Без «деревенских» вайбов и городской экзотизации

Текст: Лейсан Гарипова

В лингвистике есть термин — новые носители (new speakers) — которым обозначают не эритажных носителей (то есть тех, кому передали язык в семье), а тех, кто выучил язык этнического меньшинства или исчезающий язык по собственному желанию. Федор Алексеев относится к новым носителям: в отличие от многих других активистов, он никогда не говорил на марийском в семье, а просто решил освоить этот язык, учась на втором курсе университета.

— Мне нравились языки с детства. В моей семье говорили на разных языках: мой дедушка – украинец, бабушка — немка, депортированная в Казахстан, с обеих сторон в роду есть евреи. Вообще первым регионом, которым я заинтересовался, была Океания. Я любил читать Жюля Верна, дневники Миклухо-Маклая, истории про великих мореплавателей. До 15-16 лет я пытался изучать самоанский, кирибати, но по ним было мало ресурсов, и в итоге хоть как-то я выучил только индонезийский. Это трудно назвать организованным изучением: сначала я просто забивал какие-то вещи в Google Translate, искал ошибки, пытался править, пытался общаться с папуасами из Индонезии в Фейсбуке.

Затем Федор осознал, что есть много не менее интересных языков и культур куда ближе — в России, которые тоже подвержены угрозе исчезновения и встречаются с теми же проблемами, что и языки Океании: последствия колониализма, глоттофобия (языковая дискриминация).

Найти ресурсы для изучения марийского не так сложно: в интернете есть учебники, хорошие словари. Например, в социальных сетях тематический паблик ведет Наталья Венина, где она постит обучающие видео и картинки с лексикой. Андрей Чемышев, активист из Марий-Эл, работал над озвученными онлайн-уроками. В Йошкар-Оле в этом году открылись курсы языка при музее истории и археологии — правда, совсем незадолго до начала режима самоизоляции. У марийского языка относительно хорошие «отношения» и с академическим сообществом: и луговой, и горный марийский (два литературных варианта языка, к которым тяготеют разные диалекты) активно изучают и описывают.

— По марийскому несложно найти крутые корпуса, самоучители и другие материалы. Есть портал на сайте университета Вены, на котором лежат инструменты, книжки, сделанные командой Джереми Брэдли (Jeremy Bradley) — американского ученого, который давно живет в Австрии. Он много раз приезжал в Марий Эл, выступал вместе с Андреем Чемышевым на радио, сделал большой англо-марийский словарь, перевел и улучшил самоучитель для русскоязычных, сделав из него самоучитель для англоязычных. Даже есть специальная книжка, посвященная тому, как быстро выучить горномарийский, если ты уже знаешь луговой. Самому мне очень помогли и просто отзывчивые носители языка — я работал с местными активистами по разным проектам и переписывался с ними по-марийски, узнавая от них новые слова и конструкции и учась на своих ошибках. Так, с Андреем Чемышевым мы работаем над переводом интерфейсов соцсетей, до этого сделали марийский перевод для терминалов одного крупного банка, вместе с Сергеем Ивановым редактируем Википедию.

Федор отмечает, что в истории марийского языка много активистов — певцов, писателей, просветителей, — которые не являются марийцами по происхождению или выучили язык во взрослом возрасте. При этом никто не считает их чужими или «второсортными» — подобное отношение к «некоренным» свойственно не только активистам. Фёдор не помнит, чтобы кто-то из марийцев из неактивистской среды интересовался его происхождением:

— Я стал общаться с активистами и носителями мари ВКонтакте, потом виделся с некоторыми из них. Активисты абсолютно спокойно отреагировали на мой статус «нового носителя». Переписывался на марийском с админом сельского паблика с местным юмором о посадке картошки или дискотеках. Он, наверное, даже не сразу понял, что я не из Марий Эл. Мы обсуждали на базовом уровне идентичности и язык, и когда я спросил, откуда он по происхождению, он ответил: «Я не руш, не мари — средний по республике». Это очень частый ответ — мы все смешанные, это все неважно, вот я по-марийски говорю — и классно. 

Другой активист переписывался со мной по-марийски полдня и после этого спросил, не из Моркинского ли я района. Это район Марий Эл, где марийцев почти 90%, он всегда считался таким заповедником сохранного марийского языка, близкого к литературному. То есть он предположил, что я такой аутентичный носитель языка — а ведь я вообще не из Марий Эл. Это было очень приятно, я до сих пор горжусь этим эпизодом. Но он быстро принял мой ответ о том, что я не оттуда. Не удивился, не отнесся с подозрением — ну выучил и выучил, круто, что выучил. Эта спокойная реакция лучше не только неприятия, но и активного восхищения, я очень ее ценю.

За то время, пока Федор изучал марийский, этот язык стал частью его идентичности. «Для меня то, что я владею марийским языком, так же важно, чтобы объяснить кто я, как вопрос о родном городе или гражданстве. Наверное, я и сам в какой-то степени стал марийцем», – объясняет активист.

