Наверх
Репортажи

Любовь — это движущая сила, без этого мы не смогли бы принимать людей

Репортаж из Смоленского дома для мамы
10.03.2023
На одном из смоленских холмов, окружённом парком, высится храм Архангела Михаила, или Свирская церковь — самый яркий из сохранившихся памятников архитектуры Смоленска, возведённый в XII веке. Стоит пройти от него по широкой мостовой вниз, как увидишь небольшие домики с остроконечными крышами. Это Смоленский дом для мамы, где находят приют и защиту женщины с детьми.
Дом для мамы, вход.
Внутри всё выглядит, как в детском саду — ряд крючков у входа, детские ботиночки, кухня, откуда пахнет вкусной едой, приветливые женщины. Тут любят гостей, сразу предлагают выпить чаю и остаться на обед. И гость едва ли догадается, с какими трудностями сталкиваются жительницы этих домиков. Кто-то скрывается здесь от домашнего насилия, кто-то переживает денежные трудности, кому-то вообще некуда больше пойти. И у каждой женщины есть ребёнок — большая трудность и огромная ценность для каждой из них.

Мы поговорили с теми, кто здесь работает, создавая свет, уют и тепло, и с теми, кто живет здесь, окруженный заботой, забывая о свинцовых тяжестях жизни.
Дети в смоленском Доме для мамы. Фото: Арина Коростелева
«Первый ресурс, который у нас есть, — это мы»
Разговор с сотрудниками кризисного центра
Галина Красноперова — журналист и координатор информационной службы, Анастасия Корначенкова — психолог, а Елена Леонова — сотрудница склада. Мы разговариваем с ними в небольшой комнате, где документация стоит в один ряд с поделками из соленого теста и разноцветными аппликациями, а в аквариуме плавает активная черепашка. На вопросы, как устроена жизнь в Доме для мамы, они отвечают вместе, постоянно продолжая мысли друг друга. 
Галина Красноперова, координатор информационной службы. Фото из личного архива
— Как начиналась история смоленского Дома для мамы?

— Татьяна Сергеевна Степанова — создатель нашего центра. Она преподавала раньше в Смоленском университете, но у неё была мечта создать центр для мам, которые нуждаются в помощи, потому как психологическая консультация — это хорошо, но надо же им ещё и что-то кушать. Ей предложили стать директором кризисного центра для женщин с детьми и беременных, но ещё в самом начале сказали, что ничего не готово: дом нужно ремонтировать, деньги, сотрудников и добровольцев искать самим. Татьяна Сергеевна вытягивала этот дом с самого нуля. На фестивале «Белый цветок» в сентябре 2012 года мы собирали деньги, а с октября по май 2013-го делали ремонт. Изначально здание использовалось как дом причта (приходской дом – прим. «Репортер»), оно не было жилым и выглядело, как одна большая комната. Мы с добровольцами сами возводили стены, оттирали здесь плесень.
Фото: Арина Коростелева
— Первая семья к нам пришла с пятью детьми. Татьяна Сергеевна жила с ними тут вместе со своей дочкой, работала, потому как сотрудников не было вообще. А рядом с мамами всегда должна быть дежурная.
Сейчас четверо дежурных работают у нас сутки через трое. Мамы всегда обращаются с вопросами к ним, наверное, как к бабушкам. Дежурные всему должны их научить, потому что к нам порой приходят девочки, которые вообще ничего не умеют. Елена Аркадьевна рассказывала случай, как попросила одну девочку заварить чай, а та не знала, как это делать правильно, не видела в детдоме. И вот она взяла чайник и высыпала туда всю заварку. Мы так потом и называли это «чаем по-кардымовски» — девочка была из Кардымовского дома-интерната. 
Создатели "Дома для мамы" со своими первыми подопечными. Фото: Арина Коростелева
— Выходя отсюда, девчонки умеют уже очень много. Дом ведь помогает получить образование, например, кондитера или швеи. Раньше у нас были кружки, теперь уроки проходят в учебных центрах. У нас много и творческих занятий — мамы с детьми лепят из глины, солёного теста, делают аппликации, рисуют, занимаются музыкой.
Фото: Арина Коростелева
— Как Дом для мамы связан с религией и православной церковью?
— Наш центр юридически оформлен как местная религиозная организация, православный приход. Настоятель храма Архангела Михаила у нас руководит всей документацией. Это в какой-то степени влияет на нашу жизнь. Часть нашего быта — утренние молитвы, молитвы перед приемами пищи, благодарения, православные праздники. Если хотят крестить детей, то у нас же крестят. Приобщение к религии есть, но никогда не силой. Когда мамочки к нам приходят, они заполняют анкет у, в которой есть вопрос: какую веру ты исповедуешь? Мы принимаем и мусульманок, и атеисток, всех. Единственное требование — присутствие на молитве. Участие не обязательно, но присутствие необходимо, как знак уважения дома, куда они пришли. Дисциплинирующие правила ведь не просто так создаются — все здесь с разными судьбами, характерами, привычками…
— Кто может к вам обратиться?

