Дмитрий Фишбейн — большое интервью

— Дети, атмосфера, один язык (когда ты говоришь, ты знаешь, что тебя поймут), места как таковые: Харитон Колобок и Ляля- очень клёвые и интересные взрослые, которых много, близость к университету, реноме, которое есть в Лицее и тот факт, что к нам все стремятся.

— Не знаю, наберу ли семь... Ну, с одной стороны, не нравится такое большое количество учеников, потому что... Не знаю, как-то раз я уже рассказывал, что хожу по улицам и здороваюсь со всеми молодыми людьми, потому что думаю, что они из Лицея [смеётся]. А с другой стороны, не нравится, честно скажу, когда лицеисты, а зачастую и их родители, считают, что главная цель обучения в Лицее – это только высокие результаты ЕГЭ и олимпиад. Третье? Может быть, не нравится, что иногда (опять же, из-за количества, хотя наша вина здесь тоже есть) решения очень долго принимаются. С этим согласовать, а это, а вот это, а если к этому сходить... Я хочу, чтобы эта цепочка не развивалась, чтобы любой мог прийти ко мне и быстро что-то решить. Мне не нравится, что иногда и взрослые, и дети неверно распределяют время между работой и личной жизнью. От этого сложно куда-то деться, потому что очень большая нагрузка у всех. И да, мне не нравится, когда Лицей критикуют.

— Сложно сказать. Мне кажется, в процентах она не очень большая, потому что должность мешает. Я сам директор и, как бы то ни было, часто, наверное, принимаю решения, которые не нравятся лицеистам: индивидуальные и какие-то другие. Про себя могу сказать, что работа директора – она разная: очень часто бумажная, переговоры и так далее. От этого иногда устаёшь. Я знаю, что, если я совсем уже никакой, надо выйти на Харитон, походить, посмотреть на лица, с кем-нибудь поговорить и поздороваться. Так станет лучше. Мне от вас становится лучше. Как наоборот – я не знаю. [смеётся]

— Мне кажется, да, и в этом смысле я Вам благодарен. Мне кажется, что чем больше интервью и, в данном случае, обсуждений того, что директор – тоже человек, тем проще можно разговаривать, обсуждать вместе какие-то вещи.

— Смотрите, здесь важна операциональная история, может, кстати, стоит рассказать, не все её знают: не очень понятно, как технологически попасть к директору. Ну да, можно встретить в коридоре, да, действительно, можно позвонить по телефону, который на сайте. Поставить вопрос о расписании или зайти, сказать: «Так и так, у меня вопрос к Дмитрию Ефимовичу». Чаще всего это происходит так, потому что нет других форматов. Я же не могу подходить к лицеистам и спрашивать: «Давай, как ты, что ты?» Они ведь испугаются. Это первый вариант, а второй – это какие-то групповые вещи. Я очень часто общаюсь с волонтёрами, с советом лицеистов, с проектами вроде «Хочу в Лицей» и «Организация Мероприятий», потому что они должны прийти ко мне и согласовать какие-то вещи. Иногда мы говорим по делу, а иногда просто за жизнь: как вы вообще поживаете и всё такое.

— Мне периодически показывают что-то. Я даже пытался подписываться на каких-то мемоделов, но быстро отказывался, потому что меня правда коробит. Я не люблю мата, мне кажется, что это исключительно контекстная вещь. И когда я это вижу, я напрягаюсь. Я все время считаю, что можно высказаться также круто, но по-другому. Поэтому я не очень смотрю их. Какие-то есть, правда, смешные, очень смешные. И то, что в мемах часто лицеисты высмеивают сложности, – это классно. Но, грубо говоря, я думаю, не обидится ли на меня Рустам Фаильевич Байбурин: он все время стоит на первом этаже, ругается и так далее. Мы не пытаемся придумать козни ему, а просто как-то весело к этому относимся. В этом смысле мне нравится, но вот когда за гранью – тут не очень.

— Наверное, помимо мата ничего нет. Иногда мне кажется, что это неприлично по отношению к личностям. То есть одно дело, когда ты говоришь: «Что за дурацкая страна» (я огрубляю); и когда ты говоришь: «Что за дурацкий человек». Во втором варианте может быть обидно конкретному человеку. Мне кажется, это не очень хорошо.

