Из архива
"Речи мы не слушали, всем уже осточертели речи..."
Неснятое кино. Из воспоминаний поручика Сергея Мамонтова о Гражданской войне
01.11.2016
- Публикатор: Артём Чернов (ЧерновАртём)
- Текст: Сергей Мамонтов
- Фото: Артем Чернов
Фрагменты из одной любимой книги. Цепкий взгляд, чистый и простой русский язык, спокойная интонация человека, не сломленного ничем из пережитого. По-моему, это готовое кино - честное, яркое, бьющее простой правдой, поток образов "глазами белых", до сих пор не введенных в кадр. Чем дальше мы уходим в эпоху подростковых кинокомиксов, тем призрачней шанс этой книги (и многих других) стать "взрослым", атмосферным, живым, умным кино. Без пластмассы, картона и пикселей, без переигрывания и нелепых придуманностей. Рецепт такого кино как "Рублев", "Комиссар", "Проверка на дорогах" прочно забыт. Когда-то я думал, что сам буду работать в таком. Его делали печенками.
Остается как в детстве - читать, закрывать глаза и представлять себе всё это:
"...На высокой насыпи двери вагонов открылись и оседланных лошадей просто выпихивали из вагонов. Они падали на откос и катились вниз, вскакивали и отряхивались как собаки. Казаки за ними следовали, поправляли седла, и сотни тут же строились и шли в бой".
"Я скакал между двумя красными всадниками, касаясь обоих коленями. Лица их были налиты кровью, они орали и махали шашками, но, очевидно, находились в состоянии одурения, как я допрежь, потому что они меня не замечали..."
"Я скакал между двумя красными всадниками, касаясь обоих коленями. Лица их были налиты кровью, они орали и махали шашками, но, очевидно, находились в состоянии одурения, как я допрежь, потому что они меня не замечали..."
"Из степи народился звук как бы града. У меня было страстное желание взглянуть туда, на атакующих. Но важно дать хороший залп, и я не отвел глаз от Щеголева... Каждый артиллерист мечтает остановить конную атаку картечным залпом".
Читать онлайн книгу Мамонтов С.И. "Походы и кони"
Сергей Иванович Мамонтов (3 февраля 1898, Москва, Российская империя — 3 марта 1987, Канны, Франция). Представитель семьи Мамонтовых. Вырос в имении отца в Киреево (район Химок). Известный меценат Савва Иванович Мамонтов был братом его деда. Сергей Иванович вспоминал, как они вместе ловили лягушек за Бутырской заставой и как Савва его учил лепке из глины.
Участвовал в Первой мировой — прапорщик 64-й артиллерийской бригады. Участник гражданской войны в 1917—1920 гг. на стороне Добровольческой армии, конный артиллерист. Закончил войну поручиком, в Галлиполийском лагере.
Участвовал в Первой мировой — прапорщик 64-й артиллерийской бригады. Участник гражданской войны в 1917—1920 гг. на стороне Добровольческой армии, конный артиллерист. Закончил войну поручиком, в Галлиполийском лагере.
После попал сначала в Париж, затем переехал в Берлин, где учился в Высшем Техническом училище архитектуре. Работал архитектором и скульптором.
В эмиграции дружил с биологом Н. Тимофеевым-Ресовским, художником О. Цингером, французским филологом-славистом и знаменитым коллекционером Ренэ Герра.
После Второй мировой войны Мамонтов некоторое время проработал в Африке, где создал собственную кофейную плантацию и стал невольным участником центральноафриканских конфликтов. Писал очерки о своей бурной жизни в Центральной Африке, не уступающие «Походам» по качеству изложения и накалу страстей. Этот материал в России неизвестен .
Похоронен на загородном кладбище в окрестностях Канн, в общей могиле.
Все очень быстро забывается. Мне же повезло — у меня сохранился дневник, и я остался жив. Поэтому считаю своей обязанностью изобразить все, что видел. Может быть, это пригодится будущему историку.С. Мамонтов
...Вскоре выяснилась полная бездарность министров Временного правительства. Они говорили речи и бездействовали. Разруха увеличивалась. На этом фоне ничтожеств вдруг появился генерал Корнилов, бежавший из плена. Все надежды обратились к нему. Его назначили начальником Петроградского военного округа... 13-го марта 1917 года я был дневальным... Мне навстречу шел офицер... Сердце мое дрогнуло — я узнал по фотографиям генерала Корнилова.
— Вы в наряде, юнкер?
— Так точно, Ваше Превосходительство! (А не “господин генерал”.)
— Скажите юнкерам уйти из орудийной каморы, мне она нужна.
Я влетел туда вихрем.
— Выходите все. Генерал Корнилов тут и хочет камору для себя.
Все расхохотались, приняв это за шутку... Примчался начальник Училища генерал Бутыркин, застегивая мундир... Офицеры стали прибывать один за другим. Совещание длилось минут двадцать... На следующий день, 14-го марта 1917 года, с утра, старший курс запряг обе наши батареи, мы же, 10-й курс, шли пешком в строю.
— Вы в наряде, юнкер?
— Так точно, Ваше Превосходительство! (А не “господин генерал”.)
— Скажите юнкерам уйти из орудийной каморы, мне она нужна.
Я влетел туда вихрем.
— Выходите все. Генерал Корнилов тут и хочет камору для себя.
Все расхохотались, приняв это за шутку... Примчался начальник Училища генерал Бутыркин, застегивая мундир... Офицеры стали прибывать один за другим. Совещание длилось минут двадцать... На следующий день, 14-го марта 1917 года, с утра, старший курс запряг обе наши батареи, мы же, 10-й курс, шли пешком в строю.