— У нас центр помощи для женщин с детьми, оказавшихся в трудной жизненной ситуации, и для беременных. Есть направления доабортного консультирования. Мы помогаем решить все вопросы, чтобы девочки сохраняли беременность, и, соответственно, оказываем всю необходимую помощь в дальнейшем.

— Сколько у вас сейчас детей и семей?

— На попечении или проживании? У нас есть градация. Кто-то живёт здесь, но мы также ведем сопровождение семей — есть те, кто получает гуманитарную помощь без проживания, вещевую, продуктовую, психологическую. Есть те, кто приходит разово — всякое в жизни случается, просят выручить продуктами.
Детские поделки в "Доме для мамы". Фото: Арина Коростелева
— Могут ли обратиться молодые мамы до 18 лет?

— Да. У нас был случай, когда обращалась пятнадцатилетняя девушка.

— Обязаны ли вы уведомлять родителей, семью?

— Те девчонки, которые у нас были, попадали к нам из интернатов — соответственно, родителей у них не было. Хотя и тут есть тонкие моменты по соглашению с опекой, с образованием, всем остальным. Составляется документ, потому как несовершеннолетняя мама не может проживать в интернате и рожать ребенка. И, естественно, у нас всё оформляется официально — тайно девочку провести мы никак не можем, только по согласованию через опеку.

— А кто ещё?

— Мамы совершеннолетние, но сироты, остаются тоже — они выходят из интерната, беременеют или рожают, а идти им некуда: к сожалению, государство предоставляет жилье не сразу после выхода из интерната, а в течение пяти лет. Мамы многодетные, вообще те, кто находится в кризисной ситуации. Есть даже девушки с двумя высшими образованиями, но у них так складываются обстоятельства, что идти становится некуда, и она живёт у нас до разрешения ситуации. Бывает так, что родители восстают против дочерей — или ты делаешь аборт, или выметаешься из дома. Она хочет сохранить ребенка, но ей некуда пойти, тогда обращается к нам. А потом наши психологи общаются с семьёй, родители мирятся и забывают, что когда-то желали, чтобы их дочери сделали аборт — души не чают в своих внуках.
Внуки. Фото: Арина Коростелева
— Частые случаи у нас — девочки с ментальными нарушениями. Они приходят из коррекционных интернатов 7-8-го вида. Это умственная отсталость, чаще всего девчонки с легкой и средней тяжестью, но были и сложные случаи. Учебной информации по данной теме нет — ни теоретической, ни практической, потому что никто не работает со взрослыми людьми. Все исследования проводятся на детках до 10-15-ти лет. А у нас мама с ребенком на руках — их мышление, эмоциональное и личностное созревание в 30 лет соответствует сознанию младших подростков. Долго и упорно мы искали варианты, как все-таки научить их быть мамами, научить их любить своих деток, ухаживать за ними. Опять же в сотрудничестве со всеми — самый первый ресурс, который у нас есть, это мы же, — мы решали эту проблему.

— В итоге я написала методичку, хотя терпеть не могу писать, — добавляет со вздохом психолог Анастасия Корначенкова. — Но я сделала это, потому что это то, в чём я нуждалась в самом начале — я бы отдала за методичку тогда всё. Я не понимала, что мне делать, но так хотела помочь людям. Теперь они действительно любящие мамы, которые ещё сами мне расскажут, как правильно обращаться с ребенком.
Анастасия Борисовна Корначенкова, психолог. Фото: Арина Коростелева
— Я сопровождаю их, одна из девочек каждый день пишет мне в «Одноклассниках», присылает фото — она такие пироги печет! Я так не умею. Это счастье — видеть, насколько они меняются, насколько они сами счастливы. Это круто ещё и потому, что до этого они часто сталкивались с непониманием. Людям тяжело с ними общаться, и это объективно правда — перед тобой вроде бы взрослая женщина, а на деле ведёт себя, как ребёнок. Девочки с такими особенностями нередко сталкивались с агрессией и поэтому привыкли защищаться, ждать грубости. Но со временем всё налаживалось.
Фото: Арина Коростелева
Ещё частая причина попадания к нам — домашнее насилие. Мужья, сожители выгоняют из дома, и приходит мама босиком, с ребенком на руках, только документы в кармане.

