- Публикатор: Марина Ахмедова (МаринаАхмедова)
- Текст: Марина Ахмедова
Героиня интервью - Линда (имя изменено). 40 лет
А я знаю, о чем она говорит. О том, что мой сын – не на их фамилии, а на моей… Когда он украл дочь, они с сыном вместе стояли, он девочку оторвал от сына, сын маленький был, три года было ему. А девочке – семь с половиной тогда. А сейчас уже восемь, она больше года у него. Он прекрасно понимал, что похищение мальчика без установления отцовства будет рассматриваться, как похищение.
- А почему мальчик носит вашу фамилию?
- А отец от него отказался. Он отказался от сына, как только забрал нас из роддома. Сказал, что назовет сына Али, в честь пророка шиитов. Я говорю – «Мы же договаривались, что первого ребенка называешь ты, а младшему даю имя я. Ты слово дал». Отвечает – «Слово дал, слово забрал». «Но я не согласна». Начали спорить.
- А вы какое имя выбрали для ребенка?
- Я хотела назвать его Дамиром. Но он же – фанатик. Говорю – «Давай тогда не Али и не Дамир. Другое имя мусульманское подберем». Отвечает – «Нет». Я не разрушала семью из-за имени. Я предлагала ему все варианты. Даже назвать через дефис, это сейчас модно – Али-Дамир, Дамир-Али. «Нет» - говорит. «Хорошо, тогда пусть будет Алимом. Я тебе двоих родила, позволь мне хоть одну буку к имени прибавить. Алим переводится с арабского, как ученый, познающий». «Нет, я сказал, и все!». «Так нельзя. Во-первых, мы в России живем. Я знаю историю Али. Хорошо, сам скажи – как умер Али? Он погиб от меча, голову ему отсекли». Я это видела на видео, которое сняли об Али. У них, у братьев-мусульман есть в Фейсбуке движение, где они пропагандируют это все, я там посмотрела. Он мне сам в свое время это движение показал, и у нас тогда стычки пошли – он пытался одеть меня в хиджаб. И когда родился сын, я об этом движении вспомнила, и думаю – ну, хоть как-то обосную, почему не хочу имя Али. «Ты такой же участи хочешь сыну?». «Ты мне зубы не заговаривай. Как я сказал, так и будет».
- Вы мужа не любили?
- Нет, любила. Мы знакомы были давно. В библиотеке познакомились. Я подрабатывала –писала курсовые, а он курсовую заказал. Я написала ему.
- Он тогда был столь же религиозен?
- Нет, тогда не был.
- На Кавказе часто женщины становятся религиозными из любви к мужьям. Почему вы не захотели поддержать его религиозность?
- Если бы я видела на его примере и на примере его окружения, что они истинные верующие… Но я видела, что они религией прикрываются.
- А как вы отличаете истинную веру от неистинной?
- По поступкам, по поведению. Они говорят одно, делают другое. Но я так быстро не сдалась. Я по зубам им тоже надавала чисто аргументами. Он не Коран читает, а толкование шиитов. А у меня свое видение. Я ставлю под сомнение то, что он как аксиому выдает. Понимаете? Под сомнение.
- То есть пропускаете через интеллект?
- Да. А он что делает? Он запоминает то, что я сказала, бежит в мечеть, обсуждает там с ними, они ему приводят на мои слова свои доводы, он прибегает домой и начинает мне мозги делать. Я могу подискутировать о религии десять минут, пятнадцать, час, но не всю жизнь!
- И все же… почему вы не захотели под мужа подстроится?
- Я бы в хиджабе на работу не ходила. Я спросила на работе – «Можно я буду в повязке ходить?». «Нет, ты при правительстве работаешь, у нас дресс-код – костюм, каблуки, колготки».
- А где работал ваш муж?
- А он нигде не работал. Три года не работал. До брака я жила в Москве, он – в Кабарде. Потом приехал, сделал предложение. Он не хотел играть светскую свадьбу. Я восприняла это, как оскорбление. Это – позор семье и роду. Обычно у нас если девушка выходит замуж чистая, то свадьбу играть обязательно. Я ему обосновала так – «Я не разведенная, не с дитем, не гулявшая. Зачем ты меня так оскорбляешь?». И он понял, что такое не пройдет. Свадьбу мы сыграли в две тысячи шестом году. Но регистрации брака не было. Потом дура я потащила его на шестом месяце беременности в ЗАГС. Думала – вот ребенок незаконнорожденный будет. Но когда я была беременна вторым ребенком, мы уже были в разводе, и я спокойно проходила беременность – без нервов, без его матери, без выкачивания из меня денег.
- А из вас выкачивали деньги?
- Бизнес его брата полностью на мои деньги в Ростове сделан. Он там автосалон открыл.
- Вы так много зарабатывали?
- Достаточно зарабатывала, чтобы содержать мужа, его семью, их бизнес и чуть-чуть оставлять своим родителям.
- Все же сколько лет назад он стал таким религиозным?
- В две тысячи пятом году, когда попал в СИЗО за разбой и просидел там девять месяцев. А когда я говорила – «Ты же мужчина. В конце концов, устройся хоть куда-то, чтобы я перед братьями не позорилась». «Ты знала, за кого выходила».
- В каком году вы познакомились?
- В девяносто девятом. Я его никогда не воспринимала. Никогда! Но он начал ухаживать очень красиво. Такие письма писал. А я всех ребят отшивала. Наверное, суждено было всему этому произойти… И толчком, наверное, послужила мысль о том, что с возрастом все-таки выбор потихонечку уходит. Мне было тридцать два. Он приезжал, письма писал. Мы ездили на водопады, озера. У меня появились чувства.
- Из-за того, что возраст поджимал?
- Не совсем. Я же говорю – ухаживал очень красиво.
- То есть вы даже не предполагали, что он может так глубоко уйти в религию?
- Нет. Хотя в день свадьбы он это проявил. В тот день устроил скандал. Мне нужно было, по традиции, выйти к старшим. Заходит его мать и говорит – «Надевай белое платье». А он мне звонит и говорит – «Только посмей надеть белое платье!». Что же мне делать? Он говорит – «Это не мусульманская одежда! Должен быть хиджаб!». Он разрешил мне надеть белое платье, но сверху я должна была покрыть его платком. Да… он скрывал свою религиозность до тех пор, пока полное право надо мной не заимел. А в две тысячи девятом он уехал в Иран, и оттуда вернулся совсем таким…
- Ваша дочка сейчас носит хиджаб. Он объяснил, почему надел его на нее, когда ей всего восемь лет?
