Интервью
Концлагеря для отказников
Почему система сиротства в России — это геноцид детства
13.10.2020
- Публикатор: Группа редакторов издания (Сетевое_издание_Репортёр)
- Текст: Юлия Демина
- Фото: из личного архива Александра Гезалова; pixabay.com
Несмотря на бум усыновлений и перелом общественного отношения к детдомам, система сиротства остается безнадежно жесткой (см. также репортаж «После детдома»). Что происходит с системой и как ее изменить, рассказывает один из ключевых в стране специалистов по сиротству, автор проекта «Наставнический центр Александра Гезалова», выпускник советского детского дома, автор книги «Соленое детство» Александр Гезалов
В конце августа этого года общественность узнала о мальчике Сереже, которого морили голодом в стенах крымского детского дома «Елочка». История получила огласку только после того, как малыша через 10 месяцев борьбы за усыновление отвоевала приемная мать Ольга Крамная и написала пост в Фейсбуке:
«В свои почти 1 год и 11 месяцев Сережа весит 6 кг, когда он лежит, то выглядит как 6-месячный ребенок… У него деформирована затылочная часть головы оттого, что изверги, ухаживающие за детьми, просто его не переворачивали. Он не знает своего имени не оттого, что у него нет интеллекта, — он просто его не знает, а в сентябре ему уже 2 года».
То, что произошло с Сережей в «Елочке» — это нонсенс? Исключение из правил? Или обычная практика?
То, что произошло в «Елочке», — не сбой и не нонсенс, как пытаются сейчас это преподнести многие СМИ и чиновники. Это сегодня обычная практика для детских домов России. Так работает система в целом. По-другому она работать не может.
Вы хотите сказать, что такое происходит чуть ли не в каждом доме ребенка? Сколько малышей в российских детских домах лежат сейчас в кроватках и не доедают?
В «Елочке», как выяснилось, это 80%. В других учреждениях ситуация примерно такая же. И я повторюсь, это не сбой! И не нонсенс! Это система. Вдумайтесь, если дети находятся в ситуации банального недоедания, что уж говорить о каком-то медицинском уходе? Сотрудники «Елочки» находились на рабочих местах, получали зарплаты, имели всевозможные квалификации, гранты от государства, а дети оказались в такой ситуации. Все это происходило годами за закрытыми дверями!
Но кто-то же должен был контролировать, что за этими дверями происходит? Неужели за все эти годы никто туда не приходил с проверкой?
Те, кто контролирует и проверяет — Роспотребнадзор, прокуратура, — не на детей смотрят, они смотрят на бумажки. Им важна калькуляция затрат! Мяса выделили столько-то, молока — столько-то, а что это до ребенка не дошло по каким-то причинам — стресс у него, некачественный продукт закупили или это халатность сотрудников, — никого не волнует. Люди, которые приходят в эту систему и что-то там контролируют, тоже проходят стадии определенной деформации и эмоционального выгорания. Должен быть общественный контроль. А его нет.
Мой сын — ровесник Сережи. В два года он весит 16 килограммов, а Сережа — 6. Даже при всем эмоциональном выгорании сложно было бы не заметить, насколько истощены дети. Они же как из Освенцима.
Понимаете, какая проблема… «Елочка» — это специализированное медицинское учреждение, и за то, что происходит с больным ребенком в подобном учреждении, никто вообще не несет ответственности. «Он же больной, а что вы хотите от нездорового ребенка?» Это основной посыл, которым пользуются до сих пор, вместо того чтобы перестроиться на «он больной, но мы сделаем все, для того чтобы он стал здоровым». Почему у Сережи деформировался череп? Потому что его никто не поднимал. Его на руки не брали, его не переворачивали, он все время лежал в одном положении. Если вы посмотрите, то заметите, что у всех отказников из больниц голова сзади плоская — «топор» как называемый. Своего ребенка перевернешь на один бок, на другой бок, на животик положишь, стараешься, чтобы голова сохраняла форму. А здесь он лежит, питание получает, люди зарплаты получают. Кадров на всех не хватает! После моего поста о детях-отказниках в больницах установили камеры, вместо того чтобы поставить еще одну нянечку. Получается, что и спросить не с кого. Вы знаете, как проходит обычный день ребенка-отказника?
Слышала про «один-два памперса на попу в сутки» и установку «как можно реже брать на руки». Сколько раз ребенка берут на руки?
Да не берут его на руки!
Что значит «не берут»? Вообще не берут на руки? Это метафора такая — для красного словца? Ну как такое может быть?
Главная их задача — сделать так, чтобы дети заткнулись.
Вот смотрите: на 10-40 детей приходятся одна-две нянечки. Чтобы уделить ребенку время, взять его на руки, побаюкать, требуется гораздо больше нянечек. А их просто нет. Дети растут недоласканные, в ограничении. Ребенок не может получить тактильный контакт, необходимое взаимодействие со значимым взрослым, нормально поесть, чтобы бутылочку ему держали и видно было, что он ест.
И даже над грудничками никто не стоит? Они же сами не могут держать бутылочку!
Бутылочку никто не держит. (Александр качает головой и смотрит на меня с сожалением.) Ее кладут рядом с ребенком на какие-нибудь тряпки и уходят, чтобы не приучать его к присутствию взрослого человека. А поел ребенок или не поел — это его проблемы. С памперсами такая же история: меняют не по необходимости, а когда есть время. У этого мальчика мы видим пролежни, свищ. Почему? Скорее всего, сотрудники просто не успевали менять ему памперс.
«В свои почти 1 год и 11 месяцев Сережа весит 6 кг, когда он лежит, то выглядит как 6-месячный ребенок… У него деформирована затылочная часть головы оттого, что изверги, ухаживающие за детьми, просто его не переворачивали. Он не знает своего имени не оттого, что у него нет интеллекта, — он просто его не знает, а в сентябре ему уже 2 года».
То, что произошло с Сережей в «Елочке» — это нонсенс? Исключение из правил? Или обычная практика?
То, что произошло в «Елочке», — не сбой и не нонсенс, как пытаются сейчас это преподнести многие СМИ и чиновники. Это сегодня обычная практика для детских домов России. Так работает система в целом. По-другому она работать не может.
Вы хотите сказать, что такое происходит чуть ли не в каждом доме ребенка? Сколько малышей в российских детских домах лежат сейчас в кроватках и не доедают?
В «Елочке», как выяснилось, это 80%. В других учреждениях ситуация примерно такая же. И я повторюсь, это не сбой! И не нонсенс! Это система. Вдумайтесь, если дети находятся в ситуации банального недоедания, что уж говорить о каком-то медицинском уходе? Сотрудники «Елочки» находились на рабочих местах, получали зарплаты, имели всевозможные квалификации, гранты от государства, а дети оказались в такой ситуации. Все это происходило годами за закрытыми дверями!
Но кто-то же должен был контролировать, что за этими дверями происходит? Неужели за все эти годы никто туда не приходил с проверкой?
