Аба

- Ты умеешь делать сыр?
- Нет.
- А корову доить?
- Нет.
-Ты же выросла в селе.
- В селе я научилась полуночничать, читая книги, спать до одиннадцати - двенадцати дня, пропускать школу, любую обязаловку игнорировать. Это стало правилом жизни: идти против всех правил. Смешной, нелепый, наивный протест. Кстати, когда просыпалась, мне несли горячую еду в постель.
- Кто?!.
- Бабушка. Мы звали ее Аба.

Глава 1.
ОМОВЕНИЕ
Аба сидит на деревянных ступеньках летней веранды: не может подняться, чтобы пойти лечь и отдохнуть, не может и слова вымолвить. Лицо бледное, измученное. Она обмывала покойницу-соседку. Желающие принимать участие в похоронных обрядах на этот раз испарились. У покойницы никого не осталось: ни сестры, ни брата, ни детей, ни внуков. Единственный сын умер. Могилы многих ее родственников остались на чужбине, в Азии. Закрывалась дверь некогда многоголосого, многоликого, богатого дома. Издалека приезжал родственник – профессор, и я впервые увидела мужскую обувь ярко-оранжевого цвета. В селе такое не носили. Позже, заболев Боткина, в районной больнице меня поразили туфельки-лодочки на тонких шпильках моего лечащего врача. Когда она шла на обход по коридору в сторону нашей палаты, я слушала стук ее каблучков, как музыку.
...Аба сидела на ступеньках подавленная и обессиленная.
- Никто не хотел ее обмывать: некому льстить, за ее спиной - никого. Ты знаешь, в молодости я видела сон: Черекское ущелье заполонила разлившаяся буйная река и в ее стремительном потоке неслись огромные валуны и вырванные с корнями деревья. А на склоне горы - наш дом, а во дворе - три травинки. Да, именно три травинки. Рассказала сон бабушке, она пошла со мной к мулле. Тот выслушал нас, открыл книгу, что он там увидел, не знаю, но мрачно произнес: «Зачем ты рассказала этот сон? Не надо было. Нас выселят. Но мы вернемся домой. А три травинки... из вашего дома выживут трое: ты и еще двое. Остальные погибнут». Действительно, только я и двоюродные брат и сестра выжили, остальные погибли - кто на чужбине, кто на войне. У нас хоть кто-то остался, а вот дверь ее дома закрылась сегодня навсегда. А ведь я видела ее дом полным людей и веселья...
...Аба сидела на ступеньках подавленная и обессиленная. Не было сил подняться, поменять одежду, обмыть лицо, руки и лечь спать. Она не могла поднять голову, не могла поднять руки. Закрылась чужая дверь, а она сидела оглохшая и потерянная от этой невосполнимой утраты.
Глава 2.
СКИППИ
У одной из наших коз родился козленок, но при родах она умерла. Аба перенесла ящик с соломой, где лежал белый пушистый козленок, в нашу комнату. Она кормила его из бутылочки с соской. Когда окреп, отправила его в сарай. Но стоило козленку оказаться на свободе, он мгновенно бросал своих сородичей и присоединялся к нам, детворе. Тогда по телевидению шел популярный австралийский сериал про кенгуру по имени Скиппи. Не долго думая, мы нарекли козленка Скиппи. Он играл с нами в догонялки. А еще Скиппи сопровождал каждого малыша, который шел к другу на другом конце улицы, чтобы позвать поиграть. Выйдешь из дома и только и слышишь: «Скиппи, Скиппи» и детский смех. Так эта идиллия и продолжалась бы, но стали появляться первые велосипеды, и мальчишки усердно пытались освоить новый вид транспорта. Один хулиган-задира, да еще и двоечник, неумело управляя своим велосипедом, врезался в Скиппи на ходу и сломал ему ногу. Аба в сердцах крикнула мальчику: «Да чтоб твоя нога сломалась и не срослась!». Как ни странно, скоро хулиган сломал ногу и сколько его не лечили разные доктора, успеха не добились. Пришлось везти больного в Москву, и там еле-еле его кость срослась. Не лучше было и со Скиппи: осложнение за осложнением, и козленка не стало. Стало так тихо и грустно на нашей веселой, шумной улице. Хулигана лечили в Москве, а мы отчаянно пытались найти причину: почему не стало нашего Скиппи. И нашли! Старуху, что вставала рано утром, когда еще не светало и провожала недобрым взглядом всех, кто шел к остановке, чтобы сесть на автобус в Нальчик. Ох, не любили на дорожку ее любопытствующий взгляд. Когда она подошла к крану на улице около нашего дома набрать воды в ведро, я выкрикнула ей через забор: «Это ты, ты сглазила Скиппи!» Старушка посмотрела на меня с удивлением, но ни слова не сказала.