- Да, ее хиджаб – это приницпиальная позиция ее отца. Сказал – «Я сделаю с дочкой то, чего я не смог сделать с тобой». Чтобы это не выглядело нарушением канона, дочка сама с пеной у рта доказывает, что хиджаб – ее воля. И мне этими ее словами затыкают рот. Я уже в бешенстве, если честно. Какое значение имеют ее желания, ее выбор? Она что, имела право выбора в восемь лет? О-о-о, как она сейчас со мной разговаривает, это слышать надо! Как с врагом! С ненавистным врагом!
- Но вы ее любите?
- Люблю, конечно. Правда, злюсь.
- Вы хотите ее забрать, чтобы что-то доказать бывшему мужу?
- Это мой ребенок! Почему чужая женщина должна воспитывать ее? Мы с ним официально разошлись. Потом снова сошлись, и вот разошлись уже во второй раз. В тот день, когда мы спорили об имени, Раяна сидела на письменном столе по-турецки. Я говорю – «Раяна, мы с папой не можем выбрать им. Мы уже спорим, ругаемся. Как ты выберешь, так и назовем. Али или Дамир?». Она говорит – «Хочу Дамирчика!». И тут смотрю, у нее улыбка прямо с лица сошла – он из-за моей спины показал ей кулак. Он ее бил.
- Как?
- Вот так.
- Куда бил?
- По лицу. По рукам.
- А что в это время делали вы?
- Как что?! Я ее загораживала!
- Мужчины на Кавказе часто бьют женщин, и женщины воспринимают это, как само собой разумеющееся. Вы к этому как относитесь?
- Я считаю это неприемлемым. Во-первых, это низко! Во-вторых, с какой стати мужик должен поднимать руку на женщину? Я уже молчу о ребенке. В-третьих, мои родители никогда на меня голоса не повышали, не то чтобы бить. Бить – дико. Я когда собиралась после этого на работу, после того, как он меня избил, мне было стыдно выходить из дома. Мне казалось, весь мир знает, что меня избил муж. Для меня это позор.
- А почему мальчик носит вашу фамилию?
- А отец от него отказался. Он отказался от сына, как только забрал нас из роддома. Сказал, что назовет сына Али, в честь пророка шиитов. Я говорю – «Мы же договаривались, что первого ребенка называешь ты, а младшему даю имя я. Ты слово дал». Отвечает – «Слово дал, слово забрал». «Но я не согласна». Начали спорить.
- А вы какое имя выбрали для ребенка?
- Я хотела назвать его Дамиром. Но он же – фанатик. Говорю – «Давай тогда не Али и не Дамир. Другое имя мусульманское подберем». Отвечает – «Нет». Я не разрушала семью из-за имени. Я предлагала ему все варианты. Даже назвать через дефис, это сейчас модно – Али-Дамир, Дамир-Али. «Нет» - говорит. «Хорошо, тогда пусть будет Алимом. Я тебе двоих родила, позволь мне хоть одну буку к имени прибавить. Алим переводится с арабского, как ученый, познающий». «Нет, я сказал, и все!». «Так нельзя. Во-первых, мы в России живем. Я знаю историю Али. Хорошо, сам скажи – как умер Али? Он погиб от меча, голову ему отсекли». Я это видела на видео, которое сняли об Али. У них, у братьев-мусульман есть в Фейсбуке движение, где они пропагандируют это все, я там посмотрела. Он мне сам в свое время это движение показал, и у нас тогда стычки пошли – он пытался одеть меня в хиджаб. И когда родился сын, я об этом движении вспомнила, и думаю – ну, хоть как-то обосную, почему не хочу имя Али. «Ты такой же участи хочешь сыну?». «Ты мне зубы не заговаривай. Как я сказал, так и будет».
- Вы мужа не любили?
- Нет, любила. Мы знакомы были давно. В библиотеке познакомились. Я подрабатывала –писала курсовые, а он курсовую заказал. Я написала ему.
- Он тогда был столь же религиозен?
- Нет, тогда не был.
- На Кавказе часто женщины становятся религиозными из любви к мужьям. Почему вы не захотели поддержать его религиозность?
- Если бы я видела на его примере и на примере его окружения, что они истинные верующие… Но я видела, что они религией прикрываются.
- А как вы отличаете истинную веру от неистинной?
- По поступкам, по поведению. Они говорят одно, делают другое. Но я так быстро не сдалась. Я по зубам им тоже надавала чисто аргументами. Он не Коран читает, а толкование шиитов. А у меня свое видение. Я ставлю под сомнение то, что он как аксиому выдает. Понимаете? Под сомнение.
- То есть пропускаете через интеллект?
- Да. А он что делает? Он запоминает то, что я сказала, бежит в мечеть, обсуждает там с ними, они ему приводят на мои слова свои доводы, он прибегает домой и начинает мне мозги делать. Я могу подискутировать о религии десять минут, пятнадцать, час, но не всю жизнь!
- И все же… почему вы не захотели под мужа подстроится?
- Я бы в хиджабе на работу не ходила. Я спросила на работе – «Можно я буду в повязке ходить?». «Нет, ты при правительстве работаешь, у нас дресс-код – костюм, каблуки, колготки».
- А где работал ваш муж?
- А он нигде не работал. Три года не работал. До брака я жила в Москве, он – в Кабарде. Потом приехал, сделал предложение. Он не хотел играть светскую свадьбу. Я восприняла это, как оскорбление. Это – позор семье и роду. Обычно у нас если девушка выходит замуж чистая, то свадьбу играть обязательно. Я ему обосновала так – «Я не разведенная, не с дитем, не гулявшая. Зачем ты меня так оскорбляешь?». И он понял, что такое не пройдет. Свадьбу мы сыграли в две тысячи шестом году. Но регистрации брака не было. Потом дура я потащила его на шестом месяце беременности в ЗАГС. Думала – вот ребенок незаконнорожденный будет. Но когда я была беременна вторым ребенком, мы уже были в разводе, и я спокойно проходила беременность – без нервов, без его матери, без выкачивания из меня денег.
- А из вас выкачивали деньги?
- Бизнес его брата полностью на мои деньги в Ростове сделан. Он там автосалон открыл.
- Вы так много зарабатывали?
- Достаточно зарабатывала, чтобы содержать мужа, его семью, их бизнес и чуть-чуть оставлять своим родителям.
- Все же сколько лет назад он стал таким религиозным?
- В две тысячи пятом году, когда попал в СИЗО за разбой и просидел там девять месяцев. А когда я говорила – «Ты же мужчина. В конце концов, устройся хоть куда-то, чтобы я перед братьями не позорилась». «Ты знала, за кого выходила».
- В каком году вы познакомились?
