонили в «скорую».
Это было моей заветной детской мечтой — посетить Россию, Москву. Перед сном я рисовал себе разные картинки своего приезда сюда, с годами они менялись, но желание оставалось таким же сильным. Когда я первый раз приехал в Россию, я почувствовал себя как дома. В силу своих особенностей здоровья я испытал все прелести неприятия. Но здесь я и сам не раз чувствовал неподдельную доброту. Я возвращался домой, неспешно прогуливаясь, у метро встретил двух подростков лет шестнадцати, которые вызвались меня проводить. Было такое приятное и теплое ощущение, что мы знакомы много лет.
Максим Мифтахов

Ко входу в ночной клуб ближе к восьми часам вечера стягиваются люди.
— Я живу-у-у в России-и-и…
— И мне не стра-а-ашно…
Ровно в восемь у двери в «Рай», перед толпой, как апостол Петр, появляется охранник весь в черном и изрекает заветное:
— Проходим, не толпимся!
— Энергетик с водкой! – кинул в толпу человек с банкой «Ягуара» в поднятой руке.
Коктейлю тут же был присвоен статус святой воды и, недолго задерживаясь у одного человека, он пошел по рукам.
Во время концерта самые активные фанаты начинают взбираться на сцену, откуда с головой ныряют в море из людей. А люди ловят. Каждого. Вне зависимости от веса, пола, роста, национальности и политических предпочтений.
— Сколько раз ты сегодня прыгал со сцены?
— Три или четыре, не помню. – пожимает плечами Миша, докуривая сигарету во время антракта.
— А ты не боишься упасть?
— Не, поймают же. — следующий его затяг полон наслаждения.
— Почему ты так уверен?
— Так свои же все!
Толпа волнами то накатывает на сцену, снося все на своем пути и вот, среди всего этого безумия вдруг возникает маленький островок. В центре островка оказались два инвалида-колясочника, которых окружили непробиваемой цепью человеческих рук, сжатых в попытке оградить ребят, прикованных к инвалидному креслу, от движения толпы.
— Смотри! Гонщики летают! – кричит парень-азиат своему кудрявому другу Мише, в клубной полутьме.
Миша повернул голову туда, куда указывал палец его друга, присмотрелся и, наконец, увидел, как над головами людей, поддерживаемые десятком рук, воспарили два инвалида. Люди, которые из-за своего недуга привыкли смотреть на мир снизу вверх, теперь были там, под потолком. Они улыбались, смеялись, выкидывали в воздух «козу», трясли головами и периодически, со смесью страха, счастья, благодарности и робости на лице поглядывали вниз, где «свои» из последних сил держали тяжелые инвалидные коляски.
Потом, после концерта, один из ребят напишет в концертной группе «ВКонтакте»:
«Большое человеческое спасибо всем тем, кто держал круг рядом со сценой, и поднимал над залом, давая возможность посмотреть на концерт с другого ракурса.
Люди, вы восхитительны! Огромнейший респект всем вам»
Не важно, рокер ты или рэпер, не важно, киргиз ты или русский, не важно, ездишь ты на метро или на собственной машине, а может, твое единственное средство передвижения – это инвалидная коляска? Плевать! Среди своих все равны.
Владислав Непокрытов

— Фарид, что для тебя Москва? — Москва — это город исполнения желаний, и — скорее даже целей. Очень важно, какой ты человек. Ну, понятное дело, если человек будет пить, курить, ничего не делать и, извини меня, засыпать на сугробе, понятное дело, он не привлечет к себе внимание людей, которые имеют отношение к театру, науке и так далее.
Фарид Казаков — известный танцор, лауреатом международных конкурсов живет в Москве второй год.
Музыку и музыкантов в Москве можно встретить буквально на каждом шагу. Необычные уличные музыканты не боятся экспериментировать и подключают русские народные инструменты к комбику прямо в вагонах станций московской подземки. В первый же день своего приезда я получила шанс посетить концерт пауэр-метал группы из Германии U.D.O. Обычно, рок-группы такого уровня не гастролируют в Азербайджане. В Баку был короткий расцвет рок-музыки, но он давно закончился.
Эсмира Алиева