Те, кто контролирует и проверяет — Роспотребнадзор, прокуратура, — не на детей смотрят, они смотрят на бумажки. Им важна калькуляция затрат! Мяса выделили столько-то, молока — столько-то, а что это до ребенка не дошло по каким-то причинам — стресс у него, некачественный продукт закупили или это халатность сотрудников, — никого не волнует. Люди, которые приходят в эту систему и что-то там контролируют, тоже проходят стадии определенной деформации и эмоционального выгорания. Должен быть общественный контроль. А его нет.
Мой сын — ровесник Сережи. В два года он весит 16 килограммов, а Сережа — 6. Даже при всем эмоциональном выгорании сложно было бы не заметить, насколько истощены дети. Они же как из Освенцима.
Понимаете, какая проблема… «Елочка» — это специализированное медицинское учреждение, и за то, что происходит с больным ребенком в подобном учреждении, никто вообще не несет ответственности. «Он же больной, а что вы хотите от нездорового ребенка?» Это основной посыл, которым пользуются до сих пор, вместо того чтобы перестроиться на «он больной, но мы сделаем все, для того чтобы он стал здоровым». Почему у Сережи деформировался череп? Потому что его никто не поднимал. Его на руки не брали, его не переворачивали, он все время лежал в одном положении. Если вы посмотрите, то заметите, что у всех отказников из больниц голова сзади плоская — «топор» как называемый. Своего ребенка перевернешь на один бок, на другой бок, на животик положишь, стараешься, чтобы голова сохраняла форму. А здесь он лежит, питание получает, люди зарплаты получают. Кадров на всех не хватает! После моего поста о детях-отказниках в больницах установили камеры, вместо того чтобы поставить еще одну нянечку. Получается, что и спросить не с кого. Вы знаете, как проходит обычный день ребенка-отказника?
Слышала про «один-два памперса на попу в сутки» и установку «как можно реже брать на руки». Сколько раз ребенка берут на руки?
Да не берут его на руки!
Что значит «не берут»? Вообще не берут на руки? Это метафора такая — для красного словца? Ну как такое может быть?
Главная их задача — сделать так, чтобы дети заткнулись.
Вот смотрите: на 10-40 детей приходятся одна-две нянечки. Чтобы уделить ребенку время, взять его на руки, побаюкать, требуется гораздо больше нянечек. А их просто нет. Дети растут недоласканные, в ограничении. Ребенок не может получить тактильный контакт, необходимое взаимодействие со значимым взрослым, нормально поесть, чтобы бутылочку ему держали и видно было, что он ест.
И даже над грудничками никто не стоит? Они же сами не могут держать бутылочку!
Бутылочку никто не держит. (Александр качает головой и смотрит на меня с сожалением.) Ее кладут рядом с ребенком на какие-нибудь тряпки и уходят, чтобы не приучать его к присутствию взрослого человека. А поел ребенок или не поел — это его проблемы. С памперсами такая же история: меняют не по необходимости, а когда есть время. У этого мальчика мы видим пролежни, свищ. Почему? Скорее всего, сотрудники просто не успевали менять ему памперс.
Двухлетний Сережа сразу после выхода из специализированного дома ребенка «Елочка». Из Инстаграма Александра Гезалова
Неужели так везде? Это такая катастрофическая нехватка кадров?
Да. Мы сейчас работаем с несколькими больницами — там одна нянечка на целое отделение. Даже при большом желании она не сможет обслужить такое количество детей! Поэтому задача персонала — заставить ребенка вообще не плакать и ничего не просить.
Как это в дальнейшем сказывается на психике детей? Не говоря уже о физическом здоровье…
— Если ребенка вовремя не пеленают, пихают бутылочку сбоку, если он плачет, а к нему никто не подходит, он в итоге замолкает навсегда. У него с пеленок формируется чувство недоверия к миру. А недоверие спровоцирует то, что потом в семье он будет воровать, совершать преступления. Развивается депривация, реактивное расстройство привязанности и много еще чего. А потом со всем этим набором они попадают в приемные семьи или детский дом, и про них начинают говорить: «Ой, какой проблемный ребенок! Это все гены!»
Да-да… все списывают на гены…
Какие к черту гены? Это не гены! Красной нитью протяните это в своем интервью! Это травма, которую ребенку нанесла система уже после его рождения! Гены тут совершенно ни при чем.
В таком случае почему нельзя увеличить численность персонала, чтобы обеспечить детям достойный уход, чтобы они получали больше внимания?
Потому что есть такой «прекрасный» 44 ФЗ, согласно которому нагрузка на бюджет РФ должна быть максимально снижена. Поэтому если сиротам закупается одежда, то самая дешевая — китайская; если питание, то по низкой цене и соответствующего качества, и так далее. Поэтому на целое отделение одна нянечка, а не десять.
По-вашему, увеличение статьи расходов на нужды детей-сирот могло бы исправить ситуацию?
Нужно направить ресурсы не на увеличение специалистов в детских домах, а на поддержку семей! Переключиться на то, чтобы ни один ребенок до детского дома не дошел. Отказники должны попадать сразу в семью, как в Америке и европейских странах.
В Чечне тоже нет детских домов…
Да весь мир уже давно все понял! И в Чечне все понимают. Там дети либо в семью дальнего родственника определяются, либо в приемную.
Допустим, в США мать захотела отказаться от ребенка. Она сразу в специальном банке данных создает анкету, на которую откликаются бездетные семьи, и ребенку подбирается семья. Все официально. Мать никто не винит. Некоторые биологические родители даже общаются с ребенком…
Вот вы видели, я сейчас сразу троим детям семью нашел? (Показывает на свой мобильный телефон.) Непосредственно перед тем, как вы в дверь позвонили! У них мать умерла.
Я правильно понимаю, что вы делаете это незаконно?
Незаконно.
А как тогда быть-то?
Как? А вот так! (Смеется.) А как иначе? Приходится! Ну нельзя, чтобы ребенок дошел до федерального банка данных, потому что он там застрянет. Во-первых, оформление идти будет долго. Родителей должны лишить родительских прав. Это целый процесс. Ребенка поместить в учреждение и обследовать в больнице — это один-два месяца. Потом его отдают в приют, там он должен посидеть, пока на него оформят портфолио. И уже за это время он, извините за выражение, будет изнасилован тем, что просто попал в эту систему. Нет бы сразу, как я сейчас сделал, — раз и все!
Действительно, что, по сути, сложного в том, чтобы сделать анкету и подобрать ребенку семью?
Люди, которые у нас этим занимаются, некомпетентны. Взять даже устройство этих трех детей. Я же не органы опеки. Я даже не фонд! Я просто человек, и я знаю, что как только эти дети попадут в детский дом, у них изменится взгляд. А сейчас, глядя на этих детей, я могу сказать, что все у них будет нормально. Как только я увижу у них сиротские глазки — все! Капец!
Получается, вам не остается ничего, кроме как обходить закон?