— А что Вы имеете в виду под закрытой атмосферой?

— Сильная разница связана с количеством людей. Дело даже не в том, что этих мало-много, а в том, что первый набор весь друг друга знал. Все учителя и лицеисты. Сейчас это просто невозможно. Может быть, есть какие-то люди, которых все знают, но и это маловероятно. А ещё они были первыми. И это всегда и плохо, и хорошо. Потому что, когда ты начинаешь готовить новое блюдо, у тебя может получится не так, как ты предполагаешь. Соответственно, мы сейчас переживаем по поводу девятиклассников, которые придут в следующем году, потому что мы не очень понимаем, как там все будет. Это ещё экспериментальная история. Как бы то ни было, пусть даже в следующем выпуске их будет больше, у взрослых уже будет опыт. Большое количество преподавателей продолжает работать, они несут какие-то традиции. Например, в менеджменте есть такое понятие как организационная память. Я давным-давно работал в частной школе классным руководителем. Такая понятная история: был объявлен субботник, и я должен был со всеми детьми на этот субботник прийти. Я спрашиваю у других, как мне это сделать. В моем классе дети родителей, у которых значительный достаток. Я им скажу: "Ребята, приходите в субботу мести листья?" Это ведь нереальная история. А мне опытные люди, которые уже сталкивались с этой проблемой в школе, у которых уже была организационная память, говорят: «Не упоминай, что субботник. Скажи, что день здоровья, чтобы побегать и так далее. Ты с ними побегаешь, а заодно и уберетесь». Я сказал, и все пришли. А по-другому бы никто и не пришел. Вот в этом смысле мне кажется, что те люди, которые в Лицее были с первого года и сейчас работают, они несли какую-то организационную память, и Лицей становился лучше, и это очень здорово.

— Я не так хорошо знаю первый выпуск и, возможно, ошибаюсь, но, насколько я понимаю (и это опять же связано с количеством), в некоторых лицеистах есть сейчас мажорность. Мне кажется, в первом выпуске не было такого, хотя они тоже были всероссники.

— Мне кажется, что, в основном, гордятся, хотя мне сложно сказать. Это круто, что первые в рейтинге. Может быть, немного той мажорности, о которой я говорил. Мне кажется, что не сильно повлияло, но, возможно, я ошибаюсь.

— С этим ничего не надо делать. Понимаете, есть неформальные правила игры в любой школе. И я точно знаю, что с ними ничего не смогу сделать. Они такие. Хотя я сейчас вспоминаю. От директора, наверное, что-то зависит. Помню, когда был ребенком, я учился в школе с углубленным изучением иностранных языков. В классе 3-4 у нас был замечательный директор, который преподавал английский язык. У него была одна обязательная традиция: он со всеми в школе здоровался на английском языке. РАЙОНО приходит, начальники приходят – все равно на английском. К чему это привело? Через определенное количество времени вся школа начала здороваться на английском. Но это пример нехарактерный. Чаще всего неформальные правила сами собой возникают. Это походит на так называемый образ "айсберга", когда очень мало над водой, очень много под водой. Неформальные правила, которые под водой, они сильнее, чем формальные. Поэтому если в Лицее среди учеников будет не принято мажориться, хвалиться машиной, квартирой, поездкой в Майами, то мажорности не будет. Если вдруг начнется подобный тренд, я боюсь, что мы ничего не сделаем. Но я надеюсь, что такого не произойдет.