В то время дефилировать по городу было модно, и это никого не удивило. Но проходя мимо Владимирского пехотного училища, мы увидели, что юнкера с винтовками вышли из Училища и пошли за нами... Образовалась очень внушительная колонна из трех Училищ: Павловское, наше и Владимирское. Мы вышли на обширную Дворцовую площадь перед Зимним дворцом. Под конец тут были собраны все военные училища Петрограда и окрестностей... все вооружены и с патронами.
Нас было 14 000 человек, лучших в то время войск в России: дисциплинированных, молодых, храбрых и не рассуждающих. Корнилову удалось собрать такую силу в центр города, тайно ото всех.
Сомнений не было: будет переворот. Мы были в восторге.
В Петрограде нет силы, способной оказать нам сопротивление. Полки потеряли дисциплину, порядок и офицеров, а многие, вероятно, к нам присоединятся.
Мы были настроены воинственно. Но драгоценное время шло, а Корнилов все не являлся. Преимущество неожиданности терялось. Красные успели принять меры, а мы изнывали от бездействия. Пыл наш падал.
Как мы потом узнали, в Зимнем дворце Керенский уговаривал Корнилова ничего не делать и... уговорил. Единственным, кто показал нерешительность, оказался сам Корнилов. Такой благоприятный момент был им непростительно упущен.
Наконец Корнилов показался на балконе Зимнего дворца. Мы встрепенулись. Он пропустил нас как на смотру и вместо приказа действовать, заговорил... Речи мы не слушали, всем уже осточертели речи...
Воинственности больше не было. Поздно вечером вернулись в Училище голодные, мокрые и злые.
Мы были настроены воинственно. Но драгоценное время шло, а Корнилов все не являлся. Преимущество неожиданности терялось. Красные успели принять меры, а мы изнывали от бездействия. Пыл наш падал.
Как мы потом узнали, в Зимнем дворце Керенский уговаривал Корнилова ничего не делать и... уговорил. Единственным, кто показал нерешительность, оказался сам Корнилов. Такой благоприятный момент был им непростительно упущен.
Наконец Корнилов показался на балконе Зимнего дворца. Мы встрепенулись. Он пропустил нас как на смотру и вместо приказа действовать, заговорил... Речи мы не слушали, всем уже осточертели речи...
Воинственности больше не было. Поздно вечером вернулись в Училище голодные, мокрые и злые.
...Жизнь в Москве в 1918 году была странная. С одной стороны, ели воблу, а с другой — легко тратили большие деньги, так как чувствовали, что все пропало...
Характерный пример. Вышел декрет: за хранение спиртных напитков — расстрел.
Характерный пример. Вышел декрет: за хранение спиртных напитков — расстрел.
Тут многие москвичи вспомнили о своих погребах. В начале войны, в 1914 году алкоголь был запрещен, и они из патриотизма замуровали входы в винные подвалы. И даже не помнили, что там у них есть.
Отец и еще трое составили компанию, которая покупала такие подвалы “втемную”. Заранее тянули на узелки — одному попадали редчайшие вина, другому испорченная сельтерская вода. Каменщик проламывал дверь, возчики быстро грузили вино на подводы и покрывали бутылки соломой, и все моментально увозилось. И каменщик и возчики получали за работу вино и очень это ценили. Работали быстро и молча.
Отец привозил свою часть на квартиру Федора Николаевича Мамонтова, бутылок двести. Внимательно осматривал и отбирал бутылок двадцать. Потом звал повара и заказывал шикарный ужин по вину. Я как-то присутствовал при этом и ушам своим не верил.
Отец и еще трое составили компанию, которая покупала такие подвалы “втемную”. Заранее тянули на узелки — одному попадали редчайшие вина, другому испорченная сельтерская вода. Каменщик проламывал дверь, возчики быстро грузили вино на подводы и покрывали бутылки соломой, и все моментально увозилось. И каменщик и возчики получали за работу вино и очень это ценили. Работали быстро и молча.
Отец привозил свою часть на квартиру Федора Николаевича Мамонтова, бутылок двести. Внимательно осматривал и отбирал бутылок двадцать. Потом звал повара и заказывал шикарный ужин по вину. Я как-то присутствовал при этом и ушам своим не верил.
- К этому вину нужен рокфор, а к этому — оленье седло с шампиньонами... Патэ де фруа гра непременно с трюфелями. Конечно, кофе... — и в этом роде. Это когда кругом голодали и достать ничего нельзя было. Но за вино все доставалось.
Повар без удивления записывал и забирал все остальное вино как валюту.
Отец служил в коннозаводстве и хорошо зарабатывал. Он приглашал четыре-пять человек знатоков и потом, чтобы вино исчезло (мог ведь быть донос), человека четыре молодых. Мы с братом всегда фигурировали и наша обязанность была после ужина вылакать все вино...
— Обратите внимание, — говорил отец, — это настоящий бенедектин, сделанный еще в монастыре, а не на фабрике. Уника... А это столетний коньяк, такого вам уже в жизни пить не придется... А вот бургундское, Шамбертен. Про него Дюма писал, что д'Артаньян пил его с ветчиной. Ничего Дюма в вине не смыслил. Вот для него и создали патэ де фруа гра с трюфелями — попробуйте.
Сам отец ничего не пил, у него были больные почки... Но вино знал, значит, раньше много пил, иначе как бы он узнал? По окончании ужина отец командовал... и мы дули вино стаканами...
— Эх, — сказал кто-то из старших. — Этот Шамбертен нужно бы пить на коленях, а они его лакают стаканами. Дикие времена.