Что такое быть марийцем — объяснить сложно: это — растянутый географически народ, в разных местах на их культуру – например, музыку и одежду — повлияли разные «соседи». Но язык — то пространство коммуникации, которое всех объединяет. И через него в первую очередь можно понять, как марийцы смотрят на мир.

— В марийском языке довольно необычная грамматика. Из нее тоже вытекают вещи, которые связаны с пониманием мира. Например, в марийском нет слова «хотеть». Это — суффикс, который встраивается в глагол. Поэтому нельзя сказать «я хочу мороженое», можно конкретнее — «я хотел бы съесть мороженое» или «купить мороженое», или «сделать мороженое». Просто «хочу» не бывает, — рассказывает Федор.

— Мне ужасно нравится марийский по звучанию. Сколько бы я его не учил, все равно я думаю, что луговой марийский совершенно по-особенному мелодичный и непохожий на соседние языки. Я за него переживаю так, как если бы это был язык моих предков. Меня волнует, что его больше не преподают во многих школах, на нем меньше говорит молодежь. Часто думаю о том, что если бы у меня было достаточно времени и возможностей, было бы здорово поехать в марийскую деревню на полгода или на год, полностью погрузиться в язык. Это можно было бы использовать и для активизма, чтобы как-то прокачать уроки в местной школе, может быть, создать какой-то онлайн-проект. Наверняка есть молодежь, которая владеет языком, и которой было бы интересно делать СМИ на коленке или паблик вести.

Сейчас активизм Федора в значительной мере связан с киберпространством: он ведет Twitter-аккаунт на марийском и Telegram-канал «степной новиоп», где пишет о региональной идентичности, полевых исследованиях в Астраханской области и языках малых народов. Там же Федор рассказывает, как вместе с командой активистов они вернули к жизни интерфейс ВКонтакте на марийском:

— Некоторое время ВКонтакте на марийском был доступен пользователям, но потом в ВК накопилось так много новых функций, что процент переведенного текста упал ниже допустимого порога, и марийскую версию отключили. Мы написали админам и попросили дать нам панель для перевода новых элементов интерфейса.

Сегодня Вконтакте доступен и на марийском языке. Во время работы над интерфейсом активисты несколько удивились подходу предыдущих переводчиков:

— Там много веселого было, но перевод топонимики почему-то запомнился лучше остального. Предыдущая команда переводчиков соединяла марийский корень с русским окончанием или наоборот в названиях городов. Это можно выразить нехитрой формулой: Краснодар + Калининград = Йошкар-Ола. «Йошкар» по-марийски — «красный», а «ола» — «город». Получается так: Краснодар назвали звучным словом «Йошкардар», а Калиниград — не менее впечатляющим «Калининола». Больше всего нас порадовал сибирский город «Йошкаръярск».

Подобный частично пуристский подход (то есть поддерживающий чистоту языка через минимизацию заимствований) новые переводчики оценили, но все же поменяли те названия мегаполисов, которые могли оказаться непонятны среднему носителю, сохранив традиционные марийские наименования для других городов (Казань – Озаҥ, Нижний Новгород – Угарман).

Использовать марийский язык в соцсетях — часть языкового активизма. У многих марийцев и их русских соседей по отношению к языку есть предубеждение: марийский – это «деревенщина», хочешь быть современным жителем города — забудь. Федор объясняет это так: марийцы — меньшинство в городах, большинство — в сельской местности.

— Молодые городские марийцы, которые стремятся быть современными, глобализованными, модными, часто считают, что марийский — это язык, который ассоциируется с неотесанными, необразованными сельчанами. Например, как-то увидел в Твиттере историю от девушки из Йошкар-Олы: «Иду по бульвару в центре, вижу — три девушки, хорошо одетые, симпатичные, но слышу — говорят на марийском. Испортили все впечатление, фу, колхоз».

Отсюда и возникает желание создать альтернативную ситуацию в соцсетях: там не так важно, где ты находишься. Впрочем, как полагает Федор и его товарищи-лингвисты, бытование марийского в качестве разговорного в деревенской среде, с одной стороны, делает язык живее — он не становится предметом вымирающей экзотики для городских жителей, но, с другой стороны, этнический язык представляется менее ценным для последних, поскольку считается «деревенским». И здесь важно найти баланс, образцом которого, как считает Федор, можно считать, например, паблик «марий мем», который ведет Татьяна Куликова. Татьяна — девушка родом из села в Марий Эл, носительница языка, живущая в Йошкар-Оле. Федор познакомился с Татьяной, когда искал в твиттере носителей марийского языка, и навел ее на мысль о создании сообщества с марийскими мемами — пространства, где язык живёт без привязки к «деревенскости» и без экзотизации.

— В процессе создаются новые слова, понятия и термины, люди учатся говорить на родном языке о том, о чем они раньше не говорили. Это расширяет сферу использования языка и развивает язык в целом.

И тогда марийский язык не ассоциируется с определенным местом — деревней или городом, — не попадает в Красную книгу вымирающих языков, но становится более живым и современным.