Игра в женщин

«Я – честный»

- «Элина – значит борец, независимый человек, которому всё равно, что про него думают и говорят другие», – зачитываю я вслух строчки из словаря со значением имён.
- Не правда. Я не одна на планете, поэтому мне важно мнение окружающих.
- А что на счёт независимости?
- Все дети, когда взрослеют, говорят – «я сам».
- О вашем характере в театральных кругах ходят легенды – называют королевским.
- Мне кажется, это только ваше мнение, – её голос начинает наливаться чем-то металлическим. Но я не могу запретить вам так думать.
- Вам не раз приходилось играть царственных особ, например, княгиню Ольгу в фильме «Сага о древних булгарах». Никогда не хотели задержаться в таких ролях подольше?
- Боже упаси! – возмущённо вскрикивает Быстрицкая. Я играла королев. Но быть ими не мечтала никогда. Всегда хотела быть только актрисой.
- По Шекспиру актёр – зеркало времени, в котором мы живём». Что отражаете вы?
- Не анализирую себя, потому что самоидентификация – процесс сложный. И думаю, в этом не надо разбираться. По крайней мере, я так решила для себя.
- Кто такой актёр?
- Мы счастливые люди: у нас есть Станиславский, – актриса переходит с античного тона на просто деловой. В своей системе он дал хорошее определение. Актёр – это «я в предлагаемых обстоятельствах». При этом «я» - честный. Иначе никто тебе не поверит.

«Чтобы Гришке понДравилось»

Её первая «роль» – совсем не женская.
Киев. Трёхэтажный дом. Третий этаж. Сцена – лестничная клетка. Кулисы – бабушкины юбки. Элина – Петька, её брат – Чапаев. Выход под аплодисменты преданных зрителей. Захватывающий сюжет, разыгранный на двух «актёров». И развязка. Снова аплодисменты. На сцену выбегает Элина с криками: «Тихо! Чапай думать будет». Зал благоговейно замолкает.
В свои 88 она редко появляется на сцене, но зрители с тем же трепетом смотрят на неё, как когда-то родители на лестничной клетке.
- Вообще-то отец хотел, чтобы я стала врачом, как он. Или, в крайнем случае, филологом.
- Почему не стали?
- После войны я пробовала это сделать, и даже поступила в медицинский техникум. Но на одном практическом занятии увидела, как человек умер не от ран, не от потери крови, а всего лишь от неправильно сделанного наркоза. Тогда поняла, какая на враче лежит колоссальная ответственность за жизнь человека, которую я понести не могу. И сбежала в Киевский институт театрального искусства. С одним чемоданчиком в руках. Папа в дорогу дал буханку чёрного и две бутылки ситро – ничего больше не было.
- А быть актёром – это ответственно?
- Конечно, потому что мы обращаемся к человеческим душам. Какое ты семя посеешь в их сердце, такой плод и будет.
- Какая роль для вас была самой сложной?
- Аксинья, конечно. Во-первых, «Тихий Дон» – это гениальное произведение. И играть нужно было на том уровне, на каком его написал автор – высоком. Во-вторых, съёмки шли год и восемь месяцев. Это немаленький срок. Приходилось выстраивать свою жизнь под съёмки и забывать о себе. Но я ни разу не пожалела об этом, потому что работала с потрясающим режиссёром Герасимовым. Он уникальный педагог. Одной-двумя фразами мог дать такое знание, которое я бы не получила никогда и нигде.
- Во время съёмок фильма, казаки говорили вам: «Да ты же наша, казачка», хотя вы казачкой не были. Как вам удалось так войти в роль?
- Помогли военные воспоминания. Однажды мы находились на станице Обливская. Я остановилась в казачьем доме. Там я сделала интересное наблюдение.
- Какое?
- Я увидела в казачке раскрепощённость, которой нет у крестьянки. Это была внутренняя свобода без лишних вольностей, смешанная со строгой нравственностью.