- В девяносто девятом. Я его никогда не воспринимала. Никогда! Но он начал ухаживать очень красиво. Такие письма писал. А я всех ребят отшивала. Наверное, суждено было всему этому произойти… И толчком, наверное, послужила мысль о том, что с возрастом все-таки выбор потихонечку уходит. Мне было тридцать два. Он приезжал, письма писал. Мы ездили на водопады, озера. У меня появились чувства.
- Из-за того, что возраст поджимал?
- Не совсем. Я же говорю – ухаживал очень красиво.
- То есть вы даже не предполагали, что он может так глубоко уйти в религию?
- Нет. Хотя в день свадьбы он это проявил. В тот день устроил скандал. Мне нужно было, по традиции, выйти к старшим. Заходит его мать и говорит – «Надевай белое платье». А он мне звонит и говорит – «Только посмей надеть белое платье!». Что же мне делать? Он говорит – «Это не мусульманская одежда! Должен быть хиджаб!». Он разрешил мне надеть белое платье, но сверху я должна была покрыть его платком. Да… он скрывал свою религиозность до тех пор, пока полное право надо мной не заимел. А в две тысячи девятом он уехал в Иран, и оттуда вернулся совсем таким…
- Ваша дочка сейчас носит хиджаб. Он объяснил, почему надел его на нее, когда ей всего восемь лет?
- Да, ее хиджаб – это приницпиальная позиция ее отца. Сказал – «Я сделаю с дочкой то, чего я не смог сделать с тобой». Чтобы это не выглядело нарушением канона, дочка сама с пеной у рта доказывает, что хиджаб – ее воля. И мне этими ее словами затыкают рот. Я уже в бешенстве, если честно. Какое значение имеют ее желания, ее выбор? Она что, имела право выбора в восемь лет? О-о-о, как она сейчас со мной разговаривает, это слышать надо! Как с врагом! С ненавистным врагом!
- Но вы ее любите?
- Люблю, конечно. Правда, злюсь.
- Вы хотите ее забрать, чтобы что-то доказать бывшему мужу?
- Это мой ребенок! Почему чужая женщина должна воспитывать ее? Мы с ним официально разошлись. Потом снова сошлись, и вот разошлись уже во второй раз. В тот день, когда мы спорили об имени, Раяна сидела на письменном столе по-турецки. Я говорю – «Раяна, мы с папой не можем выбрать им. Мы уже спорим, ругаемся. Как ты выберешь, так и назовем. Али или Дамир?». Она говорит – «Хочу Дамирчика!». И тут смотрю, у нее улыбка прямо с лица сошла – он из-за моей спины показал ей кулак. Он ее бил.
- Как?
- Вот так.
- Куда бил?
- По лицу. По рукам.
- А что в это время делали вы?
- Как что?! Я ее загораживала!
- Мужчины на Кавказе часто бьют женщин, и женщины воспринимают это, как само собой разумеющееся. Вы к этому как относитесь?
- Я считаю это неприемлемым. Во-первых, это низко! Во-вторых, с какой стати мужик должен поднимать руку на женщину? Я уже молчу о ребенке. В-третьих, мои родители никогда на меня голоса не повышали, не то чтобы бить. Бить – дико. Я когда собиралась после этого на работу, после того, как он меня избил, мне было стыдно выходить из дома. Мне казалось, весь мир знает, что меня избил муж. Для меня это позор.
- И вы тогда решили расторгнуть с ним брак?
- Не сразу после избиения. Я четыре месяца была на больничном. Он швырнул ребенка, я за нее заступилась. Ну, она не спала, по его мнению. А этому предшествовало то, что он ездил к братьям-мусульманам, и они встречались в подвале. Мне это не нравилось. Я пару раз ему сказала – «Это до добра не доведет. Ты уже под следствием находился. Тебе нельзя ни себя, ни меня компрометировать». Меня это напрягало, я переживала за него. Пыталась его хоть окольными путями устроить на работу. Я договаривалась, он приходил, но спал на работе, и его увольняли. Дома он целыми днями спал, а ночью намаз делал и меня посвящал в религию. А у меня в семь утра уже электричка, и надо ехать на работу. Я на двух работала.
- И что было после того, как он ребенка швырнул?
- Ей тогда было около двух лет. Он схватил ее и швырнул в кроватку. Я говорю – «Зачем ты так делаешь? Еще не дай Бог, почку или сердце оторвешь. Она же маленькая. Сейчас синяки пойдут». Говорит – «Я буду бить ее и тебя так, чтобы не оставалось синяков. Меня этому научили». «Не смей трогать ее!». «И тебе сейчас достанется». Он меня ударил, я отлетела из одного угла комнаты в другой и ударилась о шкаф, потеряла сознание, я ненадолго отключилась. Но я встала, у меня уже привкус крови во рту был и щека раздувалась. Я стою на Раяну смотрю, и к ней. Он меня опять от нее отшвырнул – «Не подходи, я сказал!». Нет, за себя мне не было страшно. Только за ребенка.
- Но и злости в вас сейчас много?
- Даже чересчур. Я даже смотреть на себя не могу. Обычно я могла разозлиться, покричать, но мне всегда говорили – «У тебя размах – на рубль, а удар – на копейку». Я кричала на Раяну, но ударить ее не могла. А он говорил – «А ты ударь ее, и все». «Я не могу ударить ее. Я могу накричать, но ударить – нет»… В тот день там, знаете, как получилось? Он схватил меня за горло и начал душить. А я стала рушить все, что мне под руку попадалось, отбивалась. Кинулась к телефону, он выдернул шнур. Я начала орать не своим голосом, диким голосом, я реально поняла, что он меня душит, и я могу погибнуть. Ребенок орет, плачет, я – ору, плачу. Я звала соседку Олю. Не папу, не маму, а почему-то Олю. Они начали ломиться к нам в дверь. Начали угрожать – если не откроете, вызовем полицию. А это была съемная квартира, и он прекрасно знал, что ему попадаться нельзя. Эти соседи до сих пор меня оберегают. До сих пор. Даже когда братья мои приезжают, они стучатся, заходят, чтобы удостовериться в том, что все у меня в порядке. Они меня в тот день забрали к себе, вызвали Скорую. Приехала полиция, но ей дверь не открыл. Я была вся в крови, ребенок был со мной. Мне зашили десну и под утро я вернулась вся синяя. Он тогда помириться хотел. Но я сказала – уходи, мои братья едут. Через четыре месяца мне сказала одна знакомая, профессор – «Когда-то и меня бывший муж избил. Если ты хочешь остаться живой и не инвалидом, подавай на развод». Мой брат старший сел рядом со мной и говорит – «Или я сейчас его просто поломаю или держись от него подальше». Я подала на развод. Под давлением родственников я это сделала. Он был в шоке, он не ожидал, что я смогу на это пойти. Ведь его мать меня сразу вычислила. Она сразу сказала ему – «Эта женщина тебя любит. Эта женщина поздно вышла замуж. Это женщина родила. Эта женщина знает чувство материнства. Теперь ты можешь делать с ней что хочешь. Она все вытерпит». И она была права. Но я подала на развод. Его начали в прокуратуру таскать, и мы помирились. Он, скорее всего, заплатил, дело закрыли, и я не стала писать, дальше жаловаться. И вот тогда у меня началась нормальная жизнь, пусть брак был неофициальным, мусульманским, но мы жили, как семейная пара, и потом я забеременела. Когда узнала об этом, я попросила его только об одном – «Пожалуйста, не говори своим. И я своим не скажу». Я не хотела пережить то, что пережила во время первой беременности. А дело было в том, что мне хорошие декретные платили. Его мать знала весь мой финансовый поток. Я все деньги в дом заносила, отдавала ему, и он их уже распределял. А что, я буду деньги прятать что ли? Нет, у меня таких мыслей не было. Для меня муж – все. Я любила его. Понимала, что он без работы, и у него обида – он был заключенный, я старалась его как-то… облагородить что ли. И облагородила. Он переехал ко мне в отцовских штанах, все его вещи лежали в такой клетчатой сумке. А сейчас по моде одевается. Сейчас он зарабатывает. Возит чиновников, плюс жена зарабатывает, плюс родственники помогают.