Метро. Входит мужчина с плакатиком на штандарте. Плакат двусторонний и двуликий как Янус. С одной стороны два фото — парадный Сталин и улыбающийся Гагарин, который будто стесняется сурового соседа. С другой стороны — Сталин в мундире генералиссимуса и все тот же улыбающийся Гагарин, но уже в костюме космонавта. 
Мысль первая: мужик едет на съемки программы «Где логика?». Мысль вторая: логики не усматриваю, ответа нет. Мысль третья: если сейчас же не спрошу, не успокоюсь и потом не прощу себе.
— Мужчина, почему у вас именно эти два портрета?
— Одного охаяли и забыли, второго — скоро забудут.
— Почему так уверены?
— Есть все признаки, в Америке уже считают, что не мы победили фашистов, а они.
— В Америке искренне верят, что первым в космос полетел их астронавт Алан Шепард. Вы с плакатом едете в США?
— Нет, на Пушкинскую площадь, пока.... Пока. 
Елена Калугина

— Вы заблудились, юноша?
— Да не то, чтобы совсем... Ищу короткую дорогу к Дому журналистов.
— Юноша, не ходите туда — журналисты — негодяи. Посмотрите, что они с телевизором сделали. А вообще, сейчас до Малой Никитской дойдете и налево сворачивайте. А потом никуда не сворачивайте. Но я бы на вашем месте не ходил.
Но как не ходить, в Москва — это портал, еще не известно, где окажешься, если не остановиться. В Третьяковке на Крымском валу:
— Молодой человек, молодой человек, посмотрите — это так самая комната, откуда человек улетел в космос. Я уже второй раз прихожу смотреть, и вы смотрите.
— Мам, а там написано «Вот так стаканом по башке и (…нецензурный синоним слова «ударю»
— Это художник, ему можно так говорить. А тебе нельзя — читай молча.
Москва то похожа на свои экранные копии, то нет. Мы по ту сторону, там, где делается иллюзия, «Останкино». Очередь за тем, чтобы стать экранной массовкой, аплодирующей по команде.
— Вы все время первая, а пришли после меня. Это когда-нибудь кончится?
— Когда я сдохну!
У Китай-города почему-то бывает очень демократично, на контрасте с администрацией президента и прочим имперским величием.
— Сереж, давай не пойдем туда — там стремно как-то. — говорит девушка.
— Это ж чебуречная! Как не пойдем?
Иван Иванов

Начинало накрапывать. Мы семенили в районе Сухаревской под порывами мокрого ветра в поисках укрытия для наших сонных тел и душ. 

— Оп, мамочка, посмотри, солнышко!
Мальчик восхищенно ловит редкие московской осенью лучики. Вагон электрички становится похож на кусок сыра: весь покрыт «дырочками» от теней деревьев. Мелькают придорожные магазины, и здесь встречается нарочито русское название лавки «Сударь». Будто специально для туристов, из него выходит, почесывая затылок, увесистый мужчина лет сорока в шапке-ушанке — плевать, что на улице плюс пять.
Елизавета Мазурчик