У нас выбора нет. Обходя закон, мы понимаем, что лучше сделать так, чем запихнуть ребенка в систему, а потом оттуда выдергивать. У государства нет сердца — есть скелет и бесполезный свод правил. Вот взяла бы эта сотрудница опеки и прямо у себя в Инстаграме разместила фото этих детей. Прошло бы время, она бы еще раз разместила. Но они же этого не делают. Все должно быть в рамках закона, говорят они.
Да. Мы сейчас работаем с несколькими больницами — там одна нянечка на целое отделение. Даже при большом желании она не сможет обслужить такое количество детей! Поэтому задача персонала — заставить ребенка вообще не плакать и ничего не просить.
Как это в дальнейшем сказывается на психике детей? Не говоря уже о физическом здоровье…
— Если ребенка вовремя не пеленают, пихают бутылочку сбоку, если он плачет, а к нему никто не подходит, он в итоге замолкает навсегда. У него с пеленок формируется чувство недоверия к миру. А недоверие спровоцирует то, что потом в семье он будет воровать, совершать преступления. Развивается депривация, реактивное расстройство привязанности и много еще чего. А потом со всем этим набором они попадают в приемные семьи или детский дом, и про них начинают говорить: «Ой, какой проблемный ребенок! Это все гены!»
Да-да… все списывают на гены…
Какие к черту гены? Это не гены! Красной нитью протяните это в своем интервью! Это травма, которую ребенку нанесла система уже после его рождения! Гены тут совершенно ни при чем.
В таком случае почему нельзя увеличить численность персонала, чтобы обеспечить детям достойный уход, чтобы они получали больше внимания?
Потому что есть такой «прекрасный» 44 ФЗ, согласно которому нагрузка на бюджет РФ должна быть максимально снижена. Поэтому если сиротам закупается одежда, то самая дешевая — китайская; если питание, то по низкой цене и соответствующего качества, и так далее. Поэтому на целое отделение одна нянечка, а не десять.
По-вашему, увеличение статьи расходов на нужды детей-сирот могло бы исправить ситуацию?
Нужно направить ресурсы не на увеличение специалистов в детских домах, а на поддержку семей! Переключиться на то, чтобы ни один ребенок до детского дома не дошел. Отказники должны попадать сразу в семью, как в Америке и европейских странах.
В Чечне тоже нет детских домов…
Да весь мир уже давно все понял! И в Чечне все понимают. Там дети либо в семью дальнего родственника определяются, либо в приемную.
Допустим, в США мать захотела отказаться от ребенка. Она сразу в специальном банке данных создает анкету, на которую откликаются бездетные семьи, и ребенку подбирается семья. Все официально. Мать никто не винит. Некоторые биологические родители даже общаются с ребенком…
Вот вы видели, я сейчас сразу троим детям семью нашел? (Показывает на свой мобильный телефон.) Непосредственно перед тем, как вы в дверь позвонили! У них мать умерла.
Я правильно понимаю, что вы делаете это незаконно?
Незаконно.
А как тогда быть-то?
Как? А вот так! (Смеется.) А как иначе? Приходится! Ну нельзя, чтобы ребенок дошел до федерального банка данных, потому что он там застрянет. Во-первых, оформление идти будет долго. Родителей должны лишить родительских прав. Это целый процесс. Ребенка поместить в учреждение и обследовать в больнице — это один-два месяца. Потом его отдают в приют, там он должен посидеть, пока на него оформят портфолио. И уже за это время он, извините за выражение, будет изнасилован тем, что просто попал в эту систему. Нет бы сразу, как я сейчас сделал, — раз и все!
Действительно, что, по сути, сложного в том, чтобы сделать анкету и подобрать ребенку семью?
Люди, которые у нас этим занимаются, некомпетентны. Взять даже устройство этих трех детей. Я же не органы опеки. Я даже не фонд! Я просто человек, и я знаю, что как только эти дети попадут в детский дом, у них изменится взгляд. А сейчас, глядя на этих детей, я могу сказать, что все у них будет нормально. Как только я увижу у них сиротские глазки — все! Капец!
Получается, вам не остается ничего, кроме как обходить закон?
У нас выбора нет. Обходя закон, мы понимаем, что лучше сделать так, чем запихнуть ребенка в систему, а потом оттуда выдергивать. У государства нет сердца — есть скелет и бесполезный свод правил. Вот взяла бы эта сотрудница опеки и прямо у себя в Инстаграме разместила фото этих детей. Прошло бы время, она бы еще раз разместила. Но они же этого не делают. Все должно быть в рамках закона, говорят они.
Сайт дома ребенка «Елочка»: главврач и сотрудники выражают обиду по поводу скандала с Сережей
А кто сегодня работает в домах ребенка и детских домах? Кто все эти люди?
95-97% — женщины старше 45 лет, образование которых не имеет никакого отношения к воспитанию детей; это бывшие сотрудники общепита, военные… Если взять 45-50-летнего человека, то устроиться на нормальную работу… ну, вы знаете, как у нас в стране… А туда можно всем! (Александр театрально разводит руками.)
Прямо всем?
Конечно! Там же кадровый голод! Это люди без специального образования. И знаете, какая самая большая сложность работы с человеком без специального образования? Его невозможно обучить. Невозможно повысить его квалификацию, так как нет супервизии. Это не воспитатель, а, по сути, просто пастух, который пасет детей.
Но есть ли, по вашему опыту, какие-то положительные примеры — когда вы приезжали куда-то и видели нормального директора, которой душой болеет за детей? Такие люди в этой системе вообще встречаются?
Конечно, встречаются! Есть такие, которые болеют душой. В одном вологодском детском доме, например, порядка 90% детей поступают в высшие учебные заведения. В другом учреждении — цветы, поля, картошка, огороды… Но вопрос ведь не в этом! Мы можем все так организовать, чтобы дети и табуретки делали, и морковь со свеклой выращивали, и в вузы поступали, но самое главное, чего они недополучают, — это родительская ласка. (Голос Александра смягчается.) Самое ценное, самое необходимое, самое важное — это детско-родительские отношения. От этого зависит все на свете. Это поиски себя. Ответы на разные вопросы. На этом в дальнейшем основывается построение собственной семьи. У нас есть детские дома — дворцы! С джакузи и хоккейной коробкой! Но это не то, что нужно ребенку! Ребенку нужны детско-родительские отношения. Поглаживания, общение, тональность, личностное участие, — без этого вырастает буратино.
Воспитатель этого дать не может…
Нет. Даже при огромном желании не сможет! У вас 20 человек, и у каждого свой запрос. У каждого своя эмоциональная история. Этот ребенок — интроверт, тот — экстраверт, у одного мама умерла, другой из семьи алкоголиков, у кого-то родители сгорели, кого-то на улице нашли! Воспитатель должен быть просто мультиспециалистом. Это раз! И когда ребенок попадает в системное учреждение, его никто не обследует на тревожность. Это два.
Но в детских домах есть психологи. Чем они занимаются?
