«В бизнесе можно играть роли, а в НКО видно, каков ты настоящий"

Я по образованию учитель, но работала совсем немного, пока училась в институте. Я довольно осознанно выбирала профессию учителя, чтобы нести будущим поколениям что-то доброе и нужное. В моей родной школе действительно не просто учили, это была целая жизнь, наверное не во всех школах сейчас есть такое — со школьными газетами, творческими вечерами. И в этом всем хотелось быть, жить, мне это очень нравилось.

После этого я вслед за частью сотрудников центра ушла в РАО ЕЭС. Застала момент, когда Чубайс только стал директором. Вот я всегда попадаю в какие-то трансформационные процессы. И мне это нравится, стимулирует, зажигает, что становишься частью чего-то, что реально меняет жизнь вокруг. В РАО ЕЭС начался переход на другой принцип управления энергосистемой страны, генерации и транспортировки энергии, трансформировалась огромная госмонополия, и я там восемь месяцев или год смотрела изнутри, как это происходит, меняются люди, как вся система может работать по-другому, во что превращается… Ужасно интересно.

Но как только это начало становиться настоящим бизнесом, жестким, конкурентным внутри и не всегда человечным, я поняла, что этого не хочу. Для меня очень важны человеческие отношения, комфорт какой-то, интерес, поддержка. Это было, наверное, не в коллективе, но общая среда, когда ты должен производить кардинальные изменения, накладывает определенные изменения на человеческие отношения, правда же?

И я ушла оттуда.

Конечно, про общественные организации я не знала ничего — откуда? Искала вот прямо по объявлениям. В фонде CAF (фонд поддержки благотворительных организаций. — Прим.ред) мне сказали: «Ты overqualified (слишком квалифицированная), ну куда?» Я говорю: «Я хочу попробовать!» Что-то меня там зацепило. Они мне: «У тебя другая зарплата была, жизнь другая». Я ушла примерно с двух тысяч долларов на 500-600 долларов. Это был 2000-й год. Это сейчас модно уходить из бизнеса, а тогда на меня смотрели как на идиотку, натурально, думали, вот зачем я им? «Посидит и уйдет».

Для меня было шоком, когда ко мне все время подходили: «Тебе чем-то помочь?» Чем мне помочь, вы что, сдурели? Вот есть работа, если нет, я сама ее себе организую, и не будет простоя. Вот это «чем помочь?», «налить чаю», «рассказать, что происходит вокруг», когда у всех аврал. В коммерческих организациях, где все в порядке с бизнес-культурой, тебе помогали товарищи, но проходить мимо и спрашивать: «Тебе помочь?» — могли только идиоты, как нам казалось. А сейчас я не представляю себе, как иначе. Вот такие вещи дали мне понять, что я не ошиблась, несмотря на все странное и непонятное.

Я проработала в CAF год, когда узнала о вакансии исполнительного секретаря в Форуме Доноров — это объединение грантодающих организаций и руководящая должность.

Так в 30 лет я стала руководителем крупной инфраструктурной НКО. После трудоустройства меня отправили на стажировку в университет Нью-Йорка, знакомиться с форумами доноров там. В США директорами ассоциаций становились люди лет под шестьдесят, а я приехала в свои тридцать, и за моей спиной уже фонд Мотта, фонд Форда, фонд Сороса, фонд Потанина… Это не укладывалось в голове, а потом я заболела всем этим.

Училась я всему прямо по ходу. Книжки, люди. У меня было какое-то нечеловеческое количество распечаток,в основном международных статей, на русском языке литературы почти не было (почему в Форуме Доноров позже и появился свой издательский проект). Все мои подчиненные были моложе меня. Это сейчас у меня есть сотрудники старше.

Как мы мотивировали компании вступать в наше объединение и спонсировать благотворительные фонды? Во-первых, они сами мотивировали друг друга: вот мы такие крутыши и причастны к этому. Потом, конечно, общением, взаимной поддержкой — когда один член Форума Доноров звонит другому за помощью, после того как они успели познакомиться на заседании, это совсем другой уровень доверия, чем обычное знакомство. Те, кто не мог поддерживать деньгами инфраструктурные благотворительные проекты, предлагали помещение, спикеров для выступлений, где-то взамен звучало их имя — разная поддержка была, и я уверена, что и сейчас есть.