— Я могу сказать только про неформальные правила среди взрослых. Среди вас точно не знаю. Давайте на конкретном примере: неважно, я иду по зданию или кто-то другой, замдиректора или учитель, если ребенок сидит на диване во время урока, то его никто не спрашивает: «Ты что сидишь?». По крайней мере, я не спрашиваю – это же его дело. С некоторыми мы шутили, на Харитоне такие постоянно попадаются, а так, в целом, я не спрашиваю. И в этом смысле это неформальная история. Кто-то, наверное, спрашивает. Но в целом, мне кажется, что взрослые в Лицее не должны спрашивать ребенка, на уроке он или нет. Это не тот вопрос, который надо обсуждать. Может, он считает, что сейчас ему важно что-то сделать и из-за этого не пойти на урок – это его проблемы. Вот если у него вышла двойка, и мы начинаем как-то интересоваться, то это другой вопрос. Но это же не пропишешь в каких-то правилах. Какие-то вещи я, может быть, могу еще сказать, но вторая вещь для меня принципиальная – это то, что мы пытаемся сделать во взрослой среде равные отношения. То есть нет иерархии такой явной: достаточно равная история. Может быть, опять же, это моя иллюзия по этому поводу, но мне кажется, она принципиальна, она неформальна. Это значит, что любой может прийти в мой кабинет, я могу к кому-то прийти и просто попить чай и это нормально. [На этом моменте в комнату заходит Байбурин, внимательно слушает, затем опускает голову, поднимает кружку и спрашивает: «Дмитрий Ефимович, чайку?»]

— Я не знаю. Конечно, не хотелось бы такого снобизма и, по крайней мере, со стороны взрослых такого фона. Я, честно говоря, очень сложно отношусь к таким достижениям. Есть отличное выражение: «Поражение от победы ты сам не должен отличать». Иногда поражение нужнее и важнее. Если ты всегда побеждаешь – это что-то неадекватное. И ты либо совсем не там находишься, либо в тебе что-то не то. Так не бывает. Честно говоря, я не люблю отличников. Мне кажется, что это комплекс «красного аттестата» и «я вот весь такой, у меня все должно так вот быть». Мне кажется, что это не очень. Должно нравиться. И если мне реально нравится, что я читаю, учу, то вопросов нет никаких. Если же это все для того, чтобы быть первым или, соответственно, быть кем-то – мне кажется, это не стоит того.

— Знаете, это такая история... Совет Лицея был создан ещё до самого Лицея. Его идея состояла в том, чтобы собрать группу людей, которые создавали Лицей. Например, Исаак Давыдович Фрумин, ректор и руководитель Института Образования, который задумал сам Лицей и его связь с университетом. Но, честно скажу, эта вещь не очень работает. Единственная роль совета Лицея — принимать список рекомендованных к зачислению, который мы сформировали. Мы приходим к совету Лицея, объясняем, почему он такой, как баллы распределились, честно ли это всё. А они, соответственно, утверждают список, чтобы мы его опубликовали. Периодически мы с ними собираемся и рассказываем про развитие Лицея — что мы решили сделать; влияния на решения, которые принимаются в Лицее, этот совет не имеет. Я бы сказал, что это скорее широкий наблюдательный орган. И, наверное, если бы мы делали что-то совсем не то, они бы нам сказали: мол, ребята, надо было не так.

— Знаете, мне кажется, с обеих сторон есть некоторые проблемы. Наша проблема в том, что мы недостаточно, наверное, задействуем университет. А есть и проблема университета. Их здесь можно понять, потому что Вышка тяжело переживает Лицей: это новая и непонятная для них история. Это всё не быстро, но мы пытаемся делать шаги. И сейчас вы видите, как мы на мероприятия привлекаем студентов. Мы сейчас сделали так, что у наших преподавателей появились учебные ассистенты, которые тоже являются студентами Вышки. На мой взгляд, основная история, которая помогает взаимодействовать Лицею и университету, — студенты, которые массово могут много чего с лицеистами создавать и делать. Тем более, среди студентов много наших выпускников, тут уж само собой: у них к Лицею определённое отношение. Мне кажется, что этого достаточно. Не думаю, что проректоры или деканы факультетов должны прямо влиять на Лицей, потому что у них там своё большое хозяйство.

— На самом деле, грустная история, честно скажу. Это, как мне кажется сейчас, одно из наших поражений. Потому что идея совета лицеистов, который собран из представителей кураторских групп, была в том, чтобы лучше взаимодействовать с лицеистами. Мы не можем общаться с полутора тысячами лицеистов, а совет что-то предлагал бы, как-то давил на нас по поводу стаканчиков (огрубляю). Какие-то вещи там бы рождались, но сейчас, к сожалению, не получается. Я не понимаю почему. Поначалу было интересно, когда еще был тот одиннадцатый класс, пока он не ушел. Они бились с нами по поводу структуры, по поводу того, что может решать совет, что не может. Какая-то была движуха, активность. А сейчас как-то грустно. Мы будем думать, что с этим делать. Главное, что у самих учеников нет амбиций. Они могли бы прийти и сказать: «Ребята, ну вы че?».