Психологи в детских домах — это люди, которые занимаются вообще непонятно чем. Психологов, которые работают по сиротской травме, у нас в России нет. Это должен быть клинический психолог, который, принимая ребенка в систему, уже обнаруживает очаги пожара и понимает, что ребенок сейчас войдет в другой пожар, потому что детский дом — это иерархия, это жесткость, это особый язык, особые условия. Представляете — со своим пожаром да в новый пожар, так он еще сильнее разгорается… А потом говорят: ну, давай вперед, мальчик! Никакого обследования на входе. Никакого маршрута внутри системы. И мы получаем кого? Да, этот ребенок может махать руками, улыбаться, быть таким жизнерадостным с виду, но вы понимаете, что внутри него произошли изменения, которые могут привести к катастрофе. Самые проблемные зоны у него возникнут в 20, 30, 40 лет. Не сразу по выходе из детского дома, а со временем. Потому что надо двигаться вперед, а он не умеет ходить!
95-97% — женщины старше 45 лет, образование которых не имеет никакого отношения к воспитанию детей; это бывшие сотрудники общепита, военные… Если взять 45-50-летнего человека, то устроиться на нормальную работу… ну, вы знаете, как у нас в стране… А туда можно всем! (Александр театрально разводит руками.)
Прямо всем?
Конечно! Там же кадровый голод! Это люди без специального образования. И знаете, какая самая большая сложность работы с человеком без специального образования? Его невозможно обучить. Невозможно повысить его квалификацию, так как нет супервизии. Это не воспитатель, а, по сути, просто пастух, который пасет детей.
Но есть ли, по вашему опыту, какие-то положительные примеры — когда вы приезжали куда-то и видели нормального директора, которой душой болеет за детей? Такие люди в этой системе вообще встречаются?
Конечно, встречаются! Есть такие, которые болеют душой. В одном вологодском детском доме, например, порядка 90% детей поступают в высшие учебные заведения. В другом учреждении — цветы, поля, картошка, огороды… Но вопрос ведь не в этом! Мы можем все так организовать, чтобы дети и табуретки делали, и морковь со свеклой выращивали, и в вузы поступали, но самое главное, чего они недополучают, — это родительская ласка. (Голос Александра смягчается.) Самое ценное, самое необходимое, самое важное — это детско-родительские отношения. От этого зависит все на свете. Это поиски себя. Ответы на разные вопросы. На этом в дальнейшем основывается построение собственной семьи. У нас есть детские дома — дворцы! С джакузи и хоккейной коробкой! Но это не то, что нужно ребенку! Ребенку нужны детско-родительские отношения. Поглаживания, общение, тональность, личностное участие, — без этого вырастает буратино.
Воспитатель этого дать не может…
Нет. Даже при огромном желании не сможет! У вас 20 человек, и у каждого свой запрос. У каждого своя эмоциональная история. Этот ребенок — интроверт, тот — экстраверт, у одного мама умерла, другой из семьи алкоголиков, у кого-то родители сгорели, кого-то на улице нашли! Воспитатель должен быть просто мультиспециалистом. Это раз! И когда ребенок попадает в системное учреждение, его никто не обследует на тревожность. Это два.
Но в детских домах есть психологи. Чем они занимаются?
Психологи в детских домах — это люди, которые занимаются вообще непонятно чем. Психологов, которые работают по сиротской травме, у нас в России нет. Это должен быть клинический психолог, который, принимая ребенка в систему, уже обнаруживает очаги пожара и понимает, что ребенок сейчас войдет в другой пожар, потому что детский дом — это иерархия, это жесткость, это особый язык, особые условия. Представляете — со своим пожаром да в новый пожар, так он еще сильнее разгорается… А потом говорят: ну, давай вперед, мальчик! Никакого обследования на входе. Никакого маршрута внутри системы. И мы получаем кого? Да, этот ребенок может махать руками, улыбаться, быть таким жизнерадостным с виду, но вы понимаете, что внутри него произошли изменения, которые могут привести к катастрофе. Самые проблемные зоны у него возникнут в 20, 30, 40 лет. Не сразу по выходе из детского дома, а со временем. Потому что надо двигаться вперед, а он не умеет ходить!
У нас была будка для психов. Бросали туда теннисные шарики, зажигали их, потом тушили. Загоняли туда человек 15, закрывали и травили всем этим.
Сейчас немного другая жестокость. Сексуального плана. Она всегда была, но сейчас особенно процветает.
Сейчас немного другая жестокость. Сексуального плана. Она всегда была, но сейчас особенно процветает.
Я слышала от волонтеров, что они приходят к выпускникам, а те сидят в своих квартирах и даже яйцо себе не могут сварить...
Это даже не главное. Надо вообще убрать из детских домов волонтеров!
Почему?
Вот эти все тренинги, семинары, рисование, тимбилдинги — это работа не с конкретным ребенком и с его пожаром! Это работа со всеми. А работа со всеми — это уже система. Нужно индивидуализировать взаимодействие с конкретным ребенком и смотреть, какой у него там пожар, какого объема, какого цвета и содержания. Работать только с Васей Ивановым и вместе с ним выйти и сопровождать его. А у нас как? Мастер-классы. Бегали-прыгали-рисовали-танцевали, а ребенок выходит из детского дома и не то что яйцо сварить не умеет, он просто жить не хочет!
То есть работать нужно с конкретным ребенком?
Именно. Видеть его маршрут. Я добровольцу говорю: назовите мне хотя бы одного ребенка, с которым вы бы взаимодействовали больше одной минуты. Не было такого! А почему? Потому что задача волонтера не погрузиться конкретно в проблематику Васи, разобраться с его сложностями, построить образовательный маршрут, культурологический, спортивный, с родственниками наладить связь, продумать программу обучения после детского дома, а просто прибежать, повеселить и убежать. А у каждого из детей внутри все полыхает!
И получается, что они наедине с собой…
Да, и сами они в этом разобраться не могут. И потом режут руки, садятся на наркотики, алкоголь! Девочки в проституцию. Почему? Потому что не пережили они свою трагедию. Не помогли им. Это же основное. У нас сейчас есть случаи, когда выпускницы рожают от гастарбайтеров по пять-шесть детей!
Они просто не ориентируются в новой системе координат?
Конечно! Кто мимо прошел, тот и муж. Он на нее навалился, а она даже не поняла. Границы стерты волонтерами и добровольцами: выпускники детдомов вообще не понимают, где и с кем держать дистанцию. Для них все свои. А так не бывает. Вот почему они попадают во всякие криминальные переплеты.
Насколько сегодня практикуются побои в детских домах со стороны воспитателей? Кто контролирует, бьют детей или нет?
Поймите правильно. Я пробыл в детдоме 16 лет. Подавляют ребенка не обязательно побоями. Если ребенок яркий, думающий, если он активный, задает много вопросов — скорее всего, его просто отправят в психушку.
Здорового ребенка могут отправить в психушку в качестве наказания за проступки или просто потому, что он не нравится воспитателю?
Это обычная практика. Мы сейчас сотрудничаем с учреждениями Москвы и Московской области. Там находятся дети из детских домов… в психушке.
Что вы можете сказать об этих детях? Они оказались там небеспричинно?