Захожу в метро, спускаюсь — и не вижу лиц. Люди — по одиночке, парами, компаниями — едут, молча глядя в телефон. Не спорят, размахивая руками, не толкаются, не бегут вверх по левой стороне, не обнимаются — или обнимают одной рукой, в другой держа смартфон.
Я иду в театр, прямиком из аэропорта, с рюкзаком и большим чемоданом, протискиваюсь сквозь тугие двери, задеваю людей — никого это не смущает, никто не обращает внимания: длинная и медленная очередь в окно «Администрация» смотрит в свои телефоны.
После спектакля сидим в гримерке, ребята рассказывают про ремонт на малой сцене. «Хотят там кафе сделать. Чтобы человек приходил с улицы выпить, посидеть, а тут — афиша, флайер, какой-то хэштег. И человек бы думал — ого, интересно, пойдем, посмотрим — и шел бы в зал. А там что-то вроде стендап-шоу. Выходит артист, представляется, рассказывает про себя что-то забавное. Чтобы зритель думал: а где он еще играет, хочу на него посмотреть, — и брал бы билет на спектакль. И таким образом мы будем приводить нового зрителя на большую сцену», — увлеченно рассказывает подруга-актриса. «И главное, — добавляет она. — Главное — хэштеги! Ко всему теперь нужны хэштеги! К артисту, к спектаклю, и чтобы все в инстаграм. Сейчас же только так все работает. Надо думать о хэштегах». Так живет один из легендарных московских театров.
«Пожалуйста, отключите мобильные телефоны. Ваши лица, подсвеченные экраном снизу, выглядят некрасиво и пугают артистов», — такое объявление звучит в другом московском театре, и оно явно избыточно: каждый, кто пришел сюда, пришел не из-за хэштега. Большой зал здесь всего на 80 мест, и зритель прикован взглядом к небольшому освещенному пятну на сцене. Толпясь возле кассы перед спектаклем, молодые ребята спорят о Михаиле Чехове, рядом люди постарше обсуждают Гурджиева. Никто не делает селфи на фоне афиши, но многие фотографируют кирху, что напротив, и гадают: готика или неоготика? Это место всего в нескольких шагах от центральных улиц, но в переулке никакой суеты, напряжения, спешки. Под ногами шуршат листья, из булочной (просится — «булошной») пахнет сдобой, а лица людей не подсвечены экраном. И думаешь: как это хорошо, вовремя свернуть в переулок. И тут понимаешь: Москва — это не про хэштеги. Москва — это про выбор.

Наталья Полыця
Приехав в Москву, первое, что нужно сделать, — это поменять одни бумажки на другие. После 18 часов банки почему-то уже закрыты, приходится доверять свои гроши каким-то подозрительным обменникам.
Изобретательный африканец раздает флаеры: чтобы привлечь наше внимание, кричит: «Эй, Шакира, Бейонсе, Риана!» Ну как такому откажешь? Пусть даже Риана заметно потолстела, Бейонсе изменял муж, а Шакира просто старая. Важен индивидуальный подход. Сделала вывод, что с маркетингом в Москве все в порядке.
Пробки. Мужчина спит прямо в своем мерседесе (время-то есть), где-то слышится вой сирены. Думаю, до приезда скорой здесь можно просто не дожить.
Мытищи. На станции Медведково таксист снимает с машины шашечки и мигалку. Наверное, собирается на свидание. Или на деловую встречу.
Вот подростки фотографируются возле мусорных баков. Проходящие мимо ребята со смехом бросают:
— Это что, новая мода такая? И правда, зачем ехать в Москву, если можно фотографироваться на фоне мусорок в Мытищах?
На остановке девушка, шлепая непропорционально большими силиконовыми губами, с волнением спрашивает:
— А это маршрутка идет до Москвы? На ней дешевое розовое пальто, в руках паленая сумка «Луи Виттон». Она точно приехала сюда за мечтой.
Анастасия Данилович

Еду в маршрутке. Вижу сцену: бабушка пересчитывает внушительную стопочку 50-рублевых купюр. Она меня не видит. Выхожу. Пересекаемся:
— Помоги, деточка…— Протягивает руку.
Не человеческое, а природное наикрасивейшее одиночество Москвы для себя нашла в парке. Воробьевы горы напомнили сказочный мир. Смена красок леса, вечерний перелив реки, отголосок осени... Естество Творца плюс рука человека. Казалось бы, прекрасный уголок вдохновения и успокоения. Поднимаюсь вверх. Проскальзывают двое:
— Давай назад спустимся. Страшно. Тут нет никого. А вдруг маньяк выскочит.
Москва, Москва контрастная. Лично для меня за последние шесть лет она значительно изменилась. Порядок на площади у Белорусского вокзала комментариям не поддается (в положительном плане). Наконец-таки столица России становится статной.
Лариса Степкина