— Бывали конфликты с мужьями?

— Мы, пожалуй, всех мужей в лицо знаем, — смеются все трое, — и они нас тоже. Для встреч у нас есть «тревожная кнопка». Мы дружим не только с органами опеки. Сейчас с нами сотрудничает еще и палата адвокатов, консультируют и сопровождают в судебных процессах.

— Работают ли психологи с мужьями?

— У нас возможна семейная терапия. Хотя нельзя сказать, что мужья часто обращаются за помощью, однако бывает и такое. Но нас больше волнует всё-таки то, что сами мамы чаще всего не мотивированы на работу над собой — считают, что сейчас тяжелый период, но вскоре они найдут денег и съедут, а так, в целом, всё ведь у них хорошо, чего мы пристали-то?
Бывает такое, что отправляем девочек в другую область — если случаи насилия особо жестокие. В таких ситуациях мы сотрудничаем с другими центрами, с которыми дружим в соцсетях. Но это больше взаимопомощь, чем сотрудничество, которое предполагает какие-то формальные, договорные отношения. Можно сказать, что процент замужних достаточно мал. Большинство мам одиноки.

— Сколько времени в среднем мамы проводят у вас?

— Официально — от месяца до трёх. Но по факту — пока ситуация не разрешится, пока мы не определимся, что ей есть куда идти, есть на что жить с ребенком. Раньше никто не уходит. Бывало такое, что девочки через три дня уходили, а некоторые жили намного дольше. Мы не действуем шаблонно, а отталкиваемся от ситуации. Четыре года у нас жила девушка-цыганка, .она была глухонемая, но языку жестов её не научили. Поскольку она росла в многодетной семье, родители, видимо, посчитали, что раз она умеет накрывать на стол и ухаживать за скотиной, этого для жизни хватит. Она приехала к нам с сыном Павлушей — ему на тот момент был годик. Сначала думали, что мальчик тоже глухонемой, но оказалось, что он просто был маленький. Мы не знали, как зовут девушку и её ребенка, у неё не было с собой никаких документов. Она не умела ни читать, ни писать, не знала языка жестов. Кто она, мы выяснили только по счастливой случайности: её племянница обратилась к нам за помощью и, приехав получать продуктовый набор, увидела Ларису. После этого мы смогли сделать ей документы. Почему такой долгий срок, целых четыре года? Семья цыганская, кочующий народ, кто отстал, того не ждем. В итоге всё закончилось дружно, семья воссоединилась — Лариса пошла в дом своей сестры помогать по хозяйству. Сейчас у неё родился второй сынок. А первый мальчик Паша, с которым она жила у нас, в сентябре пойдет во второй класс.  
Девятый день рождения. 
Фото из архива Дома для мамы
— Вы ведёте такое долгое наблюдение за теми, кто был у вас на попечении?

— Девчонки остаются в контактах — не все и не на 100%, но остаются. Иногда приходят в гости. День рождения Дома для мамы — это такой праздник для всех. Все приезжают из района, из области, остаются на ночь, мы раскладываем кровати в игровой. Совсем недавно, восьмого мая, нам исполнилось девять лет.

— На сколько мест рассчитан сам дом?

— Вообще на 9 мам и 9 детей, но у нас есть спасательная игровая с раскладушками. Как-то была зима, когда вместе жили тринадцать мам, а детей — за тридцать, кучковались, как могли — мы ведь не можем не принять маму, оставить без помощи. В ковид, в первую волну, мы работали. Девчонок, которые были здесь, мы перевели в село Каспля, в наше социальное подворье — там природа, мало людей, легче уберечь.
Каспля. Праздник урожая. 
Фото из архива Дома для мамы
— А что это за село — Каспля?