Глава 3.
ВАЛЕТ
У нас появился щенок. Дворняжка. Отец назвал его Валет: именем своей собаки в Кызыл-Кая. Вообще, все время было ощущение, что незаконная депортация и тринадцать лет жизни в изгнании с 1944 по 1957 год в Азии так и не стали прошлым для балкарцев. Старшие, живя на родной земле, в родной Балкарии, говорили все время об Азии. Словно жили здесь, в селе Верхняя Балкария, и в Азии одновременно.
Валет был умным. Ходил в гости к нашим родственникам. Без нас, один. Заходил к ним во дворы, спокойно осматривал и тихим, размеренным шагом уходил, словно говорил: вижу, у вас все хорошо. Провожал нас до автобуса в полшестого утра, если не было первого рейса, дожидался целый час второго. Любитель всех чужих облаять, в день Уразы смиренно сидел у ворот, понимал: праздник, люди ходят друг к другу в гости.
Собак на нашей улице становилось больше, и, видимо, кому-то это не нравилось. Их отравили. Я приехала на выходные из Нальчика и застала бабушку укутывающей Валета в пуховый платок мамы: ее единственный зимний платок «на выход». В тот день Аба отварила тыкву на молоке и покормила Валета: после снадобья Валета стошнило какой-то коричневой гадостью. Мы выдохнули: выдюжит. И он выдюжил.
В это время колхозные сады раздали сельчанам, люди стали выкорчевывать старые яблони, сажать капусту и картофель. А дикие кабаны забредали на эти неогороженные участки и буквально втаптывали плоды усердных трудов в землю. Хозяева начали ставить капканы. Однажды наш Валет пропал. Искали. Не было нигде. И через несколько дней кто-то сказал, что видел собаку в садах, угодившую в капкан для кабанов. Это был наш Валет. Он буквально разорвал свою шею, пытаясь высвободиться. Брат принес Валета домой на руках и похоронил в саду. Я приехала на выходные из Нальчика и не сразу поняла, почему никто не улыбается, не шутит. Да, я знала, что Валета больше нет, но всеобщая печаль...Беседы не клеились. На мои вопросы отвечали кратко, разговоры обрывались, едва успев начаться. И тут, в тишине, бабушка вдруг спросила: «Как ты пережила смерть Валета?» Дошло: от меня ждут соболезнования. Не праздных разговоров. Соболезнования. Я произнесла эти слова. И сразу стало как-то легче: нас объединила скорбь. Ни до, ни после Валета собаки в нашем доме не было.
Глава 4.
РУГАНЬ
Аба все время ругалась с отцом. Он считал, что забота о домашней скотине - мужское дело и женщина не должна заходить в сарай. Но Аба каждый день проверяла, достаточно ли сена в кормушках и воды в ведрах. «Ты мне не доверяешь, что ли?» - недовольно ворчал отец. «Успокойся, подумаешь, просто зашла к коровам и овцам, посмотрела, как они там», - говорила бабушка, но на самом деле докладывала сено и доливала воду. Сейчас, когда многие поят коров, когда вспоминают о них, и не считают это грехом, думаешь: как быстро меняются люди. И отпрыски так далеки зачастую от предков, словно не одна в их жилах кровь. «Современные» люди превратили чистые горные реки в сточные канавы, во многих селах стало нормой выводить свою канализацию напрямую к реке. Зато у многих теперь иномарки, а прежде на всю нашу улицу были единственные «Жигули» сына той женщины, чья дверь закрылась навсегда.
Глава 5.
ТЫ ПОМНИШЬ?..