— Мне кажется сейчас, что неправильная была идея. Должно быть какое-то небольшое количество лицеистов, которые могли бы разговаривать от имени всех учащихся Лицея — это не совет лицеистов, а, может быть, Ассоциация волонтеров. Потому что, по крайней мере, у них я вижу позицию. Ассоциация волонтеров неформально возникла — мы ее не делали сами, ребята решили, что на каждом направлении должен быть представитель из 11-го, который потом передает свои полномочия человеку из 10-го. Такая история. Может быть, стоит убрать совет лицеистов и сделать совет ассоциации волонтеров тем органом, который как-то выражает мнение лицеистов.

— Я, честно говоря, так и думаю. Я очень часто говорю, что мероприятия не должны нами делаться. Может быть, действительно в лицее просто такая атмосфера, идеология, что здесь не живет то, что наверху сделано.

— Да, хороший вопрос. Здесь был не ОМ, я бы сказал. Может быть, это не очень верно, но пока мне кажется, что мы пошли по правильному пути. Сейчас идет пиар юбилея. [Интервью было записано 23.03. – RP] Мы решили, что надо позвать тех ребят, которые показали себя самыми крутыми в фильмах на Оскаре. Это значит, что их знают многие. Гошу знают многие. И поэтому надо просто взять этих ребят, потому что их будут смотреть. Мы им предложили: «Есть идея. Как вы? Давайте распиарим». Они нас даже тыркали по поводу содержания мероприятия. Мы говорим: «Не знаем и не хотим знать. Хотим, чтобы история раскрутилась. Единственное, что мы знаем: это будет один день с утра до вечера, когда отменятся все уроки». Основная идея сейчас заключается в том, что неким финалом всех вирусных роликов будет гугл-анкета, где всех лицеистов спросят, чего им хочется или не хочется и попросят что-нибудь предложить. В этом смысле у нас идеалистическое представление, что куча лицеистов скажет: «Мы хотим сделать рэп-баттл, мы хотим сделать танцевальное шоу, мы хотим сделать это, мы хотим сделать то». Юбилей будет происходить одновременно в трех зданиях лицея в этот день, и было бы круто, если вечером мы все соберемся в какой-то точке... Такая была первая идея. А вторая была в том, что было бы здорово, если каждая из этих активностей будет иметь какой-то благотворительный подтекст. Нам кажется это важным. Мы договорились с коллегами, которые собирают деньги в благотворительные фонды: они нам помогут. Организационная рамка вот такая. Мы изначально предполагали, что не имеем права придумывать, что там будет. Наверное, мы просто должны поставить какую-то границу – что там быть не может – но только в случае, если нам покажется, что это перебор. А все остальное… Модель не та, чтобы мы с узким кругом что-то решали: такая, чтобы мы просто распиарили, а все потом в это дело вплелись.

Да.

— Вы знаете, я думаю, есть много причин, среди которых одна главная. В качестве примера: сложные истории у больших руководителей, особенно, у мега-руководителей, которых все знают. Для них проблемой является попытка найти себе преемника. Практически никогда это не удается. Его даже выращивают, но все равно не удается. Опыт одного человека передать другому очень сложно. Все равно начинается новая история. Поэтому мне кажется, что вопрос в том, что проекты не передаются. И, может быть, ничего страшного. Какие-то очень крутые будут жить. Не знаю, что будет с Raven Press в этом плане. Была бы проблема, если в целом общее количество и масштаб проектов уменьшались. Как мне кажется, возникают новые, и поэтому это нормально.

— Я, честно говоря, не очень помню, в чем была идея. Согласен, неудачная история. Вообще из меня актер еще тот, это не мое. Единственное, что они говорили, так это то, что нам надо как- нибудь разыграть историю.. Но я предполагал, что все поймут, что это хохма. Потому что бывают случаи, когда директор приходит и начинает спрашивать, мол, почему вы вообще здесь сидите, пропускаете занятия. Но такой розыгрыш, может быть, не очень удачный – по актерской игре 100 процентов не очень удачный — не был знаком вроде: «Знайте, теперь все будут следить». По крайней мере, у меня этой идеи точно не было.