Нет, они вообще не должны там находиться. Это здоровые дети! Но система не может предложить им альтернативу. Психиатры накачивают гиперактивных детей таблетками, мучают их там. Даже я воду закупаю в больницу, чтобы они могли воды напиться…
В смысле? Там что, нет воды?
На 100 детей один чайник кипяченой воды где-нибудь на холодильнике.
Это вы про Москву говорите?!
Да, это в Москве.
Это даже не главное. Надо вообще убрать из детских домов волонтеров!
Почему?
Вот эти все тренинги, семинары, рисование, тимбилдинги — это работа не с конкретным ребенком и с его пожаром! Это работа со всеми. А работа со всеми — это уже система. Нужно индивидуализировать взаимодействие с конкретным ребенком и смотреть, какой у него там пожар, какого объема, какого цвета и содержания. Работать только с Васей Ивановым и вместе с ним выйти и сопровождать его. А у нас как? Мастер-классы. Бегали-прыгали-рисовали-танцевали, а ребенок выходит из детского дома и не то что яйцо сварить не умеет, он просто жить не хочет!
То есть работать нужно с конкретным ребенком?
Именно. Видеть его маршрут. Я добровольцу говорю: назовите мне хотя бы одного ребенка, с которым вы бы взаимодействовали больше одной минуты. Не было такого! А почему? Потому что задача волонтера не погрузиться конкретно в проблематику Васи, разобраться с его сложностями, построить образовательный маршрут, культурологический, спортивный, с родственниками наладить связь, продумать программу обучения после детского дома, а просто прибежать, повеселить и убежать. А у каждого из детей внутри все полыхает!
И получается, что они наедине с собой…
Да, и сами они в этом разобраться не могут. И потом режут руки, садятся на наркотики, алкоголь! Девочки в проституцию. Почему? Потому что не пережили они свою трагедию. Не помогли им. Это же основное. У нас сейчас есть случаи, когда выпускницы рожают от гастарбайтеров по пять-шесть детей!
Они просто не ориентируются в новой системе координат?
Конечно! Кто мимо прошел, тот и муж. Он на нее навалился, а она даже не поняла. Границы стерты волонтерами и добровольцами: выпускники детдомов вообще не понимают, где и с кем держать дистанцию. Для них все свои. А так не бывает. Вот почему они попадают во всякие криминальные переплеты.
Насколько сегодня практикуются побои в детских домах со стороны воспитателей? Кто контролирует, бьют детей или нет?
Поймите правильно. Я пробыл в детдоме 16 лет. Подавляют ребенка не обязательно побоями. Если ребенок яркий, думающий, если он активный, задает много вопросов — скорее всего, его просто отправят в психушку.
Здорового ребенка могут отправить в психушку в качестве наказания за проступки или просто потому, что он не нравится воспитателю?
Это обычная практика. Мы сейчас сотрудничаем с учреждениями Москвы и Московской области. Там находятся дети из детских домов… в психушке.
Что вы можете сказать об этих детях? Они оказались там небеспричинно?
Нет, они вообще не должны там находиться. Это здоровые дети! Но система не может предложить им альтернативу. Психиатры накачивают гиперактивных детей таблетками, мучают их там. Даже я воду закупаю в больницу, чтобы они могли воды напиться…
В смысле? Там что, нет воды?
На 100 детей один чайник кипяченой воды где-нибудь на холодильнике.
Это вы про Москву говорите?!
Да, это в Москве.
Уже окрепший Сережа и посылка из Москвы от Александра Гезалова со специальным детским питанием для набора веса
А в регионах тогда как…
Я приехал в одно отделение психоневрологического учреждения города Владимира. Это в том году было. Захожу, там такая большая комната, в ней 40 детей, ковер и лавка. На лавке сидят две сотрудницы — перекрыли вход и не дают детям выйти. И вот дети должны сидеть в этом пространстве несколько часов. Сидят они, напичканные таблетками, чтобы не вякали. Говорю: почему им ничего не дадите? Мячик, например? «А они все рвут и ломают». А что они должны делать? Гладить этот мячик, что ли?!
Я приехал в одно отделение психоневрологического учреждения города Владимира. Это в том году было. Захожу, там такая большая комната, в ней 40 детей, ковер и лавка. На лавке сидят две сотрудницы — перекрыли вход и не дают детям выйти. И вот дети должны сидеть в этом пространстве несколько часов. Сидят они, напичканные таблетками, чтобы не вякали. Говорю: почему им ничего не дадите? Мячик, например? «А они все рвут и ломают». А что они должны делать? Гладить этот мячик, что ли?!
Смотрю, на антресолях лежат нераспакованные игрушки. Спрашиваю: почему не даете? «А они порвут, придет проверка». Я тогда говорю: «Что же вы делаете?»
Моя одноклассница как-то встретила мою воспитательницу из детского дома и говорит: «А вот Гезалов четвертого ребенка родил! А вот он медаль от президента получил!» — «А что, он еще не в тюрьме? Еще не сел?» Да за что я должен был сесть? За то, что просто был нормальным, активным и любознательным ребенком? Вы понимаете, как там все устроено?
А эта дедовщина, которая происходит между детьми? Они не могут справиться со своими чувствами. Мочат слабого.
И воспитатели это видят?
Для них это рычаг управления. Со мной справиться воспитатели не могли, я был неудобен. Они натравливали на меня старших пацанов — те меня били, издевались, сажали в газовую камеру.
Как это?!
У нас была будка для психов. Бросали туда теннисные шарики, зажигали их, потом тушили. Загоняли туда человек 15, закрывали и травили всем этим.
И воспитатели были в курсе?
Да. Все были в курсе.
А сейчас есть такое?
Сейчас немного другая жестокость. Сексуального плана. Она всегда была, но сейчас особенно процветает.
Сексуальное насилие между кем и кем?
Старшие насилуют младших. Мальчики — девочек. Мальчики — мальчиков.
Это не разовые случаи?
Это норма. Это система. Поэтому обязательно нужно, чтобы рядом с ребенком был человек не из системы, так называемый наставник.
Человек, который сопровождал бы конкретного ребенка?
Да, как можно дольше. У нас есть наставничество по контракту, когда ребенок выходит из детского дома и подписывает с наставником контракт по сопровождению. Но это что такое? Это квест. Игра такая. Ребенок же настрадался, перемучался, а человек, который подписывает с ним контракт, об этом не знает… Нужно, чтобы этот наставник уже был с ним в детском доме! И это должна быть оплачиваемая история. Он должен видеть, что там с ребенком происходит — мутузят его или не мутузят, как он учится. Что у него со спортом, что у него с зубами, ногами, одеждой, аппетитом… Он должен видеть, что нужно залатать, где подрулить, и по выходе из детского дома все равно сопровождать ребенка. Потому как сопровождать малознакомого человека крайне сложно.
Сексуальное насилие между кем и кем?
Старшие насилуют младших. Мальчики — девочек. Мальчики — мальчиков.
Это не разовые случаи?