— Это как дача. Директор наша когда-то выиграла грант на создание социального подворья.
Девчонки поступают из приютов районных и областных, следовательно, и жилье они получают в сельской местности. А девочки-сироты — такая категория… не могут элементарно сварить картошку. А им с ребёночком надо как-то учиться жить в том месте, где им жилье выдают. Поэтому мы отправляем девочек в Касплю, где они учатся вести быт. Основная цель — трудовая реабилитация и обучение жизни в деревне. Девчонкам поначалу трудно — крана с водой нет, туалет снаружи, картошка в земле. Они учатся вести домашнее хозяйство, ухаживать за огородом — в Каспле всегда что-то сажается и выращивается, осенью запасается и закручивается в банки. Если в семьях дети получают необходимые жизненные навыки, то в детских домах этот элемент отсутствует — чему их там учат, что они там видят?

— Как люди узнают про вас?

— Сотрудничаем с опеками, учреждениями соцзащиты. Продвигаемся сейчас в интернете, у нас есть группа Вконтакте, в Инстаграме. Как раз недавно проводили опрос среди наших девчонок, спрашивали, откуда они узнали о Доме для мамы. И первый по популярности ответ — сарафанное радио, то есть от подруг, знакомых, от тех девочек, которые были у нас. Кто-то о нас знает, приезжает жертвовать, тоже рассказывают. Так и идет.

— Изменилось ли у вас тут что-то после 24-го февраля?

— В материальном плане — потребность в продуктовых наборах увеличилась, пожалуй, раза в три за март и апрель. Нам помогает Москва, центр «Спаси жизнь», они присылают продуктовые наборы, которые мы раздаем нуждающимся семьям. Цены быстро растут, а вы представьте, каково многодетным семьям, где восемь-девять человек, которым пачки сахара хватает на вечер.
Елена Александровна Леонова, сотрудник склада. Фото: Арина Коростелева
Работа Елены Леоновой— заведовать складом, распределять пожертвованные вещи. Она работает здесь меньше года, но этот Дом стал для нее семьей:

— С одной стороны, это работа, но с другой и большей — жизнь, где стараешься помочь тем, кто в этом нуждается. Самое сложное — не пропускать всё через себя, но это не всегда получается. Истории девушек очень цепляют за живое, особенно когда ваши истории в чем-то пересекаются. У меня первая встреча с мамой была такая, что я плакала два дня. Мне понадобилась помощь психолога, — смеётся Елена. — На самом деле, не каждый выдерживает эту работу. Тяжело психологически сталкиваться с болью других людей, как-то участвовать в их жизни. Но сколько же радости, когда их жизнь меняется, какое наслаждение наблюдать за счастливыми исходами.
Бывают кризисные моменты, когда человек не готов взять ответственность за ребенка. Нужно помочь это пережить. Потом проходит время, человек говорит с другими людьми, с нашими сотрудниками, осмысливает всё по-другому, начинает иначе смотреть на ситуацию.

— Наверное, помогает и то, что вы даете навыки, применимые на практике?

— Да, трудовая реабилитация помогает. И в самом Доме девочки сами себя обеспечивают — стирают, убирают, готовят, сами смотрят за своими детьми. Они учатся жить в повседневной жизни и нести ответственность за себя и своих детей. Дежурные меня восхищают, они целые сутки тут находятся. И у меня правда ощущение, что они мамы. В один момент мы все (соцработники) уходим, остаются одни дежурные. Мамочки могут вечером посидеть, поговорить с ними о своих переживаниях. Вот правда, как к маме прийти, поплакаться в плечо, получить любовь — в семьях это движущая сила, без этого и мы не смогли бы принимать людей.
Фото: Арина Коростелева
«Мам, я родная?»
История девушки, живущей в «Доме для мамы»
На втором этаже «Дома мамы», в уютной светлой в комнате с цветными обоями Агния укачивает своего месячного малыша и укладывает его спать в коляске. Трехлетний сын Марк постоянно подходит к ящику и таскает оттуда сладости, хитро улыбается, строит рожицы и убегает в игровую комнату к другим детям-жильцам Дома. Агния с любовью смотрит на свою маленькую семью.
Младший. Фото: "Репортер". Фото: Арина Коростелева
Агния пришла в «Дом для мамы» месяц назад. До этого момента в ее истории было много лишений, боли и отчаяния, но это ничто по сравнению с силой ее любви. Это мать, которая ради сыновей действительно готова на все.