Отец служил в коннозаводстве и хорошо зарабатывал. Он приглашал четыре-пять человек знатоков и потом, чтобы вино исчезло (мог ведь быть донос), человека четыре молодых. Мы с братом всегда фигурировали и наша обязанность была после ужина вылакать все вино...
— Обратите внимание, — говорил отец, — это настоящий бенедектин, сделанный еще в монастыре, а не на фабрике. Уника... А это столетний коньяк, такого вам уже в жизни пить не придется... А вот бургундское, Шамбертен. Про него Дюма писал, что д'Артаньян пил его с ветчиной. Ничего Дюма в вине не смыслил. Вот для него и создали патэ де фруа гра с трюфелями — попробуйте.
Сам отец ничего не пил, у него были больные почки... Но вино знал, значит, раньше много пил, иначе как бы он узнал? По окончании ужина отец командовал... и мы дули вино стаканами...
— Эх, — сказал кто-то из старших. — Этот Шамбертен нужно бы пить на коленях, а они его лакают стаканами. Дикие времена.
...Офицеров объявили вне закона. Многие уехали на юг. Знакомые стали нас бояться... Однажды в коридоре брат мне сказал:
- Поедем?
- Поедем. Когда?
- Сейчас. Чего тянуть?
- Хорошо, поедем.
- Поедем?
- Поедем. Когда?
- Сейчас. Чего тянуть?
- Хорошо, поедем.
Это было все.
Мать молча уложила наш общий очень маленький чемодан. Отец проводил на Брянский вокзал, дал денег, благословил. Мы расстались навсегда. Он умер от тифа в 1920 году.
...На наше счастье, красная конница состояла из матросов. Хоть и храбрые, они оказались плохими кавалеристами, неуверенно сидели в седле и плохо рубили.
Этим объясняются наши малые потери. Будь на их месте настоящие кавалеристы, нам бы пришлось худо... Командир нашего взвода капитан Шапиловский остался тоже без лошади. Он вскочил в нашу пулеметную тачанку (тарантас). Но в это самое время в запряжку нашего пулемета въехал красный кавалерист, который явно не справлялся со своей лошадью.
Стоя в тарантасе, Шапиловский стрелял в него в упор шесть раз, пока в револьвере не осталось патронов, но промазал. Тогда он страшно обругал красного кавалериста:
— Да провались ты ко всем чертям, так-то и так-то.
Сконфуженный кавалерист уехал, и тачанка могла спастись...
— Да провались ты ко всем чертям, так-то и так-то.
Сконфуженный кавалерист уехал, и тачанка могла спастись...
...У Дебальцева произошла настоящая дуэль с бронепоездом.
Красный бронепоезд был верстах в двух от нас. Были ясно видны вспышки его выстрелов, и в бинокль можно было видеть матросов, обслуживающих орудия. Как только мы видели их вспышки, мы бросались на землю, и их снаряды пролетали со свистом над нашими головами и взрывались сейчас же за батареей. Тогда все вскакивали, бросались к орудиям и стреляли. Вспышки там — и все ныряли под орудие. Взрыв — и все снова бросались к орудию. Это длилось бесконечные несколько минут.
Бронепоезд не выдержал, задымил и ушел. Может быть, мы в него и попали...
Первый бронепоезд, пришедший нам на помощь, был знаменитый “Офицер”. Его командир был сорви-голова... Тем более его поведение нас удивило. Он выезжал еще затемно, всегда на то же место у поворота, прикрытый кустами, стоял там безмолвно, с чуть дымящимся паровозом, не принимая участия в бою.
Но однажды очень модерный красный бронепоезд, с яйцевидными панцирями, подошел слишком близко к месту, где скрывался “Офицер”. Паровоз “Офицера” задымил, и он ринулся вперед, стреляя из всех орудий.
Это было неожиданностью для красного, и он стал слишком поздно отступать... “Офицер” с размаху стукнулся о переднюю площадку красного, прицепил его среди цепей красной пехоты и потащил к нашим линиям.
Было видно, как люди прыгали с красного бронепоезда и пускались наутек, но подоспевшие кавалеристы их уже рубили. Психологический успех был так силен, что мы легко заняли Дебальцево, которое раньше взять не могли.
Было видно, как люди прыгали с красного бронепоезда и пускались наутек, но подоспевшие кавалеристы их уже рубили. Психологический успех был так силен, что мы легко заняли Дебальцево, которое раньше взять не могли.
Каждодневный нудный бой под моросящим дождем, без решительной атаки легко забывается и уступает место в памяти какому-нибудь красочному событию.
Так, однажды под вечер, под дождем, при затихающем бое, на нашу батарею прискакал великолепный комиссар весь в звездах и красных бантах. Он стал распекать батарею за то, что она не следует его приказаниям. Глядя на него, мы ...немного опешили. Он принял нашу батарею за свою и заметил свою ошибку слишком поздно.
В его седельных сумах было много денег.
...Звездочетом называют лошадь, которая, когда ее останавливают и натягивают повод, продолжает бежать, а голову закидывает вам на колени. Это очень неприятный недостаток... Дура была звездочетом.
Когда она задирала голову, было впечатление, что она считает звезды. Этот недостаток меня очень огорчал и был крайне неудобен. В Моспине стоял я у донского казака на квартире. Он оглядел Дуру понимающим взглядом знатока.
- Добрая у тебя кобыла. Хороша.
- Да, но вот она звездочет.
- Это просто поправить. Возьми два сырых яйца. Поезжай в степь. Заставь ее пробежать, а потом останови. Когда она голову-то задерет, ударь ее с силой яйцами по лбу и оставь их течь. Потом слезь и поговори с ней, как будто она ранена и приведи в поводу. Не счищай два дня яйца. Они ссохнутся и будут тянуть ей шерсть на лбу. Она будет думать, что у нее мозги текут, и будет нести голову вниз. Проделаешь это два раза, и она избавится от своего недостатка навсегда.
