Любовь — это движущая сила, без этого мы не смогли бы принимать людей

— Татьяна Сергеевна Степанова — создатель нашего центра. Она преподавала раньше в Смоленском университете, но у неё была мечта создать центр для мам, которые нуждаются в помощи, потому как психологическая консультация — это хорошо, но надо же им ещё и что-то кушать. Ей предложили стать директором кризисного центра для женщин с детьми и беременных, но ещё в самом начале сказали, что ничего не готово: дом нужно ремонтировать, деньги, сотрудников и добровольцев искать самим. Татьяна Сергеевна вытягивала этот дом с самого нуля. На фестивале «Белый цветок» в сентябре 2012 года мы собирали деньги, а с октября по май 2013-го делали ремонт. Изначально здание использовалось как дом причта (приходской дом – прим. «Репортер»), оно не было жилым и выглядело, как одна большая комната. Мы с добровольцами сами возводили стены, оттирали здесь плесень.

— В итоге я написала методичку, хотя терпеть не могу писать, — добавляет со вздохом психолог Анастасия Корначенкова. — Но я сделала это, потому что это то, в чём я нуждалась в самом начале — я бы отдала за методичку тогда всё. Я не понимала, что мне делать, но так хотела помочь людям. Теперь они действительно любящие мамы, которые ещё сами мне расскажут, как правильно обращаться с ребенком.

— Я сопровождаю их, одна из девочек каждый день пишет мне в «Одноклассниках», присылает фото — она такие пироги печет! Я так не умею. Это счастье — видеть, насколько они меняются, насколько они сами счастливы. Это круто ещё и потому, что до этого они часто сталкивались с непониманием. Людям тяжело с ними общаться, и это объективно правда — перед тобой вроде бы взрослая женщина, а на деле ведёт себя, как ребёнок. Девочки с такими особенностями нередко сталкивались с агрессией и поэтому привыкли защищаться, ждать грубости. Но со временем всё налаживалось.

— Сколько времени в среднем мамы проводят у вас?

— Официально — от месяца до трёх. Но по факту — пока ситуация не разрешится, пока мы не определимся, что ей есть куда идти, есть на что жить с ребенком. Раньше никто не уходит. Бывало такое, что девочки через три дня уходили, а некоторые жили намного дольше. Мы не действуем шаблонно, а отталкиваемся от ситуации. Четыре года у нас жила девушка-цыганка, .она была глухонемая, но языку жестов её не научили. Поскольку она росла в многодетной семье, родители, видимо, посчитали, что раз она умеет накрывать на стол и ухаживать за скотиной, этого для жизни хватит. Она приехала к нам с сыном Павлушей — ему на тот момент был годик. Сначала думали, что мальчик тоже глухонемой, но оказалось, что он просто был маленький. Мы не знали, как зовут девушку и её ребенка, у неё не было с собой никаких документов. Она не умела ни читать, ни писать, не знала языка жестов. Кто она, мы выяснили только по счастливой случайности: её племянница обратилась к нам за помощью и, приехав получать продуктовый набор, увидела Ларису. После этого мы смогли сделать ей документы. Почему такой долгий срок, целых четыре года? Семья цыганская, кочующий народ, кто отстал, того не ждем. В итоге всё закончилось дружно, семья воссоединилась — Лариса пошла в дом своей сестры помогать по хозяйству. Сейчас у неё родился второй сынок. А первый мальчик Паша, с которым она жила у нас, в сентябре пойдет во второй класс.  

— С одной стороны, это работа, но с другой и большей — жизнь, где стараешься помочь тем, кто в этом нуждается. Самое сложное — не пропускать всё через себя, но это не всегда получается. Истории девушек очень цепляют за живое, особенно когда ваши истории в чем-то пересекаются. У меня первая встреча с мамой была такая, что я плакала два дня. Мне понадобилась помощь психолога, — смеётся Елена. — На самом деле, не каждый выдерживает эту работу. Тяжело психологически сталкиваться с болью других людей, как-то участвовать в их жизни. Но сколько же радости, когда их жизнь меняется, какое наслаждение наблюдать за счастливыми исходами.
Бывают кризисные моменты, когда человек не готов взять ответственность за ребенка. Нужно помочь это пережить. Потом проходит время, человек говорит с другими людьми, с нашими сотрудниками, осмысливает всё по-другому, начинает иначе смотреть на ситуацию.

— Наверное, помогает и то, что вы даете навыки, применимые на практике?

— Да, трудовая реабилитация помогает. И в самом Доме девочки сами себя обеспечивают — стирают, убирают, готовят, сами смотрят за своими детьми. Они учатся жить в повседневной жизни и нести ответственность за себя и своих детей. Дежурные меня восхищают, они целые сутки тут находятся. И у меня правда ощущение, что они мамы. В один момент мы все (соцработники) уходим, остаются одни дежурные. Мамочки могут вечером посидеть, поговорить с ними о своих переживаниях. Вот правда, как к маме прийти, поплакаться в плечо, получить любовь — в семьях это движущая сила, без этого и мы не смогли бы принимать людей.