Это норма. Это система. Поэтому обязательно нужно, чтобы рядом с ребенком был человек не из системы, так называемый наставник.
Человек, который сопровождал бы конкретного ребенка?
Да, как можно дольше. У нас есть наставничество по контракту, когда ребенок выходит из детского дома и подписывает с наставником контракт по сопровождению. Но это что такое? Это квест. Игра такая. Ребенок же настрадался, перемучался, а человек, который подписывает с ним контракт, об этом не знает… Нужно, чтобы этот наставник уже был с ним в детском доме! И это должна быть оплачиваемая история. Он должен видеть, что там с ребенком происходит — мутузят его или не мутузят, как он учится. Что у него со спортом, что у него с зубами, ногами, одеждой, аппетитом… Он должен видеть, что нужно залатать, где подрулить, и по выходе из детского дома все равно сопровождать ребенка. Потому как сопровождать малознакомого человека крайне сложно.
Сколько наставников нужно на один детский дом?
100 на 100.
Это же невозможно.
Невозможно. (Вздыхает.) Но что-то же надо делать…
Сколько наставнических центров сегодня в России?
Два-три на всю страну.
Кем и как они финансируются?
Никем.
100 на 100.
Это же невозможно.
Невозможно. (Вздыхает.) Но что-то же надо делать…
Сколько наставнических центров сегодня в России?
Два-три на всю страну.
Кем и как они финансируются?
Никем.
Поймите правильно. Я пробыл в детдоме 16 лет. Подавляют ребенка не обязательно побоями. Если ребенок яркий, думающий, если он активный, задает много вопросов — скорее всего, его просто отправят в психушку.
В одном из своих постов вы пишете: «Общественная организация, которая занимается танцами и плясками в детских домах, получила грант, перед этим поглотив не один миллион рублей, а организация, которая хочет создавать наставнические центры для выпускников детских домов, — нет…»
Да, потому что люди, которые занимаются грантовой политикой, не понимают, что ценность не в плясках и танцах, а в качественном сопровождении ребенка!
На какие деньги существует Наставнический центр Гезалова?
На деньги тех, кому не все равно. Пишет мне одна женщина: «Саша, я вижу, что вы делаете, каждый месяц буду переводить вам по 10 тысяч рублей». В общем, с миру по нитке.
Понятно, что нет официальной статистики по тому, какая доля выпускников детских домов нормально устраивается в жизни — учится, работает, заводит семьи, не употребляет наркотики и алкоголь. Но вы-то знаете, сколько таких?
3–5%.
Всего 3-5%? Что происходит с остальными?
Живут стаями, потому как поодиночке не могут.
Даже если получают жилье от государства, то, как правило, все равно живут толпой?
Да, сдают квартиры и живут толпой: по-другому не умеют. Все вместе торчат на наркоте, спиваются, уходят в криминал, садятся в тюрьму, погибают. И виной тому не гены… красной нитью это протяните — не гены! Это система так людей поломала. Они не могут социально адаптироваться. Для них этот мир — новая система координат, понимаете?
Как часто берут детей из детского дома в приемные семьи?
В Москве в прошлом году взяли 127 детей в семью, а вернули 540. За год.
540 возвратов — это нормальная практика?
Это просто кошмар! Это нонсенс!
Как думаете, с чем это связано? Может, с финансовой ситуацией?
В Москве дают хорошее пособие — 20–25 тысяч на ребенка, а если он инвалид, то еще больше. Просто дети настолько травмированы этой системой, что простой человек уже с ними не справится. И я не виню приемных родителей. Их нельзя винить! Потому что покалечили этих детей не они! Они, наоборот, хотели им помочь. Но не смогли дать то, что надо. А что надо? (Переходит на шепот.) Им уже ничего не дать…
Им нужна психологическая помощь!
Уже ничего не надо.
То есть они настолько травмированы, что их уже не спасти?
Нет.
Нет?
Скорее всего, большинство из этих детей просто погибнет. Потому что это, во-первых, возврат. Во-вторых, опять детский дом, опять обман! В-третьих, реабилитации нет, клинического обследования нет. Это еще страшнее. Ребенок постоянно в пожаре. Никто ничего не тушит. Это просто ужас.
Но у вас же получилось спастись?
Зато два моих брата по 10 лет в зонах отсидели. И у меня тоже были ситуации, когда я мог оказаться в тюрьме. Не из-за криминала, а защищая свое достоинство. Меня спасло то, что я был гиперлюбознательным ребенком, меня страшно интересовал внешний мир за периметром детского дома. Я постоянно выходил за рамки ограничений. Пускался в бега, меня за это били, гнобили…
В детском доме нет задачи развить личность ребенка. На меня влияли люди, которых я даже не знал. Тогда с гостиницами было туго, и к нам все время кого-то подселяли. И вот пришел мужик такой, с сигарой… (Александр вдохновленно вырисовывает в воздухе силуэт.) Он ее вот так курил (подносит два пальца ко рту). Шляпа такая вот на нем была. Я в школу не пошел — пошел за ним. Он поставил мольберт и стал рисовать. Я смотрю, у него на мольберте что-то там появляется, и в моей голове мир будто перевернулся! Я вижу то, что он делает, и то, что происходит в детском доме, — и у меня в голове взрыв! Я убегал, чтобы подсматривать за этими людьми, что меня, по сути, и спасло. Я рано понял, что все вокруг никчемное, и сам стал обо всем узнавать.
Да, потому что люди, которые занимаются грантовой политикой, не понимают, что ценность не в плясках и танцах, а в качественном сопровождении ребенка!
На какие деньги существует Наставнический центр Гезалова?
На деньги тех, кому не все равно. Пишет мне одна женщина: «Саша, я вижу, что вы делаете, каждый месяц буду переводить вам по 10 тысяч рублей». В общем, с миру по нитке.
Понятно, что нет официальной статистики по тому, какая доля выпускников детских домов нормально устраивается в жизни — учится, работает, заводит семьи, не употребляет наркотики и алкоголь. Но вы-то знаете, сколько таких?
3–5%.
Всего 3-5%? Что происходит с остальными?
Живут стаями, потому как поодиночке не могут.
Даже если получают жилье от государства, то, как правило, все равно живут толпой?
Да, сдают квартиры и живут толпой: по-другому не умеют. Все вместе торчат на наркоте, спиваются, уходят в криминал, садятся в тюрьму, погибают. И виной тому не гены… красной нитью это протяните — не гены! Это система так людей поломала. Они не могут социально адаптироваться. Для них этот мир — новая система координат, понимаете?
Как часто берут детей из детского дома в приемные семьи?
В Москве в прошлом году взяли 127 детей в семью, а вернули 540. За год.
540 возвратов — это нормальная практика?
Это просто кошмар! Это нонсенс!
Как думаете, с чем это связано? Может, с финансовой ситуацией?
В Москве дают хорошее пособие — 20–25 тысяч на ребенка, а если он инвалид, то еще больше. Просто дети настолько травмированы этой системой, что простой человек уже с ними не справится. И я не виню приемных родителей. Их нельзя винить! Потому что покалечили этих детей не они! Они, наоборот, хотели им помочь. Но не смогли дать то, что надо. А что надо? (Переходит на шепот.) Им уже ничего не дать…
Им нужна психологическая помощь!