Казаки знают лошадей. Я вспомнил “Очарованного странника” Лескова, где дается приблизительно такой же рецепт с горшком теста. Я решил сейчас же попробовать. Результат был потрясающий. Одного яйца оказалось довольно — Дура освободилась от звездочетства навсегда...
- Добрая у тебя кобыла. Хороша.
- Да, но вот она звездочет.
- Это просто поправить. Возьми два сырых яйца. Поезжай в степь. Заставь ее пробежать, а потом останови. Когда она голову-то задерет, ударь ее с силой яйцами по лбу и оставь их течь. Потом слезь и поговори с ней, как будто она ранена и приведи в поводу. Не счищай два дня яйца. Они ссохнутся и будут тянуть ей шерсть на лбу. Она будет думать, что у нее мозги текут, и будет нести голову вниз. Проделаешь это два раза, и она избавится от своего недостатка навсегда.
Казаки знают лошадей. Я вспомнил “Очарованного странника” Лескова, где дается приблизительно такой же рецепт с горшком теста. Я решил сейчас же попробовать. Результат был потрясающий. Одного яйца оказалось довольно — Дура освободилась от звездочетства навсегда...
В большом бою, под Моспиным, нам поездом подвезли резервы — Терскую казачью конную дивизию. Состав товарных вагонов подошел к самому фронту, остановился на высокой насыпи, двери вагонов открылись и оседланных лошадей просто выпихивали из вагонов. Они падали на откос и катились вниз, вскакивали и отряхались как собаки.
Казаки за ними следовали, поправляли седла, и сотни тут же строились и шли в бой. Наша батарея вела огонь поблизости, и я мог с интересом наблюдать эту выгрузку. Было несколько поломанных седел, но ни одна лошадь не была покалечена — все пошли в бой. На место первого эшелона пришел второй и также выгрузился. Выгрузка двух эшелонов длилась минут двадцать. Выгрузились сотни лошадей — и ни одной поломки ног. Думаю, что откос был выбран с намерением. Лошади по нему катились, он ослаблял удар.
Думают, что лошадь глупа. Это вполне зависит от всадника. Если он с ней хорошо обращается, то лошадь равняется по уму собаке. У лошади натура нежная, и она не может противостоять симпатии. Нервная система лошади очень развита. Троньте лошадь былинкой — вся эта часть кожи задрожит. У других животных такой реакции нет.
...Очень любопытно грузят лошадей. Лебедка подхватывает лошадь широкой подпругой. С того момента как лошадь теряет почву под ногами, она висит неподвижно, и лебедка переносит ее в трюм.
Меня послали с несколькими солдатами в трюм расставлять лошадей. Мы еще расставляли предыдущих, когда нам спустили еще одну. Ее остановили сантиметров на двадцать от пола и она раскачивалась на тросе лебедки. Эта летающая лошадь вызвала враждебность всех лошадей, и, когда, раскачиваясь, она приблизилась к одному ряду лошадей, все как по команде заложили уши и дружно ударили задом. Бедная лошадь отлетела к противоположному ряду, который таким же манером отослал ее обратно. Получилась игра в футбол. Несчастная лошадь летала во всех направлениях, а мы бегали, стараясь ее избегнуть. Наконец догадались крикнуть наверх: “вира”. Лошадь приподняли. Она продолжала беспокоить других лошадей, но была вне досягаемости.
Под Ставрополем, после изнурительного похода, мы остановились в степи. Все легли на землю и тотчас же заснули, люди и лошади.
Я проснулся из-за удивительной тишины. Поднял голову и не узнал ничего кругом меня. Во время сна прошел снег и покрыл всех белым саваном. Батарея как бы исчезла. Потом я узнал Ваньку, покрытого снегом, других лошадей, орудия и небольшие пригорки, под которыми были люди. Я стряхнул снег и всех разбудил. Батарея снова появилась. Стряхивали снег и ругали меня за то, что я прервал хороший сон. Ни у кого не было даже насморка.
Попробуйте-ка заснуть под снегом, одна мысль о том вызовет простуду.
Вероятно, благодаря усталости, отсутствию сна, луне и снегу, часты бывали галлюцинации. Мы видели то, чего на самом деле не было. Я стал часто видеть боковым зрением вскакивавшего с лежки русака (зайца), но когда поворачивал голову, ничего не было.
Ночью при полной луне мы... шли впереди колонны. Копыта предыдущих колонн взрыхлили снег, и вот один офицер стал в этих комках снега видеть розы. Сначала мы над ним посмеивались, но вскоре мы все увидели ворохи роз, всех цветов и даже голубые и фиолетовые. Некоторое время это было забавно. Ворохи роз появлялись шагах в пятидесяти и исчезали шагах в пяти перед нами. Мы шли по ковру роз. Мы старались больше не смотреть на дорогу, чтобы не увидеть их снова.
Батарея переходила железную дорогу. Скорняков сказал мне... пересчитать все повозки — не отстала ли какая из них. Рядом со мной встал железнодорожный сторож и смотрел на батарею. Я пересчитал повозки, все были тут.
— Сколько верст до следующей деревни? — спросил я сторожа.
Ответа не последовало. Удивленный, я повернулся. Никакого сторожа не было. На снегу, где он стоял, следов нет. Почудилось. А я так ясно видел все детали — его зипун, стоптанные валенки, остроконечную барашковую шапку, два свернутых флага (красный и зеленый) под мышкой и в руках потухший фонарь. Фата-моргана.