Прилетев из полупустой Риги, где среди рабочего дня реально пройти квартал в центре, и количество встреченных людей можно будет пересчитать на пальцах одной руки, от этого легко устаешь. Устаешь и от того, что в Москве надо постоянно бежать, чтобы не сильно опаздывать, а для того, чтобы успевать, нужно бежать в два раза быстрее. При этом бегущих вокруг много, и пробки бывают даже в метро — из людей. И быть поумнее и побыстрее не всегда получается. Потому что таких умных и резких здесь много, но всегда есть и умнее, и быстрее. Те, кто в Москве недавно, иногда занимают левый ряд на эскалаторе. Их быстро сгоняют вправо: левый ряд для тех, кто спешит — даже в метро.
Впрочем, за исключением часа пик на кольцевой, метро в Москве великолепно. Как и остальной общественный транспорт. Быстро, чисто, безопасно. По моим ощущениям, удовлетворенность жизнью в Москве — это прямая зависимость от количества времени, проведенного каждый день в дороге на работу, с работы или на работе. Люди в метро в полдевятого утра, проведшие в вагоне электрички из области еще часа полтора, таксисты ночью, чей планшет показывает предупреждение «вы слишком долго за рулем» не выглядят удовлетворенными жизнью. Но те счастливчики, кто не ходит на работу каждый день, или те, кто живет и работает в двух шагах от метро, могут позволить себе роскошь не торопиться в Москве и получить в свое распоряжение лучший город в мире для человека, который говорит на русском.
Да, культура — это важно. Русская культура. И, приезжая из Латвии, страны, в которой русская культура и русский язык находится под реальной угрозой, это ощущаешь особенно остро. Город, в котором ты можешь реализовать себя в чем угодно: от карьеры в госкорпорации до парихмакерской для чихуа-хуа. В многомиллионном городе даже в узкой нише всегда будет достаточно единомышленников, чтобы хватало на хлеб. Ведь даже музыканты у перехода здесь играют и поют так так, что хочется остановится и слушать. И скинуться немножко. Так понимаешь, что если зацепиться, то на хлеб с маслом здесь хватит и тебе. А можно и не только с маслом, но тогда снова нужно будет бежать.
А бежать не хочется.
Дмитрий Прокопенко

Юрий — турист из Омска. Мужчина, чьих волос уже коснулась седина, одетый в черную куртку и ботинки, в кожаной кепке на голове. Его округлое лицо излучает почти отеческое тепло. Сначала Юрий не хотел разговаривать, было видно, что он устал и хочет поскорее уйти с оживленного Арбата, но, видимо, кого-то ждет и поэтому все-таки решил поделиться впечатлениями.
— Суета здесь, — произносит он. — Не остался бы в столице. Здесь все торопятся жить и совсем не уделяют времени себе. В Омске спокойнее: река, лес, город. А здесь нет такого. Устаешь быстро от этого города. Как будто энергию город отнимает. Мне кажется здесь люди устают больше. Работа, дом, работа, дом. А для себя здесь никто не живет. Платили бы мне в Москве в 10 раз больше, чем дома, все равно бы не переехал. Не все измеряется деньгами. У каждого свои мерки счастья.
Юрий Говор