Уже ничего не надо.
То есть они настолько травмированы, что их уже не спасти?
Нет.
Нет?
Скорее всего, большинство из этих детей просто погибнет. Потому что это, во-первых, возврат. Во-вторых, опять детский дом, опять обман! В-третьих, реабилитации нет, клинического обследования нет. Это еще страшнее. Ребенок постоянно в пожаре. Никто ничего не тушит. Это просто ужас.
Но у вас же получилось спастись?
Зато два моих брата по 10 лет в зонах отсидели. И у меня тоже были ситуации, когда я мог оказаться в тюрьме. Не из-за криминала, а защищая свое достоинство. Меня спасло то, что я был гиперлюбознательным ребенком, меня страшно интересовал внешний мир за периметром детского дома. Я постоянно выходил за рамки ограничений. Пускался в бега, меня за это били, гнобили…
В детском доме нет задачи развить личность ребенка. На меня влияли люди, которых я даже не знал. Тогда с гостиницами было туго, и к нам все время кого-то подселяли. И вот пришел мужик такой, с сигарой… (Александр вдохновленно вырисовывает в воздухе силуэт.) Он ее вот так курил (подносит два пальца ко рту). Шляпа такая вот на нем была. Я в школу не пошел — пошел за ним. Он поставил мольберт и стал рисовать. Я смотрю, у него на мольберте что-то там появляется, и в моей голове мир будто перевернулся! Я вижу то, что он делает, и то, что происходит в детском доме, — и у меня в голове взрыв! Я убегал, чтобы подсматривать за этими людьми, что меня, по сути, и спасло. Я рано понял, что все вокруг никчемное, и сам стал обо всем узнавать.
У вас был страх, что вы не состоитесь как родитель? Примера же не было перед глазами…
Мне было сорок, когда первый ребенок родился. Если бы в 20 лет — тогда да… Но к тому времени я уже сформировался. Служил на атомной подводной лодке, окончил четыре учебных заведения, никогда не пил и не курил.
Мне было сорок, когда первый ребенок родился. Если бы в 20 лет — тогда да… Но к тому времени я уже сформировался. Служил на атомной подводной лодке, окончил четыре учебных заведения, никогда не пил и не курил.
Сережа с приемной мамой Ольгой
Что касается детей-отказников, я слышала, что за ними стоит целая очередь…
300 тысяч человек у нас в очереди на маленьких детей. Но получить их они не могут.
Из-за бумажной волокиты?
Из-за того, что есть негласная очередь. Так называемые блатные, знакомые, друзья.
Много раз доводилось слышать, что когда дети рождаются с какими-то проблемами, пусть и незначительными, матерей в роддоме уговаривают оставить ребенка.
Именно так! Это рынок. У ребенка со здоровьем вообще все может быть нормально.
Это для чего делается? Чтобы продать?
Это не продажа. Это по-другому называется. Это лояльность. К примеру, вы прокурор и вы бездетная. А мама глупышка. А у меня план в голове — как бы угодить прокурорской семье.
То есть сегодня такое существует…
У нас всегда это было. Есть. И будет.
300 тысяч человек у нас в очереди на маленьких детей. Но получить их они не могут.
Из-за бумажной волокиты?
Из-за того, что есть негласная очередь. Так называемые блатные, знакомые, друзья.
Много раз доводилось слышать, что когда дети рождаются с какими-то проблемами, пусть и незначительными, матерей в роддоме уговаривают оставить ребенка.
Именно так! Это рынок. У ребенка со здоровьем вообще все может быть нормально.
Это для чего делается? Чтобы продать?
Это не продажа. Это по-другому называется. Это лояльность. К примеру, вы прокурор и вы бездетная. А мама глупышка. А у меня план в голове — как бы угодить прокурорской семье.
То есть сегодня такое существует…
У нас всегда это было. Есть. И будет.
А сколько времени потребуется обычной неблатной семье, чтобы взять ребенка?
Проблема не в этом. Сейчас все равно можно все сделать за несколько месяцев. Проблема в другом. Возьмите любой дом ребенка — 80% детей находится там по заявлению.
Что значит по заявлению?
Ну вот вы в тяжелой финансовой ситуации. Потеряли работу. Вы приводите ребенка и пишете заявление: «Хочу оставить на полгода». И у вас его с удовольствием берут, так как на него открывается хорошее финансирование! Так что идите и приходите через полгода, если у вас ситуация наладится. А если не наладится? И ребенок в этом месте находится годами, и никто его не может взять в приемную семью, потому что он по заявлению там. Это же преступление! Это геноцид! Эти дети будут такими же покалеченными, а когда они выйдут, то им даже квартиру не дадут! Пойдут они на улицу или к этой мамашке обратно. Это преступление против детей. Государству никого и ничего сдавать нельзя!
А те дети, которые находятся в детском доме не по заявлению, обязательно получают жилье при выходе?
На сегодняшний день у нас в жилье нуждается порядка 250 тысяч выпускников детских домов.
Они стоят в очереди?
Кто-то стоит, многие не стоят.
А многих и не ставят в эту очередь?
А многие о ней и не знают! Мне постоянно звонят люди, которым по 30 лет. Говорят: «Мы даже не знали, что нужно вставать на очередь!» 250 тысяч человек! Это же криминал, по сути. Живут где попало, образования нет.
Ну вот исполнилось ребенку 18 лет. Он выходит из детского дома — и куда идет?
В очередь.
Но очередь — это же не крыша над головой!
Это его проблема.
Вы серьезно? Это как из колонии с сумкой вышел и пошел?
Да. Это то же самое.
И как же он тогда?
Идет к друзьям, знакомым и незнакомым, на вокзал, к шайкам прибивается. Много историй таких. Часто отлавливаем их бедных на улице. Стараются попасть в учебные заведения, где есть общага. Учатся там по два раза.
Несколько лет назад я ездила в Пензу и снимала скрытой камерой детский дом, где выпускнику вместо квартиры дали комнату в доме престарелых…
Легко! Жилья просто нет. Строится коммерческое жилье, а социальное — нет. Учитывая, что у нас есть регионы, где жилье вообще крайне редко дают — регионы, как правило, на дотации, — то можно и не дождаться квартиры. А очередь — это что, прописка? Это что, работа?
Проблема не в этом. Сейчас все равно можно все сделать за несколько месяцев. Проблема в другом. Возьмите любой дом ребенка — 80% детей находится там по заявлению.
Что значит по заявлению?
Ну вот вы в тяжелой финансовой ситуации. Потеряли работу. Вы приводите ребенка и пишете заявление: «Хочу оставить на полгода». И у вас его с удовольствием берут, так как на него открывается хорошее финансирование! Так что идите и приходите через полгода, если у вас ситуация наладится. А если не наладится? И ребенок в этом месте находится годами, и никто его не может взять в приемную семью, потому что он по заявлению там. Это же преступление! Это геноцид! Эти дети будут такими же покалеченными, а когда они выйдут, то им даже квартиру не дадут! Пойдут они на улицу или к этой мамашке обратно. Это преступление против детей. Государству никого и ничего сдавать нельзя!
