Наверх
Интервью

«Мы не на стороне власти, мы на стороне сирот»

Как физик-ядерщик начал защищать детей от мошенников, плохих директоров и решений властей
04.08.2020
Алексей Головань, — первый детский омбудсмен Москвы, рассказывает, как начал защищать детей от мошенников, плохих директоров и решений властей и почему ему не нравятся «сиротские» НКО, ограничивающиеся проведением праздников. 
  • Ваше первое образование связано с инженерно-физическим институтом, а второе — уже с социальной работой. С чем связан такой поворот?
  • Всё достаточно просто. Я родился и мое детство связано с городом Дубной Московской области. Это наукоград, где расположен Объединенный институт ядерных исследований. Я учился в математическом классе, у меня были очень сильные учителя и мне очень нравилась физика.

    Я поступил в МИФИ в 1983 году. В 85-м была объявлена перестройка и начало появляться очень много тем, которых раньше не было, как бы сейчас сказали, в общественном пространстве. Одной из таких тем были детские дома.

    Я с удивлением читал статьи в газетах о том, что есть такая сфера нашей жизни. Это было удивительно для меня как для человека, который вырос в семье, с любящими родителями. У меня были жалость, и интерес, и чувство, как несправедлива судьба к этим детям.

    Тогда же я начал читать книги и материалы в толстых журналах о том, что происходит в детских домах. Я увидел, что есть место для того, чтобы сделать что-то полезное в жизни.
    Тогда происходили изменения в стране и это было востребовано.
    На четвертом курсе МИФИ я совершенно случайно узнал, что у нашего института есть подшефная школа-интернат №72, которая в тот момент попала в трудную ситуацию. Руководство гороно и райкома партии приняли решение закрыть ее и разбросать воспитанников по разным детдомам и интернатам Москвы.

    Нужно было бороться за то, чтобы школу восстановить. Требовалась помощь, и я, в числе многих студентов и преподавателей, пришел в этот интернат. Это была осень 87-го года,там я и остался.
  • Это был очень необычный интернат: более 10 лет он находился в ведении Академии наук и педагоги работали по необычным для подобных учреждений того времени методикам воспитания. Они применяли принципы Корчака, Макаренко и очень преуспели в этом. Педагогам было очень важно сделать так, чтобы дети за порогом детского дома чувствовали себя уверенно и могли выстоять в этой жизни. Не просто растить и содержать их в учреждении, а подготовить к жизни.

    И эти ребята действительно, как оказывалось и как показали годы, были более жизнеустойчивы, чем дети из других учреждений. О жизни многих я знаю до сих пор.

    У меня жена выпускница этого интерната: она выпустилась до того как я туда пришел, мы с ней встретились, когда она пришла на работу в центр «Соучастие в судьбе».

    Тогда же я познакомился с заместителем председателя правления Советского Детского фонда имени Ленина Евгением Михайловичем Кармановым, он пригласил меня на работу. Он был моим наставником, первым и последним руководителем. Евгения Михайловича я очень уважаю, как и многих педагогов 72-й школы. 
  • Вы работали инспектором бюро по общественной опеке и попечительству. Что это была за должность?

  • Наше бюро занималось проблемами детей-сирот. Карманов проповедовал такую философию, что мы, сотрудники Детского фонда, должны заниматься судьбами конкретных детей. И, отталкиваясь от конкретных судеб, предлагать системные изменения: новые программы, новые методики, новые подходы в обеспечении интересов детей-сирот.

    Мое направление работы в Детском фонде называлось «Теплый дом». Я занимался жалобами на нарушения прав детей в детдомах и интернатах, которые поступали от конкретных ребят, педагогов, выпускников. Мы помогали детям, с которыми плохо обращались, которых  били, унижали, обворовывали. Цель программы — работать с детскими домами из «зоны риска», чтобы эти детские дома стали теплыми. Несколько романтично звучит, но это так. К нам поступало очень много обращений, я их разбирал, помогал.

  • Как вы пришли к мысли об образовании центра «Соучастие в судьбе»?
  • Центр был создан в 1991 году. Мы создавались еще по закону СССР об общественных объединениях. Тогда никаких других форм негосударственных организаций не было.

    В какой-то момент работа в Детском фонде перестала [меня] устраивать. Был конфликт с руководством фонда по принципиальным позициям. Я решил пытаться реализовывать свои идеи не в детском фонде, а в другой общественной организации.