Честь – никому

Полгода 30 претенденток боролись за главную роль в романе-эпопее «Тихий Дон». Сыграть красавицу казачку хотела сама Нона Мордюкова. Но Шолохов увидел Быстрицкую и сказал: «Вот она моя Аксинья».
- Мне было сложно, потому я и Аксинья очень разные. Однажды я не вытерпела и попросила Шолохова познакомить нас. Он рассмеялся: «Я же её выдумал, глупенькая». Но я не поверила.
И когда он посмотрел две первые готовые серии, я поняла, что была права. Уже потух экран, а он всё сидел и не поворачивался к нам. Уже свет зажгли, а он продолжал сидеть. Потом повернулся — лицо у него было… ну, наплакался человек. А мне хотелось подойти к нему и сказать: Михаил Александрович, Аксинью вы не придумали — она была и есть. Так придумать невозможно. И вы ее любили…
- Сказали?
- Не решилась.
- Каких вам женщин больше нравится играть: идеальных или отрицательных?
- Я никогда не делю моих героинь таких образом. У каждой есть свои мотивы для поступков. Я это поняла, когда играла леди Уиндермиер. Помог эпизод, в котором она объяснялась с мужем: «В женщинах, которых называют хорошими, таится много страшного – безрассудные порывы ревности, упрямства, греховные мысли. А так называемые дурные женщины способны на муки, раскаяние, жалость, самопожертвование». После этого я решила для себя, что не мой удел – играть положительных или отрицательных. На сцене я проживаю судьбы женщин.
- Что вы ищете в сценарии, когда предлагают роль?
- Я смотрю на поступки героини. От этого зависит смогу войти в роль или нет. Часто отказываюсь. Потому что ничто у актрисы так дорого не ценится и не теряется так легко, как профессиональное достоинство. Всю жизнь я бережно храню его. Поэтому до сих пор выхожу на сцену. Достоинство и честь – главные принципы моей жизни. Когда мне исполнилось 12 лет, папа объяснил, как надо жить: душу Богу, сердце даме, жизнь Отечеству, честь – никому. Поскольку я женщина, то второе правило ко мне не относится. А сердце я отдала Малому театру и зрителям.
- Почему именно Малому?
- Этот театр для меня – святое место. Когда я впервые пришла на спектакль Малого в Киеве в 52-ом году, я не могла сдержать охов и ахов. Актёры были гениями. С тех пор я мечтала работать там. Но даже когда я стала актрисой кино, мне казалось что нужно сделать что-то значительное, чтобы иметь право прийти туда. Только после «Неоконченной повести», «Тихого Дона» и «Добровольцев» я попросилась в театр. Через несколько дней меня пригласили. Я пришла и прочитала пьесу Оскара Уайльда «Веер леди Уиндермиер», по которой готовился спектакль. И мне дали главную роль. Было интересно после донской казачки и комсомолки-метростроевки сыграть английскую аристократку.
- Какая героиня на вас подействовала больше всего?
- Я на них действую, а не они на меня.

Вначале – стать, потом – остаться

Самая длинная брешь Быстрицкой – 30 лет. Перерыв помог пережить театр. Там она сохранила право быть на сцене главной. И даже не подозревала, что её ждут в Голливуде. Об этом приглашение советские власти говорить ей запретили.
- Почему так долго длилось ваше молчание на экране?
- Не думайте, что меня в кино не приглашали. Предложения были всегда. Но все роли были маленькими, по сравнению с теми, что я уже сыграла. Мне было неинтересно.
- Вы 60 лет на сцене, как за это время вам удалось не потеряться в ролях и сохранить себя?
- Вы совершенно неправильно мыслите – вздыхает актриса. Буду вас учить. Наша профессия не зря называется игрой. У неё есть начало и конец. Лишь на какое-то время ты превращаешься в другого человека, которого сам придумываешь и мотивируешь на поступки. Это интересная работа, каждый раз собирать какой-то очень красивый рисунок по частям.
- Как вы выходите из игры?
- Сразу, как только заканчивается спектакль. Для меня это не трудно. Сложнее входить с чужую жизнь. В день спектакля я уже становлюсь не я. В это время прошу друзей, родственников не обращаться ко мне с серьёзными вопросами и не просить советов.
- В своей книге вы пишите: «У меня такая цель была - вначале стать, а потом остаться актрисой». В игре всегда есть проигравшие, как не вылететь из неё навсегда?
- Одно дело добиться, другое – держать планку. Для того чтобы стать актёром нужно, в первую очередь, везение – это серьезнейший фактор и работоспособность – всё ясно. Ну и нужны сценические данные. Чтобы сохранить всё это, требуются определенные затраты времени и, конечно труд. Ты сам делаешь себя.
- Как вы делали себя?
- В 19 лет я пошла в балетную школу, чтобы научиться двигаться гармонично. Полтора года занималась и практически даже встала на пуанты. Когда достигла того, к чему стремилась, оставила балет. Я хотела быть только актрисой. Ну, а уже во время своей профессиональной деятельности помимо репетиций я каждый день делала специальные упражнения для пластики, поддержки физического формы. Как думаете, сколько времени я этому отдавала?
- Может быть полчаса?
- Два часа! – победно восклицает Быстрицкая и ждёт моей реакции
- 2 часа… 2 часа даже я не делаю, - признаю её превосходство.
- Понимаете, надо держаться в той категории, в какой хочешь, - продолжает она уже серьёзно и назидательно. Нужно ставить перед собой цель и идти к ней. Сейчас я, конечно, делаю меньше упражнений - года. Но в молодости я заложила хорошее основание.