Потом я поняла: до богачей достучаться можно, до модников тоже, а до обычных людей кто достучится? Нужна какая-то совсем другая идея и система, чтобы вовлечь в добрые дела людей от детского сада и до пенсии. Иначе дело будет плохо. Если людей не тормошить, не воспитывать, не показывать им другую сторону Луны, они про нее и не узнают. Как раз в тот момент меня стали приглашать в новый проект — центр развития благотворительности и социальной активности "Благосфера".

Сфера общения с людьми тонкая, они должны быть абсолютно уверены, что не разочаруются, что ты их никак не обидишь, не подставишь. Это касается как известных, так и неизвестных людей, приходящих к нам с сомнением, радостью или горем, с надеждой, что они здесь что-то обретут и их не вышвырнут, как бывает в других организациях. Может быть, страшно — слишком сильное слово, но есть такой внутренний ценз: ты должен сделать все, чтобы люди из "Благосферы" пошли делать добрые, хорошие, правильные дела.

Если бы я не попала в НКО, то сейчас, наверное, работала бы в международном отделе какого-нибудь вуза. Не жалею ни секунды, что сложилось так, как сложилось. Мне страшно повезло в жизни во всех отношениях: в работе, встречах, людях, в том, что увидела и узнала и еще могу увидеть и узнать.

Я жила в Тольятти, работала и в автомобильных компаниях, и помощником директора одного из автомобильных заводов была. Последний проект был ресторанный, и переехала в Москву я тоже руководить рестораном. Это был ресторан французской кухни на Пречистенской набережной, назывался «Кумир» — легендарный ресторан, основанный мишленовским поваром Мишелем Труагро.

И вот тут я реально очень испугалась. Потом, когда листала литературу, смотрела признаки клинической депрессии, увидела – да, моя картинка…

Я ушла в консалтинг. Но смогла проработать там всего три месяца: не хватило смыслов. Инфицирование благотворительностью — страшная вещь. Я поняла, что могу работать за деньги, но мне это не интересно.

Конечно, мне помогает опыт в бизнесе. Построение бизнес-процессов, ведение проекта, бизнес-планирование, бюджетирование, KPI — все это работает. Но это нужно рассматривать как инструмент, а главная ценность – это, конечно, работа на улучшение жизни людей. При этом, в отличие от бизнеса, в НКО результат ты видишь быстро, и он значимый – это тоже о смыслах. Во-вторых, тебя чисто по-человечески сильно «прокачивает»…

В бизнесе ты можешь играть какие-то роли довольно долго. А здесь ты можешь играть какое-то время, но рано или поздно все твои истинные качества проявляются. Жизнь подкидывает такие ситуации, когда ты проявляешься настоящим. И не всегда с самых лучших сторон. И здесь два пути. Либо ты работаешь над собой, улучшаешь себя, делаешь апгрейд. Либо нет.

Есть, наверное, случаи и темы, которыми мне было бы трудно заниматься. Я понимаю, что с детьми тяжело, потому что очень сильно они меня трогают, и с животными. При этом я занимаюсь животными, у меня своих пятеро, розданных очень много. (Я вообще рецидивист. Мужу уже пообещала, что все, зоопарк закрыт, больше мы никого не возьмем. Хотя можно было и взять еще кошечку и собачку одну… Но периодически притаскиваю кого-нибудь и потом пристраиваю.)

А в приюте для бездомных животных я только один раз была. Дошла до его середины и разрыдалась.

Шестнадцать лет назад я работала в иностранной маркетинговой компании, хорошо зарабатывала. Потом наступило, наверное, ощущение «потолка» в компании. Понимаешь, что дальше сложно куда-то расти, а меня вообще по жизни не устраивает рутина. Поначалу было очень интересно, мы делали исследования рынка для крупнейших игроков, для «Проктер энд Гэмбл», к примеру, для «Филип Моррис», были глобальные проекты с командировками (мы всегда проверяли результаты анкетирования).