Ночью при полной луне мы... шли впереди колонны. Копыта предыдущих колонн взрыхлили снег, и вот один офицер стал в этих комках снега видеть розы. Сначала мы над ним посмеивались, но вскоре мы все увидели ворохи роз, всех цветов и даже голубые и фиолетовые. Некоторое время это было забавно. Ворохи роз появлялись шагах в пятидесяти и исчезали шагах в пяти перед нами. Мы шли по ковру роз. Мы старались больше не смотреть на дорогу, чтобы не увидеть их снова.
Батарея переходила железную дорогу. Скорняков сказал мне... пересчитать все повозки — не отстала ли какая из них. Рядом со мной встал железнодорожный сторож и смотрел на батарею. Я пересчитал повозки, все были тут.
— Сколько верст до следующей деревни? — спросил я сторожа.
Ответа не последовало. Удивленный, я повернулся. Никакого сторожа не было. На снегу, где он стоял, следов нет. Почудилось. А я так ясно видел все детали — его зипун, стоптанные валенки, остроконечную барашковую шапку, два свернутых флага (красный и зеленый) под мышкой и в руках потухший фонарь. Фата-моргана.
...Ночь быстро наступала, было почти темно.
Я не заметил, как я крепко заснул, и Дура тоже заснула и остановилась. Не знаю, как долго я спал. Проснулся я от тишины, но проснулся у себя в комнате в Москве, сидя в кожаном кресле.
Я не заметил, как я крепко заснул, и Дура тоже заснула и остановилась. Не знаю, как долго я спал. Проснулся я от тишины, но проснулся у себя в комнате в Москве, сидя в кожаном кресле.
Было совсем темно, кто-то потушил электричество. Должно быть, мать — не хотела меня будить. Очевидно, очень поздно, потому что так тихо, на улице ни звука. Надо идти ложиться спать. А как хорошо сидеть на этом удобном кресле... Я хотел опереться на локотники кресла, но локотников не было. Ничего не понимая, я ощупал сиденье. Безусловно, это кожа, но вовсе не кресло. Мои пальцы нащупали что-то мохнатое и теплое подо мной, и оно зашевелилось. Я пришел в ужас. Вдруг, как молния, проснулось сознание: война... революция... гражданская война... отступление... Кубань... Дура…
Дура тоже проснулась. Кругом нас черная ночь и тишина.
Дура тоже проснулась. Кругом нас черная ночь и тишина.
...Я был во главе колонны. Я обернулся и увидал, что за мной идут только два выноса моего орудия со спящими ездовыми, а самого орудия нет и нет за ними всей батареи. Я разбудил ездовых.
Вага отцепилась, и передние выносы ушли, а вся батарея где-то осталась.
Мы рысью вернулись и нашли всю нашу колонну спящей, как в заколдованной сказке. Быстро всех разбудили, нацепили вагу, рысью же пошли к мосту и перешли его без всяких затруднений,.. раньше красных. Отошли версты три и тут же заночевали.
Красная конница была уже недалеко, она перешла на галоп. У нас началась паника. Я бросился к орудию. Мы выпустили два выстрела картечью и рассеяли конницу перед нами, но оба фланга нас захлестнули... Я еще не вполне отдавал себе отчета в опасности и был удивлен истерическим криком коновода:
— Берите лошадей… Да берите же лошадей, а то я их распущу!
Сознание вернулось как-то сразу. Я скакал между двумя красными всадниками, касаясь обоих коленями. Лица их были налиты кровью, они орали и махали шашками, но, очевидно, находились в состоянии одурения, как я допрежь, потому что они меня не замечали. Я попробовал протиснуться между ними, но мне это не удалось. Тогда я попридержал Ваньку, пропустил их и взял направление под углом. Сердце билось, как на наковальне. Всеми силами я старался сохранить разум. Становишься слишком легкой добычей, если балдеешь.
Все же перевел я Ваньку на рысь, чтобы сохранить ему силы, если понадобятся. Снял из-за спины карабин и отвел предохранитель. Я знал, что в нем пять патронов. Патроны в то время были редкостью. Присутствие карабина меня несколько успокоило. Я искал глазами среди скакавших наших. Наконец я узнал одного офицера. Мы обрадовались друг другу, как родные. Вскоре нашли и других офицеров. Мы перешли на шаг. Красная атака остановилась. Мы рассыпались в цепь и открыли огонь по красным. Мой карабин слабо щелкнул. Я открыл затвор — патронов не было, их у меня украли…
— Берите лошадей… Да берите же лошадей, а то я их распущу!
…Выстрелы, крики, кругом силуэты скачущих с шашками всадников. Наши исчезли. Тогда я так испугался, что почти потерял сознание от страха.
Сознание вернулось как-то сразу. Я скакал между двумя красными всадниками, касаясь обоих коленями. Лица их были налиты кровью, они орали и махали шашками, но, очевидно, находились в состоянии одурения, как я допрежь, потому что они меня не замечали. Я попробовал протиснуться между ними, но мне это не удалось. Тогда я попридержал Ваньку, пропустил их и взял направление под углом. Сердце билось, как на наковальне. Всеми силами я старался сохранить разум. Становишься слишком легкой добычей, если балдеешь.
Все же перевел я Ваньку на рысь, чтобы сохранить ему силы, если понадобятся. Снял из-за спины карабин и отвел предохранитель. Я знал, что в нем пять патронов. Патроны в то время были редкостью. Присутствие карабина меня несколько успокоило. Я искал глазами среди скакавших наших. Наконец я узнал одного офицера. Мы обрадовались друг другу, как родные. Вскоре нашли и других офицеров. Мы перешли на шаг. Красная атака остановилась. Мы рассыпались в цепь и открыли огонь по красным. Мой карабин слабо щелкнул. Я открыл затвор — патронов не было, их у меня украли…
Совет ставропольского москвича:
— Мамонтовы... Мамонтовы? Москвичи... Не родственники ли вы Константину Васильевичу Рукавишникову?.. Я хорошо знал вашего деда, очаровательный человек.