Старушки сидят у нас во дворе: кто пряжу прядет, кто носки вяжет, кто кофту: у балкарок рукоделие – в крови. Вспоминают жизнь до выселения. И своих мужей. Аба молчит.
- А что ей сказать? Молчит, значит, и воспоминаний нет. Да и откуда им быть? - говорит соседка. - Вышла замуж в шестнадцать, в семнадцать родила, а в восемнадцать стала вдовой.
Аба молчит. Высокая, с прямой спиной, с сияющей белой кожей даже в преклонном возрасте, она молчит. Я знаю, что в Азии, на чужбине, понимая, как трудно спецпереселенке выжить с ребенком на руках, родственники заикнулись о замужестве: она до конца жизни им это не простила. Много позже, уже после смерти Абы, дочь ее деверя Мажмудина - художница Людмила БУЛАТОВА скажет мне: «Я совсем маленькой была, и на одной свадьбе Аба отвела меня за горку нарубленных и аккуратно сложенных дров и провела рукой у моего виска, вот здесь, видишь, в народе говорят - корова языком лизнула, провела и заплакала. Тогда я, ребенок, ничего не поняла. Но потом отец не раз говорил, что такой завиток был и у Жагафара, мужа Абы». Один фронтовик в селе рассказывал, что Жагафар подорвался на мине у него на глазах. Он - из миллионов безмогильных солдат войны. Брат Мажмудин поставил надгробный мусульманский памятник на кладбище в Верхней Балкарии, чтобы он был там, где живые читают общие молитвы для всех мертвых. Теперь уже и Мажмудин в земле, рядом с памятником Жагафару.

Глава 6.
СНАЧАЛА - В ХОЛЕ, ПОТОМ - В ТРУДАХ
Аба была первым ребенком у своей матери, первым и единственным: во время родов она умерла. Аба воспитывалась у бабушки. Дяди были рядом, холили и лелеяли сироту, принося из гор, где пасли овец, ягоды и орешки. Для нее собирали горные цветы. А потом началась война, в 1941 году она забрала мужа. И все дяди ушли на фронт. Война забрала всех и никого обратно не вернула. Аба рассказывала про обряд, когда сельчанка одевалась во все белое и входила в транс для общения с мертвыми. Аба спросила про своих фронтовиков, и ей прозвучал ответ: никто не вернется. Я очень удивилась, когда, будучи студенткой химического факультета, прочитала в журнале «Наука и религия» про такой же обряд в Австралии.
К трагедии войны наслоилась депортация 1944 года в Азию, лишившая крова, земли и свободы. Вдовья горькая участь с дочерью на руках и работа, работа, работа... Голод. Смерть близких. Если иголка вонзалась в ладонь, Аба не чувствовала боли, ладони были твердыми, как камень: она работала на хлопкообрабатывающем заводе в Казахстане. Работала с раннего утра до поздней ночи. А ночью шила тапочки из плотной ткани и обменивала их на еду на базаре. Однажды она нашла мешок, в котором оказались деньги. Пошла к коменданту, и тот сказал: «Болатова, если никто не видел, может, оставишь себе деньги? Вы же так тяжело живете». Аба отказалась. И они пошли на следующий день на базар вместе. В Азии обычай: о потерях и находках на рынке кричит голосистый подросток. Прокричал и про мешок с деньгами.
Подошли трое старейшин, сказали, что молодой человек из их рода – бухгалтер колхоза, мешок оторвался от седла, в нем – месячная зарплата всех колхозников. Они описали мешок. И назвали точную сумму. Долго удивлялись, что спецпереселенка не присвоила деньги. Абе загрузили целую арбу фруктов, овощей, муки. Сказали, что может обращаться за помощью и в будущем. Она не обратилась.
Привыкшая работать на износ в Азии, Аба продолжала так же работать и в Верхней Балкарии, уже на родной земле: днем - техничкой в школе, вечером пекла хлеб, потом пряла. Из пряжи мы вязали кофты. А милиция гоняла балкарок, считая, что они – спекулянтки. Никто не говорил, на что жить в высокогорных селах. За желание жить и растить детей преследовали.