    Моя идеология состояла в том, что общественная организация должна предлагать системные изменения. Некоторые мои коллеги придерживались политики бесконфликтности, считали, что не нужно конфликтовать с властью, а главная задача — «три прихлопа, два притопа»: проведение праздников, утренников, которые не вносили никаких изменений в судьбу конкретного человека. Этакая организация по досугу.
Праздники проходят, а проблемы остаются. Какой смысл проводить праздники, если детей-сирот обворовывают, бьют, если они не получают жилье, попадают в места лишения свободы?
  • С чего начиналась работа центра «Соучастие в судьбе»?
  • Центр создали два человека: я и мой коллега, с которым у нас были общие взгляды. Мы перенесли туда часть проблем из Детского фонда — то есть мы не бросили ни одной судьбы и взяли все истории с собой. Мы намеревались помогать конкретным детям-сиротам и заниматься социальными вопросами.

    Мы объезжали выпускников детдомов и спрашивали, какие у них проблемы. Старались решать. Информация о нас расходилась по принципу «сарафанного радио»: начали обращаться выпускники, которые о нас услышали от других выпускников.

    С середины 90-х в деятельности центра начался явный крен на то, чтобы защищать права детей-сирот. Стало поступать очень много обращений по поводу нарушения жилищных прав, незаконных сделок с жильем сирот, а доступной для них юридической помощи не было.
  • В 2000 году вы окончили Московскую государственную юридическую академию по специальности «Юриспруденция». Вы получили это образование в связи с тем, что рассказываете сейчас?
  • Исключительно поэтому. В нашей работе появились судебные заседания в интересах сирот, в которые мы ходили. Судьи иногда спрашивали, есть ли у меня юридическое образование. Когда я говорил «нет» — махали рукой, о чем, дескать, с тобой разговаривать? Даже если ты правильно излагал позицию по делу и знал, какие нормативные акты необходимо было применить суду, к тебе относились легкомысленно. Я хотел получить базовое юридическое образование, чтобы чувствовать себя более уверенно в сфере защиты прав сирот. В результате юридическое образование стало для меня главным.
  • Правильно ли я понимаю, что проблема мошенничества с жильем сирот не решена до сих пор?
  • Я бы сказал, что в Москве эта тема была закрыта с 2000 года. Центр «Соучастие в судьбе» в свое время предложил несколько системных решений. Отталкиваясь от проблемы отчуждения жилья у сирот, мы поняли, что никаких наших ресурсов не хватит ходить по судам и оспаривать сделки, когда ребята продавали жилье за копейки, иногда даже дарили.

    Я для себя осознал, что нужно ограничивать их в действиях с жильем либо ограничивать жилье в обороте. Тогда у нас появилось предложение предоставлять жилье сиротам не по договору социального найма, а по договору безвозмездного пользования. Это была наша идея, мы стали ее лоббировать.

    Также мы добивались того, чтобы ребятам предоставляли квартиры, а не комнаты — потому что комнаты плохо сказывались на их адаптации. Чтобы жилье предоставляли в хорошем качестве, а не убитое. И чтобы ребята, у которых уже есть жилье, не возвращались в него — например в случаях, когда в нем живут родители, лишенные прав, или люди с тяжелыми хроническими заболеваниями, когда большая скученность родственников и при вселении в квартиру сироте реально нет в ней места, и т.д.

    Мы подготовили проект постановления правительства Москвы, где отразили в том числе и эти четыре базовых момента. В какой-то момент нас услышали, проект был востребован, его приняли, и в 1999 году из проекта этот документ превратился в постановление правительства Москвы. После этого целый ряд проблем с жильем сирот в Москве ушел в прошлое.

    В 2012 году многие подходы из этого проекта были восприняты на федеральном уровне. Сейчас в целом по России жилье сиротам представляют так, что его как минимум пять лет нельзя ни продать, ни обменять.
На 1 января 2020 года 191 тысяча российских детей-сирот не обеспечены жильем. У некоторых чиновников возникает идея решать эту проблему просто: взять и часть гарантий у детей отрезать. Не добиться предоставления дополнительных денег из бюджета или принятия программы, которая бы позволила поэтапно за 3-5 лет ликвидировать эту очередь, а просто выделить часть сирот, в отношении которых установить новое правило, что жилищные льготы на них не распространяются. Без мотивировки, без объяснений.
  • Вы продолжаете заниматься законодательной деятельностью?

