Начать сначала 

У нас была нормальная семья

Я считаю, что все началось с семьи. Когда я была маленькая папа оставил нас, ушел к другой. Приедет раз в год, подарков привезет, ну, и у меня, конечно, все плохие, а папа хороший. Мама стала жить с отчимом. Он меня воспитывал, обеспечивал. Мы были очень состоятельными: в то время, когда люди с талончиками бегали, у нас было все. Отчим - начальник, у него даже была специальная машина, чтобы меня возить в школу. Золотая молодежь.

У нас была нормальная семья: в походы ходили, в гости ездили. Потом — я была в классе 5 — мама с отчимом разбились на машине. Он насмерть, она попала в больницу. После этого мать начала спиваться. Пила, не вставая с кровати. Потом еще эта работа в палатке, окружение — все сказалось. Пока она была молодая, работала телефонисткой на ПТС, скупала акции, в итоге у нее их было очень много, миллионов на 10. Можно было и квартиру, и машину купить… Но она их все продала и пропила.

Сейчас, когда приезжаю домой и встречаю соседей, они говорят: «Маринка, вы же лучше всех жили. К вам прийти занять в долг всегда можно было». В один миг можно все потерять.

Когда денег у матери стало мало, я начала торговать сама. Соседи все ополчились — видели, что ко мне ходят табунами. Устроили видеонаблюдение, но меня не поймали. Я знала все ходы и выходы — где купить, как продать. От районного отделения до наркоконтроля — все менты тогда были куплены. Они же сами открывают свои точки, а мы им мешали, вот они нас и забирали. Видеокамеры ставили тоже для галочки.

Деньги есть, наркотики есть — все нормально

Однажды я вышла на улицу, зашла в аптеку, а меня оттуда встречают — лицом в землю, в наручники. Менты: «Где? Нету?» Открывают чемодан, кладут мне пакет в карман: «Теперь это твое». Вот так первый раз я поехала. Ну, им надо, у них отчетность. Меня иногда сын спрашивает: «Мам, ты по 228-й сидела?» Я ему: «Леш, отстань…» Зачем об этом говорить? Он и так все знает.

Ребенка перевели к бабушке, меня — в места лишения свободы. Дали мне год, отсидела я 7 месяцев, освободилась и будто нигде и не была.

Мама ко мне приезжала, плакала. Она как раз перенесла инсульт, ей поставили диагноз — цирроз печени.

Я разошлась с Лешиным папой и сошлась с другим мальчиком, забеременела, и он уговорил меня оставить ребенка. Потом нас поймали с наркотиками, он взял вину на себя и сел. Когда освободился, дочке Кристине уже год был. Мы дальше продолжили.

Три круга ада

Когда вернулась, толкать через дверь уже страшно было, технологии изменились: наркотики стали продавать через терминалы — кладешь деньги на счет, и получаешь адрес, где закладка лежит. Я устроилась в такую контору, стала закладчицей. В очередной раз, когда с отцом Кристины брали наркотики, меня милиция взяла. Он говорит: «У тебя двое детей, тебя не посадят, иди ты».

Нас задержали, понятными оказались органы опеки. Они быстро сработали: забрали дочку, вызвали моего папу, и он забрал Лешу. Папа меня тогда красиво развел: мол, сейчас тебя посадят, ты переписывай на детей квартиру, а я возьму опеку над ними. Ну, я написала отказ, квартиру переписала на детей. По идее меня должны были посадить условно, но на суде папа неожиданно выступил: «Сажайте ее, иначе она сдохнет».

Срок мне дали маленький — 10 месяцев. За это время мы с отцом Кристины расписались. Пока отбывала срок, он пошел на 12-шаговую программу. Я вернулась и вообще не понимаю, что происходит: он пьет чай пуэр, начинает меня этим чаем поить, а я ему: «Да иди ты, сектант…». Он начал таскать меня на группу, на постлечебку хотел отправить, пытался вытаскивать.

В то время я хотела детей вернуть, но ничего не получалась: работала по договору, с мамой все плохо. Постоянно встречала старых знакомых, они предлагали наркоту, так я по чуть-чуть опять и сорвалась. От мужа скрывала, начала потихоньку подкалываться, а он случайно заметил, что у меня загноилась одна болячка. Когда все понял, чуть меня не прибил. Разошлись мы в итоге.

Помню, когда совсем плохо стало, заплатила денег каким-то сектантам, чтобы они меня забрали, помогли слезть. Привезли меня в квартиру, а там в одной комнате пятеро мужиков живут, в другой — две девчонки и я. Молятся, обнимаются… Через пять дней говорю: «Идите вы». Еле от них свалила, чувствовала, что они мне не помогут.

Тогда я начала со знакомым велосипеды воровать. Вроде ничего такого плохого и не делали, украли не много, не осознавали, что творим. Как-то попытались «толкнуть» велосипед мужику — оказалось, он опер. Меня снова забрали, уже на 2 года.

Будешь? Нет!