— Приезжаю сюда работать каждые 15 дней – это вахтовый метод. Что делаю? Да город чище делаю. — говорит дворничиха на Никитском бульваре.
— А какая для вас Москва? 
— Хоть и работаю тут уже много лет, а вот нигде и не была. Вот так вот – все некогда. То устал, то работа, то и домой надо. Поэтому описать мало что могу. Но что очень замечаю – какие все стали закрытые люди, что ли. Идут себе в телефонах, по сторонам не глядят. 
— Прямо вот вообще? 
— Да! Девчонки пошли — смех: сидят с телефоном, в туалет идут с телефоном, едят с телефоном. Такого добра в столице много – каждый начал выпендриваться. И снимать свои «достижения» и выкладывать в инстаграмм. Так и хочется таких всех «в телефонах» метлой по Арбату пугнуть – чтоб смотрели куда идут. 
На здании ТАССа бегает и сверкает строчка с короткими новостями — смотреть, куда идешь не получится при всем желании.
— Что для вас Москва? 
— Москва – это просто любимый город. И самый современный город России, который растет и наполняется новыми техническими достижениями, мыслями, людьми. Слишком много людей, слишком много техники стало, — говорит со слезами на глазах Валентина, пенсионерка, даже не останавливаясь на своем пути. 
Почему со слезами? Возможно, ветер холодный.
Екатерина Царева

Вагон уже донельзя забит людьми. Я прижимаюсь спиной к чьей-то дутой куртке. Чувствую себя неловко и, кажется, вот-вот упаду. Наступаю громоздкими ботинками, которые купила специально для холодной Москвы, на ногу кому-то. Оборачиваюсь назад и начинаю невпопад что-то говорить про резиновые вагоны и извиняюсь. Много раз извиняюсь. Поднимаю глаза вверх — широкая усатая улыбка, голубые глаза, морщинистый лоб. Стоит надо мной, держит меня двумя руками какой-то дядя Степа-великан. Я продолжаю просить прощения за свою неуклюжесть, за его грязные туфли.
— Да успокойся ты, свои же люди, — перебивает он меня, — своих не бросаем.
В Москве я впервые. Перед поездкой друзья настраивали на мерзкую погоду, бесконечные пробки, адскую давку в метро. Особо предупреждали о людях: мол, москвичам все равно, что там с тобой, хоть умри — никто скорую не вызовет. Не знаю, где они встречали таких людей, но точно не в Москве. И не заграница тут. Здесь как дома.
Ольга Ворончихина

Подхожу к метро. У входа парень в одиночестве играет Сплина.
— Скоро рассвет, выхода нет, ключ поверни и полетели.
Люди сосредоточенно спешат, не замечая ничего вокруг, периодически поглядывая на часы. Я остановилась, не зная, куда мне двигаться, для меня время замерло.
— Извините, а вы не подскажете... — пытаюсь узнать станцию.
— Я спешу, пропустите, — резвой походкой скрывается в толпе молодая девушка.
А я по прежнему в метро чужого города стою одна, всматриваясь в людей. Все куда-то спешат, меня окружает толпа, но не люди. Я не вижу людей, не чувствую их душу, вокруг веет холодом и одиночеством. Сажусь в метро, улыбаюсь незнакомцам — именно улыбка позволяет мне понять человека. А в ответ — ничего. Ни улыбки, ни смущения, лишь безразличный взгляд толпы. Моя станция. Выхожу наружу, а там дождь. Бабушка сидит на бетоне, дрожащим руками держа икону и умоляющими глазами смотрит на меня.
Прохожу дальше, заворачиваю на Арбат, оттуда доносится голос толпы. Поют Макса Коржа.
— Небо поможет нам.
Раисова Зульфия