А те дети, которые находятся в детском доме не по заявлению, обязательно получают жилье при выходе?
На сегодняшний день у нас в жилье нуждается порядка 250 тысяч выпускников детских домов.
Они стоят в очереди?
Кто-то стоит, многие не стоят.
А многих и не ставят в эту очередь?
А многие о ней и не знают! Мне постоянно звонят люди, которым по 30 лет. Говорят: «Мы даже не знали, что нужно вставать на очередь!» 250 тысяч человек! Это же криминал, по сути. Живут где попало, образования нет.
Ну вот исполнилось ребенку 18 лет. Он выходит из детского дома — и куда идет?
В очередь.
Но очередь — это же не крыша над головой!
Это его проблема.
Вы серьезно? Это как из колонии с сумкой вышел и пошел?
Да. Это то же самое.
И как же он тогда?
Идет к друзьям, знакомым и незнакомым, на вокзал, к шайкам прибивается. Много историй таких. Часто отлавливаем их бедных на улице. Стараются попасть в учебные заведения, где есть общага. Учатся там по два раза.
Несколько лет назад я ездила в Пензу и снимала скрытой камерой детский дом, где выпускнику вместо квартиры дали комнату в доме престарелых…
Легко! Жилья просто нет. Строится коммерческое жилье, а социальное — нет. Учитывая, что у нас есть регионы, где жилье вообще крайне редко дают — регионы, как правило, на дотации, — то можно и не дождаться квартиры. А очередь — это что, прописка? Это что, работа?
Александр Гезалов с новорожденой дочерью Грушей. 2013 год
В целом как вы оцениваете работу органов опеки в России?
Органы опеки вообще находятся за гранью семейной и государственной политики. Семейная и государственная политика должна декларировать сохранение семьи и оказывать ей поддержку. Органы опеки не занимаются ни тем, ни другим. У них на это нет ни ресурсов, ни компетенций, ни знаний… Я сейчас занимаюсь несколькими семьями. В одной семье сгорел холодильник. К матери из опеки пришли и сказали: не купите холодильник к такому-то числу — мы у вас детей заберем, потому что вам негде хранить продукты.
А мать нормальная?
Мать-одиночка, абсолютно нормальная любящая мать, не пьет и не курит, просто с деньгами туго.
И что вы сделали?
Не дали забрать детей! Собрали деньги, купили холодильник!
Читала ваш пост о матери, у которой опека грозилась забрать детей из-за плохого жилья, притом что жилье предоставило ей государство.
Это в Ярославской области. В Ростове Великом. Вот я сейчас ею занимался. Купили холодильник, диван, деньги на ремонт собрали… Ребенка не забрали. Увидели у нее мою визитку на столе и оторопели: как, он вам помогает?! В такой тональности, что вы, мол, никто, а этот вам помогает. Мол, это же ужас, как вы не сдохли еще до сих пор. Почему вам Гезалов из Москвы помощь шлет!
Это какой-то сюр! Сестры Хачатурян всю жизнь прожили в Москве в многоквартирном доме, терпя побои и издевательства со стороны отца-садиста, и соседи все слышали — где тогда была опека? А тут из-за холодильника ребенка забирают?
Сумасшедшие перекосы! Вы себе даже не представляете…
И все у вас так — «через тернии к звездам»?
Да нет звезд никаких. Просто через тернии. Через боль, борьбу, неудобства.
Бывают моменты, когда чувствуете выгорание?
Нет.
Правда?
Правда. А какое выгорание? Я этим живу.
Ну а детский дом снится?
Это уже отработано. Отболело. Книга написана об этом… Важно, чтобы ребенок выговорился. У нас даже такой проект есть — называется «Говорят сироты». У меня в жизни столько событий было, они все это перекрыли, ничего не помню. Слава богу!
А в Бога верите, да?
Да.
И даже несмотря на весь этот ужас вокруг у вас не возникает вопроса, где Бог и почему Он это допускает?
Бог там, где надо! Бог там, где надо.
Нужно просто делать то, что делаешь?
Несмотря ни на что. Каждый вечер я сажусь и понимаю, что что-то сделал, кому-то помог. И это главное.
Органы опеки вообще находятся за гранью семейной и государственной политики. Семейная и государственная политика должна декларировать сохранение семьи и оказывать ей поддержку. Органы опеки не занимаются ни тем, ни другим. У них на это нет ни ресурсов, ни компетенций, ни знаний… Я сейчас занимаюсь несколькими семьями. В одной семье сгорел холодильник. К матери из опеки пришли и сказали: не купите холодильник к такому-то числу — мы у вас детей заберем, потому что вам негде хранить продукты.
А мать нормальная?
Мать-одиночка, абсолютно нормальная любящая мать, не пьет и не курит, просто с деньгами туго.
И что вы сделали?
Не дали забрать детей! Собрали деньги, купили холодильник!
Читала ваш пост о матери, у которой опека грозилась забрать детей из-за плохого жилья, притом что жилье предоставило ей государство.
Это в Ярославской области. В Ростове Великом. Вот я сейчас ею занимался. Купили холодильник, диван, деньги на ремонт собрали… Ребенка не забрали. Увидели у нее мою визитку на столе и оторопели: как, он вам помогает?! В такой тональности, что вы, мол, никто, а этот вам помогает. Мол, это же ужас, как вы не сдохли еще до сих пор. Почему вам Гезалов из Москвы помощь шлет!
Это какой-то сюр! Сестры Хачатурян всю жизнь прожили в Москве в многоквартирном доме, терпя побои и издевательства со стороны отца-садиста, и соседи все слышали — где тогда была опека? А тут из-за холодильника ребенка забирают?
Сумасшедшие перекосы! Вы себе даже не представляете…
И все у вас так — «через тернии к звездам»?
Да нет звезд никаких. Просто через тернии. Через боль, борьбу, неудобства.
Бывают моменты, когда чувствуете выгорание?
Нет.
Правда?
Правда. А какое выгорание? Я этим живу.
Ну а детский дом снится?
Это уже отработано. Отболело. Книга написана об этом… Важно, чтобы ребенок выговорился. У нас даже такой проект есть — называется «Говорят сироты». У меня в жизни столько событий было, они все это перекрыли, ничего не помню. Слава богу!
А в Бога верите, да?
Да.
И даже несмотря на весь этот ужас вокруг у вас не возникает вопроса, где Бог и почему Он это допускает?
Бог там, где надо! Бог там, где надо.
Нужно просто делать то, что делаешь?
Несмотря ни на что. Каждый вечер я сажусь и понимаю, что что-то сделал, кому-то помог. И это главное.
Комментарии:
Вы должны Войти или Зарегистрироваться чтобы оставлять комментарии...
хороший материал, актуальный