  • Конечно. В любой нормальной стране законодательная деятельность не прекращается никогда. Жизнь ставит новые вызовы, новые проблемы. Улучшения, совершенствование  нормативной правовой базы требуется  всегда.
  • С точки зрения новаций: в последние годы остро встала проблема задолженности сирот по оплате ЖКУ в отношении сохраненных за ними жилых помещений. Если ребенка воспитывают родители — они оплачивают за своего ребенка коммуналку. А когда ребенок — сирота, кто должен это делать? Директор детского дома? А за счет каких средств?

    То же самое, если ребенок находится на семейной форме воспитания. Опекуны и попечители получают от государства деньги только на содержание подопечного, — это деньги, которые законные представители могут тратить на покупку питания ребенку, одежду, обувь, игры и книжки, но не на оплату коммунальных услуг. В 18 лет ребенок возвращается в сохраненное за ним жилье, и алчная управляющая компания пытается предъявить ему долги.

    Эта проблема давно присутствует, и никто не знает, как ее решать. Мы сейчас разработали проект федерального закона, я пытаюсь его продвигать, ищу депутатов, чиновников, которые поддержат эту законодательную инициативу.

  • Вы были первым уполномоченным по правам ребенка в городе Москве. Расскажите об этой должности подробнее. 

  • Это, кстати, тоже была одна из идей, которая родилась в нашем центре: должностное лицо, чиновник, который защищал бы права сирот. В ряде стран есть специализированные омбудсмены, например по правам инвалидов. Потом мы поняли, что уполномоченный должен быть по детям в целом.

    Проект закона об уполномоченном по правам ребенка в Москве был подготовлен в центре «Соучастие в судьбе». И мы тогда эту идею активно отстаивали. В какой-то момент мне предложили этим уполномоченным стать.

    В Москве должность детского омбудсмена появилась не первой в стране: были пилотные проекты в пяти регионах. Но в Москве в 2002 году она появилась в «классическом варианте», на основании закона субъекта Российской Федерации. На эту должность назначала Мосгордума, и омбудсмен обладал целым рядом компетенций, в том числе компетенциями, связанными с проведением проверок, с правом знакомиться с документами, правом безотлагательного приема должностными лицами, внесения в Московскую городскую думу ежегодного доклада о положении с правами детей в городе и обязанностью депутатов думы обсудить этот доклад на своем заседании.

    То есть в Москве был создан классический вариант уполномоченного, как это принято в мире. Мы гордились, что это была идея центра.

  • С какими самыми запоминающимися кейсами вы сталкивались за семь лет?

  • Вы знаете, про работу омбудсмена можно рассказывать неделями. Я считаю, что в Москве в тот момент омбудсмен достойно исполнял свою работу. У нас был колоссальный авторитет и среди тех, кому мы помогали, и среди чиновников, и среди общественности, экспертов.

    Мы занимались, конечно же, не только сиротами, мы занимались обращениями в интересах детей, права которых нарушались. Кроме того, мы по своей инициативе выявляли  места, точки напряжения, где могут нарушаться права детей.

    У меня было правило как минимум раз в неделю посещать одно из детских учреждений. Это были детские дома, приюты, центры временного содержания малолетних правонарушителей, больницы. Наши проверки были не ради того чтобы найти какие-то нарушения в работе этих учреждений, а чтобы выяснить, какие проблемы есть и какие системные вопросы требуют решения.

    Поначалу наш приезд воспринимался с волнением, как встречают любую проверку, но потом сотрудники учреждений поняли, что мы хотим помочь им в тех вопросах, которые они на своем уровне пока решить не могут. Когда я приезжал, мне некоторые директора говорили: «Мы вас давно ждем, вот стопочка дел лежит, которые нужно обсудить». Мы старались описывать эти проблемы в докладах и предлагать изменения. 

    Например в Москве по нашей инициативе был подготовлен проект городского закона о дополнительных гарантиях детям-сиротам, который действует до сих пор. Мы подготовили проект закона о выплате денежных средств на содержание подопечных детей. Мы вносили проекты федеральных законов, которые затем отстаивали в Госдуме, например [изменения] в Федеральный закон «О гражданстве РФ», в Федеральный закон «Об актах гражданского состояния».

    Мы заложили  практику внесения проектов нормативных правовых актов, которые меняли ситуацию в отношении тех или иных категорий детей в городе. 

  • Сегодня Москва — доброжелательный к детям город?

  • Я считаю, что сейчас Москва — недоброжелательный к детям город. Москва борется со своими детьми, борется с сиротами. Те проблемы, нарушения прав сирот, с которыми мы систематически сталкиваемся в Москве сегодня, в то время были просто невозможны.

