Исследования
КИКИМРЫ НЕБЕСНЫЕ - 1
Когда средний русский город станет городом мечты (опубликовано в журнале "Русский репортер")
01.10.2016
- Публикатор: Юлия Гутова (Юлия)
- Текст: Автор текста @Юлия
«Настоящий репортаж» представляет первые итоги репортерского исследования российского города. Каждый большой репортаж — в какой-то мере исследование. У репортеров немного другой метод, чем у социологов или урбанистов, менее строгий, но зато и менее формальный, через человеческие судьбы и истории. Обычно мы сосредотачиваемся на одном герое или одном социальном конфликте, больше в текст не помещается. Но всегда хотелось рассказать хотя бы о небольшом городе в целом, стереоскопически: и про людей, и про дух, и про политику, и про социальную жизнь. Нашей мастерской на Летней школе «Русского репортера» хватило упорства, сил и времени для того, чтобы попробовать. Наш герой — город Кимры, Тверская область, население 46 771 человек, обычный среднестатистический малый российский город. Группа молодых репортеров под руководством Ольги Лобач и Юлии Гутовой, на протяжении двух недель исследовала Кимры. Получились разные тексты, и здесь мы публикуем три из них. Первый — о духе и культуре Кимр и о возможных проектах развития города. Второй — о местной районной больнице, через жизнь которой видны люди, их ценности и социальные проблемы. Третий — о местной политике и о тех свойствах российской политики, которые делают политическую борьбу бесконечно далекой не только от проектов развития, но и даже от ясной задачи починки дорог
СКАЗКА О ГОРОДЕ БУДУЩЕГО
Из чего могу вырасти идеи для развития города
От Савеловской железнодорожной станции до центра надо ехать на скрипящем от старости пазике. До революции Кимры были селом, а тут все равно построили банк, потому что кимряки были богатые и очень этого хотели. Также, все равно, они отстроили город после пожара, случившегося в середине XIX века. Тогда хотели, и все получалось. А сейчас экскурсовод Татьяна Томилина показывает обшарпанные дома, и очень интересно о них рассказывает. Оказывается, здесь есть даже дома в стиле деревянного модерна времен нэпа — явление уникальное для страны. В одних только маленьких Кимрах 111 объектов культурного наследия.
— Если бы нашлись деньги, — верит коренная кимрячка Татьяна Томилина. — Был бы уникальный город.
На пузе шелк
Меньше ста лет назад Кимры получили статус города, но крестьяне тут всегда старались выглядеть горожанами. Модничали. Татьяна Томилина говорит, были поговорки: «кимряк не поест, но оденется», «у кимряка на пузе шелк, а в пузе – щелк». А уж какую обувь носили – Кимры в начале прошлого века называли сапожной столицей России. Обувная ярмарка проходила каждую субботу на Соборной площади. Приезжали со всех уголков страны – из Казани, с Кавказа, из Сибири… Теперь здесь несколько отдыхающих горожан, голубь сидит на макушке Ильича. Прибилась какая-то большая собака — овчарка без хозяина. Добрая, ее тут кормят, любят, тычется носом в руки, ласкается.
На площади бронзовый сапожник, сидит в центре города на небольшом гранитном постаменте. Одной рукой он держит сапожок с длинным голенищем, другой молоток и второй сапог. Мимо идут две девчонки. Одна в рэперской кепке, запрыгивает на постамент и обнимает сапожника, как своего близкого друга. Трет нос сапога.
— Это на счастье! — говорит подруге.
Сапожник сидит уже пару лет. И, несмотря на то, что на памятнике нет таблички, все кимряки знают — это символ города. Сапожник задумчиво смотрит на краеведческий музей. Там среди экспонатов — сапожки, сандалии, туфельки, босоножки, ботиночки. Красота. Смотрительница Надежда Михайловна сидит в теплой комнате, кутаясь в теплое пальто. Мягкая, добродушная. Она бывшая воспитательница, родом из Кимр, мама ее — курская, папа — рязанский, сама десять лет жила в Прибалтике, объездила Крым, работала тут, по соседству, в Дубне в детском саду. Вспоминает воспитанников: один в пожарную охрану пошел, работает сразу и в Москве, и в Кимрах. Другой — наркоманом стал, умер уже. А вообще, говорит, воспитанники светлые, хорошие получились.
— Молодежь в основном в Москве работает, — говорит. — Сутки через двое, через трое на электричке ездят. А насовсем не уезжают, возвращаются домой. При этом сами москвичи дома покупают у нас, в Кимрах, здесь уютнее.
— А обувь кимрскую носят?
Лицо Надежды Михайловны еще потеплело. Ооо, какая она была раньше модница! Носила сапожки с чулком – такие в музее даже стоят. А сейчас носит ботинки с кимрской фабрики «Никс». Показывает старый, потрепанный, местами расклеенный ботинок, который лежит под стулом, — предмет гордости, потому что сделан в сапожной столице России. Носит до сих пор.
— Он, конечно, не очень модный, — замявшись, говорит Надежда Михайловна. — Но мягкая кожа, удобные. Я их за триста девяносто рублей купила. На повседневную носку лучше всего.
Мы слышали, что и сейчас в Кимрах есть обувной модельер, который может создать сапожки по индивидуальному заказу. В магазине продавщица смотрит на нас ошарашенно: «Какой модельер?! Нет здесь никого! Все давно уволились!»
Из проекта «Небесные Кимры»: Исторический шлейф обувной столицы может быть ресурсом и поводом для организации событий и инициатив российского масштаба. Но важно выйти из провинциальной рамки, опоры только на местное краеведение и на местное производство. Форум «Обувь: история моды и новые тренды» мог бы включать и культурологические экспозиции, и выставки-продажи производителей любой географии. В Тверской области есть похожий по замыслу проект «Столица сапожного царства», но он не исполняется или исполняется формально и провинциально.
Теплоходы плывут мимо
— К нам всегда приставали корабли с туристами, — говорит мэр Кимр Роман Андреев, — А теперь пристань обветшала, и теплоходы благополучно машут ручкой. Я решил понять, как у нас велась работа в предыдущей администрации. И оказывается, что целой отраслью туризма занимается один молодой сотрудник! Я спросил его о наработках, планах, и мне стало понятно, что никаких наработок не было, поэтому пришлось начинать с нуля. Сейчас отделу экономики вменено заниматься развитием туризма.
В небольшом кабинете экономического отдела работают три человека.
— Как будете совмещать ваше основное направление с туристическим? – спрашиваю.
— Ну раз повесили, то как-нибудь, — равнодушно отвечает сотрудник отдела.
— А вы ведь раньше никогда этим не занимались. Справитесь?
— Когда понадобится, будем с Тверью созваниваться, консультироваться. Слушайте. Вы знаете Викторию Янкевич? Это директор турфирмы. Вот она в туризме хорошо разбирается. Идите к ней!
Офис директора турфирмы — в архитектурном памятнике, в старом купеческом доме. На стене грамоты вроде «лидер продаж туров», и все вокруг завешано плакатами с европейской архитектурой.
— Ой, да вы знаете, — говорит Виктория, бойкая, как массовик-затейник, — плесень пошла, плакатами и прикрываем. Вы знаете, еще четыре года назад, когда пристань работала, нам экскурсоводов не хватало. Я даже учителей звала, но они часто не соглашались, потому что им было стыдно показывать город гостям. А я не вижу ничего позорного. Ну да, есть разруха, но тут как подать!
Едем к пристани мимо Вознесенского храма: белые стены, золотой блеск куполов. Вдоль дороги покосившийся деревянный забор. Этот путь от реки к городу построен, как и храм, в девятнадцатом веке. Сквозь асфальт проступает брусчатка.
— А раньше здесь была гладкая дорога, — начинает реконструировать местность Виктория. — Мы еще хотели на забор повесить тканевые вывески с фотографиями города, чтобы туристам не так страшно было!
Виктория представляет, что все здесь должно превратиться в круглогодичную зону отдыха в стиле модерн. Зимой катки, летом кафе с официантами в костюмах того времени.
А впереди нас реальная, материальная пристань, огороженная двухметровым забором. Недавно ее отдали в собственность «Клуба моряков», но сейчас она аварийная и ее использовать нельзя.
— Раньше она была приличной… — оправдывается Виктория, когда показывает заасфальтированный прямоугольный пустырь, поросший мусором и травой, как будто она хозяйка квартиры, в которой забыла прибраться до прихода гостей. — Здесь кипела жизнь! Официально ее закрыли, потому что паспорт устарел. Неофициально — из-за того, что всем пофигу: берег не укрепили, паспорт не продлили. В администрации думали о других вещах. У нас почему-то туристов не очень ценят. Вот взять, например, общепиты…. Им заказ приносишь на десять человек, а они нос воротят! Говорят, тогда придется от постоянных клиентов отвлекаться. Так и кормят только своих.
— Разве они не видят в туристах прибыли?
— Понимаете, здесь жизнь подчиняется своим правилам. Это или воспринимается, или нет. Можно сказать: «А у нас так!». И все, без вариантов.
С нами к реке вышла местная детвора. Пятеро мальчишек тусуются у края воды: кто в трусах, кто просто с оголенным торсом. Затевается спор, в ход идут вопли, матерки. Парни решают: кто прыгнет с пристани и создаст больше всех брызг. Выбирают самого пузатого и подталкивают его к воде. Он обреченно смотрит вниз. Тишина. Бдыщь! Всех окатило водой. Раздается общее: «Ого-о-о!». Теплоход, большой, плывет мимо.
Из проекта «Небесные Кимры»: Инвестиционный проект «Кимрская пристань» — ключевой для развития города. Скорее всего, инвестиционные ресурсы нужно искать в регионе ли в столице, да и управление должно быть внешним: местный бизнес и политики чувствуют себя лучше, когда невидимы из центра. С пристанью инвестору могут быть интересны места для общепита и современных рекреационных услуг вблизи пристани. Город должен гарантировать создание туристических маршрутов, даже ветхие старые здания с табличкой и ухоженной дороги — это музей, а не разруха. Полезно вовлекать волонтеров, затоков города, и местных краеведов для популярных в мире неформальных экскурсий.
Куда ссылали не самых приятных людей
— А правда здесь Мандельштам написал свой Савеловский цикл?
— Да это случайно на самом деле произошло, — отмахивается директор Кимрского музея Владимир Покудин. — Для него это был сто первый километр, куда ссылали не самых приятных людей. Для него Кимры — серая лента по ту сторону реки, которая не вызывала никаких эмоций. Да тут и Есенин проезжал, Фадеев родился, Панферов любил охотиться, в нашем Преображенском соборе Нежданова пела, в театр приезжал Станиславский… Мало ли кто здесь был. Тут первые дачи космонавтов строили. Очень много художников у нас приехали из разных концов страны. К нам даже из Карелии, из Крыма переезжают!
Из проекта «Небесные Кимры»: «На откосы, Волга, хлынь, Волга хлынь,/ Гром, ударь в тесины новые», — эти стихи Осип Мандельштам написал в Доме творчества «Савелово» в Кимрах незадолго до второго ареста и гибели. Для московской интеллигенции 101 километр и Мандельштам важнейшие темы, которые можно развивать с общественными организациями и с деятелями культуры. Так у популярного певца Псоя Короленко есть песня на эти стихи в цикле «Русское богатство», и эта песня особенно хорошо звучит у берегов Волги, где могло бы быть место Манделдьштамовского песенного фестиваля.
Художественная аура
— Мои картины, — говорит художник Петр Гусев, — можно купить в Кимрах и в Женеве.
Он дарит нам репродукцию, на оборотной стороне написано – «Piotr Goussev, Galerie La Primaire». Вообще-то Гусев двадцать шесть лет живет в Кимрах. Мы с ним осматриваем городской выставочный зал.