- Вы его устроили возить чиновников?
- Да, в Госдуму я ему дорогу открыло. Глупо, конечно, это все. Глупо. Так что имя для ребенка просто стало поводом. Я понимала, что он меня обратно в ту же кабалу загоняет, и если его мама приедет, то все – мне хана. В прошлый раз она не уезжала, спала со мной и с моим младенцем на одном диване до тех пор, пока я не получила деньги и не отдала ему. Он забрал деньги и отдал их матери. Мать поехала в Ростов и начала раскручивать бизнес другого своего сына. Все мои декретные ушли туда. Да, я знаю, что сама виновата. Я злюсь в первую очередь на себя. Но я любила его.
- Вы его и сейчас любите… Расскажите, как вы уходили от него во второй раз.
- Он сказал о мальчике – «Это не мой ребенок. Ты – шалава подзаборная». Я позвонила ему из ЗАГСа, попросила прийти. Я рассчитывала, что он – человек, что придет. Ну, помурыжил меня, поругал, обозвал, но придет. Уже месяц ребенку, он без имени, без фамилии. Я ждала его. А начальница ЗАГСа, она, наверное, много таких случаев видела, сказала мне – «Девочка моя, успокойся. Он еще на коленях будет ползать, сына просить. Не паникуй. Дай сыну свою фамилию и живи дальше». Я – «Ой, да вы же ничего не знаете!». До полвосьмого я там проторчала, потом позвонила отцу. Никто не знал о ребенке. Никто! И хотя у нас не принято обсуждать с мужчинами такие темы, я сказала отцу напрямую – «Папа, ты можешь меня проклинать. Ты можешь больше не пускать меня в родительский дом. Но так получилось, что я родила. Родила от Артура. Артур отказывается давать ребенку свою фамилию. И сейчас я стою в ЗАГСе. ЗАГС через полчаса закрывается. Я не знаю, что мне делать. Я приму любое твое решение. Но прежде, чем я что-то предприму, я хотела бы, чтобы ты знал все, как есть. Мама тебе об этом не скажет – она не знает. Братья не скажут – они тоже не знают. Извини, что я тебе такие вещи говорю». Папа никогда особо в моей жизни не участвовал. Но почему-то я именно ему позвонила. Он помолчал, наверное, минуты три-четыре. Потом спрашивает – «Сын?». «Сын». «Не хочет?». «Не хочет». «Тогда, раз этому уроду не нужен мужчина, раз этой семье не нужен мужчина, пусть в нашем роду будет на одного мужчину больше. Дай ему нашу фамилию. Завтра я вышлю братьев, они тебя заберут вместе с детьми». На следующий день в семь утра братья уже были у меня.
- А где был Артур?
- Не знаю, он ведь с нами не жил. Был приходящим мужем. Раяна воспринимала его очень насторожено. Она меня каждый раз спрашивала – «А папа еще долго будет здесь?». Но он – отец, и я молчала, чтобы не было конфликтов. Я уехала к родителям и жила там около года. Вернулась, но уже потеряла всех своих клиентов. На работу выйти не могла, я была посудомойкой, мыла полы, чтобы хоть как-то заработать. Потом приехала мама, она поняла, чем я занимаюсь и сказала – «Выходи на работу, а я побуду с детьми. Ты не для того училась, чтобы полы мыть». Она мне начала помогать. И я потихонечку набрала обороты… А через три года он появился во дворе и нас напугал. Я гуляла с детьми, это были новогодние праздники. Он подкрался сзади, дети увидели его. Но младший его никогда не видел и продолжил играть. А лицо Раяны стало каменным, я по ее лицу поняла – что-то происходит. Она говорит – «Мама…». Я осторожно оборачиваюсь… Во-первых, он был с бородой. Во-вторых, с темными кругами под глазами. В-третьих, просто страшный. Страшный, страшный. Я испугалась. Но если бы я начала паниковать, у дочки бы случилась истерика. Я говорю – «Раяна, папа приехал». Она успокоилась. «Иди к папе, он соскучился». А у самой сердце колотится. Он, злой такой, подошел к ней и потянул к себе – «Ты что, меня не узнаешь?!». Так это было в первый раз. Потом он появился весной. Потом летом мы пару раз вместе водили детей в парк. Я видела, что сын тянется к отцу. Но решила ничего не менять, пусть все будет так, как будет. Решила, сына не подсовывать, но и не препятствовать общению, все равно отец. Я уже знала, что он живет с женщиной. Но у меня была одна забота – дети. Осенью я попросила его пойти с Раяной на первое сентября – «Давай не будем ее расстраивать. Она молчит, но она ждет, я же знаю…». Он приехал, и мы вместе повели ее в школу. Потом я попросила его сделать разрешение на вывоз ее в Турцию. Повезла детей на море, отдохнули там и вернулись. И тут он уже начал ставить мне условия – он мусульманин, ему положено четыре жены. Я говорю – «Не собираюсь быть ни второй, ни третьей». «Это я решаю. Кто ты такая?». Сцепились. Я думаю – жила без тебя и дальше проживу, главное – дети есть. Я сказала, что готова помириться с ним, но второй женой я быть не хочу и не могу. На что он ответил – «Я уже сделал выбор. И теперь вопрос стоит так – я забираю своих детей, воспитываю их, а тебе разрешаю с ними видеться». Мне разрешает видеться! Потом предложил второй вариант – я живу, как живу, он приезжает, когда хочет и с кем хочет. Воспитывает обоих детей, как хочет и как считает нужным. А лет через пять он посмотрит на меня и поймет, подхожу ли я для того, чтобы, может быть, на мне жениться. Я послала его лесом. После нового года он приехал снова. И вот тут уже я совершила свою роковую ошибку.