    Я постоянно находился в контакте с заммэра по социальным вопросам Людмилой Ивановной Швецовой, к сожалению ее уже нет с нами . Какие-то вопросы не очень легко решались, какие-то — просто с ходу. Но я понимаю, что если бы сейчас я рассказал о происходящем Людмиле Ивановне, она бы просто не поверила, что такое возможно. Москва, как и Московская область, проявляют себя как обездоленные супердотационные райцентры в глубинке. На детей денег нет.

В декабре 2019 года правительство Московской области установило ценз оседлости для сирот в целях обеспечения их жильем. Когда мне сообщили об этом, я подумал, что это шутка или обратившиеся ошиблись, что такого не может быть в принципе. Оказалось, действительно: теперь сироте, чтобы получить жилье в Московской области, необходимо прожить здесь не менее пяти лет. Мне говорили, что и Москва тоже хотела ввести такой ценз, но не удалось.
  • Какие у вас задачи на ближайшие месяцы?
  • У меня очень часто — пять из пяти рабочих дней в неделю — суды. Я давно живу практически без выходных. Суббота и воскресенье — это дни, когда можно готовить письма, иски, апелляционные жалобы, разбирать завалы в делах, которые возникают постоянно.
  • Коронавирус не повлиял на судебные заседания?

  • Повлиял очень серьезно, много заседаний было перенесено. Но 12 мая открылись суды Московской области, и у меня в мае прошло семь заседаний в областных судах и одно во втором кассационном суде общей юрисдикции. С 1 по 5 июня должно было состояться 12 судебных заседаний в районных судах Москвы и Мосгорсуде, 10 из них касались защиты жилищных прав детей-сирот, а два — нарушения права детей-сирот на предоставление им содержания.

    Бедный-несчастный город Москва, похорошевший в последние годы, отказал детям-сиротам в базовом праве на содержание, потому что у них нет регистрации в Москве по месту жительства. Такое беззаконие, такой произвол, жлобство со стороны московских властей в отношении сирот.

  • Мы сопровождаем судебные дела сирот и приемных семей во всех судебных инстанциях. Мы не бросаем дела на половине пути. В 2018 году в Верховном Суде РФ было рассмотрено 11 кассационных жалоб по делам в отношении сирот и приемных семей, которые с самого начала, с момента разработки правовой позиции и подготовки иска, сопровождались юристами центра.

    В 2019 году три наших дела дошли до Верховного суда и завершились положительно. Три раза дела, которыми занимался центр, попадали в Обзор ежеквартальной судебной практики Верховного суда РФ (в 2016 и 2019 году), а в 2020 году — в специальный обзор практики рассмотрения судами дел по спорам, связанным с реализацией мер социальной поддержки отдельным категориям граждан.

  • Одна из наших задач — это продвигать законодательные предложения . Приоритетно — добиться принятия подготовленного нами законопроекта об установлении для сирот гарантии по освобождению от платы за ЖКУ в отношении закрепленного жилья на все время нахождения в сиротском учреждении или на семейной форме воспитания.

    Приоритетно — не допустить принятия безумных проектов федерального закона и постановления Правительства РФ, подготовленных Минпросом России, которые существенно сокращают государственные гарантии в сфере обеспечения жильем сирот и возвращают нас в этом вопросе как минимум на восемь лет назад.

    Я уже рассказал вам про ценз оседлости в Подмосковье. Мы предъявили два административных иска к правительству Московской области с тем, чтобы признать эти нормы незаконными и подлежащими отмене.

    Сейчас мы готовим иск к правительству Москвы, которое отняло у одной из категорий сирот право на денежную выплату.
  • Главное для нас — это не оставлять сирот без защиты, быть последовательными в своей работе, все свои знания, опыт, приверженность делу применять в интересах ребят. Мы не на стороне власти, мы на стороне сирот.

    Многие дела, которыми мы занимались или занимаемся, требуют разработки новых правовых позиций. Мы разработали и успешно реализуем подход, связанный с определением места жительства детей-сирот. Чиновники утверждают, что место жительства сирот там, где они зарегистрированы. Мы, апеллируя к нормам федерального законодательства, выстроили юридическую концепцию, которая позволяет определить, где место жительства детей-сирот. Эту концепцию поддержали в Верховном суде Российской Федерации.


Комментарии:

Вы должны Войти или Зарегистрироваться чтобы оставлять комментарии...