— Меня сюда позвал мой друг, художник Комлев, он тоже тут живет, — говорит Гусев. — О, а вот идет Дима Ефремов. Тоже приезжий художник.
Когда Петр Гусев приехал в Кимры, он купил за бесценок накренившуюся двухэтажную избушку. Зашел – пол наискось…
— А потом я подошел к окну, посмотрел – и сразу захотелось взять мольберт и краски, — рассказывает Гусев. – Там была такая дорожка, над ней живописное дерево, сквозь листву солнце пробивается, и идет женщина в шляпе, как будто прямиком из Парижа в Кимры. Я посмотрел и говорю – покупаю дом! Сколько я из этого окна пейзажей потом нарисовал!
Гусев показывает место, где написал другую картину. Улочка мимо дома латинской буквой «S» извивается вниз, на ней тень дерева. Пройдешь один, не заметишь, а глазами художника посмотришь – красота.
Неторопливо сворачиваем на безлюдную улицу. Гусев вдруг замечает человека, который быстрым шагом мчится в ту же сторону. Кричит: «Володя!» — разумеется, и это тоже художник. Тоже приезжий. А имя и фамилия – два древнерусских города. Владимир Ростов.
Владимир Ростов широко улыбается. Длинные волосы с сединой, аккуратная борода. С ходу приглашает в свою мастерскую. Его деревянный дом, что в тени церкви, знаменит, многие его рисовали. И Ростов тоже, только дорогу сильно расширил – эх, чтоб тройка могла промчаться!
— Здесь, знаете, русский дух, Русью пахнет, — улыбается Ростов. Он объездил все области вокруг Москвы, искал дом. Везде понравилось, а остановился в Кимрах, которые вообще не понравились. Остановился по очень простой причине. В наркостолице России, как неофициально называли тогда городок, были самые дешевые дома. Купил за пятьсот долларов.
— Захожу в дом, а тут столько света! У меня мысль сразу: для мастерской идеально! Потом и к городу стал привыкать. Вообще-то мне везде хорошо. Но здесь аура действительно волшебная. Здесь мне легко дышится, вольготно. Тут… неповторимость. Как в сказке.
Под небом голубым вдруг звон колоколов. Пронзительно и чисто созывает на службу.
— Я хоть пейзажи и не рисую… — говорит Ростов. — Но вдохновляюсь видами. О, вы знаете, у меня целая толпа художников собиралась, — Ростов заулыбался. – Представляете, в мой маленький домик набивалось по тридцать человек. Иногда смотрю в окно – идут художники. К ним народ: куда идете? Они – к Ростову! Можно с вами? Пошли! И смотрю, вереница такая длинная получается. Мама дорогая! Пару раз даже акварельки утащили – у меня на стенах развешаны были на кнопках. Я уж рукой махнул. За всеми не уследишь.
Ростов говорит, и сейчас в Кимрах художников человек сорок, из тех, что постоянно выставляют картины на продажу. На городок, в котором меньше пятидесяти тысяч жителей.
– Плюнь на улице, – говорит Ростов, — в художника попадешь.
Из центра города идем пешком на окраину Кимр – в гости к местному портретисту Константину Паку. Стройка большого торгового центра, жилые кварталы, маленькие магазинчики и небольшие рыночные развалы. В частном секторе — разбитая сельская дорога, непросыхающие огромные лужи, разросшиеся кусты и деревья. Вдруг — аккуратно выстриженный куст-кубик. Второго такого мы больше не встретили.
81-летний кореец Пак беспокоится, чтобы гости устроились поудобнее. В мастерской идеальный порядок. Константин приехал из Казахстана с желанием бросить свое дело – надоело быть художником, хотел раздать холсты и краски детям. А в Кимрах почему-то снова стал писать.
— Я приехал сюда – и все сложилось!
Помолчал немного, улыбнулся.
— Может, конечно, мы сами это придумали, про особую ауру, насочиняли, и живем этим. Но я так люблю это неказистое место. Мы не обижаемся даже на запустение, дорожные ямки. Если все закатать в асфальт, может, и ауры не останется?
Из проекта «Небесные Кимры»: В России есть малые города и села, которые приобрели российский туристический статус благодаря активности художников, которые выбрали там место для проживания и творчества. Местную художественную. Общину нужно вовлекать в городские мероприятия, но не как гостей, а как тех, кто кому нужно только помочь сделать самим городские события и приглашать друзей из столицы.
Геомагнитная пружина
Есть легенда, что во времена Брежнева специалисты искали самые чистые геомагнитные места в стране. И нашли их именно в Кимрах. Поговаривают, что природные катаклизмы обходят Кимры стороной – необъяснимые силы защищают. Например, в 1983 году неподалеку проходил сильный смерч, он даже поднял трактор и отнес его на сто метров. А в Кимрах – все спокойно. Только ветерок!
Директор кимрского музея Владимир Покудин говорит не присаживаясь.
— Когда живешь здесь, время останавливается. Многие это чувствуют. Когда подъезжаешь к Кимрам, кажется, что пересекаешь какую-то особую границу. Это тонкие материи, их надо воспринимать на другом уровне, — директор предельно серьезен. – А когда уезжаешь из Кимр, чувствуешь, как какая-то пружина натягивается. Потом она начинает срабатывать, ты просто влетаешь обратно, и все. Я сам уезжал отсюда в армию, потом учиться, но знал всегда, что вернусь домой. Не подумайте, пожалуйста, что это какая-то шутка.
Из проекта «Небесные Кимры»: Упадок малых городов связан во многом с трудовой миграцией в столицы. Это в короткой перспективе нельзя остановить. Но можно поймать обратную миграцию — людей, которые устали от безумного ритма Москвы и хотели бы жить или в по-человечески приятном и удобном месте, или хотя бы иметь дом, куда можно уехать отдохнуть из столичного «муравейника». Но здесь большая конкуренция, нельзя надеется только на сарафанное радио, нужна инфраструктуры привлечения (сайты, агентства и пр.), которые бы активно продвигала пустующие старые дома и участки с учетом привлекательности места, которой посвящены остальные разделы проекта.
Из чего могу вырасти идеи для развития города
От Савеловской железнодорожной станции до центра надо ехать на скрипящем от старости пазике. До революции Кимры были селом, а тут все равно построили банк, потому что кимряки были богатые и очень этого хотели. Также, все равно, они отстроили город после пожара, случившегося в середине XIX века. Тогда хотели, и все получалось. А сейчас экскурсовод Татьяна Томилина показывает обшарпанные дома, и очень интересно о них рассказывает. Оказывается, здесь есть даже дома в стиле деревянного модерна времен нэпа — явление уникальное для страны. В одних только маленьких Кимрах 111 объектов культурного наследия.
— Если бы нашлись деньги, — верит коренная кимрячка Татьяна Томилина. — Был бы уникальный город.
На пузе шелк
Меньше ста лет назад Кимры получили статус города, но крестьяне тут всегда старались выглядеть горожанами. Модничали. Татьяна Томилина говорит, были поговорки: «кимряк не поест, но оденется», «у кимряка на пузе шелк, а в пузе – щелк». А уж какую обувь носили – Кимры в начале прошлого века называли сапожной столицей России. Обувная ярмарка проходила каждую субботу на Соборной площади. Приезжали со всех уголков страны – из Казани, с Кавказа, из Сибири… Теперь здесь несколько отдыхающих горожан, голубь сидит на макушке Ильича. Прибилась какая-то большая собака — овчарка без хозяина. Добрая, ее тут кормят, любят, тычется носом в руки, ласкается.
На площади бронзовый сапожник, сидит в центре города на небольшом гранитном постаменте. Одной рукой он держит сапожок с длинным голенищем, другой молоток и второй сапог. Мимо идут две девчонки. Одна в рэперской кепке, запрыгивает на постамент и обнимает сапожника, как своего близкого друга. Трет нос сапога.
— Это на счастье! — говорит подруге.
Сапожник сидит уже пару лет. И, несмотря на то, что на памятнике нет таблички, все кимряки знают — это символ города. Сапожник задумчиво смотрит на краеведческий музей. Там среди экспонатов — сапожки, сандалии, туфельки, босоножки, ботиночки. Красота. Смотрительница Надежда Михайловна сидит в теплой комнате, кутаясь в теплое пальто. Мягкая, добродушная. Она бывшая воспитательница, родом из Кимр, мама ее — курская, папа — рязанский, сама десять лет жила в Прибалтике, объездила Крым, работала тут, по соседству, в Дубне в детском саду. Вспоминает воспитанников: один в пожарную охрану пошел, работает сразу и в Москве, и в Кимрах. Другой — наркоманом стал, умер уже. А вообще, говорит, воспитанники светлые, хорошие получились.
— Молодежь в основном в Москве работает, — говорит. — Сутки через двое, через трое на электричке ездят. А насовсем не уезжают, возвращаются домой. При этом сами москвичи дома покупают у нас, в Кимрах, здесь уютнее.
— А обувь кимрскую носят?
Лицо Надежды Михайловны еще потеплело. Ооо, какая она была раньше модница! Носила сапожки с чулком – такие в музее даже стоят. А сейчас носит ботинки с кимрской фабрики «Никс». Показывает старый, потрепанный, местами расклеенный ботинок, который лежит под стулом, — предмет гордости, потому что сделан в сапожной столице России. Носит до сих пор.
— Он, конечно, не очень модный, — замявшись, говорит Надежда Михайловна. — Но мягкая кожа, удобные. Я их за триста девяносто рублей купила. На повседневную носку лучше всего.
Мы слышали, что и сейчас в Кимрах есть обувной модельер, который может создать сапожки по индивидуальному заказу. В магазине продавщица смотрит на нас ошарашенно: «Какой модельер?! Нет здесь никого! Все давно уволились!»
Из проекта «Небесные Кимры»: Исторический шлейф обувной столицы может быть ресурсом и поводом для организации событий и инициатив российского масштаба. Но важно выйти из провинциальной рамки, опоры только на местное краеведение и на местное производство. Форум «Обувь: история моды и новые тренды» мог бы включать и культурологические экспозиции, и выставки-продажи производителей любой географии. В Тверской области есть похожий по замыслу проект «Столица сапожного царства», но он не исполняется или исполняется формально и провинциально.
Теплоходы плывут мимо
— К нам всегда приставали корабли с туристами, — говорит мэр Кимр Роман Андреев, — А теперь пристань обветшала, и теплоходы благополучно машут ручкой. Я решил понять, как у нас велась работа в предыдущей администрации. И оказывается, что целой отраслью туризма занимается один молодой сотрудник! Я спросил его о наработках, планах, и мне стало понятно, что никаких наработок не было, поэтому пришлось начинать с нуля. Сейчас отделу экономики вменено заниматься развитием туризма.
В небольшом кабинете экономического отдела работают три человека.
— Как будете совмещать ваше основное направление с туристическим? – спрашиваю.
— Ну раз повесили, то как-нибудь, — равнодушно отвечает сотрудник отдела.
— А вы ведь раньше никогда этим не занимались. Справитесь?
— Когда понадобится, будем с Тверью созваниваться, консультироваться. Слушайте. Вы знаете Викторию Янкевич? Это директор турфирмы. Вот она в туризме хорошо разбирается. Идите к ней!
Офис директора турфирмы — в архитектурном памятнике, в старом купеческом доме. На стене грамоты вроде «лидер продаж туров», и все вокруг завешано плакатами с европейской архитектурой.
— Ой, да вы знаете, — говорит Виктория, бойкая, как массовик-затейник, — плесень пошла, плакатами и прикрываем. Вы знаете, еще четыре года назад, когда пристань работала, нам экскурсоводов не хватало. Я даже учителей звала, но они часто не соглашались, потому что им было стыдно показывать город гостям. А я не вижу ничего позорного. Ну да, есть разруха, но тут как подать!