— Знаете, два момента, наверное. Во-первых, хорошо, что он есть. Есть такое выражение, что если в кастрюле кипит вода, то надо пар выпускать. И если пар лицеистов с отрицательным таким окрасом выпускается там – то отлично, пусть выпускается. По крайней мере, я бы точно не стал ничего из этого запрещать. Второе: у меня есть несогласие, но оно, я бы сказал стилистическое. Каждый человек имеет право оценивать действительность как она видится и описывать это. Но надо это делать красиво. Я даже не про мат, а в принципе про то, как это пишется, – и мне кажется, что это плохо. То есть, если бы даже такая резкая критика была сделана литературно круто, я бы, наверное, переживал, потому что это классно, это будут много читать. Но если это так, без какой-то аргументации, без каких-то интересных образов и примеров... Вот с этим я, честно говоря, не согласен. И поэтому было бы круче, если бы это было ещё изысканно.

— Есть много ответов. Есть умные, я могу их долго перечислять. Это то, что не всем лицеистам хватает времени, чтобы определиться со своим направлением в десятом и одиннадцатом. А в 9 классе можно попробовать, например, поучить китайский язык и понять, что это не твоё. Или то, что девятые раньше начнут вливаться в атмосферу. В общем, есть много умных ответов, но на самом деле мы всегда должны просто пробовать что-то новое, как это ни странно. А ты пил мандариновый сок? Нет, какая гадость! А ты пробовал? Многие вещи мы делаем, не зная ответа на вопрос «зачем». Я не могу точно сказать, но мне кажется, что это даст какой- то эффект тем, кто будет переходить из лицейского девятого в десятый. Мы даже думаем в следующем году сравнить десятых, которые учились у нас в девятом, и тех, кто только пришёл. Мне кажется, что-то произойдет. Если не получится, то мы, наверно, откажемся от этого. Но мне кажется, что выйдет. По поводу восьмого и ниже скажу: я буду скорее против. Хотя не исключаю, что такое может быть: жизнь разная. Мне кажется, что основное достоинство Лицея, лицеистов в том, что это взрослая тусовка. Поэтому мы вам говорим, что девятиклассники не должны иметь такое же количество прав, которое имеют десятые и одиннадцатые. Я все время пример привожу. Когда я учился в школе на дискотеку детей до восьмого класса не пускали. Какие-то вещи должны быть недоступны девятиклассникам, не доросли ещё. Дорастут, поступят в десятый — пожалуйста. Хотя нам бы все-таки хотелось, чтобы все были взрослыми в Лицее, вниз очень не хочется спускаться. Я говорил про то, что если вводить новые классы, то надо делать два разных Лицея. Может быть, параллельных, но очень разных, с другой культурой, правилами игры, администрацией. Потому что, грубо говоря, нельзя сравнивать детский сад и школу.

— Вы знаете, был же ДОД для девятых: с одной стороны, видно, конечно, детскость и позицию родителя, но есть очень крутые ребята. Они сейчас начинают присылать мотивационные эссе, есть такие нестандартные. Одна девочка начинает эссе с фразы «Вы думаете, я вам сейчас напишу то, что я думаю?» Ну, вот для меня это смелость. Она же не знает, что здесь это ни на что не влияет. Есть те, кто близок к Лицею.

— У всех у вас остаётся что-то, даже у меня осталось, я вас точно уверяю. Другое дело — как мы всё переосмысливаем, переживаем.. Мне кажется, ещё вот какая вещь важна: у девятиклассников должна быть амбиция стать такими же, как вы. Без этой амбиции здесь поступающим делать нечего. Я сейчас разговариваю достаточно много с родителями, с детьми, которые собираются поступать. Я им говорю: «Ребят, если вы не хотите все-таки пойти в десятый в будущем, ну зачем? Зачем эта сложная история с нагрузками, со всякими штуками, ну зачем? Можно спокойно как- нибудь по-другому, но если у вас есть амбиция, тогда давайте».