- Вы, когда выслушивали его, продолжали его любить?
- Да. Да.
- И ревновали его?
- Да. Моя сестра говорит – «У тебя и сейчас к нему чувства есть». А я считаю, что нет. Была бы возможность, я бы его придушила.
- Значит, есть.
- Почему вы так думаете? Нет! Нет! Просто это слабость наши, слабость кавказских женщин – это первый мужчина, ребенок от этого мужчины, у меня до него и после него никого не было. Понимаете? И этим все сказано. Кто поймет, тот поймет. А тем, кто не понимает, я не могу объяснить. Просто он оказался нехорошим человеком, а я оказалась полной дурой.
- Расскажите про свою роковую ошибку.
- Сейчас расскажу. Дело в том, что ко всему этому он готовился давно, сразу после того, как я подала на развод. Он спал со мной и готовился. Но после рождения сына у нас с ним таких отношений больше не было. И знаете что странно? Ребенок во время беременности мог кувыркаться во мне, беспокоил меня конкретно, я уже то так сяду, то так. Но когда муж появлялся – затихал. А я думала – интересно, почему так? Но, видно, мысли беременной матери ему передавались. И когда я потом, стоя в ЗАГСе, упрашивала его дать ребенку свою фамилию, он поклялся Аллахом, что это не его ребенок. И я, зная его фанатичность, и понимая, что клятва именем Аллаха – это уже точка, сказала – «Хорошо, хорошо». Но сначала он требовал аборта, когда я сказала ему о беременности. Он сказал – «Делай аборт». Я ответила – «Ты же верующий мусульманин! Ты же молишься! Как ты такое вообще подумать мог?!». «Да, я – мусульманин. И если ты рожаешь ребенка для себя, то делай аборт. Если для меня, то рожай». «Я тебе клянусь тем же Аллахом, тем же Богом, кем хочешь я тебе клянусь! Никогда ни на счет ребенка, ни на счет себя я тебя беспокоить не буду! Но и аборт делать не буду. Бог мне ребенка дал, и Бог только может его забрать!». И вот моя роковая ошибка… После нового года он меня выманил, а у меня крупная сделка была, крупный клиент. А он все звонит – «Выйди, выйди, нам надо поговорить». Хорошо, вышла. Села в машину. Он закрыл дверь и начал меня третировать. Пять часов он не выпускал меня из машины. В порыве гнева я сорвала с сидения какую-то штучку – думала, это освежитель воздуха. Но это была камера, он приклеил ее, чтобы снять мое лицо. И он тогда на камеру сказал, что от сына он никогда не отказывался и нас не бросал, что я все придумала заранее. И я в порыве гнева схватила эту камеру, не зная, что это – она, и бросила ее на пол со словами – «Ты же клялся! Ты же…». И я тогда не поняла, зачем он там по полу лазил, искал эту штучку, как будто это бриллиант. А потом он, оказывается, включил диктофон. Этот диктофон я ему покупала, чтобы он научился по-русски говорить без акцента. Глупо. Глупо и смешно… Он включил диктофон и стал говорить – «А что ты будешь делать, если узнаешь, что я женился на другой?». А до этого двадцать первого декабря он мне показывал свой паспорт – там не было брака. Но, как выяснилось потом, двадцать седьмого он женился. Но перед этим приехал, показал мне паспорт – «Вот, я не женат». Спрашивает – «Что ты сделаешь?». «А что я могу сделать? Может, поплачу, подерусь с тобой. А что еще? Не знаю». «А ты бы зарезала себя и детей?». «В связи с чем?». «Ну, ты же меня любишь». «Ну и что?». «Скажи…». «Что я бы зарезала себя и детей?». Вот эти слова он аккуратно вырезал и пошел с ними в суд. А я дальше ему на родном языке говорю – «Не надо меня такими словами брать. Открой машину, я хочу в туалет». Он меня выпустил и после этого исчез. А двадцать девятого мая забрал дочку.
- Как?
- Выскочил из машины в маске. Дети были со мной у ортопеда. Каждый год перед тем, как уезжать из Москвы, мы ходим к ортопеду, и он выбирает для детей тип массажа. У нас дома делают хороший массаж. На родине я купила квартиру рядом с комплексом, где есть бассейн, аттракцион, парк. В шесть часов мы были у врача, а в семь мне нужно было быть на встрече. Детей я передала родственнице, которая улетала с нами, и он у нее Раяну забрал. Он и не думал, что я доживу до суда, у меня ведь слабое сердце. Он и не думал, что я решусь куда-то против него писать. Как и в свое время не ожидал, что я подам на развод. Предполагал, что я сразу сломаюсь. Но я подала заявление в полицию. Начались судебные разбирательства. Месяц я не знала, где ребенок. Потом через уголовный розыск узнала, приехала. Там меня избили.
- Простите, что сделали?
- Он и его жена меня избили. Потому что я пыталась к ним зайти, а они меня не пускали. Я отталкивала его жену, она – «Да кто ты такая? Что ты хочешь?». У меня на руке шрам остался от ее ногтей. Гнойный был такой. Неприятная рана была. Суд их оправдал, они подали встречный иск, что я избила их. Пришел их знакомый и сказал, что я ножом пыталась их зарезать и себя. И судья спокойно вынес оправдательный приговор всем троим.
- А ту фразу о том, что зарежете себя и детей, вы произносили с какой интонацией?
- Вопросительной. Я повторила за ним. А шестого октября прошлого года суд вынес определение об оставлении ребенка с ним на время разбирательств. Они написали – «За три месяца у ребенка сложился определенный порядок жизни». Я пошла жаловаться. И сейчас не знаю, что там будет…
- Вы видитесь с дочкой?
- Нет.
- Разговариваете по телефону?
- Нет. Последний раз мы виделись четырнадцатого мая. Я пыталась подойти к их машине. Дочка дала показания, что я избила папу. Я пыталась с ней поговорить. Она в хиджабе, - показывает видео в телефоне. Девочка в хиджабе стоит в комнате у дивана, улыбается. – Я так ревела в тот день на весь троллейбус, во все горло. Видно, выходило все, что накопилось за восемь месяцев. А до этого я ни разу не плакала. Сейчас у нас что? Прошла экспертиза, мы ждем заключения эксперта и назначения слушаний. Я не сижу, хожу к приставам, ищу варианты решить вопрос, в опеку пишу, везде пишу.
