Выборы: всенародная игра

Мы не любим кропотливо трудиться над переменами. У нас нет привычки к тщательной проработке деталей. У нашей воли к порядку короткое дыхание — она склонна
срезать углы. И предвыборная кампания с ее жесткими сроками, дедлайном и азартом выигрыша захватывает нас. Когда нечто важное творится одноразово, общим натиском и в кратчайший срок. Этому нечто откликается в нашей душе — быть может, лень?
Глядя из современной перспективы, главным на президентских выборах 1991 года, выглядит отказ главы РСФСР Бориса Ельцина от политических дебатов с оппонентами. Именно здесь на десятилетия вперед закладывается традиция отказа от диалога и высокомерная претензия на единопредставительство государства. Еще одно эпохальное свойство тех выборов — стилистический триумфализм инаугурации президента России/РСФСР — напомню, государства летом 1991 существовавшего лишь на бумаге. Спектакль, где Олег Басилашвили представил стране миф о РСФСР как «тысячелетней России» восходящей «ко временам Киевской Руси, ставшей колыбелью трех братских славянских народов: русского, украинского и белорусского, ко временам князя Владимира Святого, когда Русь приняла христианство». Искусственное конструирование небывалого правопреемства было лишь прием борьбы с президентом СССР Горбачевым. Но кто сегодня об этом вспомнит? Миф застрял надолго, склеившись с персоной избранника.
А отсюда вытекает что кандидат от власти должен быть один-одинешенек. У него не должно быть конкурентов во власти же. Он — «избранный» еще до того, как выбран. И ситуация выборов 1991 года, где Ельцину противостояло несколько кандидатов, представлявших государственную власть, более не повторялась. Родилось парадоксальное понятие безальтернативного кандидата.

Из конкуренции выборы превращаются в русскую рулетку — игру с экстремальной и бесповоротной ставкой. Теперь это игра, в которой победитель не только «получает всё», он обязан получить больше предшественника. Приемы кампании, ее форсаж, ее оргсхема после выборов переходят в определения нового режима. Сколько было президентских выборов в России, столько и режимов – но президентов было значительно меньше.
В 1996 году на выборы выходит «безальтернативный» кандидат Борис Ельцин, президентский рейтинг которого впятеро ниже, чем у Геннадия Зюганова. Выходит и побеждает. Безальтернативность с тех пор превращается в регалии кандидата от власти и в его электоральный ресурс. Именно на тех выборах возникает практика тотальной пропаганды, объединяющей вокруг одного человека все медиа-ресурсы страны. И возникает противоестественный сплав лихих предвыборных денег, высших чиновников, бизнесменов, журналистов и военных, который застрянет в органике российской власти, как ее импринтинг (так сплав коринфской бронзы, веками влекущей к себе ювелиров, возник при пожаре Коринфа в 146 году до н.э).

Незаметно исчезла и такая вещь как политически влиятельное правительство. Конечно, премьеру Виктору Черномырдину было удобно, что после проигранных им парламентских выборов 1995 года президент сохранил его кабинет – ввиду враждебной Думы. Разве можно накануне судьбоносных выборов президента остаться без «своего» правительства? Но вследствие этого премьер-тяжеловес, дважды силой вырвавший мандат поддержки у Верховного Совета и первой Думы, отныне был премьером по милости Ельцина - и под конец узнал о своей отставке из теленовостей. Правительство, согласно Конституции «высший исполнительный орган государственной власти Российской Федерации», превратилось в хозяйственное управление Кремля. И для этого не потребовалась правка Конституции – лишь забытое тактическое предвыборное решение. 

Безальтернативность теперь слишком ценна, чтобы ей рисковать. Рождается идея «преемника» — человека, который должен воспринять и преумножить прежнюю безальтернативность, превратив в собственную. Поначалу — электоральным путем. Но выборы уже превращаются в генератор безальтернативности власти. От выборов к выборам, от одного триумфа к другому, избирательный штаб начал выглядеть идеальной моделью управления государством, а организаторы побед предопределяют состав ближнего круга президента. Сам термин «управляемая демократия» — лишь иносказание правления страной в режиме вечной электоральной кампании, с ее «проектами», «мобилизациями» и трепетом перед «рейтингами». Политика выглядит цепью как говорят политтехнологи «сформированных событий», определяющих удобную ситуацию. С балансом остроты, чрезвычайности и счастливым разрешением в финале.

Последние президентские выборы еще раз привели к возникновению нового режима. Но и тут почти все его характеристики, маски и роли мы найдем внутри предвыборной кампании 2012 года. Отброшенный консенсус, уличная мобилизация «подавляющего большинства», искусственное создание меньшинств, как мишени для массовой вражды, то удивительное состязание элит в реакционности, которое получило имя «взбесившегося принтера». Все эти перемены были тактически привязаны к ситуации президентских выборов, но всегда оказывались роковыми. Надо думать, то же будет и с выборами 2018 года. Эти выборы в наибольшей степени являются функция аппарата, удаленного от попыток понять страну и разговаривать с ней. Отсюда странный поиск «легитимности», абсурдно увязываемой с числом пришедших голосовать. В дни мирового кризиса аппарат задает России аутичную повестку: явку как цель номер один. Здесь безальтернативность получает окончательное воплощение, становясь ритуалом. Явка избирателей — последняя честь, которую аппарат отдает вполне живому кандидату, перед лицом оживленной страны. Люди голосуют за пароль «путинской России». Затем они выходят из участка в Россию — неизвестную, молчаливую, начинающую что-то заново.