Едем к пристани мимо Вознесенского храма: белые стены, золотой блеск куполов. Вдоль дороги покосившийся деревянный забор. Этот путь от реки к городу построен, как и храм, в девятнадцатом веке. Сквозь асфальт проступает брусчатка.
— А раньше здесь была гладкая дорога, — начинает реконструировать местность Виктория. — Мы еще хотели на забор повесить тканевые вывески с фотографиями города, чтобы туристам не так страшно было!
Виктория представляет, что все здесь должно превратиться в круглогодичную зону отдыха в стиле модерн. Зимой катки, летом кафе с официантами в костюмах того времени.
А впереди нас реальная, материальная пристань, огороженная двухметровым забором. Недавно ее отдали в собственность «Клуба моряков», но сейчас она аварийная и ее использовать нельзя.
— Раньше она была приличной… — оправдывается Виктория, когда показывает заасфальтированный прямоугольный пустырь, поросший мусором и травой, как будто она хозяйка квартиры, в которой забыла прибраться до прихода гостей. — Здесь кипела жизнь! Официально ее закрыли, потому что паспорт устарел. Неофициально — из-за того, что всем пофигу: берег не укрепили, паспорт не продлили. В администрации думали о других вещах. У нас почему-то туристов не очень ценят. Вот взять, например, общепиты…. Им заказ приносишь на десять человек, а они нос воротят! Говорят, тогда придется от постоянных клиентов отвлекаться. Так и кормят только своих.
— Разве они не видят в туристах прибыли?
— Понимаете, здесь жизнь подчиняется своим правилам. Это или воспринимается, или нет. Можно сказать: «А у нас так!». И все, без вариантов.
С нами к реке вышла местная детвора. Пятеро мальчишек тусуются у края воды: кто в трусах, кто просто с оголенным торсом. Затевается спор, в ход идут вопли, матерки. Парни решают: кто прыгнет с пристани и создаст больше всех брызг. Выбирают самого пузатого и подталкивают его к воде. Он обреченно смотрит вниз. Тишина. Бдыщь! Всех окатило водой. Раздается общее: «Ого-о-о!». Теплоход, большой, плывет мимо.
Из проекта «Небесные Кимры»: Инвестиционный проект «Кимрская пристань» — ключевой для развития города. Скорее всего, инвестиционные ресурсы нужно искать в регионе ли в столице, да и управление должно быть внешним: местный бизнес и политики чувствуют себя лучше, когда невидимы из центра. С пристанью инвестору могут быть интересны места для общепита и современных рекреационных услуг вблизи пристани. Город должен гарантировать создание туристических маршрутов, даже ветхие старые здания с табличкой и ухоженной дороги — это музей, а не разруха. Полезно вовлекать волонтеров, затоков города, и местных краеведов для популярных в мире неформальных экскурсий.
Куда ссылали не самых приятных людей
— А правда здесь Мандельштам написал свой Савеловский цикл?
— Да это случайно на самом деле произошло, — отмахивается директор Кимрского музея Владимир Покудин. — Для него это был сто первый километр, куда ссылали не самых приятных людей. Для него Кимры — серая лента по ту сторону реки, которая не вызывала никаких эмоций. Да тут и Есенин проезжал, Фадеев родился, Панферов любил охотиться, в нашем Преображенском соборе Нежданова пела, в театр приезжал Станиславский… Мало ли кто здесь был. Тут первые дачи космонавтов строили. Очень много художников у нас приехали из разных концов страны. К нам даже из Карелии, из Крыма переезжают!
Из проекта «Небесные Кимры»: «На откосы, Волга, хлынь, Волга хлынь,/ Гром, ударь в тесины новые», — эти стихи Осип Мандельштам написал в Доме творчества «Савелово» в Кимрах незадолго до второго ареста и гибели. Для московской интеллигенции 101 километр и Мандельштам важнейшие темы, которые можно развивать с общественными организациями и с деятелями культуры. Так у популярного певца Псоя Короленко есть песня на эти стихи в цикле «Русское богатство», и эта песня особенно хорошо звучит у берегов Волги, где могло бы быть место Манделдьштамовского песенного фестиваля.
Художественная аура
— Мои картины, — говорит художник Петр Гусев, — можно купить в Кимрах и в Женеве.
Он дарит нам репродукцию, на оборотной стороне написано – «Piotr Goussev, Galerie La Primaire». Вообще-то Гусев двадцать шесть лет живет в Кимрах. Мы с ним осматриваем городской выставочный зал.
— Меня сюда позвал мой друг, художник Комлев, он тоже тут живет, — говорит Гусев. — О, а вот идет Дима Ефремов. Тоже приезжий художник.
Когда Петр Гусев приехал в Кимры, он купил за бесценок накренившуюся двухэтажную избушку. Зашел – пол наискось…
— А потом я подошел к окну, посмотрел – и сразу захотелось взять мольберт и краски, — рассказывает Гусев. – Там была такая дорожка, над ней живописное дерево, сквозь листву солнце пробивается, и идет женщина в шляпе, как будто прямиком из Парижа в Кимры. Я посмотрел и говорю – покупаю дом! Сколько я из этого окна пейзажей потом нарисовал!
Гусев показывает место, где написал другую картину. Улочка мимо дома латинской буквой «S» извивается вниз, на ней тень дерева. Пройдешь один, не заметишь, а глазами художника посмотришь – красота.
Неторопливо сворачиваем на безлюдную улицу. Гусев вдруг замечает человека, который быстрым шагом мчится в ту же сторону. Кричит: «Володя!» — разумеется, и это тоже художник. Тоже приезжий. А имя и фамилия – два древнерусских города. Владимир Ростов.
Владимир Ростов широко улыбается. Длинные волосы с сединой, аккуратная борода. С ходу приглашает в свою мастерскую. Его деревянный дом, что в тени церкви, знаменит, многие его рисовали. И Ростов тоже, только дорогу сильно расширил – эх, чтоб тройка могла промчаться!
— Здесь, знаете, русский дух, Русью пахнет, — улыбается Ростов. Он объездил все области вокруг Москвы, искал дом. Везде понравилось, а остановился в Кимрах, которые вообще не понравились. Остановился по очень простой причине. В наркостолице России, как неофициально называли тогда городок, были самые дешевые дома. Купил за пятьсот долларов.
— Захожу в дом, а тут столько света! У меня мысль сразу: для мастерской идеально! Потом и к городу стал привыкать. Вообще-то мне везде хорошо. Но здесь аура действительно волшебная. Здесь мне легко дышится, вольготно. Тут… неповторимость. Как в сказке.
Под небом голубым вдруг звон колоколов. Пронзительно и чисто созывает на службу.
— Я хоть пейзажи и не рисую… — говорит Ростов. — Но вдохновляюсь видами. О, вы знаете, у меня целая толпа художников собиралась, — Ростов заулыбался. – Представляете, в мой маленький домик набивалось по тридцать человек. Иногда смотрю в окно – идут художники. К ним народ: куда идете? Они – к Ростову! Можно с вами? Пошли! И смотрю, вереница такая длинная получается. Мама дорогая! Пару раз даже акварельки утащили – у меня на стенах развешаны были на кнопках. Я уж рукой махнул. За всеми не уследишь.
Ростов говорит, и сейчас в Кимрах художников человек сорок, из тех, что постоянно выставляют картины на продажу. На городок, в котором меньше пятидесяти тысяч жителей.
– Плюнь на улице, – говорит Ростов, — в художника попадешь.
Из центра города идем пешком на окраину Кимр – в гости к местному портретисту Константину Паку. Стройка большого торгового центра, жилые кварталы, маленькие магазинчики и небольшие рыночные развалы. В частном секторе — разбитая сельская дорога, непросыхающие огромные лужи, разросшиеся кусты и деревья. Вдруг — аккуратно выстриженный куст-кубик. Второго такого мы больше не встретили.
81-летний кореец Пак беспокоится, чтобы гости устроились поудобнее. В мастерской идеальный порядок. Константин приехал из Казахстана с желанием бросить свое дело – надоело быть художником, хотел раздать холсты и краски детям. А в Кимрах почему-то снова стал писать.
— Я приехал сюда – и все сложилось!
Помолчал немного, улыбнулся.
— Может, конечно, мы сами это придумали, про особую ауру, насочиняли, и живем этим. Но я так люблю это неказистое место. Мы не обижаемся даже на запустение, дорожные ямки. Если все закатать в асфальт, может, и ауры не останется?
Из проекта «Небесные Кимры»: В России есть малые города и села, которые приобрели российский туристический статус благодаря активности художников, которые выбрали там место для проживания и творчества. Местную художественную. Общину нужно вовлекать в городские мероприятия, но не как гостей, а как тех, кто кому нужно только помочь сделать самим городские события и приглашать друзей из столицы.
Геомагнитная пружина
Есть легенда, что во времена Брежнева специалисты искали самые чистые геомагнитные места в стране. И нашли их именно в Кимрах. Поговаривают, что природные катаклизмы обходят Кимры стороной – необъяснимые силы защищают. Например, в 1983 году неподалеку проходил сильный смерч, он даже поднял трактор и отнес его на сто метров. А в Кимрах – все спокойно. Только ветерок!
Директор кимрского музея Владимир Покудин говорит не присаживаясь.
— Когда живешь здесь, время останавливается. Многие это чувствуют. Когда подъезжаешь к Кимрам, кажется, что пересекаешь какую-то особую границу. Это тонкие материи, их надо воспринимать на другом уровне, — директор предельно серьезен. – А когда уезжаешь из Кимр, чувствуешь, как какая-то пружина натягивается. Потом она начинает срабатывать, ты просто влетаешь обратно, и все. Я сам уезжал отсюда в армию, потом учиться, но знал всегда, что вернусь домой. Не подумайте, пожалуйста, что это какая-то шутка.
Из проекта «Небесные Кимры»: Упадок малых городов связан во многом с трудовой миграцией в столицы. Это в короткой перспективе нельзя остановить. Но можно поймать обратную миграцию — людей, которые устали от безумного ритма Москвы и хотели бы жить или в по-человечески приятном и удобном месте, или хотя бы иметь дом, куда можно уехать отдохнуть из столичного «муравейника». Но здесь большая конкуренция, нельзя надеется только на сарафанное радио, нужна инфраструктуры привлечения (сайты, агентства и пр.), которые бы активно продвигала пустующие старые дома и участки с учетом привлекательности места, которой посвящены остальные разделы проекта.
Авторы: Анна Гурьянова, Сергей Гурьянов, Влад Боровков, Мария Забурдаева
Подпись к изображению
Не следует, однако забывать, что рамки и место обучения кадров способствует подготовки и реализации соответствующий условий активизации. Таким образом постоянное информационно-пропагандистское обеспечение нашей деятельности позволяет выполнять важные задания по разработке позиций, занимаемых участниками в отношении поставленных задач. Задача организации, в особенности же начало повседневной работы по формированию позиции в значительной степени обуславливает создание систем
массового участия. Не следует, однако забывать, что укрепление и развитие структуры способствует подготовки и реализации систем массового участия. Не следует, однако забывать, что постоянное информационно-пропагандистское обеспечение нашей деятельности способствует подготовки и реализации направлений прогрессивного развития. Товарищи! постоянное информационно-пропагандистское обеспечение нашей деятельности позволяет оценить значение форм развития. Повседневная практика показывает, что дальнейшее развитие различных форм деятельности влечет за собой процесс внедрения и модернизации существенных финансовых и административных условий.