Это, конечно, не бизнес. Тут нет премиальных, нет тринадцатых зарплат, каких-то еще дополнительных денег. Это работа «в интерес». Я пришла сегодня в восемь утра, думала, буду первая. Но минут через десять тут уже было четыре человека, хотя рабочий день у нас иногда длится до десяти вечера. Работа в декабре очень насыщенная, и как-то никто не смотрит на время. Можно и в девять вечера позвонить, здесь кто-то будет. Можешь в выходные приехать, в январские праздники, и кто-то будет в офисе сидеть что-то доделывать.

Я думаю, благотворительность — это для людей с амбициями. Здесь ты можешь реализовывать себя как угодно, придумывать гранты, проекты, все делать сам и с нуля. Вся твоя нерастраченная созидательная сила может перейти в реальный результат. Каждый из наших сотрудников все время что-то придумывает, и мы потом идеи воплощаем в жизнь. В коммерческих компаниях нет такого.

Когда я говорю про амбиции, то имею в виду, конечно, не корону на голове, а стремление к новым задачам. Потому что рутина, циферки в табличке— все, кому близко такое, в благотворительности не задержатся. Например у нас прошла «Первая елка Москвы», 200 детей с ограниченными возможностями здоровья, ГУМ, все развлекательные программы, вся еда, все подарки, все дети по спискам, — это колоссальная работа даже для ивент-агентства, они к такому готовятся несколько месяцев. А наша сотрудница Валя сделала все одна. На пятиминутке мы Валю похвалили, ну и пошли дальше работать, никто не выдает за это медаль.

У нас во многом не работает бизнес-логика. Вот эта офисная комната, к примеру, не наша, мы ее попросили на три дня в тринадцатом году, когда нам отдали полторы тонны мандаринов. А сейчас мы уже занимаем шесть комнат по всему зданию, которые были свободны. Мы их вещами заполнили, потому что у нас очень много всего, мы ни от чего не отказываемся, все берем и все отправляем тем, кому нужна помощь.

Один мой очень близкий приятель и попечитель фонда сказал, наверное, правильную вещь, что в ближайшие десять лет, если бизнес начнет зарабатывать на благотворительности, то на ней можно поставить крест. Многие фонды, наоборот, переходят на коммерцию, на инструменты, помогающие везде собрать денег. Это надо делать, но надо делать очень корректно. Лично я не знаю, как можно заменить рыночными механизмами то содержание нашей деятельности, которое называется культурой оказания помощи. Потому что мы здесь сами определяем основные принципы нашей работы, наши ценности, как мы делаем, что мы делаем, а что нет.

В нашем фонде ни копейки пожертвований не идет на зарплаты, их нам платят учредители фонда, и зарплаты в НКО небольшие. Но вообще-то бывает достаток, который дает тебе семья, который тебе волей судьбы достался, и сотрудник фонда вовсе не обязан только потому, что у него такая работа, непременно плохо жить и умирать от голода у всех на глазах.

Иметь возможность помогать – это радость для человека, это его достояние, и ее мы стараемся людям давать. Мы потихонечку до людей доносим, что не только детям надо помогать. Когда у человека вырастают усы, это не значит, что ему не может быть нужна помощь. Наши дарители склонны помогать сначала только детям, потом мы их потихоньку учим помогать и взрослым. Потом они хотят поддерживать только русских — постепенно мы выясняем, что есть и другие национальности, которым тоже нужна помощь. В конце концов дарители уже знают, что у нас не самые красивые, может быть, внешне люди, но точно будут самыми счастливыми, когда мы им поможем. И это все направления и принципы нашей работы, которые мы сами определили.

Мне кажется, многие люди бизнеса хотели бы работать в НКО, просто у них нет такой материальной возможности. Они кормильцы в семьях, например, у них обязательства.Объективно, отказаться от хорошего заработка не все могут себе позволить.