- Какое ваше главное чувство сейчас?
- Тоска. После встречи с Раяной на экспертизе, у меня настроение совсем уже другое. Реветь все время хочется. От того, что не могу ее обнять. Мне не хватает ее запаха. А так на экспертизе я себя даже подозрительно без эмоций вела. Меня адвокат хорошо настроил, сказал мне – «Линда, твое спокойствие – его погибель»… Моя мать говорит мне – «Смирись. Она сама, когда вырастет к тебе приползет». А я не хочу, чтобы мой ребенок ко мне полз. И потом я думаю – я этого мужика содержала, его семью, бизнес его брата, они зарабатывают сейчас деньги, которые используют против меня. Он насильно забрал моего ребенка и еще хочет, чтобы я ему алименты платила! Он требует на содержание моего ребенка одну четвертую моего дохода. Нормально? А когда ей исполнится пятнадцать, он выдаст ее замуж. Это меня бесит. У меня уже нет границ. Нет ничего, чтобы меня успокаивало. Меня все злит. Особенно безысходность. Я не могу смириться. Я не могу остановиться. Только ребенок меня успокоит. Те десять минут, что я видела ее на экспертизе, дали мне силы. Мамка сказала – «Ты даже готовить после этого стала вкусней»… Я не оставлю дочку с ним. Так или иначе я решу этот вопрос.
- Не сразу после избиения. Я четыре месяца была на больничном. Он швырнул ребенка, я за нее заступилась. Ну, она не спала, по его мнению. А этому предшествовало то, что он ездил к братьям-мусульманам, и они встречались в подвале. Мне это не нравилось. Я пару раз ему сказала – «Это до добра не доведет. Ты уже под следствием находился. Тебе нельзя ни себя, ни меня компрометировать». Меня это напрягало, я переживала за него. Пыталась его хоть окольными путями устроить на работу. Я договаривалась, он приходил, но спал на работе, и его увольняли. Дома он целыми днями спал, а ночью намаз делал и меня посвящал в религию. А у меня в семь утра уже электричка, и надо ехать на работу. Я на двух работала.
- И что было после того, как он ребенка швырнул?
- Ей тогда было около двух лет. Он схватил ее и швырнул в кроватку. Я говорю – «Зачем ты так делаешь? Еще не дай Бог, почку или сердце оторвешь. Она же маленькая. Сейчас синяки пойдут». Говорит – «Я буду бить ее и тебя так, чтобы не оставалось синяков. Меня этому научили». «Не смей трогать ее!». «И тебе сейчас достанется». Он меня ударил, я отлетела из одного угла комнаты в другой и ударилась о шкаф, потеряла сознание, я ненадолго отключилась. Но я встала, у меня уже привкус крови во рту был и щека раздувалась. Я стою на Раяну смотрю, и к ней. Он меня опять от нее отшвырнул – «Не подходи, я сказал!». Нет, за себя мне не было страшно. Только за ребенка.
- Но и злости в вас сейчас много?
- Даже чересчур. Я даже смотреть на себя не могу. Обычно я могла разозлиться, покричать, но мне всегда говорили – «У тебя размах – на рубль, а удар – на копейку». Я кричала на Раяну, но ударить ее не могла. А он говорил – «А ты ударь ее, и все». «Я не могу ударить ее. Я могу накричать, но ударить – нет»… В тот день там, знаете, как получилось? Он схватил меня за горло и начал душить. А я стала рушить все, что мне под руку попадалось, отбивалась. Кинулась к телефону, он выдернул шнур. Я начала орать не своим голосом, диким голосом, я реально поняла, что он меня душит, и я могу погибнуть. Ребенок орет, плачет, я – ору, плачу. Я звала соседку Олю. Не папу, не маму, а почему-то Олю. Они начали ломиться к нам в дверь. Начали угрожать – если не откроете, вызовем полицию. А это была съемная квартира, и он прекрасно знал, что ему попадаться нельзя. Эти соседи до сих пор меня оберегают. До сих пор. Даже когда братья мои приезжают, они стучатся, заходят, чтобы удостовериться в том, что все у меня в порядке. Они меня в тот день забрали к себе, вызвали Скорую. Приехала полиция, но ей дверь не открыл. Я была вся в крови, ребенок был со мной. Мне зашили десну и под утро я вернулась вся синяя. Он тогда помириться хотел. Но я сказала – уходи, мои братья едут. Через четыре месяца мне сказала одна знакомая, профессор – «Когда-то и меня бывший муж избил. Если ты хочешь остаться живой и не инвалидом, подавай на развод». Мой брат старший сел рядом со мной и говорит – «Или я сейчас его просто поломаю или держись от него подальше». Я подала на развод. Под давлением родственников я это сделала. Он был в шоке, он не ожидал, что я смогу на это пойти. Ведь его мать меня сразу вычислила. Она сразу сказала ему – «Эта женщина тебя любит. Эта женщина поздно вышла замуж. Это женщина родила. Эта женщина знает чувство материнства. Теперь ты можешь делать с ней что хочешь. Она все вытерпит». И она была права. Но я подала на развод. Его начали в прокуратуру таскать, и мы помирились. Он, скорее всего, заплатил, дело закрыли, и я не стала писать, дальше жаловаться. И вот тогда у меня началась нормальная жизнь, пусть брак был неофициальным, мусульманским, но мы жили, как семейная пара, и потом я забеременела. Когда узнала об этом, я попросила его только об одном – «Пожалуйста, не говори своим. И я своим не скажу». Я не хотела пережить то, что пережила во время первой беременности. А дело было в том, что мне хорошие декретные платили. Его мать знала весь мой финансовый поток. Я все деньги в дом заносила, отдавала ему, и он их уже распределял. А что, я буду деньги прятать что ли? Нет, у меня таких мыслей не было. Для меня муж – все. Я любила его. Понимала, что он без работы, и у него обида – он был заключенный, я старалась его как-то… облагородить что ли. И облагородила. Он переехал ко мне в отцовских штанах, все его вещи лежали в такой клетчатой сумке. А сейчас по моде одевается. Сейчас он зарабатывает. Возит чиновников, плюс жена зарабатывает, плюс родственники помогают.
- Вы его устроили возить чиновников?
- Да, в Госдуму я ему дорогу открыло. Глупо, конечно, это все. Глупо. Так что имя для ребенка просто стало поводом. Я понимала, что он меня обратно в ту же кабалу загоняет, и если его мама приедет, то все – мне хана. В прошлый раз она не уезжала, спала со мной и с моим младенцем на одном диване до тех пор, пока я не получила деньги и не отдала ему. Он забрал деньги и отдал их матери. Мать поехала в Ростов и начала раскручивать бизнес другого своего сына. Все мои декретные ушли туда. Да, я знаю, что сама виновата. Я злюсь в первую очередь на себя. Но я любила его.