Как живут и во что верят жители небольшого российского города
Заур
Граница Тверской области c Московской, Центральная районная больница (ЦРБ), сто двенадцать врачей на сто девяносто семь ставок. Медсестра Лариса подставляет лицо под теплую воду, все утро у нее болит глаз и стреляет ухо. Половину косметики смывает проточной водой, правый глаз лишается туши, и медсестра выглядит так, словно ей сбрили ресницы с одной стороны.
— Может, пойдешь к неврологу? – говорит санитар Заур. А потом смеется, очень весело, очень громко.
— А-а-а… — мычит Лариса, она занята болью, и еще неуловимой соринкой в глазу.
— Может, к окулисту сходить? – спрашиваю.
— А нет у нас окулиста, — пожимает плечами Заур. – У нас только травматолог, терапевт и хирург. Слышь, Ларис, а давай лучше тебя в пирата переоденем?
«ЗАУР» — написано на койке в приемном отделении, трижды. «ЗАУР» гласит надпись на шкафу с пустыми медицинскими картами. «ЗАУР» забито огромными черными с красным буквами на предплечье санитара. Сам Заур Велиев — девятнадцатилетний дагестанец, с выбритой бровью и тонкой выбритой линией от виска до гипоталамуса. Он совмещает работу с обучением в колледже.
— Каждый час руки мою, — говорит санитар, — боюсь чем-нибудь заразиться…
В приемном отделении в среднем сорок девять пациентов за сутки. А люди тут почему-то похожи на героев повести «Понедельник начинается в субботу». Но только если бы ее написал Стивен Кинг.
Князев
За забором пятиэтажного здания — ничего, только остановка. Общественный транспорт разворачивается, высаживает людей, и возвращается на большую дорогу. ЦРБ, Савеловское отделение. У входа новенький серебристый бюст с подписью: "Гиппократ". В холле стойка электронной очереди, у нее, правда, ни души. Чего не скажешь о соседнем окошке регистратуры: население по привычке терпеливо ждет своей очереди, чтобы взять талон к специалисту у тетечки в белом халате. В коридоре среди стандартных белых дверей надпись: «126. Православная палата-часовня». Наверное, больница такое место, что человечность отовсюду вылезает.
– Можно писать, что вы бомж? – смущается хирург Андрей Князев. А медсестра Лариса изображает пантомиму: картинно бьет себя в нос и бежит открывать окна. Пациент стеснительно держит распухшей рукой марлевую повязку на гноящемся глазу.
– Я живу на Борковском шоссе... — бубнит. — Иногда болтаюсь, где придется. Полиса нет. Что уж, пишите, что бомж...
Бомж Андрей – провизор, служил в Забайкальском крае на медицинском складе, бывал в Чечне и Костроме, отправлен на пенсию восемь лет назад, выплат не получает.
Хирург буравит медсестру взглядом.
— Лариса, положим его? Ну коллега же! Только надо помыть немного... Хоть бы вещи сменные были бы у тебя! И пенсия у тебя хорошая, что же ты ее не получаешь?!
Полиса нет, а человек есть. Дальше происходит вот что: совестливый хирург Князев, обхаживая бомжа Андрея, принимается заниматься не только врачебной, но и социальной работой.
Екатерина
— Да, наши врачи совмещают работу и коммерческую практику. И вполне могут со своего государственного приема отправлять пациентов на частный, — главный врач Алексей Прокопенко громко щелкает ручкой. — И что тут плохого? Там, когда ему уже заплатили рубль, врач улыбается не в двадцать зубов, а в тридцать два. На ставке же не имеет значения, как широко ты улыбаешься, это никак не отразится на заработной плате.
— И вас, главврача, это устраивает?!
— Да как я могу повлиять на них?! Я могу позвать и сказать: «Вася, ты не прав». Это в первый раз. Во второй я ему скажу: «Вася, я лишу тебя стимулирующих выплат». В третий: «Я тебя уволю». А на четвертый уволю, – главврач машет руками то в одну сторону, то в другую. — Легче кому будет? Люди вообще лишатся возможности приходить в больницу бесплатно, потому что не будет врачей. А потом скажут: «Прокопенко развалил здравоохранение»!!!
В приемной молодой акушера-гинеколога Екатерины Климачевой в ЦРБ персиковая плитка и много света. Врач работает в больнице восемь лет, а в платном кабинете лечебно-диагностического центра на трикотажной фабрике – полтора года.
— Когда подрабатываю в платном центре, я знаю, что у меня всегда есть все необходимое, не думаю о страховках и всем таком, — говорит. — Я могу спокойно побеседовать с женщиной. А в больнице у меня пятьдесят женщин в очереди в коридоре.
— А почему вы совсем тогда в платную клинику не уйдете? И продолжаете в больнице тоже работать?
Она поправляет складки на бежевой форме.
— Мне не раз предлагали, но я привыкла работать в женской консультации с беременными. Совсем другой уровень ответственности, в платной консультации такой возможности нет. Просто мне сейчас моя работа нравится. Вы... не пишите про нас плохо, – просит врач. — На нас и так сыпется всеобщее недовольство, мол, на прием не попадешь, бесплатных лекарств не хватает. А у нас тоже плюсы есть!
Я ей обещала, и пишу про плюсы. Плюсы, например, в том, что, подработав в частной клинике, Екатерина по какой-то странной причине идет потом на смену в государственную больницу.
Надежда Ивановна
Утром медсестра Лариса проверяет, кто стоит вместе с ней в графике дежурств.
— Ой, еп твою…
— Кто? – взволнованно спрашивает санитар Заур, он тоже в смене.
— Иванова.
— Ну все… Ты, главное, виселицу приготовь. Это добрая душа у нас, — объясняет мне Заур. — Она у каждого по полчаса ЭКГ будет снимать. И всех сегодня класть в палату, надо или не надо.
— Ага, — поддакивает Лариса. – А ЭКГ будет снимать еще раза по три. Если ей какая-нибудь синусоида не понравится.
Кажется, чего плохого, если правильный, дотошный врач?
— В искусстве врачевания шестьдесят процентов – это взаимодействие! — говорит Надежда Ивановна и рисует синей ручкой круги на случайном листочке бумаги. Она заместитель главврача и хочет относиться к пациентам как к родным, у нее даже пушистый ковер на полу в кабинете. – Человек заболевает не рукой, а всецело, — говорит Надежда Ивановна. — И лечить его тоже нужно всецело. Каждый заслуживает человеческого отношения. Ему ведь и так плохо!
С раннего утра в приемном отделении аншлаг. Старушка сидит на кушетке, стыдливо поправляет юбку, исподлобья глядит на врача — стесняется. Пациентка жалуется на отсутствие кала, поджимает узкие губы и тыкает пальцем в направление.
— Значит, дома можно лечиться?
Хирург Князев улыбается:
— Да, пить растворчик, и все. Он сладенький такой, хороший.
Бабушка в ужасе:
— Что, всю жизнь?!
Фельдшер
— Вот у нас как: семья напилась незамерзайки. Муж, жена, сосед и сын, все деревенские, – говорит фельдшер скорой помощи Руслан. Ему двадцать три. У него черные, внимательные не по годам глаза за стеклами очков. Угловатые, но уже уверенные движения — смотришь на него, и кажется, что поймал момент, когда студент мутирует в профессора.
— Представляешь, — говорит. — Сын приехал на застолье позже остальных. Перед этим водки принял, тем и спасся, выпить много не смог. А трое отъехали. Насовсем. Приезжаем, а у них на столе стоит пятилитровка этой гадости зеленой.
Руслан спокойный, без эмоций.
— Очень стройную логику, — говорит, — надо иметь, чтобы в медицине работать. Каждый выезд – это головоломка, творчество. Я так и пошел в профессию, хотел разгадывать загадки, мне это приносит удовольствие. Вот, по человеку можно многое сказать, – он буравит меня взглядом, а мне от этого не по себе. — Чем он болеет, например… Выдают глаза, руки, осанка и так далее.
— И чем я болею? – пугаюсь.
— Вот у тебя ничего смертельного нет, – отвечает Руслан щедро, не задумываясь. – Знаешь, я не страдаю по жизни, в некотором смысле я эгоист. Я от работы здесь получаю радость.
На стене портрет Ленина в полный рост на фоне труб завода. Трубы напоминают торчащие небоскребы Москва-сити, призрак близкой столицы нависает над провинцией. Как рассказывают фельдшеры Света и Володя, выпускники местного медколледжа через несколько лет практики на скорой отправляются за высокой зарплатой в столицу.
— А ты переезжать не думал? — спрашиваю.
— А тут кто больных лечить будет?
Это он сказал серьезно. В дверях диспетчер Света. Кричит:
— На выход!
Данные Росстата, январь-июнь 2015 год. Средняя зарплата в учреждениях здравоохранения: в городе Москва — 56881,00 рублей, в Московской области — 37736,10 рублей, в Тверской области (включая Кимры) — 22367,20 рублей. Фельдшеры, с которыми мы ездим сегодня, – молодые, сильные, умные мужчины.
Вызов первый: мужчина за пятьдесят, высокое давление, на прикроватной тумбочке две пачки крепких дешевых сигарет. Второй: женщина, семьдесят лет, высокое давление, упала в квартире и пролежала на полу два дня, спасло, что сын вернулся домой из командировки раньше срока. Едем, огибая ямы. Руслан видит лежащего на тротуаре мужика, рядом группа прохожих, нас ждут. Останавливаемся, выскакиваем из машины. У мужика дорожка пены около рта, сильный запах алкоголя, сбиты костяшки пальцев. Он спит на земле: камуфляжные штаны, выходные туфли, растянутая футболка в пыли.
— У него судороги были, — рассказывает мужчина с маленьким ребенком на руках.
— Уважаемый! – зовет Руслан.
Уважаемый отвечает:
— АААААА!
Лежащий на земле пружинит от нее, кричит во все горло, отползает на спине, упершись ладонями и ступнями в землю. У него круглые глаза, как у мыши с прищемленным мышеловкой хвостом, он быстро переводит их с одного санитара на другого.
— Уважаемый, — повторяет фельдшер. — Это скорая помощь. Все в порядке.
И тут подъезжает вторая скорая. Оказалось, к тому же мужику, этот вызов не наш. Правда, ни водитель, ни диспетчер об этом узнать не могли. В машинах кимрской скорой нет GPS, а ГЛОНАСС перестал работать через месяц после установки и существует только в отчетных документах больницы. Пациент не успокаивается, он со страхом наблюдает за нами, пока мы достаем мягкие носилки, подкладываем их под него, переваливая с бока на бок, и заносим в газель. Успевает несколько раз пнуть санитара, брыкаясь. Наконец, мы кладем его на узкую кушетку в машине.
— А вы бы что, бросили человека на улице? – фельдшер Володя ругается с неврологом в приемном отделении, он привез другого пьяного, сам сначала не хотел брать, а теперь защищает.
— На следующее утро все пьяные – интеллигентнейшие люди, – поддерживает травматолог, дагестанец Шамиль. – Даже те, кто называл меня чуркой.
Романтики
— У меня папа – врач в Дубне, — рассказывает Антон, санитар бригады скорой помощи. Ему чуть больше двадцати лет, но выглядит он на шестнадцать, с чем сам соглашается, хоть и неохотно. У него длинная челка и густые брови, он громко смеется и резко затягивается сигаретой. — К моему папе всегда люди обращались за помощью, причем не всегда врачебной. Починит соседям какой-нибудь кран, а потом еще и от давления что-нибудь посоветует. И весь двор ходил, звал: «Слава! Слава! Слава!». Но проблема тоже была – его добротой часто пользовались. – Антон задумывается — Вот и я, когда начал на скорой работать, понял, какими неблагодарными могут быть пациенты. Как будто мы оказываем услуги. А мы совсем другим занимаемся, мы людей спасаем. Да, я много сомневался раньше. Но сейчас сомнения рассеиваются. Сомнения не из-за города, не из-за зарплаты – это все дело десятое, вообще неважно. Я ответственности боялся. За человеческую жизнь. Я же буду неопытным фельдшером первое время. Знаний не хватит, вот чего я боюсь. Приехал – сделал один неверный укол, и все.