— Детства у меня не было. В тринадцать лет я убежала из дома. Из-за папы – чуть не изнасиловал. Я уехала сначала к его маме. Там пыталась закончить шестой класс в вечерней школе. Но та бабушка оказалась такая же, как и папа. Чуть не продала меня какому-то мужику в четырнадцать лет. Он был сосед моей одноклассницы и жил рядом со школой. Ну, мне чем в деревне глухой, конечно, лучше было поближе к школе, я хотела у нее оставаться, ну, а бабушка его где-то нашла. Они сидели на кухне, слово за слово и она мне говорит: «Езжай к нему». А мужику лет за пятьдесят было. Он мне у себя на полу у печки раскладушку поставил. А потом подруга пригласила меня с ней съездить в Ярцево к тете. Поехала. Ну, а что мне терять. Приехала, все хорошо. В итоге я утром просыпаюсь — ее нет, у меня ничего нет, денег нет. Куда мне идти? Ее тетя объяснила мне, как до автовокзала добраться, дала какие-то копейки. Я пришла туда. Мне билеты не продали без документов.
Агния. Фото: Арина Коростелева
Восемь лет Агния прожила без документов. Как попала в Смоленск – не помнит. Уже в Смоленске познакомилась с доярками, которые пригласили жить с ними и устроили работать скотницей. В пятнадцать она познакомилась с трактористом, им выделили дом, а с введением ИНН Агнию «попросили на выход».

— Кем я только ни работала: в лес ходила, грибы собирала, на рынках продавала, хлеб пекла. Вот мое «детство». Я не видела никакого детства. На остановке три дня ночевала. Благо хоть лето было. О самоубийстве думала, но пересилила себя. Пережила. В 23 года познакомилась с девчонкой. Ее муж в тот момент уже не работал в милиции, но они мне хотели помочь с документами. Они предлагают: «Давай позвоним [домой]». Говорю: «Я боюсь». А у меня сестра Светка есть, она младше меня на четыре года. Звоним. Папа поднял трубку. А у меня сразу сердце екнуло. Хоть и взрослая уже.

— Здравствуйте.
— Здравствуйте.
— Это Сергей Викторович?
— Да.
— А можно Свету?
— Она спит.
— А можно разбудить?
— А кто ее спрашивает?

А я знала ее хороших подруг Машу и Настю. Но обычно они обращались «Дядя Сережа», поэтому ими уже не притворишься.

— Это я.

Чужие люди мне деньги в Москву собрали, и я поехала на электричке до Белорусского вокзала, а там папа встретил. Помню, когда встретились с ним, это такое состояние, — Агния сжимает ладони у груди и нервно вдыхает. — Конечно, он свою вину знал: он в магазин меня в один, в магазин другой, думаю, подкупить меня хочет, но я уже взрослая! — с надрывом и болью говорит она. — Домой приехали, посидели, поговорили, все нормально, речи ни о чем не было. Потом Галька, мамина подруга, пришла к нам и говорит: «Агния, придите ко мне чай попить с мамой». Ну я сразу поняла суть дела. Пришли. Я стою одна у окна на кухне, мама сидела за столом, а Галя спрашивает: «Ну, как жила?» Как жила? Восемь лет мама не искала дочку. Как можно не искать своего родного ребенка?
Дома. Фото: Арина Коростелева
 Первым делом я задала вопрос:

— Мам, я родная?
— Родная.

Галя задает вопрос:

— Почему ты ушла из дома?

У меня, конечно, истерика, паника, слезы. Я говорю:

— Галь, если я сейчас расскажу, мамой с папой разведется.


Мама поворачивается и говорит:

— Сколько от тебя скандалов было! Мы с папой постоянно ругались!

Я думаю: «Отчего? Я же ребенок. Чего вы из-за меня-то ругались?» И я начинаю вспоминать все эти детские моменты. Оказывается, когда мама была на работе, и папа занимался этим, он постоянно просил померить мамин лифчик. Ну я наивная. Тогда только начала расти, а у мамы груди маленькие. Ну я ребенок, тем более это просит делать папа – стою примеряю. А он потом просто бросил этот лифчик в их комнате на кровати. Любая женщина узнала бы свое белье. Но мама решила, что отец изменяет.

И тогда я говорю:

— Папа меня чуть не изнасиловал.

Мама на меня так посмотрела и заплакала. Галя ей говорит:

— Маринк, успокойся, че уже плакать.