— Детства у меня не было. В тринадцать лет я убежала из дома. Из-за папы – чуть не изнасиловал. Я уехала сначала к его маме. Там пыталась закончить шестой класс в вечерней школе. Но та бабушка оказалась такая же, как и папа. Чуть не продала меня какому-то мужику в четырнадцать лет. Он был сосед моей одноклассницы и жил рядом со школой. Ну, мне чем в деревне глухой, конечно, лучше было поближе к школе, я хотела у нее оставаться, ну, а бабушка его где-то нашла. Они сидели на кухне, слово за слово и она мне говорит: «Езжай к нему». А мужику лет за пятьдесят было. Он мне у себя на полу у печки раскладушку поставил. А потом подруга пригласила меня с ней съездить в Ярцево к тете. Поехала. Ну, а что мне терять. Приехала, все хорошо. В итоге я утром просыпаюсь — ее нет, у меня ничего нет, денег нет. Куда мне идти? Ее тетя объяснила мне, как до автовокзала добраться, дала какие-то копейки. Я пришла туда. Мне билеты не продали без документов.

— Кем я только ни работала: в лес ходила, грибы собирала, на рынках продавала, хлеб пекла. Вот мое «детство». Я не видела никакого детства. На остановке три дня ночевала. Благо хоть лето было. О самоубийстве думала, но пересилила себя. Пережила. В 23 года познакомилась с девчонкой. Ее муж в тот момент уже не работал в милиции, но они мне хотели помочь с документами. Они предлагают: «Давай позвоним [домой]». Говорю: «Я боюсь». А у меня сестра Светка есть, она младше меня на четыре года. Звоним. Папа поднял трубку. А у меня сразу сердце екнуло. Хоть и взрослая уже.

— Здравствуйте.

— Здравствуйте.

— Это Сергей Викторович?
— Да.
— А можно Свету?
— Она спит.
— А можно разбудить?
— А кто ее спрашивает?

А я знала ее хороших подруг Машу и Настю. Но обычно они обращались «Дядя Сережа», поэтому ими уже не притворишься.

— Это я.

Чужие люди мне деньги в Москву собрали, и я поехала на электричке до Белорусского вокзала, а там папа встретил. Помню, когда встретились с ним, это такое состояние, — Агния сжимает ладони у груди и нервно вдыхает. — Конечно, он свою вину знал: он в магазин меня в один, в магазин другой, думаю, подкупить меня хочет, но я уже взрослая! — с надрывом и болью говорит она. — Домой приехали, посидели, поговорили, все нормально, речи ни о чем не было. Потом Галька, мамина подруга, пришла к нам и говорит: «Агния, придите ко мне чай попить с мамой». Ну я сразу поняла суть дела. Пришли. Я стою одна у окна на кухне, мама сидела за столом, а Галя спрашивает: «Ну, как жила?» Как жила? Восемь лет мама не искала дочку. Как можно не искать своего родного ребенка?

— Дома с мамой было у нас уже не все хорошо. Помню, она на кухне свеклу трет для сестры и говорит: «Вот нахлебница приехала!» Я вылетаю: «Я твой хлеб ем? Я с деньгами приехала. Я здесь не смогу жить — будет беда. Я столько пережила — ну не хочу в тюрьме сидеть!»

— Хочется, конечно, свое жилье… — она не может закончить фразу и плачет. — Детей жалко… Сейчас с документами тут помогут, материнский капитал сделают, хоть детям получше будет. Знаете, уже привыкла одним днем жить. Проснулась — хорошо. Вот моя жизнь. В семьях когда жила — у всех муж там, завидовала, конечно, что у всех все хорошо, ну, а здесь — не знаю почему так все. Не везет. Надеюсь, повезет когда-нибудь. Но я не жалею, что второго ребенка родила. У меня спросили как-то: «Зачем он тебе нужен? Так бы отдала первого в сад, а сама на работу», — а я думаю: «Не могу аборт делать. Честно, не знаю. Не представляю, как идти на аборт».

— Да. Мне казалось, что он не помогает. Вот честно говорю. Но когда я с батюшкой начала вот здесь общаться, мне так легко стало. Молимся мы каждый день. Легко очень. У меня белая полоса началась. У Марка тоже. Избаловали его тут, конечно. Замашки появились, — смеется она. — Где я тебе это возьму, я не работаю, Марик, потерпи. Там такое, ой!

— Йогурты!

— Вы, наверное, заметили, какие здесь высокие потолки. Они возвышаются над нами, как свечи, которые оберегают нас. Раньше ведь храмы строились как оборонительные крепости. Трудно даже представить, сколько стрел пролетело через эти окна. А уж сколько людей подземные ходы спасли, так этого совсем не счесть.
— Подземные ходы? Что, прямо здесь, под нами?
— А как, вы думаете, тогда от врагов спасались? Из храма прямиком можно было выскочить в подземный город, и только тот, кто знал все ходы, мог выбраться в тылу у врага. На местах оборонительных рубежей до сих пор окопные церкви стоят. Единственное, что могло помешать, — вода. Но в храме постоянно гулял ветер, да и к тому же, построен он из специального кирпича, который не пропускает влагу. Пойдемте, у меня вон там эти камешки лежат.

— Христос Воскрес, Отец Павел.
— Христос Воскрес, Мишенька.

Он благословляет его, а я не могу вспомнить, когда в последний раз видела такую искреннюю и счастливую улыбку у ребёнка. Наверное, только, когда мама брала младшего брата на руки и шептала колыбельную ему на ушко.