Хирургу Шамилю Касумову двадцать шесть лет. Шамиль – дагестанец-кимряк, сейчас живет с родителями за городом, на работу каждый день мотается на кредитной «Мазде». В своем кабинете он в хирургической форме и в бандане со звездами. У парня густые черные брови и огромные коровьи глаза.
— Шамиль, у тебя есть подработки в Московской области?
— Теперь да. Талдом, Дубна. Не люблю об этом говорить при коллегах.
— А почему продолжаешь работать в Кимрах?
— Рома-а-антика, – тянет парень с такой интонацией, будто этот ответ очевидный. – Почитайте хотя бы «Записки юного врача». Все мои учителя начинали свой путь в районных больницах. Вплоть до того, что оперировали по книжке. В большом городе ты просто подаешь бинты опытным хирургам. А здесь ты спасаешь жизни. Или ты, или никто.
Сам себя не похвалишь
На подстанции в Кимрах четыре машины. По вызовам ездят две, еще две уехали в областной центр, в Тверь, с пациентами, которым не могут помочь в местной больнице. Ехать в одну сторону полтора часа, а ездить приходится часто: то томографию сделать, то просто проконсультировать.
В машине рвет бывшего зека. Чтобы спасти салон, водитель Андрюха подсовывает ему какую-то газету. Всю дорогу из кабины раздаются дикие звуки.
— Наверное, Иванова ему направление в Тверь выпишет, – говорит Аня водителю, когда мы доставили разрисованного старика в приемное.
— Ночная Тверь! – мечтательно вздыхает водитель Андрюха. Ему туда ехать явно не влом.
Диспетчеры
Диспетчер Света – маленькая, кудрявая. Одно из ее любимых занятий – нахваливать фельдшера Свету.
— Такой фельдшер, как она, целого врача стоит! – говорит Света-диспетчер. – А все потому, что человек на своем месте. К ней в три часа приди, скажи «надо» и она будет делать!
— Прекрати, Света! – Света-фельдшер на стуле сидит, развалившись. – У нас еще, например, заведующая хороший человек.
Диспетчер прижимает к ушам две трубки: в одной – больной, в другой – подстанция скорой помощи на другой стороне Волги, в Савелово. Она слушает адрес в одной трубке и произносит его в другую, потому что звонок поступил нам, а поедут савеловские – им ближе. Просто переключить звонок на другую линию нельзя, системы такой нет.
— Света, мы свободны! – чтобы связаться с диспетчером, фельдшер скорой помощи набирает «03» со своего мобильного, выезжая с каждого вызова, потому что тогда звонок бесплатный. – Еще работа есть? Окей, возвращаемся!
Просто раций для связи бригады с диспетчером в Кимрах нет. Хитрость с бесплатным звонком по «03» работает только в одну сторону. Диспетчер, чтобы связаться с бригадой, должен уже звонить на мобильный кому-то из фельдшеров. Со своего мобильного и по обычному тарифу. Потому что на городском телефоне подстанции закрыта «восьмерка» – для экономии бюджета больницы.
— Как-нибудь выкручиваемся…. — говорит фельдшер. — Придумываем, как платить меньше. Например, внутри сети обычно действуют бесплатные минуты, пользуемся ими. Заводим все симки одного оператора, чтобы было дешевле.
А еще в Кимрском районе два похоронных бюро, и между ними идет конкуренция не на жизнь, а за смерть. Когда одно предложило платить санитарам за сообщение о трупе двести рублей, тут же подсуетилось другое и стало поднимать цену. На пятистах рублях остановились. Теперь фельдшера сообщают похоронщикам, где у тех новый клиент, по пятьсот за штуку. А на вырученные деньги сами оплачивают сотовую связь диспетчера с бригадами скорой.
В восемь утра перед родильным отделением, мимо воздушных шариков, обвязанных вокруг дерева заботливым папой, два санитара несут труп на носилках. Перетащив его в морг из реанимации, один бодро сообщает:
— А я однажды пять трупов за сутки сделал! Две пятьсот!
Первый
На всю больницу раздается икота. Она – мерило медленно ползущего времени в приемном отделении. Икает Тарзан, так его за хождение вдоль стен назвали полицейские. Икает Собачка, так его за стояние на четвереньках прозвали водители скорой помощи. Икает нарик, бомж, алкаш, словивший белочку. Икающий человек в больнице уже вторые сутки. День назад его привезла скорая, осмотрели терапевт, хирург и травматолог и, не найдя основания для госпитализации, оставили в социальном предбаннике приемника отсыпаться. Наутро ничего не изменилось, икающий человек в рваной майке, обоссаных брюках и одном сандале кружил вокруг больницы и периодически заходил внутрь. Его выгоняла Ольга Владимировна, на него кричала Лариса, выталкивал Заур, шарахались пациенты, прося освободить помещение. Икающий человек мычал, но при любом недовольстве со стороны окружающих послушно находил вход обратно в отделение. За ним приезжали ЧОП и полиция, но ни те, ни другие не забрали – не их профиль. В полночь в отделении был переизбыток пациентов. Икающий лежал в конце длинного коридора на полу. Через него переступали все, кто шел на рентген и сдавать анализы. Человек стеклянно смотрел в потолок, иногда взмахивал руками, и икал. Спустя тридцать семь часов скорая увезла его в психиатрическое отделение. А как-то даже жаль. К вечеру второго дня Заур дал ему воды, водитель Андрюха шутил, что скоро будут подкармливать, начальник медицинской службы Иванова уложила на кушетку и задвинула стулом, чтобы икающий человек не упал.
Арина Родионовна
– Лида, скажи, вот почему я тут работаю? – медсестру Ольгу Васильевну тут называют «Большая мамочка», за заботу. – Вот… Все кажется, кроме меня все равно никто не сделает так как надо, как по-моему, – отвечает тут же сама, на выдохе. Ощущение, будто перед тем, как произнести слова, она печет их в духовке, а перед подачей стряхивает сладкую пудру, чтобы было как надо. – Я даже не знаю, как это — уйти на больничный. В приемном отделении тогда будет все не так и не то! Ну, не могу я бросить ребят. Я им и нянька, и мамка. А если ночью скорая привезет ходячего пациента – не стану их будить: мне наутро – домой, а им на учебу. Пусть поспят.
Ее прерывает звонок телефона. На весь кабинет рингтон: «Каменная леди, ледяная сказка…» На другом конце Заур хочет узнать, как правильно заполнить отказ пациента от госпитализации. Большая мамочка все объясняет санитару внимательно и по пунктам.
Большая мамочка выходит из комнаты, но на выходе вдруг оборачивается и нараспев произносит:
— Сейчас утро, а сколько народу в приемном, дальше будет больше, а к вечеру станет совсем хо-ро-шо!
«Хо-ро-шо» еще долго тянется эхом вслед за ней.
Ляля
У детского отделения ЦРБ сидит на скамейке и курит, с облаком курчавых волос на голове, пожилая цыганка Ляля.
— Знаешь, сынок, что особенно хорошо в приемном отделении? – расплывается она в блестящей на солнце металлической улыбке. – Там негров много. Студенты, видимо. И все такие мускулистые, заботливые. Лучшие из врачей. А в Твери, говорят, их совсем много. Целые консилиумы собираются. Поэтому там, конечно, лечиться еще лучше!
В приемном отделении мы обыскали все углы, но чернокожих врачей не нашли. Не удивительно, что в Кимрах ходят мифы про экзотически волшебную медицину. Это действительно волшебство, что там до сих пор остаются врачи. Удивительным образом, не благодаря социальной и финансовой политике, которая тоже волшебным образом совершенно не помогает медицине.
Заур
Граница Тверской области c Московской, Центральная районная больница (ЦРБ), сто двенадцать врачей на сто девяносто семь ставок. Медсестра Лариса подставляет лицо под теплую воду, все утро у нее болит глаз и стреляет ухо. Половину косметики смывает проточной водой, правый глаз лишается туши, и медсестра выглядит так, словно ей сбрили ресницы с одной стороны.
— Может, пойдешь к неврологу? – говорит санитар Заур. А потом смеется, очень весело, очень громко.
— А-а-а… — мычит Лариса, она занята болью, и еще неуловимой соринкой в глазу.
— Может, к окулисту сходить? – спрашиваю.
— А нет у нас окулиста, — пожимает плечами Заур. – У нас только травматолог, терапевт и хирург. Слышь, Ларис, а давай лучше тебя в пирата переоденем?
«ЗАУР» — написано на койке в приемном отделении, трижды. «ЗАУР» гласит надпись на шкафу с пустыми медицинскими картами. «ЗАУР» забито огромными черными с красным буквами на предплечье санитара. Сам Заур Велиев — девятнадцатилетний дагестанец, с выбритой бровью и тонкой выбритой линией от виска до гипоталамуса. Он совмещает работу с обучением в колледже.
— Каждый час руки мою, — говорит санитар, — боюсь чем-нибудь заразиться…
В приемном отделении в среднем сорок девять пациентов за сутки. А люди тут почему-то похожи на героев повести «Понедельник начинается в субботу». Но только если бы ее написал Стивен Кинг.
Князев
За забором пятиэтажного здания — ничего, только остановка. Общественный транспорт разворачивается, высаживает людей, и возвращается на большую дорогу. ЦРБ, Савеловское отделение. У входа новенький серебристый бюст с подписью: "Гиппократ". В холле стойка электронной очереди, у нее, правда, ни души. Чего не скажешь о соседнем окошке регистратуры: население по привычке терпеливо ждет своей очереди, чтобы взять талон к специалисту у тетечки в белом халате. В коридоре среди стандартных белых дверей надпись: «126. Православная палата-часовня». Наверное, больница такое место, что человечность отовсюду вылезает.
– Можно писать, что вы бомж? – смущается хирург Андрей Князев. А медсестра Лариса изображает пантомиму: картинно бьет себя в нос и бежит открывать окна. Пациент стеснительно держит распухшей рукой марлевую повязку на гноящемся глазу.
– Я живу на Борковском шоссе... — бубнит. — Иногда болтаюсь, где придется. Полиса нет. Что уж, пишите, что бомж...
Бомж Андрей – провизор, служил в Забайкальском крае на медицинском складе, бывал в Чечне и Костроме, отправлен на пенсию восемь лет назад, выплат не получает.
Хирург буравит медсестру взглядом.
— Лариса, положим его? Ну коллега же! Только надо помыть немного... Хоть бы вещи сменные были бы у тебя! И пенсия у тебя хорошая, что же ты ее не получаешь?!
Полиса нет, а человек есть. Дальше происходит вот что: совестливый хирург Князев, обхаживая бомжа Андрея, принимается заниматься не только врачебной, но и социальной работой.
Екатерина
— Да, наши врачи совмещают работу и коммерческую практику. И вполне могут со своего государственного приема отправлять пациентов на частный, — главный врач Алексей Прокопенко громко щелкает ручкой. — И что тут плохого? Там, когда ему уже заплатили рубль, врач улыбается не в двадцать зубов, а в тридцать два. На ставке же не имеет значения, как широко ты улыбаешься, это никак не отразится на заработной плате.
— И вас, главврача, это устраивает?!