Потом на следующий день, когда надо было идти к участковому сниматься с розыска, чтобы сделать документы, мама сказала: «Сереж, я не пойду туда». Я пошла с папой.
Агния поворачивается в сторону и говорит: «Я долго думала, что ответить участковому на вопрос, почему сбежала. Он не спросил. Говорит только: „Ну как, что? Ты восемь лет в федеральном розыске была“. Отвечаю: «Федеральный розыск? Что-то вы плохо детей ищете».

— Дома с мамой было у нас уже не все хорошо. Помню, она на кухне свеклу трет для сестры и говорит: «Вот нахлебница приехала!» Я вылетаю: «Я твой хлеб ем? Я с деньгами приехала. Я здесь не смогу жить — будет беда. Я столько пережила — ну не хочу в тюрьме сидеть!»

Документы сделали быстро. Папа собрал денежку — семь тысяч, как сейчас помню. Уехала в Смоленск. Там нашла мужчину себе старше на пять лет, прожила с ним семь лет. Сначала хорошо, конечно, жили, а потом разошлись, жила по подругам, по знакомым. Так работала в кафе, помощником повара. Потом познакомилась с папой первого сына. Как только он узнал о беременности, то сразу сказал: «Агния, извини, я не готов». До сих пор никак не помогает материально. Оказалось, что параллельно со мной он жил с другой женщиной восемь лет. Мама, как узнала, что я Марка родила, — выписала из квартиры.
Старший. Фото: Арина Коростелева
— Воспитывала я сына одна, но в том году знакомая начала советовать найти мужчину, познакомиться с кем-то. Ну и так получилось, что сегодня поедем на встречу с папой второго. Очухался. Он-то еще не видел его. Я что с Марком работала до конца, до родов, что с младшим. Даже дома, бедный, ночью вылез — заработалась. Недоношенный, но выскочил. Все работала без выходных. Когда было совсем некуда идти и из квартиры выселили, знакомая звонит и говорит: «Агнеш, в Смоленске есть „Дом мамы“, чего ты не обратишься?». Связалась, поговорила, сказали сдать анализы и приезжать. Скоро месяц будет, как я тут живу, — Агния улыбается и утирает слезы ладонями.

— Хочется, конечно, свое жилье… — она не может закончить фразу и плачет. — Детей жалко… Сейчас с документами тут помогут, материнский капитал сделают, хоть детям получше будет. Знаете, уже привыкла одним днем жить. Проснулась — хорошо. Вот моя жизнь. В семьях когда жила — у всех муж там, завидовала, конечно, что у всех все хорошо, ну, а здесь — не знаю почему так все. Не везет. Надеюсь, повезет когда-нибудь. Но я не жалею, что второго ребенка родила. У меня спросили как-то: «Зачем он тебе нужен? Так бы отдала первого в сад, а сама на работу», — а я думаю: «Не могу аборт делать. Честно, не знаю. Не представляю, как идти на аборт».
Фото: Арина Коростелева
— «Дом для мамы» находится при храме. Вы верите в Бога?

— Да. Мне казалось, что он не помогает. Вот честно говорю. Но когда я с батюшкой начала вот здесь общаться, мне так легко стало. Молимся мы каждый день. Легко очень. У меня белая полоса началась. У Марка тоже. Избаловали его тут, конечно. Замашки появились, — смеется она. — Где я тебе это возьму, я не работаю, Марик, потерпи. Там такое, ой!

— Например, что он просит?

— Йогурты!

Агнии тридцать девять лет, она мечтает о собственном деревенском домике, о поросятах с курами, о том, как сводит Марка на аттракционы и подарит своим детям детство, которое у нее забрали. Сила Агнии — в любви.
"Дом для мамы" и воскресная школа при храме Архангела Михаила в Смоленске. Фото: Арина Коростелева
«Раньше храмы жизни спасали, а теперь  души»
Разговор со священником
— Вот, отец Павел, довели мы девушек до слез , — говорит Елена Александровна.
— Да мы не плачем, правда.
— Ничего, вы плачьте, плачьте. Слезы — это хорошо. Значит душа у вас есть. А кто сопереживать не умеет, у того и души не бывает, — утешает отец Павел. 
Отец Павел. Фото: Арина Коростелева
Отец Павел — пожилой, но очень бодрый для своих лет мужчина. За время наших размышлений о душе к нему несколько раз подходят девушки — подопечные Дома для мамы, желая ему здравия. Каждой он кладёт руку на голову и, благословляя, говорит:

— Христос Воскресе…

После такого ритуала отец Павел кажется уже не обычным батюшкой, а сверхчеловеком, который умеет утолять боль человеческую.