- Вы его и сейчас любите… Расскажите, как вы уходили от него во второй раз.
- Он сказал о мальчике – «Это не мой ребенок. Ты – шалава подзаборная». Я позвонила ему из ЗАГСа, попросила прийти. Я рассчитывала, что он – человек, что придет. Ну, помурыжил меня, поругал, обозвал, но придет. Уже месяц ребенку, он без имени, без фамилии. Я ждала его. А начальница ЗАГСа, она, наверное, много таких случаев видела, сказала мне – «Девочка моя, успокойся. Он еще на коленях будет ползать, сына просить. Не паникуй. Дай сыну свою фамилию и живи дальше». Я – «Ой, да вы же ничего не знаете!». До полвосьмого я там проторчала, потом позвонила отцу. Никто не знал о ребенке. Никто! И хотя у нас не принято обсуждать с мужчинами такие темы, я сказала отцу напрямую – «Папа, ты можешь меня проклинать. Ты можешь больше не пускать меня в родительский дом. Но так получилось, что я родила. Родила от Артура. Артур отказывается давать ребенку свою фамилию. И сейчас я стою в ЗАГСе. ЗАГС через полчаса закрывается. Я не знаю, что мне делать. Я приму любое твое решение. Но прежде, чем я что-то предприму, я хотела бы, чтобы ты знал все, как есть. Мама тебе об этом не скажет – она не знает. Братья не скажут – они тоже не знают. Извини, что я тебе такие вещи говорю». Папа никогда особо в моей жизни не участвовал. Но почему-то я именно ему позвонила. Он помолчал, наверное, минуты три-четыре. Потом спрашивает – «Сын?». «Сын». «Не хочет?». «Не хочет». «Тогда, раз этому уроду не нужен мужчина, раз этой семье не нужен мужчина, пусть в нашем роду будет на одного мужчину больше. Дай ему нашу фамилию. Завтра я вышлю братьев, они тебя заберут вместе с детьми». На следующий день в семь утра братья уже были у меня.
- А где был Артур?
- Не знаю, он ведь с нами не жил. Был приходящим мужем. Раяна воспринимала его очень насторожено. Она меня каждый раз спрашивала – «А папа еще долго будет здесь?». Но он – отец, и я молчала, чтобы не было конфликтов. Я уехала к родителям и жила там около года. Вернулась, но уже потеряла всех своих клиентов. На работу выйти не могла, я была посудомойкой, мыла полы, чтобы хоть как-то заработать. Потом приехала мама, она поняла, чем я занимаюсь и сказала – «Выходи на работу, а я побуду с детьми. Ты не для того училась, чтобы полы мыть». Она мне начала помогать. И я потихонечку набрала обороты… А через три года он появился во дворе и нас напугал. Я гуляла с детьми, это были новогодние праздники. Он подкрался сзади, дети увидели его. Но младший его никогда не видел и продолжил играть. А лицо Раяны стало каменным, я по ее лицу поняла – что-то происходит. Она говорит – «Мама…». Я осторожно оборачиваюсь… Во-первых, он был с бородой. Во-вторых, с темными кругами под глазами. В-третьих, просто страшный. Страшный, страшный. Я испугалась. Но если бы я начала паниковать, у дочки бы случилась истерика. Я говорю – «Раяна, папа приехал». Она успокоилась. «Иди к папе, он соскучился». А у самой сердце колотится. Он, злой такой, подошел к ней и потянул к себе – «Ты что, меня не узнаешь?!». Так это было в первый раз. Потом он появился весной. Потом летом мы пару раз вместе водили детей в парк. Я видела, что сын тянется к отцу. Но решила ничего не менять, пусть все будет так, как будет. Решила, сына не подсовывать, но и не препятствовать общению, все равно отец. Я уже знала, что он живет с женщиной. Но у меня была одна забота – дети. Осенью я попросила его пойти с Раяной на первое сентября – «Давай не будем ее расстраивать. Она молчит, но она ждет, я же знаю…». Он приехал, и мы вместе повели ее в школу. Потом я попросила его сделать разрешение на вывоз ее в Турцию. Повезла детей на море, отдохнули там и вернулись. И тут он уже начал ставить мне условия – он мусульманин, ему положено четыре жены. Я говорю – «Не собираюсь быть ни второй, ни третьей». «Это я решаю. Кто ты такая?». Сцепились. Я думаю – жила без тебя и дальше проживу, главное – дети есть. Я сказала, что готова помириться с ним, но второй женой я быть не хочу и не могу. На что он ответил – «Я уже сделал выбор. И теперь вопрос стоит так – я забираю своих детей, воспитываю их, а тебе разрешаю с ними видеться». Мне разрешает видеться! Потом предложил второй вариант – я живу, как живу, он приезжает, когда хочет и с кем хочет. Воспитывает обоих детей, как хочет и как считает нужным. А лет через пять он посмотрит на меня и поймет, подхожу ли я для того, чтобы, может быть, на мне жениться. Я послала его лесом. После нового года он приехал снова. И вот тут уже я совершила свою роковую ошибку.
- Вы, когда выслушивали его, продолжали его любить?
- Да. Да.
- И ревновали его?
- Да. Моя сестра говорит – «У тебя и сейчас к нему чувства есть». А я считаю, что нет. Была бы возможность, я бы его придушила.
- Значит, есть.
- Почему вы так думаете? Нет! Нет! Просто это слабость наши, слабость кавказских женщин – это первый мужчина, ребенок от этого мужчины, у меня до него и после него никого не было. Понимаете? И этим все сказано. Кто поймет, тот поймет. А тем, кто не понимает, я не могу объяснить. Просто он оказался нехорошим человеком, а я оказалась полной дурой.
- Расскажите про свою роковую ошибку.