— Да как я могу повлиять на них?! Я могу позвать и сказать: «Вася, ты не прав». Это в первый раз. Во второй я ему скажу: «Вася, я лишу тебя стимулирующих выплат». В третий: «Я тебя уволю». А на четвертый уволю, – главврач машет руками то в одну сторону, то в другую. — Легче кому будет? Люди вообще лишатся возможности приходить в больницу бесплатно, потому что не будет врачей. А потом скажут: «Прокопенко развалил здравоохранение»!!!
В приемной молодой акушера-гинеколога Екатерины Климачевой в ЦРБ персиковая плитка и много света. Врач работает в больнице восемь лет, а в платном кабинете лечебно-диагностического центра на трикотажной фабрике – полтора года.
— Когда подрабатываю в платном центре, я знаю, что у меня всегда есть все необходимое, не думаю о страховках и всем таком, — говорит. — Я могу спокойно побеседовать с женщиной. А в больнице у меня пятьдесят женщин в очереди в коридоре.
— А почему вы совсем тогда в платную клинику не уйдете? И продолжаете в больнице тоже работать?
Она поправляет складки на бежевой форме.
— Мне не раз предлагали, но я привыкла работать в женской консультации с беременными. Совсем другой уровень ответственности, в платной консультации такой возможности нет. Просто мне сейчас моя работа нравится. Вы... не пишите про нас плохо, – просит врач. — На нас и так сыпется всеобщее недовольство, мол, на прием не попадешь, бесплатных лекарств не хватает. А у нас тоже плюсы есть!
Я ей обещала, и пишу про плюсы. Плюсы, например, в том, что, подработав в частной клинике, Екатерина по какой-то странной причине идет потом на смену в государственную больницу.
Надежда Ивановна
Утром медсестра Лариса проверяет, кто стоит вместе с ней в графике дежурств.
— Ой, еп твою…
— Кто? – взволнованно спрашивает санитар Заур, он тоже в смене.
— Иванова.
— Ну все… Ты, главное, виселицу приготовь. Это добрая душа у нас, — объясняет мне Заур. — Она у каждого по полчаса ЭКГ будет снимать. И всех сегодня класть в палату, надо или не надо.
— Ага, — поддакивает Лариса. – А ЭКГ будет снимать еще раза по три. Если ей какая-нибудь синусоида не понравится.
Кажется, чего плохого, если правильный, дотошный врач?
— В искусстве врачевания шестьдесят процентов – это взаимодействие! — говорит Надежда Ивановна и рисует синей ручкой круги на случайном листочке бумаги. Она заместитель главврача и хочет относиться к пациентам как к родным, у нее даже пушистый ковер на полу в кабинете. – Человек заболевает не рукой, а всецело, — говорит Надежда Ивановна. — И лечить его тоже нужно всецело. Каждый заслуживает человеческого отношения. Ему ведь и так плохо!
С раннего утра в приемном отделении аншлаг. Старушка сидит на кушетке, стыдливо поправляет юбку, исподлобья глядит на врача — стесняется. Пациентка жалуется на отсутствие кала, поджимает узкие губы и тыкает пальцем в направление.
— Значит, дома можно лечиться?
Хирург Князев улыбается:
— Да, пить растворчик, и все. Он сладенький такой, хороший.
Бабушка в ужасе:
— Что, всю жизнь?!
Фельдшер
— Вот у нас как: семья напилась незамерзайки. Муж, жена, сосед и сын, все деревенские, – говорит фельдшер скорой помощи Руслан. Ему двадцать три. У него черные, внимательные не по годам глаза за стеклами очков. Угловатые, но уже уверенные движения — смотришь на него, и кажется, что поймал момент, когда студент мутирует в профессора.
— Представляешь, — говорит. — Сын приехал на застолье позже остальных. Перед этим водки принял, тем и спасся, выпить много не смог. А трое отъехали. Насовсем. Приезжаем, а у них на столе стоит пятилитровка этой гадости зеленой.
Руслан спокойный, без эмоций.
— Очень стройную логику, — говорит, — надо иметь, чтобы в медицине работать. Каждый выезд – это головоломка, творчество. Я так и пошел в профессию, хотел разгадывать загадки, мне это приносит удовольствие. Вот, по человеку можно многое сказать, – он буравит меня взглядом, а мне от этого не по себе. — Чем он болеет, например… Выдают глаза, руки, осанка и так далее.
— И чем я болею? – пугаюсь.
— Вот у тебя ничего смертельного нет, – отвечает Руслан щедро, не задумываясь. – Знаешь, я не страдаю по жизни, в некотором смысле я эгоист. Я от работы здесь получаю радость.
На стене портрет Ленина в полный рост на фоне труб завода. Трубы напоминают торчащие небоскребы Москва-сити, призрак близкой столицы нависает над провинцией. Как рассказывают фельдшеры Света и Володя, выпускники местного медколледжа через несколько лет практики на скорой отправляются за высокой зарплатой в столицу.
— А ты переезжать не думал? — спрашиваю.
— А тут кто больных лечить будет?
Это он сказал серьезно. В дверях диспетчер Света. Кричит:
— На выход!
Данные Росстата, январь-июнь 2015 год. Средняя зарплата в учреждениях здравоохранения: в городе Москва — 56881,00 рублей, в Московской области — 37736,10 рублей, в Тверской области (включая Кимры) — 22367,20 рублей. Фельдшеры, с которыми мы ездим сегодня, – молодые, сильные, умные мужчины.
Вызов первый: мужчина за пятьдесят, высокое давление, на прикроватной тумбочке две пачки крепких дешевых сигарет. Второй: женщина, семьдесят лет, высокое давление, упала в квартире и пролежала на полу два дня, спасло, что сын вернулся домой из командировки раньше срока. Едем, огибая ямы. Руслан видит лежащего на тротуаре мужика, рядом группа прохожих, нас ждут. Останавливаемся, выскакиваем из машины. У мужика дорожка пены около рта, сильный запах алкоголя, сбиты костяшки пальцев. Он спит на земле: камуфляжные штаны, выходные туфли, растянутая футболка в пыли.
— У него судороги были, — рассказывает мужчина с маленьким ребенком на руках.
— Уважаемый! – зовет Руслан.
Уважаемый отвечает:
— АААААА!
Лежащий на земле пружинит от нее, кричит во все горло, отползает на спине, упершись ладонями и ступнями в землю. У него круглые глаза, как у мыши с прищемленным мышеловкой хвостом, он быстро переводит их с одного санитара на другого.
— Уважаемый, — повторяет фельдшер. — Это скорая помощь. Все в порядке.
И тут подъезжает вторая скорая. Оказалось, к тому же мужику, этот вызов не наш. Правда, ни водитель, ни диспетчер об этом узнать не могли. В машинах кимрской скорой нет GPS, а ГЛОНАСС перестал работать через месяц после установки и существует только в отчетных документах больницы. Пациент не успокаивается, он со страхом наблюдает за нами, пока мы достаем мягкие носилки, подкладываем их под него, переваливая с бока на бок, и заносим в газель. Успевает несколько раз пнуть санитара, брыкаясь. Наконец, мы кладем его на узкую кушетку в машине.
— А вы бы что, бросили человека на улице? – фельдшер Володя ругается с неврологом в приемном отделении, он привез другого пьяного, сам сначала не хотел брать, а теперь защищает.
— На следующее утро все пьяные – интеллигентнейшие люди, – поддерживает травматолог, дагестанец Шамиль. – Даже те, кто называл меня чуркой.
Романтики
— У меня папа – врач в Дубне, — рассказывает Антон, санитар бригады скорой помощи. Ему чуть больше двадцати лет, но выглядит он на шестнадцать, с чем сам соглашается, хоть и неохотно. У него длинная челка и густые брови, он громко смеется и резко затягивается сигаретой. — К моему папе всегда люди обращались за помощью, причем не всегда врачебной. Починит соседям какой-нибудь кран, а потом еще и от давления что-нибудь посоветует. И весь двор ходил, звал: «Слава! Слава! Слава!». Но проблема тоже была – его добротой часто пользовались. – Антон задумывается — Вот и я, когда начал на скорой работать, понял, какими неблагодарными могут быть пациенты. Как будто мы оказываем услуги. А мы совсем другим занимаемся, мы людей спасаем. Да, я много сомневался раньше. Но сейчас сомнения рассеиваются. Сомнения не из-за города, не из-за зарплаты – это все дело десятое, вообще неважно. Я ответственности боялся. За человеческую жизнь. Я же буду неопытным фельдшером первое время. Знаний не хватит, вот чего я боюсь. Приехал – сделал один неверный укол, и все.
Хирургу Шамилю Касумову двадцать шесть лет. Шамиль – дагестанец-кимряк, сейчас живет с родителями за городом, на работу каждый день мотается на кредитной «Мазде». В своем кабинете он в хирургической форме и в бандане со звездами. У парня густые черные брови и огромные коровьи глаза.
— Шамиль, у тебя есть подработки в Московской области?
— Теперь да. Талдом, Дубна. Не люблю об этом говорить при коллегах.
— А почему продолжаешь работать в Кимрах?
— Рома-а-антика, – тянет парень с такой интонацией, будто этот ответ очевидный. – Почитайте хотя бы «Записки юного врача». Все мои учителя начинали свой путь в районных больницах. Вплоть до того, что оперировали по книжке. В большом городе ты просто подаешь бинты опытным хирургам. А здесь ты спасаешь жизни. Или ты, или никто.
Сам себя не похвалишь
На подстанции в Кимрах четыре машины. По вызовам ездят две, еще две уехали в областной центр, в Тверь, с пациентами, которым не могут помочь в местной больнице. Ехать в одну сторону полтора часа, а ездить приходится часто: то томографию сделать, то просто проконсультировать.
В машине рвет бывшего зека. Чтобы спасти салон, водитель Андрюха подсовывает ему какую-то газету. Всю дорогу из кабины раздаются дикие звуки.
— Наверное, Иванова ему направление в Тверь выпишет, – говорит Аня водителю, когда мы доставили разрисованного старика в приемное.
— Ночная Тверь! – мечтательно вздыхает водитель Андрюха. Ему туда ехать явно не влом.
Диспетчеры
Диспетчер Света – маленькая, кудрявая. Одно из ее любимых занятий – нахваливать фельдшера Свету.
— Такой фельдшер, как она, целого врача стоит! – говорит Света-диспетчер. – А все потому, что человек на своем месте. К ней в три часа приди, скажи «надо» и она будет делать!
— Прекрати, Света! – Света-фельдшер на стуле сидит, развалившись. – У нас еще, например, заведующая хороший человек.
Диспетчер прижимает к ушам две трубки: в одной – больной, в другой – подстанция скорой помощи на другой стороне Волги, в Савелово. Она слушает адрес в одной трубке и произносит его в другую, потому что звонок поступил нам, а поедут савеловские – им ближе. Просто переключить звонок на другую линию нельзя, системы такой нет.
— Света, мы свободны! – чтобы связаться с диспетчером, фельдшер скорой помощи набирает «03» со своего мобильного, выезжая с каждого вызова, потому что тогда звонок бесплатный. – Еще работа есть? Окей, возвращаемся!
Просто раций для связи бригады с диспетчером в Кимрах нет. Хитрость с бесплатным звонком по «03» работает только в одну сторону. Диспетчер, чтобы связаться с бригадой, должен уже звонить на мобильный кому-то из фельдшеров. Со своего мобильного и по обычному тарифу. Потому что на городском телефоне подстанции закрыта «восьмерка» – для экономии бюджета больницы.
— Как-нибудь выкручиваемся…. — говорит фельдшер. — Придумываем, как платить меньше. Например, внутри сети обычно действуют бесплатные минуты, пользуемся ими. Заводим все симки одного оператора, чтобы было дешевле.