Аба нигде не училась, потому что в полезность первых ликбезовских классов ее бабушка не поверила. Но она гордилась, что внуки - отличники, и каждый день кормила нас завтраками и провожала грызть гранит наук. На завтрак к чаю обязательно был горячий хлеб, с пылу, с жару, ароматный, вологодское сливочное масло и домашний сыр. Аба никогда не будила нашу маму: очень оберегала свою единственную дочь. После завтрака мы одевались - краснощекие, упитанные и сытые - и шли в школу.
Зимой дом был жарко натоплен: бабушка из школы каждый день приносила в холщовой маленькой сумке уголь. Разжигала огонь на дровах, а потом, ближе к ночи, подсыпала уголь. Тепло саманного дома, натопленного дровами и углем, совсем другое тепло, чем в моей городской квартире. Живое тепло.
В детстве мы ели только горячий хлеб. И теперь, задумав худеть, мне нельзя заходить в супермаркет: запах горячего хлеба опрокидывает все диеты, я покупаю его, нюхаю, вдыхая запахи детства, и начинаю есть. А лакумы! Горячие, пышные лакумы, наполненные внутри теплом! Для меня дом - это прежде всего теплый хлеб и лакумы. Я всегда делала попытки содрать хрустящую корочку с каравая, бабушка пресекала это, потому что без корочки хлеб переставал быть красивым. У Абы был разный хлеб: и мягкие лепешки из духовки кирпичной печи, и выпеченный на большой сияющей белой сковороде на «керосинке», и в духовке обычной газовой плиты. Иногда был с начинкой посередине: слоем лебеды или крапивы. Когда начинки не было, мы раскрывали горячую мякоть, вологодское масло мгновенно таяло в ней, а корку натирали чесноком. Из блюд часто готовили плов: снова Азия! Было и постазиатское пристрастие к чаю: на кирпичной печи - чайник с кипятком, на столе - чайничек со свежей заваркой. Еще любили всей семьей лепить пельмени. Мои были самые некрасивые.
Мама с бабушкой были неразлучны, как сиамские близнецы: и дома, и в огороде. И все время как эхо звучала перекличка: кызы (доченька) и уокелин (почему наша мама обращалась к своей маме «келин», что в переводе «невестка», остается загадкой). Однажды мама заболела, и Аба сказала мне: «До сих пор думала, что люблю вас больше дочери, но вот она заболела и я поняла: ее люблю больше всех».
Глава 7.
«Я ПОСТРОЮ ДОМ»
Когда вернулись из Азии и власть стала раздавать участки под строительство домов, родственники уговаривали Абу не брать участок, а жить у них. Но она сказала: «Я построю дом». И построила. В этом доме каждый день готовилось много вкусной еды и не было ни одного дня, чтобы кто-то не угощался. Ни одного дня! Каждый день приходила одинокая родственница и уходила с горячим хлебом, завернутым в ее фартук. В доме открытых дверей росли восемь ее внуков, но была аптечная чистота. Однажды главный врач больницы зашел к нам и удивленно замер: «Надо же, столько детей и никакого запаха!». Впрочем, заходили к нам иногда очень «ароматные» люди - попрошайки. Многие из них были просто аферистами. Но бабушка сажала всех за стол, кормила, давала деньги, еду, и те, довольные, часто ложились на диван и засыпали. Полуденный сон утомленных попрошаек. Просыпались через час-два и уходили, благодарные. Я с отвращением отмывала их чашки с содой. У Абы не было отвращения, брезгливости к падшим. Я видела ее глаза... Она смотрела на всех с симпатией. Что она видела в людях, что не вижу я? За долгую жизнь я больше ни разу не встретила такого взгляда на мир, такого неосуждения, одобрения каждого человека, такого неразделения на своих и чужих. Когда начинало темнеть, она несла бедным подаяние. Только в сумерках! А я так люблю писать о каждом отданном рубле в социальных сетях, да, может, кто-то прочитает и тоже поможет, но все же, все же, все же…Лишь изредка могу себя сдержать, чтобы не прокричать о милостыне. А Аба уходила с милостыней в ночь, чтобы соседи бедного не увидели ее, чтобы нуждающийся не устыдился…
Она построила Дом, там родились мы, родился мир нашей семьи, неизменной частью которого были молитвы. Молитвы Абы. Мне кажется, каждый день нашей жизни вымолен Абой. Она не навязывала веру. А сама я так и не научилась молиться.