Я попала в камеру, где все до единого — наркоманы, туда наркотики шли чуть ли не сумками. Этими наркотиками пропитывали губки, отрезали от них куски, варили, и все — готово. Мне сразу говорят: «Будешь? Тебе же полегчает». Я им: «Нет, не хочу больше употреблять».

Я начала вспоминать 12-шаговую программу, выписывать свои чувства — до сих пор эта тетрадка лежит.

Потом меня отправили в республику Коми, «на дальняк». Там никаких наркотиков не было вообще. Я туда приехала и думаю: надо в библиотеку сходить, в церковь. Книжки для анонимных наркоманов нашла, начала сама по ним работать.

За хорошее поведение меня перевели в колонию-поселение в Книжево. А там опять наркотики. Помню, сижу в карантине, и у меня такая истерика и паника начались: я же не знаю, чего от себя ожидать, не знаю, что у меня в голове будет! Я реально рыдала, паника была. В итоге меня взяли в столовую, я работала на офицерских складах, наконец, начала общаться с нормальными людьми, дела какие-то появились. И уже со стороны смотрела, как некоторые люди умирали от передозировок.

Там я познакомилась с отцом моего третьего ребенка и забеременела. Мы расписались — так было нужно, чтобы потом вернуть детей. Он тоже судим два раза — по 105-й, за убийство. А мне все равно было, меня радовало, что он просто не наркоман. Он еще на зоне помог мне организовать встречу с мамой, а ее на тот момент перевели в ПНИ. Помню, увидела ее и стою как вкопанная, и никаких эмоций, шоковое состояние. Подумала, это не моя мама. Но она меня узнала, разговаривали. Врачи удивились, думали, она вообще не говорит. Я хотела ее забрать, как выйду, всего 3 месяца оставалось. Но она не дождалась. Я ни в чем ее не виню, она больной человек. Я всегда ее любила.

Новая жизнь

Я уже думала, как мне выйти и не остаться беременной на улице, выбила себе 30 тысяч на освобождение. Я второй человек за всю историю, которому выплатили что-то. Помню, в колонию приезжал батюшка, мы с ним общались, дружили, он тоже помог — дал 15 тысяч на освобождение, направил меня в «Свет надежды». Там все больше на вере построено. Прожила я там два месяца, но это все же казенное учреждение, а я хотела свой дом.

А возвращаться было некуда: папа хотел забрать квартиру, они с женой ее разрушили специально, чтобы я испугалась и переписала жилье на него, а сама к нему в область прописалась. Лешу он сдал в детский дом. 

В итоге он все-таки отдал мне ключи. В квартире был полный развал: ванны не было, вместо нее — ведро, вокруг хабарики, двери разломаны, стекла все черные от грязи и копоти, аж улицы не видно, пола нет, стены голые…

Муж освободился, мы сидим на табуретке в этой разрухе, и тут приходят сотрудники из Центра «Семья» — они как раз вышли на адрес. Они как увидели эту картину, чуть не упали. Отправили временно в государственную квартиру для мамочек в кризисе, там я и познакомилась с «Родительским мостом».

Всем миром начали мне помогать: выводить тараканов, искать волонтеров, чтобы сделать ремонт. Помогали, кто чем мог: кто шпаклевку вез, кто — цемент, кто — два рулона обоев. Ко мне просто машинами ехали. Работать я не могла, конечно, и Фонд помогал продуктовыми карточками, так что самое необходимое — масло, крупы — я могла купить. Потом для детей нашли репетиторов.

Параллельно я собирала документы, чтобы забрать детей, сотрудники «Семьи» и «Родительского моста» мне помогали общаться с опекой, на суде поддерживали. Лешу надо было из детского дома забрать, Кристину — у папы. Леша все время ждал, спрашивал: «Мам, когда вернешься?»

Раньше не было столько информации, если что-то и было — обязательно религиозное или ГНД, а туда если попал — сразу клеймо, отмечайся каждый год. Платное лечение у них неподъемное. И мне не нравится, когда какие-то танцы в кругу происходят: мне нужна была конкретная помощь, когда ты делаешь, что говорят, выполняешь требования и вылезаешь из этой ситуации.

Все вместе

Вот уже год, как дети живут со мной, и уже 4 года, как я «чистая». У меня сейчас столько забот: в 6.30 встать, детей собрать, пойти на работу — я убираюсь у бабушки. У меня куча вопросов, как со своими детьми общаться. Я же как в 15 лет начала употреблять, так и не развивалась больше. Леша сменил четыре школы, и я понимаю, что если сейчас не помогу, ему дальше тяжело будет.

Папа, кстати, сейчас у меня на шее сидит. А я чем могу, ему помогаю. Обижаться незачем, какой смысл? Помню, было Прощеное воскресенье, я сама ему позвонила, говорю: «Прости меня», ну, и он тоже в ответ: «И ты меня».

Мне сейчас главное работу найти, чтобы долг за жилье погасить, зубы сделать, а то негоже в 35 лет без зубов остаться. А работать я в торговле хотела бы: мне нравится общаться с людьми, время летит незаметно. Встану на биржу труда, буду искать.