— Где это вы так штаны разорвали? — улыбается он.
— Да нигде, это просто фасон такой…
— Шучу я! Просто сам однажды бежал на электричку, зацепился и как бухнулся на перроне, разорвал джинсы. Так и поехал в университет.
— Ой, а в храм так пустят?
— Теперь вы, наверное, шутите? Дело же совсем не в одежде, её можно поменять, а вот помыслы нет. Как бы человек не пытался обмануть самого себя, Господа Бога обмануть он не сможет.
— А я смотрю, у нас с вами много общего. Я тоже фотографией увлекался, на всех фотках — мои друзья в ряд, а меня нет, я за ширмой. Давайте вместе на фоне храма сфотографируемся? Вы там, кстати, уже были? — спрашивает отец Павел.
— Нет, вот только шли к вам.
— Так пойдемте, я вам все покажу, расскажу.
В храме. Фото: Арина Коростелева
Мы заходим в маленький, но очень необычный храм Архангела Михаила. Вокруг всё белое. Да, да, просто белое. Нет привычных витражей, росписей, пестрящего золота. Зато каждая икона украшена фресками, на потолках возвышаются паникадило, и в глаза бросаются вытянутые окна. Так же, как и сам храм, они устремляются ввысь.

— Вы, наверное, заметили, какие здесь высокие потолки. Они возвышаются над нами, как свечи, которые оберегают нас. Раньше ведь храмы строились как оборонительные крепости. Трудно даже представить, сколько стрел пролетело через эти окна. А уж сколько людей подземные ходы спасли, так этого совсем не счесть.
— Подземные ходы? Что, прямо здесь, под нами?
— А как, вы думаете, тогда от врагов спасались? Из храма прямиком можно было выскочить в подземный город, и только тот, кто знал все ходы, мог выбраться в тылу у врага. На местах оборонительных рубежей до сих пор окопные церкви стоят. Единственное, что могло помешать, — вода. Но в храме постоянно гулял ветер, да и к тому же, построен он из специального кирпича, который не пропускает влагу. Пойдемте, у меня вон там эти камешки лежат.
Фото: Арина Коростелева
Фото: Арина Коростелева
Мы направляемся вглубь храма, и отец Павел показывает мне огромный кирпич, так называемый плинф. Ничего себе камешки.

— Вот подержите кирпичик. Не тяжело?
— Да нет, нет, нормально.
— Ну конечно, вижу. Значит, строителем будете.

В кромешной темноте я рассматриваю исторические булыжники и замечаю, что все стены вокруг покрыты черными пятнами. Невольно проскальзывает мысль: неужели нельзя было побелить…

— Раньше храм был необыкновенно украшен. Всё было в золоте, серебре, потом его разорили, и вот только в последнее время всё резко «побелело». Так что, если у вас есть знакомый зодчий, обязательно обратитесь к нему. Сообщите, что есть отличный шанс провести реставрацию и увековечить свое имя. Я его здесь жду!

Знакомого зодчего у меня нет, но это только пока. Зато с благотворительными организациями уже знакомы, вроде бы со всеми.

— Отец Павел, а какую помощь церковь оказывает благотворительным фондам?
— Мы очень часто ездим в детские дома по Смоленской области, привозим продукты, общаемся с детишками, приглашаем их к нам на все праздники. Сейчас, конечно, стараемся активно помогать беженцам из Донбасса...
Фото: Арина Коростелева
Возвращаемся на то же крыльцо. Смотрим на окружающую природу, но каждый сейчас видит не березы и не одуванчики, а то, что понял для себя за время этого короткого разговора. Получается, раньше храмы как крепость были, жизни спасали, а сегодня — души. Из потока мыслей нас выдергивает веселый оклик. Навстречу бежит совсем маленький мальчик.

— Христос Воскрес, Отец Павел.
— Христос Воскрес, Мишенька.

Он благословляет его, а я не могу вспомнить, когда в последний раз видела такую искреннюю и счастливую улыбку у ребёнка. Наверное, только, когда мама брала младшего брата на руки и шептала колыбельную ему на ушко.
Материал подготовлен с участием студентов Мастерской сетевого издания "Репортёр" на Факультете коммуникаций, медиа и дизайна НИУ ВШЭ

Комментарии:

Вы должны Войти или Зарегистрироваться чтобы оставлять комментарии...