А еще в Кимрском районе два похоронных бюро, и между ними идет конкуренция не на жизнь, а за смерть. Когда одно предложило платить санитарам за сообщение о трупе двести рублей, тут же подсуетилось другое и стало поднимать цену. На пятистах рублях остановились. Теперь фельдшера сообщают похоронщикам, где у тех новый клиент, по пятьсот за штуку. А на вырученные деньги сами оплачивают сотовую связь диспетчера с бригадами скорой.
В восемь утра перед родильным отделением, мимо воздушных шариков, обвязанных вокруг дерева заботливым папой, два санитара несут труп на носилках. Перетащив его в морг из реанимации, один бодро сообщает:
— А я однажды пять трупов за сутки сделал! Две пятьсот!
Первый
На всю больницу раздается икота. Она – мерило медленно ползущего времени в приемном отделении. Икает Тарзан, так его за хождение вдоль стен назвали полицейские. Икает Собачка, так его за стояние на четвереньках прозвали водители скорой помощи. Икает нарик, бомж, алкаш, словивший белочку. Икающий человек в больнице уже вторые сутки. День назад его привезла скорая, осмотрели терапевт, хирург и травматолог и, не найдя основания для госпитализации, оставили в социальном предбаннике приемника отсыпаться. Наутро ничего не изменилось, икающий человек в рваной майке, обоссаных брюках и одном сандале кружил вокруг больницы и периодически заходил внутрь. Его выгоняла Ольга Владимировна, на него кричала Лариса, выталкивал Заур, шарахались пациенты, прося освободить помещение. Икающий человек мычал, но при любом недовольстве со стороны окружающих послушно находил вход обратно в отделение. За ним приезжали ЧОП и полиция, но ни те, ни другие не забрали – не их профиль. В полночь в отделении был переизбыток пациентов. Икающий лежал в конце длинного коридора на полу. Через него переступали все, кто шел на рентген и сдавать анализы. Человек стеклянно смотрел в потолок, иногда взмахивал руками, и икал. Спустя тридцать семь часов скорая увезла его в психиатрическое отделение. А как-то даже жаль. К вечеру второго дня Заур дал ему воды, водитель Андрюха шутил, что скоро будут подкармливать, начальник медицинской службы Иванова уложила на кушетку и задвинула стулом, чтобы икающий человек не упал.
Арина Родионовна
– Лида, скажи, вот почему я тут работаю? – медсестру Ольгу Васильевну тут называют «Большая мамочка», за заботу. – Вот… Все кажется, кроме меня все равно никто не сделает так как надо, как по-моему, – отвечает тут же сама, на выдохе. Ощущение, будто перед тем, как произнести слова, она печет их в духовке, а перед подачей стряхивает сладкую пудру, чтобы было как надо. – Я даже не знаю, как это — уйти на больничный. В приемном отделении тогда будет все не так и не то! Ну, не могу я бросить ребят. Я им и нянька, и мамка. А если ночью скорая привезет ходячего пациента – не стану их будить: мне наутро – домой, а им на учебу. Пусть поспят.
Ее прерывает звонок телефона. На весь кабинет рингтон: «Каменная леди, ледяная сказка…» На другом конце Заур хочет узнать, как правильно заполнить отказ пациента от госпитализации. Большая мамочка все объясняет санитару внимательно и по пунктам.
Большая мамочка выходит из комнаты, но на выходе вдруг оборачивается и нараспев произносит:
— Сейчас утро, а сколько народу в приемном, дальше будет больше, а к вечеру станет совсем хо-ро-шо!
«Хо-ро-шо» еще долго тянется эхом вслед за ней.
Ляля
У детского отделения ЦРБ сидит на скамейке и курит, с облаком курчавых волос на голове, пожилая цыганка Ляля.
— Знаешь, сынок, что особенно хорошо в приемном отделении? – расплывается она в блестящей на солнце металлической улыбке. – Там негров много. Студенты, видимо. И все такие мускулистые, заботливые. Лучшие из врачей. А в Твери, говорят, их совсем много. Целые консилиумы собираются. Поэтому там, конечно, лечиться еще лучше!
В приемном отделении мы обыскали все углы, но чернокожих врачей не нашли. Не удивительно, что в Кимрах ходят мифы про экзотически волшебную медицину. Это действительно волшебство, что там до сих пор остаются врачи. Удивительным образом, не благодаря социальной и финансовой политике, которая тоже волшебным образом совершенно не помогает медицине.
Авторы: Елена Познахарева, Полина Поваренкина, Александра Трифонова, Глеб Диденко, Кирилл Кривошеев
Подпись к изображению
Не следует, однако забывать, что рамки и место обучения кадров способствует подготовки и реализации соответствующий условий активизации. Таким образом постоянное информационно-пропагандистское обеспечение нашей деятельности позволяет выполнять важные задания по разработке позиций, занимаемых участниками в отношении поставленных задач. Задача организации, в особенности же начало повседневной работы по формированию позиции в значительной степени обуславливает создание систем
массового участия. Не следует, однако забывать, что укрепление и развитие структуры способствует подготовки и реализации систем массового участия. Не следует, однако забывать, что постоянное информационно-пропагандистское обеспечение нашей деятельности способствует подготовки и реализации направлений прогрессивного развития. Товарищи! постоянное информационно-пропагандистское обеспечение нашей деятельности позволяет оценить значение форм развития. Повседневная практика показывает, что дальнейшее развитие различных форм деятельности влечет за собой процесс внедрения и модернизации существенных финансовых и административных условий.
СКАЗКА О НАЧАЛЬНИКЕ
Почему российская политика так далека от реальной жизниНеподалеку от центра Кимр буксует шестерка. Она застряла в яме, похожей на овраг, песок и куски асфальта превратились в непреодолимое месиво. Водитель жмет на газ и приговаривает:
— Черт бы тебя побрал, мэр проклятый! Черт бы тебя побрал, мэр проклятый!
Так жители Кимр сами фиксируют, какой главный показатель успешности городской политической системы.
— Местные активисты молодцы, они ямы на дорогах белой краской обводят, чтобы не грохнуться, — смеется Дима, коренной кимряк, помощник капитана. — А еще на въезде в город придумали написать три большие буквы…
— Ну…
— Что ну? Я-м-ы!
В Тверской области есть четыре города с примерно одинаковой численностью: Кимры, Торжок, Ржев и Вышний Волочёк. И рождаемость со смертностью у них примерно одинаковая. Только с 2010 по 2012-й и в 2014-м Кимры были лидерами по количеству уехавших горожан. Интересно, почему?
Муниципально-оппозиционная пресса
— Кто вы такой, чтобы перебивать главу на пресс-конференции?! Вы – никто. И если у вас чешется, в другом месте чесать надо! — тараторит мэр Роман Андреев.
Он высшее должностное лицо города Кимры, избран народом в 2014-м году сроком на пять лет.
— Я старше вас, а вы ведете себя, как ребенок! – огрызается из зала Дмитрий Ступин.
Он главный редактор еженедельной газеты «Кимры сегодня». Тема обсуждения — ремонт дорог.
— Вы – бестактная бездарность! – накаляется мэр. — Это моя пресс-конференция! Вам не нравится? Выйдете вон!
Двух собеседников совершенно не смущает включенная камера, которая фиксирует пресс-конференцию главы города. Не смущает их и количество зрителей, которые почему-то не очень удивлены.
— Дороги — самая больная тема для кимряков, — начинает Ступин и с особым выражением зачитывает со своего айфона заранее подготовленный наезд. — С вашим приходом к власти ямочный ремонт в Кимрах перестали делать! Но только узнали, что едет губернатор... Как тут же починили…
Мэр язвительно перебивает:
— Спасибо, что в очередной раз за-чи-та-ли со своего блога! Это лишь ваши догадки, о приезде губернатора ничего не было известно. Что вы тут из себя выпучиваете?!
Наезд Ступина состоит в том, что неделю назад дорогу, по которой, предположительно, должен был проехать глава области, отремонтировали за несколько дней. Тогда как в остальное время администрация делает вид, будто такой ремонт ей совершенно не по силам. Ступин в боевом настроении. Он доводит мэра, повторяя один и тот же вопрос: «Почему вы не сделали ремонт раньше?» И в ответ получает едкие замечания, всегда разные.
После конференции, в своей редакции, Дмитрий Ступин стягивает с себя пиджак, как надоевшие доспехи. Вдруг меняется в лице, как-то глубоко выдыхает и мягко, совсем другим голосом говорит:
— Фух, чуть голос не сорвал!
Потом улыбается и добавляет:
– Ну что, видели наш «Дом-2»?
Вообще-то газета «Кимры сегодня» официально издается администрациями Тверской области и Кимр, и ничего плохого про главу города она раньше не писала. Но когда в 2014-м мэром стал Роман Андреев, газета вдруг стала резко оппозиционной. В ответ мэр лишил ее финансирования. Но она почему-то все равно издается и продолжает поливать Андреева в каждом номере.
Первое лицо в Кимрах
Жил-был мэр города Кимры, единоросс Максим Литвинов, и все, говорят, и жители, и местная элита, были им довольны. Управлял он десять лет, и вот пришли новые выборы. Кимряки хотели старого единоросса Максима Литвинова. А выбрали нового коммуниста Романа Андреева. На вопрос, как же так вышло, сотрудница местной газеты, опустив глаза, говорит: «Ну, как-как? Дождь ведь был, только бабули и пошли голосовать. А мы все грибы собирали…»
Холеный, но в скромном коричневом пиджаке, с зачесанным набок светленьким чубчиком, Роман Андреев улыбается чересчур сладко, даже приторно. Первая работа нынешнего мэра — учитель труда, вторая — оператор котельной, потом помощник депутата Госдумы в Торжке, депутат местной гордумы, и, наконец, мэр Кимр. В городе до своего мэрского срока он бывал только проездом.
— Только я заступил на должность, а мне говорят, у тебя долг — двадцать шесть миллионов, до две тысячи пятнадцатого года все отдай! – жалуется мне мэр. — Ну тут я сел… Литвинов взял из бюджета кредит в пять миллионов, а двадцать шесть — это накопилось уже сейчас. Поймите, если каждый год отдавать хотя бы чет-вер-ти-ноч-ку, — с чувством проговаривает Андреев, — все равно ведь можно расплатиться!
Он несколько секунд молчит, потом неожиданно хватает со стола стопку бумаг размером с Большую Советскую Энциклопедию и трясет ей прямо у меня перед носом.
— Чтобы что-то сделать реально, дороги починить, надо вот это наполнить! Без этого не будет ни техники, ни материалов, ни рабочих!!!
Стопка бумаг у него в руках — бюджет 2016 года.
Доходы бюджета Кимр плавно падают, как и у других похожих городов области. А расходы примерно так же плавно растут. Только в прошлом году был резкий скачок поступлений, но расходов на ЖКХ, к сожалению, тоже.
— Почему, — спрашиваю, — в вашем городе такие ужасные дороги?
— При бывшем мэре тут было вообще бездорожье. По трещинам как на лошади скачешь!
— Но сейчас ведь вы мэр. Вы водитель, что вы чувствуете, когда попадаете на эти ямы?
— Как человек я очень возмущен. Из-за каждой ямы я очень переживаю и злюсь. Но вину человек должен чувствовать тогда, когда он понимает, что он ничего не делал, хотя мог, а я чувствую лишь раздражение... В этот город я пришел, чтобы делать карьеру, и я не вижу в этом ничего постыдного.
Человек в сером
В Кимрах рассказывают, во время выборов, на которых победил Роман Андреев, рядом с ним оказалась группа помощников, которые раньше занимали руководящие должности в администрациях подмосковных городов. По чьей инициативе — неизвестно. Главное, что на помощь приехали…
За столом сидит человек в сером костюме – Сергей Шеховцов, из тех самых, подмосковных. Его неспокойный взгляд останавливается то на нас, то на разложенных на столе бумагах, то на двери, в которую постоянно кто-то заглядывает.