Вот я вас послушал, молодые люди. Вы верите в победу и успех, как и полагается в вашем возрасте... Все идет прекрасно и вы наступаете. Но не забудьте, когда играют в карты или ведут войну, то никогда не известно, как это кончится. Не забудьте, что коммунизм еще очень в моде и повсюду. Конечно, это сплошная утопия, он основан на невежестве и глупости масс.
— Мамонтовы... Мамонтовы? Москвичи... Не родственники ли вы Константину Васильевичу Рукавишникову?.. Я хорошо знал вашего деда, очаровательный человек.
Вот я вас послушал, молодые люди. Вы верите в победу и успех, как и полагается в вашем возрасте... Все идет прекрасно и вы наступаете. Но не забудьте, когда играют в карты или ведут войну, то никогда не известно, как это кончится. Не забудьте, что коммунизм еще очень в моде и повсюду. Конечно, это сплошная утопия, он основан на невежестве и глупости масс.
Но именно из-за этого он должен иметь успех, потому что базируется на людской глупости, которая является самой большой силой в мире.
Союзники хотят слабую Россию, чтобы попользоваться. Конечно, потом они будут жалеть, что не помогли вовремя. Потому что они ошибаются, что большевики будут слабым и покорным им правительством. Это самая жуткая диктатура. Советы? Декорация для дураков. Один диктатор сосредоточил всю власть в своих руках и делает, что хочет, и никто пискнуть не смеет.
Лучше бы вы постарались привлечь на вашу сторону крестьянина. Реформами и пропагандой это возможно сделать. Дайте ему землю. Крестьянин консервативен, и кооперация ему не подойдет. Он хочет свою землю!
Нет, я вовсе не собираюсь критиковать ваше дело, оно ведь и мое дело. И я не намерен охлаждать вашего энтузиазма, это было бы жаль. Нет, я хочу дать вам практический совет в память вашего деда. Другим бы я ничего не сказал, вам я обязан.
Вы все думаете, что вы будете делать после победы. Не ломайте себе голов. Все пойдет само собой, без вашего участия. Москва, Триумфальная арка, фанфары, все преимущества старой гвардии, которая, между нами, станет вскоре невыносимой... Но вот... Думали ли вы, что вы будете делать, если войну проиграете? Конечно, нет. Но лучше предвидеть оба случая.
Вот мой совет: эмигрируйте. Не верьте никаким амнистиям. Это хитрость, чтобы вас поймать. И эмигрируйте возможно дальше — в Австралию, в Новую Зеландию. Там народу мало, а земли много. Там революции не будет. В Европе же и Америке вы никогда не будете уверены, что коммунизм за вами не последует. Они слишком перенаселены... А главное, постарайтесь, чтобы вас не убили. Известная осторожность лучше, чем безумная храбрость.
Лучше бы вы постарались привлечь на вашу сторону крестьянина. Реформами и пропагандой это возможно сделать. Дайте ему землю. Крестьянин консервативен, и кооперация ему не подойдет. Он хочет свою землю!
Нет, я вовсе не собираюсь критиковать ваше дело, оно ведь и мое дело. И я не намерен охлаждать вашего энтузиазма, это было бы жаль. Нет, я хочу дать вам практический совет в память вашего деда. Другим бы я ничего не сказал, вам я обязан.
Вы все думаете, что вы будете делать после победы. Не ломайте себе голов. Все пойдет само собой, без вашего участия. Москва, Триумфальная арка, фанфары, все преимущества старой гвардии, которая, между нами, станет вскоре невыносимой... Но вот... Думали ли вы, что вы будете делать, если войну проиграете? Конечно, нет. Но лучше предвидеть оба случая.
Вот мой совет: эмигрируйте. Не верьте никаким амнистиям. Это хитрость, чтобы вас поймать. И эмигрируйте возможно дальше — в Австралию, в Новую Зеландию. Там народу мало, а земли много. Там революции не будет. В Европе же и Америке вы никогда не будете уверены, что коммунизм за вами не последует. Они слишком перенаселены... А главное, постарайтесь, чтобы вас не убили. Известная осторожность лучше, чем безумная храбрость.
...Вошел здоровенный парень, рыжий, пояс под пузом, нос картошкой.
— Ты офицер?
В нем не было наглости, скорей непосредственность.
— Я хочу в артиллеристы.
— Почему ты хочешь поступить к нам? Пошел бы лучше к красным.
— Да я у них был.
— Ну и что же?
— Мне у них не понравилось, я дезертировал.
— Ты и от нас дезертируешь? У нас строго.
— Вот это-то мне и нравится. У меня на это глаз... У махновцев был полный бардак.
— Как, ты и у махновцев побывал?
— Ну конечно.
— А почему ты не хочешь остаться просто дома?
— Нет. Скучно. Мы недружны в семье. Я хочу посмотреть белый свет.
— А ты о том подумал, что мы можем проиграть войну? Что ты тогда будешь делать? Мы-то, вероятно, покинем Россию.
— Вот это здорово. Я всегда мечтал попасть в Америку... Когда вы едете? Смотрите, меня не забудьте.
— Мы еще не потеряли войны. Наоборот, все идет хорошо.
— Жаль...
— Как тебя звать?
— Байбарак. А тебя?
— Видишь ли, Байбарак,.. теперь ты должен называть меня “господин поручик”.