- Сейчас расскажу. Дело в том, что ко всему этому он готовился давно, сразу после того, как я подала на развод. Он спал со мной и готовился. Но после рождения сына у нас с ним таких отношений больше не было. И знаете что странно? Ребенок во время беременности мог кувыркаться во мне, беспокоил меня конкретно, я уже то так сяду, то так. Но когда муж появлялся – затихал. А я думала – интересно, почему так? Но, видно, мысли беременной матери ему передавались. И когда я потом, стоя в ЗАГСе, упрашивала его дать ребенку свою фамилию, он поклялся Аллахом, что это не его ребенок. И я, зная его фанатичность, и понимая, что клятва именем Аллаха – это уже точка, сказала – «Хорошо, хорошо». Но сначала он требовал аборта, когда я сказала ему о беременности. Он сказал – «Делай аборт». Я ответила – «Ты же верующий мусульманин! Ты же молишься! Как ты такое вообще подумать мог?!». «Да, я – мусульманин. И если ты рожаешь ребенка для себя, то делай аборт. Если для меня, то рожай». «Я тебе клянусь тем же Аллахом, тем же Богом, кем хочешь я тебе клянусь! Никогда ни на счет ребенка, ни на счет себя я тебя беспокоить не буду! Но и аборт делать не буду. Бог мне ребенка дал, и Бог только может его забрать!». И вот моя роковая ошибка… После нового года он меня выманил, а у меня крупная сделка была, крупный клиент. А он все звонит – «Выйди, выйди, нам надо поговорить». Хорошо, вышла. Села в машину. Он закрыл дверь и начал меня третировать. Пять часов он не выпускал меня из машины. В порыве гнева я сорвала с сидения какую-то штучку – думала, это освежитель воздуха. Но это была камера, он приклеил ее, чтобы снять мое лицо. И он тогда на камеру сказал, что от сына он никогда не отказывался и нас не бросал, что я все придумала заранее. И я в порыве гнева схватила эту камеру, не зная, что это – она, и бросила ее на пол со словами – «Ты же клялся! Ты же…». И я тогда не поняла, зачем он там по полу лазил, искал эту штучку, как будто это бриллиант. А потом он, оказывается, включил диктофон. Этот диктофон я ему покупала, чтобы он научился по-русски говорить без акцента. Глупо. Глупо и смешно… Он включил диктофон и стал говорить – «А что ты будешь делать, если узнаешь, что я женился на другой?». А до этого двадцать первого декабря он мне показывал свой паспорт – там не было брака. Но, как выяснилось потом, двадцать седьмого он женился. Но перед этим приехал, показал мне паспорт – «Вот, я не женат». Спрашивает – «Что ты сделаешь?». «А что я могу сделать? Может, поплачу, подерусь с тобой. А что еще? Не знаю». «А ты бы зарезала себя и детей?». «В связи с чем?». «Ну, ты же меня любишь». «Ну и что?». «Скажи…». «Что я бы зарезала себя и детей?». Вот эти слова он аккуратно вырезал и пошел с ними в суд. А я дальше ему на родном языке говорю – «Не надо меня такими словами брать. Открой машину, я хочу в туалет». Он меня выпустил и после этого исчез. А двадцать девятого мая забрал дочку.
- Как?
- Выскочил из машины в маске. Дети были со мной у ортопеда. Каждый год перед тем, как уезжать из Москвы, мы ходим к ортопеду, и он выбирает для детей тип массажа. У нас дома делают хороший массаж. На родине я купила квартиру рядом с комплексом, где есть бассейн, аттракцион, парк. В шесть часов мы были у врача, а в семь мне нужно было быть на встрече. Детей я передала родственнице, которая улетала с нами, и он у нее Раяну забрал. Он и не думал, что я доживу до суда, у меня ведь слабое сердце. Он и не думал, что я решусь куда-то против него писать. Как и в свое время не ожидал, что я подам на развод. Предполагал, что я сразу сломаюсь. Но я подала заявление в полицию. Начались судебные разбирательства. Месяц я не знала, где ребенок. Потом через уголовный розыск узнала, приехала. Там меня избили.
- Простите, что сделали?
- Он и его жена меня избили. Потому что я пыталась к ним зайти, а они меня не пускали. Я отталкивала его жену, она – «Да кто ты такая? Что ты хочешь?». У меня на руке шрам остался от ее ногтей. Гнойный был такой. Неприятная рана была. Суд их оправдал, они подали встречный иск, что я избила их. Пришел их знакомый и сказал, что я ножом пыталась их зарезать и себя. И судья спокойно вынес оправдательный приговор всем троим.
- А ту фразу о том, что зарежете себя и детей, вы произносили с какой интонацией?
- Вопросительной. Я повторила за ним. А шестого октября прошлого года суд вынес определение об оставлении ребенка с ним на время разбирательств. Они написали – «За три месяца у ребенка сложился определенный порядок жизни». Я пошла жаловаться. И сейчас не знаю, что там будет…
- Вы видитесь с дочкой?
- Нет.
- Разговариваете по телефону?
- Нет. Последний раз мы виделись четырнадцатого мая. Я пыталась подойти к их машине. Дочка дала показания, что я избила папу. Я пыталась с ней поговорить. Она в хиджабе, - показывает видео в телефоне. Девочка в хиджабе стоит в комнате у дивана, улыбается. – Я так ревела в тот день на весь троллейбус, во все горло. Видно, выходило все, что накопилось за восемь месяцев. А до этого я ни разу не плакала. Сейчас у нас что? Прошла экспертиза, мы ждем заключения эксперта и назначения слушаний. Я не сижу, хожу к приставам, ищу варианты решить вопрос, в опеку пишу, везде пишу.
- Какое ваше главное чувство сейчас?
- Тоска. После встречи с Раяной на экспертизе, у меня настроение совсем уже другое. Реветь все время хочется. От того, что не могу ее обнять. Мне не хватает ее запаха. А так на экспертизе я себя даже подозрительно без эмоций вела. Меня адвокат хорошо настроил, сказал мне – «Линда, твое спокойствие – его погибель»… Моя мать говорит мне – «Смирись. Она сама, когда вырастет к тебе приползет». А я не хочу, чтобы мой ребенок ко мне полз. И потом я думаю – я этого мужика содержала, его семью, бизнес его брата, они зарабатывают сейчас деньги, которые используют против меня. Он насильно забрал моего ребенка и еще хочет, чтобы я ему алименты платила! Он требует на содержание моего ребенка одну четвертую моего дохода. Нормально? А когда ей исполнится пятнадцать, он выдаст ее замуж. Это меня бесит. У меня уже нет границ. Нет ничего, чтобы меня успокаивало. Меня все злит. Особенно безысходность. Я не могу смириться. Я не могу остановиться. Только ребенок меня успокоит. Те десять минут, что я видела ее на экспертизе, дали мне силы. Мамка сказала – «Ты даже готовить после этого стала вкусней»… Я не оставлю дочку с ним. Так или иначе я решу этот вопрос.
В настоящее время вопрос Линды решен. Она при помощи детективов похитила дочь и сняла с нее хиджаб. Если по достижении совершеннолетия девочка захочет его снова надеть, Линда препятствовать не будет.
Комментарии:
Вы должны Войти или Зарегистрироваться чтобы оставлять комментарии...
тэги при сохранении статьи надо через запяткую6 а то они как один тэг получаются