— У них не будет направлений. У них не будет возможности сменить много предметов в учебном плане, у них будет только один или два элективных курса, которые можно будет за год сменить.: Еще, наверное, все истории с грантовыми конкурсами не для девятого, рановато.

— Скорее всего, нельзя. И у них не будет совсем университета. Ну вот в таком, по крайней мере, виде, как факультетский день, например. То есть мне кажется, что для них наоборот должны стать таким «факультетским днём» посещения направлений. То есть я с Колобовского взял и поехал на Лялин и просто посмотрел, как там живут, например, соцэки – вот. Скорее, для них должна быть такая история, потому что это их горизонт. И в этом смысле нет как такового университета — сначала подрастите, а потом идите в университет смотрите, заявляйте о проектах каких-то своих и так далее.

— Здесь я так скажу: это мы бы не хотели регулировать, и здесь всё зависит от вас – если вы полагаете, что каких-то и как-то нужно подключать, и они будут стучаться в двери и говорить: «Возьмите нас!», то здесь бы я не ограничивал.

— Ну пропуска, скорее всего, будут те же самые. Я только сомневаюсь, что буквально они пойдут в Вышку самостоятельно. Выход будет, но такой, своеобразный. Мы вообще хотим, так как у них нагрузка всё-таки поменьше, чтобы обязательные занятия в большинстве случаев заканчивались до обеда. И в какие-то дни они будут действительно уходить домой. То есть элективные курсы у девятых по идее после обеда – всё будет зависеть от того, сколько они этих курсов возьмут. Но, в принципе, здесь такой же часовой обед, и также родители должны писать заявление, что ребёнка можно отпускать.

— Интересный вопрос. Сложный, на самом деле. Мы тут голову ломали… Первая позиция — нам не хотелось изначально говорить так: «Ребята, мы не всех возьмём вас в 10 класс». То есть изначально 250 человек наберём – в десятый пойдут 150, или там 200. Это, мне кажется, плохо, так как нам бы не хотелось создавать конкуренцию между учащимися. Поэтому мы говорим: ребята, если в четверти (да, у них будет четыре четверти, не полугодия) вы не имеете ни одной двойки и ни одного дисциплинарного взыскания, то, в целом, можете пойти дальше. Но сразу же возникает сложный вопрос по поводу направлений обучения. Если просто им дать возможность пойти в Лицей, то они точно неравномерно распределятся между направлениями.. Но тогда никто не попадёт со стороны. Поэтому идея в том, что должна быть квота на каждом направлении десятого класса для тех, кто пришёл из девятого. И если у нас всего 50 мест на дизайнеров, то они не должны занять 70% или 100% мест, а около 30-40 %, как мне кажется. Как тогда нам решить, кого пускать на дизайн (или не на дизайн), кого не пускать? Мы пока придумали так, что в течение девятого класса, примерно до конца марта, будет формироваться многоаспектный рейтинг из оценок, каких-то движух и так далее. И тогда первые в рейтинге начинают выбирать направления, а как только квота заканчивается, последние либо выбирают другое, либо идут на открытый конкурс.

— Пока льгот нет, скорее всего, с девятого по десятый класс останется такая же минимальная льгота.

— Ну не 10%, а даже больше. То есть понятно, что с квотой для ФДП и квотой девятого класса всё меньше свободных мест будет. Я предполагаю, что, наверное, максимум, что нужно сделать, – это занять 40%. 30% наши и 10 % ФДП. Остальные 60% останутся.

— Сложно сказать, почему заговорили про это. Думаю, оно было всегда. По крайней мере, я помню, это было и в первом наборе. Такое всегда бывает. Случаев, известных мне, мало. Здесь есть сложность, я совершенно честно рассказываю. Да, висит камера, которая покрывает практически все раздевалки. Чаще всего такая история — залез в карман, и так далее. Но могу ли я как директор Лицея обвинять в чем-либо лицеиста? Это ведь моя версия событий. Я не являюсь представителем правоохранительных органов, чтобы решать, кто прав, а кто виноват. Я могу лишь встретиться с учащимися и его родителями и изложить свою версию событий, предложив подумать над ситуацией и сделать выводы. В общем, возникает сложная история. Поэтому мне, по крайней мере, известно минимальное количество случаев, и я честно не знаю, почему разговор пошел. Может быть, у кого-то воруют, но они не приходят ко мне и не говорят. Я допускаю и такой расклад. Честно говоря, история грустная. Мне кажется, она непотребная, и мне не хочется, чтобы она жила в Лицее. По-моему, Вам всем (нам, лицеистам) нужно сделать так, чтобы это было совершенно позорно и недопустимо в Лицее.