— Почему вы решили сюда приехать? – спрашиваю.
— У меня профессия такая: администратор. Меня товарищи попросили поучаствовать в работе… Я всю жизнь был на службе, сначала на военной, потом на муниципальной. Меня попросили, и я решил помочь. Товарищам, так сказать…
Когда-то Шеховцов работал заместителем мэра в городе Химки. С конца января стал помощником Андреева на общественных началах — без-воз-мезд-но, а в мае — его заместителем, уже на окладе.
— Что вы уже сделали в городе?
— Мы пытаемся реализовать взаимодействие новых руководителей с уже существующими. Один же в поле не воин. Задача любого руководителя — набрать коллектив. Вот мы и помогаем Роману Владимировичу Андрееву… В городе многие годы существовала схема, исходя из которой многие вещи решались «по понятиям», а не по законам. «По понятиям» значит по личной просьбе или звонку. Теперь мы готовы к любому сотрудничеству, даже лично встречались с бывшим мэром Литвиновым. Но взаимодействие с этими людьми до сих пор не налажено…
— Во что упираются переговоры?
— …В личное неприятие. Понимаете, пришел новый глава, отсюда обиды, амбиции. Гордыня. Как бы мы ни пытались упразднить порядки предыдущей власти, но получается так, что все козыри в руках опять у нее. У нас дефицит средств на запланированные работы, а состав думы отклоняет все наши предложения …
Так заммэра объясняет ситуацию, которая сложилась в городе: неожиданно для всех на выборах победил коммунист, прорвался, смог. Но местная элита не хочет его поддерживать и знать, вся она – за бывшего мэра Литвинова.
Второе лицо в Кимрах
Пустая приемная, дверь кабинета открыта, за столом худой человек с угловатым волевым лицом. Это бывший мэр Максим Литвинов. Когда он проиграл Роману Андрееву, то не растерялся и сел в кресло председателя гордумы, став вторым лицом в Кимрах.
— Инаугурация мэра была третьего числа, — говорит Литвинов. — А второго ночью мне внезапно пришла идея идти в Думу.
Такое вот неожиданное прозрение. Я сажусь напротив и допытываюсь, как же так он, будучи действующим мэром, единороссом, проиграл выборы, которые должен был выиграть.
— Что включала моя предвыборная кампания? – Литвинов пожимает плечами. — В том-то и дело, что ничего. Обычно у нас человек семьдесят агитаторов, но на этот раз их не было.
— Как же это возможно?
— Дело в гордости, — у Литвинова ироничный прищур, но глаза цепкие, как два прицела. — Я всегда считал, что оценивают работу по делам. А, оказалось, нужно было дойти до каждого избирателя и с ним поговорить.
— Только не говорите, что это было для вас открытием.
— Нет, конечно, нет.
— Тогда я не понимаю, почему вы…
— У каждого все в собственных руках, в жизни есть развилки, и мы вынуждены принимать решения.
— Вы приняли решение не бороться?
— Да мы в принципе не занимались пропагандой, и так было нужно, — Литвинов понимает, что от меня не отвязаться, и начинает говорить тихо, почти шепотом, и при этом сверлит меня глазами. — Понимаете, для чьих-то… задач…
У всех в городе на слуху история, как первое время после выборов чиновники вздрагивали, когда с ранним утром дверь в кабинет открывалась, и в щелочку просовывалось лицо Литвинова. Он ехидно улыбался и говорил: «А я еще вернусь!».
Второе лицо Кимр Максим Литвинов — главный местный бизнесмен. В девяностые торговал импортной обувью, после приехал в Кимры. Выкупив половину крупнейшего в городе обувного предприятия «Красная Звезда», построил на его территории производственный цех и предприятие уже под другим названием – «Никс». Потихоньку оно стало расти, и директор развивался вместе с ним. «Стоило мне зайти в торговый центр и взять ботинок, — любит приговаривать Литвинов, — как я уже знал, будет он продаваться или нет». Построив свой бизнес, Литвинов решил пойти во власть. В должности главы города он продержался два срока. И именно с его правления, по его собственному мнению, начинается История Кимр. До этого, говорит он, жизнь города похожа была на огромную черную дыру, напоминающую яму на въезде в город со стороны Твери. «Туда все падали и исчезали», — шутит бывший мэр. Сам он, как всем видно, никуда не исчез, а стал председателем городской думы. Литвинов говорит, что, когда был мэром, минимум два дня в неделю проводил в городской думе, лоббируя интересы города. В 2013-м году, например, он смог получить на дороги 170 миллионов из областного бюджета. Больше всех из городов Тверской области. По его собственным словам, за десять лет у власти он отремонтировал двадцать процентов дорог.
По количеству различных субсидий в местный бюджет среди похожих городов Кимры лидируют с 2012-го года. Именно тогда тут произошел скачок расходов по статье «Национальная экономика», примерно в четырнадцать раз. Эта статья может включать деятельность федеральных органов власти или расходы местных властей, а также тушение лесных пожаров, субсидирование пассажирских перевозок и дорожного хозяйства. В 2014 году Кимры получили на 200 млн больше субсидий, чем Ржев и Вышний Волочёк. Но если Ржев и Вышний Волочёк не очень много тратят на ремонт дорог, то Кимры тратят по этой статье, в сравнении, несказанно много. В 2012-м году у Кимр рост расходов на дороги — в 14 раз. В общем, рос бюджет по этой статье и затраты бюджета. Только почему-то дороги в Кимрах хорошими так и не стали.
Мы с Максимом Литвиновым решаем посмотреть на дороги Кимр вместе. Садимся в его белый внедорожник и отправляемся в реальный мир. На дороге рядом с каждой заплаткой (результат ямочного ремонта) – свежая нетронутая яма.
— Эти, по-видимому, образовались недавно… — защищается Литвинов. — Просто дырочки, которые есть сейчас, надо постоянно ремонтировать. Мы такие заплаточки устанавливали каждую весну…
Литвинов улыбается, и я тоже улыбаюсь, потому что думаю, что он шутит. Какие это «дырочки»? Это лунные кратеры.
— А эти? — киваю ему на разбитую дорогу, уходящую вправо. На ней виднеется здание почты. Он отворачивается.
— Эта не главная, — говорит. — Но и до нее рано или поздно бы дошли…
Наконец асфальт становится лучше.
— В этом микрорайоне мы отремонтировали половину дорог, — оживляется Литвинов. — Ты знаешь, раньше его называли не «микрорайон», а «мокрорайон», потому что проехать можно было только по болоту. А теперь, видишь, никакого болота нет! Ильинское шоссе, Урицкого, Володарского, Вагжанова, улица 50-летия ВЛКСМ, — как мантру перечисляет Литвинов пять заветных, отремонтированных за время его правления улиц.
— А остальные? — не унимаюсь я.
— А что остальные? Главные – те, по которым ездят автобусы. Никто же не говорит, что они должны быть ровными и идеальными, главное, чтобы на них мог циркулировать общественный транспорт.
Выхожу из белого внедорожника и оставляю Литвинова в его виртуальном мире с «ямочками» на неглавных дорогах.
— Как вы оцениваете свое мэрство? – спрашиваю напоследок. — Как достойное?
— Когда я выхожу на улицу, мне нечего стыдиться, — говорит он. — В области нас до сих пор вспоминают как город, у которого были самые лучшие документы.
Преступный ремонт
Ремонтировать общие дороги в городе – обязанность и привилегия власти. Но в Кимрах есть предприниматель, который взял и нелегальным образом отремонтировал дорогу к своему заводу. На эту дорогу мы свернули с Литвиновым на его белом джипе. Неожиданно стиральная доска закончилась и поездка стала гладкой, «заплатки» виднелись только кое-где.
— А вот эту дорогу весной сделал местный предприниматель. Выставил своих рабочих с завода, купил десять тонн асфальта и залепил ямы, — сам сказал Литвинов.
— Это же незаконно.
— Да он просто озверел. Сказал: «Я каждый день здесь езжу. Почему я должен свою машину бить». И залепил! Вот пока я был мэром, никакие коммерсанты никакие дороги здесь не делали! — грозно так рубанул с плеча Литвинов, впечатление произвел.
Тот самый бизнесмен – действительно отремонтировал дорогу, предприятие у него не очень большое, но успешное, сам всем рулит, сам хорошо знает всю технологию. Но имени своего просит не называть. Ведь почему-то он, словами Литвинова, озверел, а не нашел законный способ помочь городу в благоустройстве дороги.
Какой у Кимр был выбор
Говорят, в Кимрах ни при какой власти не было хороших дорог. И если верить взаимным обвинениям мэра и экс-мэра, настоящей власти в городе нет — потому что, по словам каждого из них, она у оппонента.
До 2004-го года главой Кимр был Борис Шпилев. Он отличился примерно тем, что не допускал окончательного развала городской инфраструктуры и ЖКХ. Но кимрякам этого было мало. На выборы в 2004-м пришло еще два кандидата: отставной милиционер, внештатный советник губернатора области Сергей Антипов и директор местной обувной фабрики «Никс» Максим Литвинов. Сергей Антипов – из команды тогда еще действующего губернатора Тверской области Дмитрия Зеленина, все делал «по указке сверху». А сверху ему указывали убрать всю социалку и заняться постройкой новой платной автодороги Москва — Санкт-Петербург. Тогда же среди местных появился термин: «зеленинские политтехнологи». Так называли людей, приехавших из Москвы, Саратова, Ростова и даже из Новосибирска в администрацию каждого района области, они селились в лучших местных отелях и яхт-клубах, и все знали, что куда пришли «зеленинские» — там жизнь сразу меняется. Например, в Нелидове тогда дом быта превратился в казино, а в Твери закрыли все спортивные, музыкальные школы и библиотеки.
Так что кимряки сделали ставку на развитие местной промышленности и выбрали своего обувного предпринимателя Максима Литвинова. Говорят, когда Литвинов избрался, у него было две тактики в бюджетной политике: первая – передача муниципального имущества доверенным лицам с последующим выкупом. Так, частными стали городские аптеки. Вторая – передача функций муниципальных предприятий в частные руки. Среди них компании, отвечающие за городские электросети и коммунальное хозяйство, вывоз мусора и ремонт дорог. Может, и неудивительно, что в день выборов в 2014-м большинство кимряков уже пошли по грибы, а не на голосование?
Что получили
Демография, расходы бюджета — на протяжении последних восьми лет Кимры по большинству параметров принципиально не отличаются от других городов в Тверской области с похожим населением. В общем, они и правда типичные, и политика тут, судя по всему, такая не потому, что местные люди отличились. А потому что это характерные черты политической системы нашей страны. В 2014-м году сильно вырос уровень дотаций в местный бюджет и расходы на ЖКХ, хотя о каких-то крупных федеральных или областных проектах, чтобы они реализовывались, нам неизвестно. Например, в прошлом году тут планировали создать большой музейный центр «Столица сапожного царства». Но что-то не создали. Также мы не наблюдали, как можно догадаться, и масштабного ремонта дорог. Но зато на Савеловском машиностроительном заводе после периода упадка происходит модернизация. Когда он заработает на полную мощность, город должен ожить даже несмотря на политику.
Авторы: Елизавета Червякова, Наталья Подлыжняк, Алексей Храпов, Алиса Павлова
Текст подготовлен мастерской "Настоящий репортаж" в рамках работы образовательного проекта Летняя школа "Русского репортера"
Опубликован в "Русском репортере" от 12 ноября 2015 г.
Комментарии:
Вы должны Войти или Зарегистрироваться чтобы оставлять комментарии...