— Ладно. Я уже поспрашал у хлопцев. Они говорят, что ты не вредный.
...Он не дезертировал. Он выехал с нами в Галлиполи и эмигрировал с другими в Бразилию. Там им не понравилось.
— Ты офицер?
В нем не было наглости, скорей непосредственность.
— Я хочу в артиллеристы.
— Почему ты хочешь поступить к нам? Пошел бы лучше к красным.
— Да я у них был.
— Ну и что же?
— Мне у них не понравилось, я дезертировал.
— Ты и от нас дезертируешь? У нас строго.
— Вот это-то мне и нравится. У меня на это глаз... У махновцев был полный бардак.
— Как, ты и у махновцев побывал?
— Ну конечно.
— А почему ты не хочешь остаться просто дома?
— Нет. Скучно. Мы недружны в семье. Я хочу посмотреть белый свет.
— А ты о том подумал, что мы можем проиграть войну? Что ты тогда будешь делать? Мы-то, вероятно, покинем Россию.
— Вот это здорово. Я всегда мечтал попасть в Америку... Когда вы едете? Смотрите, меня не забудьте.
— Мы еще не потеряли войны. Наоборот, все идет хорошо.
— Жаль...
— Как тебя звать?
— Байбарак. А тебя?
— Видишь ли, Байбарак,.. теперь ты должен называть меня “господин поручик”.
— Ладно. Я уже поспрашал у хлопцев. Они говорят, что ты не вредный.
...Он не дезертировал. Он выехал с нами в Галлиполи и эмигрировал с другими в Бразилию. Там им не понравилось.
Их повезли обратно в Галлиполи. Байбарак и поручик Казицкий спрыгнули с парохода и уплыли на Корсику. Пароход, конечно, не остановился и никаких мер к их спасению не принял. Люди говорили, что им удалось доплыть, будто бы их видели...
От Алушты до Ялты идет прекрасное шоссе, недалеко от берега моря... Кругом был земной рай. Сады и виноградники. Дивизия выступила утром из Алушты и направилась на запад к Ялте...
Очевидно, шоссе было проведено специально для перевозки вина. На всем протяжении дороги были погреба, один рядом с другим. Они были вырыты в горе. Ворота были у всех распахнуты. Были видны ряды бочек, из которых лилось вино на землю. Солдаты вырывали кляп из бочки и, конечно, не трудились его опять воткнуть. Колонна дивизии становилась все шумней и веселей. Под конец она походила скорей на свадебную процессию, чем на доблестную армию накануне ухода с родины...
Очевидно, шоссе было проведено специально для перевозки вина. На всем протяжении дороги были погреба, один рядом с другим. Они были вырыты в горе. Ворота были у всех распахнуты. Были видны ряды бочек, из которых лилось вино на землю. Солдаты вырывали кляп из бочки и, конечно, не трудились его опять воткнуть. Колонна дивизии становилась все шумней и веселей. Под конец она походила скорей на свадебную процессию, чем на доблестную армию накануне ухода с родины...
Винные погреба будут нашим лучшим арьергардом. Красные, конечно, тоже перепьются, а наши, может быть, уже протрезвеют... Я прицепил Андромаху к повозке и сам вошел в погреб. Он уходил глубоко в гору. С двух сторон на козлах лежали бочки в три ряда, друг над другом. Из всех лилось вино. На земле его было уже сантиметров десять—двенадцать. Я сложил руки ковшом, попробовал вино и его выплюнул.
— Это молодое, хорошее должно быть в глубине.
Я побрел по вину в глубь погреба, изредка пробуя. Но из-за частых проб я потерял вкус.
Я побрел по вину в глубь погреба, изредка пробуя. Но из-за частых проб я потерял вкус.
Пол слегка наклонялся и вино прибывало, пришлось подтянуть голенища сапог. Я чувствовал, что начинаю пьянеть от паров вина. Лучше вернуться. Можно опьянеть, свалиться и утонуть в вине. Конечно, это неплохая смерть, но все же... Тут я наступил на что-то, что задергалось, и свалился в вино. Я задирал ноги, чтобы вылить вино из сапог. Темнота была полная. Видно было только далекий светлый квадрат ворот. Ощупью я стал искать, обо что я споткнулся, и нащупал мертвецки пьяного солдата. Я взял его за шиворот шинели и попробовал тянуть. Но вся его одежда пропиталась вином, он был слишком тяжел. Еще из-за него сам свалишься и утонешь.
Я подтянул его к козлам, на которых стояли бочки, и заклинил его голову в развилке. Сперва он выскользнул. Тогда я нажал сапогом и заклинил лицо. Рот его возвышался на несколько сантиметров над уровнем вина.
— Вот, неизвестный солдат, я сделал для тебя все, что мог. Не взыщи. Коль вино поднимется выше твоего рта, значит тебе не повезло.
Я подтянул его к козлам, на которых стояли бочки, и заклинил его голову в развилке. Сперва он выскользнул. Тогда я нажал сапогом и заклинил лицо. Рот его возвышался на несколько сантиметров над уровнем вина.
— Вот, неизвестный солдат, я сделал для тебя все, что мог. Не взыщи. Коль вино поднимется выше твоего рта, значит тебе не повезло.
...Красные поняли, кто мы... Тотчас же от их колонны отделилась масса кавалерии и пошла нам наперерез... До них было версты четыре. Все происходило в полном молчании. Ни выстрела... Это молчаливое преследование длилось часами. Все время рысью...