— Ну да, просто при таком количестве всегда может быть воровство. Сложно... Я не знаю, как устроены мысли у ряда лицеистов... В чем директор может быть за то, чтобы воровали? В чем может быть логика взрослых, которые не обращают внимания, побуждают, попустительствуют? Ну я не знаю, какие основания можно придумать [смеется]. Мы можем быть только против. То есть, как и почему мы можем быть за? Я даже не знаю. Ну нужна хоть какая-то логика. Я понимаю, если у нас есть какие-то тайные мысли, мы за это деньги получаем. Но это просто тогда бред какой-то.

— Вы про курение?

— У меня здесь такое мнение. Первое — я буду сильно раздражен, если узнаю, что преподаватель курит вместе с лицеистами. Это, мягко говоря. Этого просто абсолютно не должно быть. Второе —если я замечаю кого-то из лицеистов курящим, мне становится неудобно. Потому что я должен подойти и прочесть лекцию. Взрослому дяде, который выше меня, который все понимает. Что я ему скажу? Я скажу, что это нехорошо, что губишь здоровье... Ну, глупость. Поэтому мне, кажется, что это все-таки дело ваше. И третье — мне кажется, что это и вопрос родителей. Периодически, если кто-то попадается мне на глаза, хотя я их прячу, я спрашиваю: «У тебя знают родители, что курите?». Если отвечает: «Знают», то это действительно его дело. Вы пока несовершеннолетние, родители за вас отвечают. Я, например, точно имею позицию по поводу того, когда можно начинать курить, а когда нельзя. Я имею ее как родитель. Но я знаю своих детей, я их вырастил и т.д.. Поэтому здесь, мне кажется... ну не воспитатели мы вам. Мы скорее партнеры, помогающие, обсуждающие, делающие какое-то правильное дело вместе. Но уж точно не буквально воспитатели.

— Мне кажется, что родители в целом у вас очень понимающие. Они, по-моему, приняли правила игры о том, что им надо постоять в стороне эти два года. Чрезвычайно редко у меня происходят случаи (но они бывают, несомненно), когда приходят родители с претензией на то, что они знают как их ребенку лучше. Вплоть до смешного доходит. Может обсуждаться методика преподавания предмета, и я вот в этом смысле не обижаюсь на родителя, а очень жестко реагирую. Скажите, вы на каком основании? Если вы про то, что ребенок не понимает системы оценивания, согласен. Давайте мы поймем, почему так, почему до него не дошла информация. Но если вы говорите про то, что это произведение по литературе надо учить столько, а вот это столько, то, при всем глубочайшем уважении, давайте это оставим преподавателю. Вы можете предъявить претензии к конечному результату. Сказать: «Вы не научили, вот показатель». Тогда да. При этом я верю, что есть еще и ваша позиция. А вы тоже отстаиваете свои права и говорите родителям, что это ваша история и вы сами разберетесь. И иногда родители приходят и говорят: «Только не говорите ребенку! А то она меня убьет, если узнает, что я пришла!», и это, как мне кажется, хорошо.

— Я бы очень сильно хотел изменить физическое пространство в Лицее. Оно скучное. Мы пытаемся купить диваны; раскрасить стены, но все равно невесело. Вот если у нас получится — я очень надеюсь, что получится —, то мы сделаем по-другому новое здание Лицея на Солянке. Ну, по крайне мере, приблизимся к тому, чего мы хотим. Мы собираемся покрасить стены в белый цвет. Мы хотим, чтобы там были какие-то образы Лицея, какая-то особенность. Это самое минимальное, что можно сделать. Мы, к сожалению, не можем изменить здание. Если вы ради интереса посмотрите картинки каких-нибудь финских школ... Ну это просто сумасшествие. Если бы у нас было такое пространство атриумов, десять метров до потолка... Это, скорее всего, будет почти невозможно сделать. Что-то по минимуму.