В лихие девяностые сына двоюродного брата Абы арестовали. Позже он рассказывал, что его на допросах пытали. Аба молилась дни и ночи. Зачастую сидела на жестком диване с четками до рассвета. И однажды он пришел к Аба свободным и сказал: «Не понял, что случилось, но в один из дней меня просто выпустили без всяких объяснений».
Она не мудрствовала и, конечно, не считала, что творит добро. Очевидно, что у нее не было выбора между добром и злом: зла не было в ее жизни. Странно, невероятно, но факт: оказывается, просто рождаются абсолютно добрые люди. Такой феномен. В них нет сомнений, смятений, бурь, свойственных нам, они не стоят перед дилеммами, куда шагнуть: к притягательно обаятельному злу или к не менее притягательному добру. Они сами - добро. Меня, как человека мечущегося, остро чувствующего притяжение зла, Аба всегда поражала. Как явление природы. Как явление жизни.
Глава 8.
БЫЛА ГРОЗА...
Была гроза и молнии сверкали, а я стояла под навесом, девочка десяти лет, и боялась пройти под этим хлещущим дождем двадцать шагов до дома. Пришла Аба, провела к дому. Я была полна страхов, она нет. Однажды вечером меня отправили к родственникам с поручением, а возвращалась я уже в темноте. Темнота была плотная, густая, угрожающая. Я шла осторожно, земля казалась нетвердой, уходящей из-под ног, время от времени неожиданно обо что-то спотыкалась и сердце подскакивало. Дошла до поворота. Спуск. С обеих сторон - темные живые сады, и только после долгого спуска я добралась бы до своей улицы. Вдруг из темноты метнулась тень в мою сторону, я в ужасе вскрикнула и побежала назад. «Стой! Это же я, Аба», - услышала вдогонку слова. Остановилась, уже добежав до дома на повороте. Лампа во дворе высветила фигуру бабушки. Выдохнула. И мы пошли домой.
Потом были студенческие годы. Вкус свободы. Слом всего и вся, крушение навязываемых норм, протест, отрицание рамок. Самоуничтожение. Незнание, неумение выбираться из ситуаций. Скандалы. Аба молчала. Лишь однажды спросила: «Помнишь, как ты всего боялась? Что случилось теперь? Почему ты в омут с головой, без страхов?»
Однажды она пришла в дом, где я жила, а на столе была водка... День ее разочарования.
Я как мантру повторяла: «Моя жизнь – это моя жизнь. Моя свобода превыше всего. И не переходите мои личные границы. Я буду жить как хочу». И до первого и единственного аборта я думала, что их будет много в моей жизни: зачем дети вообще? Но содеянный грех остался ноющим рубцом на душе. Я продолжала общаться с темными людьми. И уже никто не делал мне замечаний, просто близкие уходили из моей жизни, один за другим. Перестали здороваться друзья. И меня это не огорчало, нет, просто нарастала боль в груди. Стало трудно дышать, что-то происходило с легкими, начало скакать давление. Мне стало дискомфортно жить. Настал день, когда в очерченном круге я осталась одна. И тогда Аба сказала: «А я от тебя не отрекусь. Даже если ты убила бы всех, шагнула бы тебе навстречу». Я сделала вид, что не расслышала эти слова. Они меня потрясли: и своей образностью, и сутью. Но мне казалось, что она видит меня прокаженной, ее неотречение - жалость к обреченной. Мы были с ней словно с разных планет, духовный и жизненный опыт так сильно разнились, что я уже сомневалась, имеем ли мы вообще отношение друг к другу. Но даже тогда я понимала: Аба - мой ориентир.
Глава 9.