Я родилась в селе Большой Морец, у которого есть второе название, по храму Святого Покрова, – Морце-Покровское. Я родилась в простом одноэтажном деревенском доме, под крышей и в ставнях которого вили гнезда ласточки. Несмотря на восторги и любовь к все выше взлетающей в небо Москве, я всегда ищу дома, которые ближе к земле.
Один из таких домиков стоит рядом с храмом Покрова в Филях. Да и сам храм так похож на наш, Морецкий. Массивный. Из красного кирпича с белыми элементами декора. Служит в нем добродушный и приветливый батюшка Игорь. Он знает многих прихожан по имени. И у прихожан этих настолько разнообразны цвета и разрезы глаз, настолько велика география их первородин, но они собираются здесь.
— Раб Божий Михаил, — обращается батюшка к кому-то из прихожан во время причастия. К нему подходит и прикладывается к кресту осетин Махарбек.
— Раба Божья Анна...— из толпы выходит армянка Анаит.
Оставив храм, я иду к домику с резной верандой. Кто-то из знакомых сказал, что сегодня там размещается бар. Тем более что и вид с террасы интересный: с одной стороны храм, а с другой — Москва-сити. Но... все это неправда! Открываю тяжелую скрипучую дверь, навстречу мне выходит женщина в униформе охранника. Оказывается, в домике батюшка проводит с паствой беседы, поэтому в зале с иконами стоит большой круглый стол, в другой комнате размещена охрана.
Я много лет живу в армянской столице – Ереване, недалеко от русского храма Святого Покрова — и тоже дома. Приезжая в Москву, я прихожу в Фили, да простят меня глубоко верующие, не ради богослужения, а ради ощущения родной тишины, дома и сада.
Елена Шуваева-Петросян

— У вас тут холодно. Как вы тут живете?— говорим таксисту по дороге в аэропорт.
— Давно уж пора похолодать, а то всякие паразиты в воздухе. Я вообще не местный, ваш северный сосед,— отзывается мужчина лет 45-ти с поседевшими волосами и волевым взглядом.
— Вы грузин! Гамар джоба! — отзывается подруга с заднего сиденья.
— Барлус, — отвечает он нам на армянском. — Да, не местный, но давно тут. Знаете, ведь как бывает. Все тоже приезжают на полгода— год, и уже обратной дороги нет. Москва — хитрый город.
Москва такая, как к ней относишься. Если будешь вести себя с конфуженной неуверенностью девчонки, попавшей в большой город, Москва ответит враждебностью, холодным безразличием погруженных в себя прохожих, затеряет в сетке метро, окатит резкостью продавщицы на кассе. Но стоит бросить ей вызов, заявить о себе с четким намерением прожить неделю не как иностранка, а как своя, она примет тебя, гостеприимно пригласит погулять по набережной Москва реки, по Тверскому бульвару, освещенному разноцветными огнями, разрешит подглядеть за влюбленной парой у Чистых прудов. И даже сделает тебе комплимент.
— Константин, — представляется мне мужчина лет 40 с интеллигентной внешностью. Я с удивлением поднимаю взгляд.— Я видел, как Вы фотографировались на Тверском бульваре. Вы очень красивая. А Вас как зовут?
Я запинаюсь. Улыбаюсь.
—Я гостья столицы, — отвечаю я и перехожу улицу.
Заруи Бабуханян

Псевдосолнце светит, но не греет, как и вся Москва. Вечером, после долгих прогулок по городу, говорю по телефону с другом.
— Я так понимаю — Москва тебе понравилась?
— Нет. Это шумный, ворчливый и недружелюбный город.
— Это все — люди. А сам город?
— О. Ну да. Теплая и абсолютная безлюдная Москва — такой город мне по душе.
На следующий день просыпаюсь с температурой. В трех аптеках мне отказывают продать одну таблетку, говорят, что продают всю пачку. Одна продавщица говорит — там немного, всего 10 таблеток.


У Москвы два запаха. Канонический аромат духов коньячного цвета «Красная Москва» и запах московского метрополитена. Оно пахнет чем-то сырым, теплым, каменным и железным. Я люблю кого-то ждать в метро. Сегодня ждала Ленку на Краснопресненской минут 15, и в толпе, поднимающейся по эскалатору, увидала папиного друга Шарапова. Крикнула: