Дальний Восток. Созидатели

Далее в журнале «Дальний восток. Созидатели»
https://les.media/articles/746754-dve-mamy-i-ni-odnogo-proshlogo

Марина Трубицкая узнала, что ее удочерили, когда ей было 21. Привычный мир разрушился. С тех пор прошло более двух десятков лет. Марина нашла родного брата, узнала, кем были её родители, сама стала приёмной мамой и организовала Сообщество взрослых усыновленных, чтобы помочь приёмным детям и их родителям лучше понять друг друга и изменить мнение общества об открытом усыновлении.

— Привычный мир рухнул: я не поздний ребёнок кандидатов наук, уважаемых в городе людей, а дочь алкоголиков. В 21 год я случайно узнала, что меня усыновили, прочитав письмо, в котором мамина подруга одобряла её намерение взять ребёнка из детского дома. Я была в ужасе, не могла признать вдруг обрушившуюся правду, поверить, что это обо мне. Страшно. Как жить теперь дальше? Пересмотрела все открытки: до 1980 года друзья и родные поздравляли с праздниками только маму и папу, а с 80-го стали поздравлять и меня. Неожиданно я увидела закономерность, на которую раньше не обращала внимания. 

Удивительно, но, только узнав про тайну, я осознала, как много помню о своем раннем детстве: запущенная квартира, страшные скандалы взрослых, драки, маленький мальчик, с которым мы прячемся под столом, а потом лезем за игрушкой и выпадаем из окна, я со сломанной ногой лежу в больнице. Детский дом. Отмечаем Новый год, любуемся из окна салютом. Мама и папа забирают меня домой. Мне меняют имя. Риты больше нет, теперь я Марина. А в семье у нас байка, что я просто не могла раньше правильно его выговорить.
Я замечала, что моих ранних детских фотографий не было в семейном альбоме. Мама говорила, это потому что я постоянно вертелась и не получалась на снимках. Но теперь всё встало на свои места. Я вдруг поняла то, отчего нельзя так просто отмахнуться: я не обычная девочка из хорошей семьи, которой привыкла себя считать. 

Сразу рассказать обо всём маме я не смогла: боялась испортить отношения. Папы уже не было. Наверное, с ним мне было бы проще поговорить. Всегда его очень любила, он был авторитетом и опорой. Прошло больше 20 лет, как он умер, а мне до сих пор очень его не хватает. Столько вопросов хочется задать, обсудить с ним мою теперешнюю жизнь, поговорить о приёмном сыне.

Я решилась поехать к маминой сестре. Она подтвердила, что маленький мальчик, которого я помню, мой родной брат. С этого момента я постоянно думала о том, как он жил всё это время, вдруг вырос в детском доме, ему сейчас плохо и нужна моя помощь. Я начала поиски. Сначала узнала, из какого детдома меня забрали, и пошла туда. Мне повезло: директор помог выяснить имя брата. После я обратилась в отдел опеки, но там строго ответили: чтобы получить больше сведений, нужно согласие приёмной матери. Целый год я скрывала тайну, но больше выхода у меня не было.

Это был очень сложный разговор, я не могла даже выговорить такие страшные слова. Мама сказала, что никогда не видела, чтобы я так плакала. От неё я узнала, что моих кровных родителей лишили прав, когда мне было 2,5 года, а в 5 лет меня удочерили. Когда забирали домой, я взяла папу за руку, а он не выдержал — прослезился. Мама осознавала, что я достаточно взрослая, и детские воспоминания останутся, но в опеке её убедили: «Все хранят тайну, и вы храните, это в интересах ребёнка». Так детдом стал круглосуточным детским садом, куда меня временно отдавали, пока родители были в длительной командировке, а воспоминания о жизни в кровной семьей — снами и фантазиями.