НОЧЬ ПРОЗРЕНИЯ
Очередной скандал. Он смотрит на меня с пьяной ненавистью, я - с трезвой брезгливостью. Разбита посуда, разгромлена квартира. Кровь. Захожу в ванну и закрываюсь. И тут совершенно ясно осознаю: это тупик. Я все сделала неправильно. Все мои пути – ложные, я перепутала все повороты. И никто не виноват, только я сама. Ошибки, одни ошибки. Проревела в ванной до утра. А утром позвонила тетя-художница: «Зайди в мастерскую. Здесь тебя ждут. Из села приехали». Макияж. Красивая одежда. Улыбаюсь. «Вот видите, все хорошо. Представляешь, Аба просидела всю ночь, говорила, тебе плохо. Послала их тебя проведать. Странно, ты прекрасно выглядишь». Улыбаюсь, подтверждаю, что все хорошо. Но до сих пор удивляюсь, как близкие люди могут чувствовать друг друга на расстоянии.
Глава 10.
БИБЛИЯ И КОРАН
Рынок. Купила все необходимое, и уже на выходе заметила старушку: она расстелила прямо на земле чистые лоскутки и разложила там маленькие горки моркови, картошки, зелени… и там же, рядом, была Библия. В мягкой темной обложке. Я потратила все деньги, но оставалась мелочь. Спросила, сколько стоит Библия. Старушка назвала цену. Пересчитала мелочь. Там было именно столько. Я стала каждый день читать Библию. Даже в общественном транспорте. Ловя косые неодобрительные взгляды. Мусульманское окружение встревожилось, мне незамедлительно подарили Коран. Я напечатала массу материалов в газетах с духовными лицами про ислам и христианство. И мне стало понятно уже после смерти Абы, к кому она обращалась. Я впервые за долгие годы ощутила землю под ногами. Опору. И небо тоже стало моим. Отчуждение прошло. Боль прошла. Стало много радости. Радости бытия на вечной земле под вечным небом, где я – на миг.
Глава 11.
«ДАВАЙ ПОЖЕНИМСЯ»
Ориентиры... Одно время я каждый вечер покупала пирожные, конфеты и с несколькими чашками чая, как Фрося Бурлакова в фильме «Приходите завтра», садилась перед телевизором и смотрела передачу «Давай поженимся». Понимала, что действие шло по сценарию и правды там почти нет, но было любопытно следить за речью персонажей, их мимикой, жестикуляцией: журналистская работа обострила наблюдательность. В одной из передач участвовала православная девушка. Девственница. Лариса ГУЗЕЕВА сказала, что отсутствие сексуального опыта в тридцать лет - ее недостаток. Ведущие этой программы целомудрие посчитали пороком. Выключила телевизор и больше никогда эту передачу не смотрела. У Абы было духовное целомудрие. И бесконечная преданность людям, с которыми ее сводила судьба. Она не менялась. Сейчас все меняются в угоду обстоятельствам практически каждый день. На смену людям-константам пришли мимикрирующие люди-хамелеоны.
Глава 12.
БЕСКОНЕЧНАЯ ДОРОГА
Заметила: люди с возрастом становятся печальнее. Все грустнее становились и глаза Абы. Она просила у Бога три дня предсмертной болезни, чтобы успели приехать все внуки. И именно три дня она проболела. Мы все успели приехать.
...После похорон мне надо было кому-то все рассказать, кому-то незнакомому. Так впервые оказалась у знахаря. Сидел молодой мужчина за столом, время стерло его лицо из памяти. Я плакала и говорила около часа. Он прервал: «Ее убило не разочарование в вас, а боль по могилам в Азии. Она продолжала страдать за умерших от голода и болезней родных. И потом, восемьдесят лет - это возраст». «Она была такой молодой!»- вскрикнула я. Целый месяц я пролежала на диване не в силах двигаться. Снова и снова возвращалась ранящая мысль: «Если бы я ее радовала, может, она бы дожила и до ста лет?..» Недавно на свадьбе одна женщина сказала: «Ты очень похожа на Абу». «Нет, конечно, нет, она же была высокой», - опровергла я ее утверждение. «Лицо, твое лицо», - настаивала она. В этот момент сверкнула надежда: может, действительно, что-то от Абы есть во мне?
Аба... Иногда я увязывалась за ней, когда она шла на работу. Дорога до школы была дальней. В середине пути она каждый раз предлагала залезть ей на спину. Мне, не то что упитанной, а совершенно жирной, большой девочке. Она несла меня изо всех сил, я чувствовала, как ей тяжело и как мне хорошо. Дорога была дальней, ей было тяжело, мне было хорошо...