Лошади наши были изнурены после перекопских боев. Батареи, более тяжелые, чем кавалерия, стали отставать от полков,.. оказывались все ближе к красным... Солдаты начали кое-где срывать погоны — плохой признак. Офицеры молчали. Было ясно, что наши полки не остановятся, чтобы нас защищать. Нужно было на что-то решиться: или бросить орудия и удирать, или же стрелять. Молчание наконец было прервано красным пулеметом. Я не видел поражений, но готова была возникнуть паника.
Вот тогда-то молодой генерал, новый инспектор конной артиллерии Щеголев вышел легким галопом перед батареями, повернул лошадь и зычным, спокойным голосом скомандовал:
— Ба-та-ре-и! Слушать мою команду!
“Слава Богу, — подумал я. — Наконец-то, кто-то на что-то решился”.
—Батареи, строй фронт!
И Щеголев развел руки, указывая направление фронта. Начиная от первой конно-горной, батареи на рысях вытянули внушительный развернутый фронт в шестнадцать орудий. Это сила!
— Стой. С передков. К бою!
Все же была секунда заминки. Слезать ли? Сознаюсь, я тоже. Но от точного выполнения приказаний зависела наша жизнь. Я спрыгнул с лошади, другие последовали моему примеру. Я отдал повод Андромахи коноводу и подумал: “Увидимся ли с тобой, Андромаха?” Побежал к орудию.
Вот тогда-то молодой генерал, новый инспектор конной артиллерии Щеголев вышел легким галопом перед батареями, повернул лошадь и зычным, спокойным голосом скомандовал:
— Ба-та-ре-и! Слушать мою команду!
“Слава Богу, — подумал я. — Наконец-то, кто-то на что-то решился”.
—Батареи, строй фронт!
И Щеголев развел руки, указывая направление фронта. Начиная от первой конно-горной, батареи на рысях вытянули внушительный развернутый фронт в шестнадцать орудий. Это сила!
— Стой. С передков. К бою!
Все же была секунда заминки. Слезать ли? Сознаюсь, я тоже. Но от точного выполнения приказаний зависела наша жизнь. Я спрыгнул с лошади, другие последовали моему примеру. Я отдал повод Андромахи коноводу и подумал: “Увидимся ли с тобой, Андромаха?” Побежал к орудию.
Мои солдаты исчезли, как случалось в моменты большой опасности. У орудия остались прапорщик Казицкий, Медведев и я. Было поздно искать солдат. Я встал за наводчика, но забыл, как это делается. Тогда я открыл затвор орудия и, вертя рукоятку, опускал ствол до тех пор, пока не увидел атакующих через ствол орудия. Это вполне достаточно, потому что картечь летит конусом.
— Картечью... Три патрона...
Щеголев галопом перешел на левый фланг нашего фронта и чуть выдвинулся вперед, чтобы все орудия могли его видеть. Он поднял над головой фуражку.
Медведев зарядил, Казицкий закрыл затвор. Я взял боевой шнур и впился глазами в фуражку Щеголева. Наступила тишина. Потом из степи народился звук как бы града. Было ли это биение моего сердца или топот тысячи скачущих лошадей? У меня было страстное желание взглянуть туда, на атакующих. Но важно дать хороший залп, и я не отвел глаз от Щеголева.
Щеголев наклонялся, наклонялся вперед с напряжением (говорили, что он их подпустил до последней возможности). Он резко опустил фуражку. Шестнадцать орудий полыхнули огнем в реве залпа. Медведев еще зарядил, и я опять выпустил.
Щеголев галопом перешел на левый фланг нашего фронта и чуть выдвинулся вперед, чтобы все орудия могли его видеть. Он поднял над головой фуражку.
Медведев зарядил, Казицкий закрыл затвор. Я взял боевой шнур и впился глазами в фуражку Щеголева. Наступила тишина. Потом из степи народился звук как бы града. Было ли это биение моего сердца или топот тысячи скачущих лошадей? У меня было страстное желание взглянуть туда, на атакующих. Но важно дать хороший залп, и я не отвел глаз от Щеголева.
Щеголев наклонялся, наклонялся вперед с напряжением (говорили, что он их подпустил до последней возможности). Он резко опустил фуражку. Шестнадцать орудий полыхнули огнем в реве залпа. Медведев еще зарядил, и я опять выпустил.
Что-то ударило меня в плечо. Ранен? Я обернулся. Лошадь без седока проскакала мимо и ударила меня стременем. Я остановил огонь. Раз лошадь проскакала, то впереди нас никого нет. Или они ускакали, или же мы их уничтожили. Я посмотрел через щит орудия.
Пыль все заволокла. Перед нами лошадь бьет воздух четырьмя ногами и вправо можно отгадать силуэты трех удирающих всадников. Это было все, что я видел от этого последнего классического и решающего боя. Классическим я его называю потому, что каждый артиллерист мечтает остановить конную атаку картечным залпом.
Мои солдаты выросли как из-под земли с сияющими лицами и погонами на месте. Они копошились вокруг орудия, стараясь заставить меня забыть их дезертирство.
— Как мы их! Просто смели!
Тогда только я отдал себе отчет, что мы победили. Слабость овладела мной. Я сел на лафет и ничего не сказал солдатам за их исчезновение. Коновод подвел Андромаху.
— Все же свиделись, милая.
Я ее погладил.
Мои солдаты выросли как из-под земли с сияющими лицами и погонами на месте. Они копошились вокруг орудия, стараясь заставить меня забыть их дезертирство.
— Как мы их! Просто смели!
Тогда только я отдал себе отчет, что мы победили. Слабость овладела мной. Я сел на лафет и ничего не сказал солдатам за их исчезновение. Коновод подвел Андромаху.
— Все же свиделись, милая.
Я ее погладил.
Комментарии:
Вы должны Войти или Зарегистрироваться чтобы оставлять комментарии...