Слабых бьют

В иерархии актрис советского кинематографа Быстрицкая имеет звание красивейшей. Не только мужчины не могли отвести от неё взгляда, но и женщины. Дело было в Бонне. Жена российского консула отозвала её в сторонку и сказала: «Я очень хочу, чтобы вы сохранили свою внешность». И даже дала пару советов.
- Первый - повязка на ночь, чтобы сохранить подтянутый овал
лица, - перечисляет актриса. Второй - здоровое питание.
- Совет жены консула оказался эффективным, - говорю я от чистого сердца.
- Надеюсь, - кокетничает она. Но дело не только в масках. Я никогда никому ни разу не пожелала ничего плохого, не позволила себе ни одного поступка, за который было бы стыдно. Наверное, секрет красоты в этом.
- Одна ваша героиня говорит: «Я красивая, вот моё несчастье». Ваша красота в жизни принесла вам счастье?
- Скажу так, я никогда не страдала от своей внешности.
- Вы всегда знали, что вы красивая?
- Я узнала об этом на войне, когда мне было 13 лет. Невольно подслушала разговор двух раненных солдат. Один другому говорил: посмотри какая хорошенькая, и кивнул в мою сторону. Я оглянулась, чтобы посмотреть про кого это он, и никого не увидела. Тогда поняла, что это он про меня.
- Что вы делали на войне?
- Сначала была санитаркой, потом лаборанткой. Казалось бы, нехитрое дело взять кровь из пальца, но мужчины боялись боли. Приходилось придумывать способы, чтобы им не было страшно.
- Какие?
- Подождите, сейчас телевизор заткну, - просит актриса. Через некоторое время «Модный приговор» на заднем фоне исчезает, зато появляется сопение собаки. Я посильнее зажимала им палец, а когда колола, они уже не чувствовали боли. Потом они просили врачей: позовите ту сестричку, которая не больно колется.
- «Мы были не героями. Мы были за кулисами», - так говорят героини книги Светланы Алексиевич «У войны не женское лицо». Что происходило там, в женском закулисье войны?
- Я ничего не могу рассказать про женское закулисье, потому что на войне я была подростком, хотя и считала себя взрослой. Зато, когда я действительно повзрослела, моё прошлое не раз помогало в работе. Например, когда мы ставили спектакль по книги Алексиевич в Театре эстрады в 85-ом году. Я играла восемь ролей, показывала зрителям войну глазами совсем юных девочек. На репетициях, вспоминала о том, как было страшно видеть раненных и сгоревшие города.
- Война вас обобрала…
- Не правда, - нетерпеливо обрывает она. Там я стала личностью. Я выросла благодаря трудностям. Голод и холод... нет в первую очередь холод, сделали меня сильной.
- Вам нравится быть сильной?
- Я такая, какая есть, а слабых бьют.

Чего боится Быстрицкая

За право быть главной Быстрицкая платила дорого. И, кажется, даже если сейчас судьба попросит за это право новую цену, она заплатит не раздумывая.
- Я не умею отдыхать. Для меня это – потеря времени. Всегда стараюсь быть занятой: кино, театром, общественной деятельностью.
- Чем вы занимаетесь сейчас?
- Несколько лет назад молодой композитор Александр Покидченко предложил мне петь. Мы записали несколько песен. Продюсер Ксения Рубцова услышала их и сказала: «Надо работать». Она познакомила меня с руководителем ансамбля Людмилы Зыкиной «Россия», уникальным музыкантом Дмитрием Сергеевич Дмитриенко. С ним я начала работать как певица. Марлен Дитрих тоже начала поздно. Ну и что? Что делать, если душа поёт?! Надо петь. Если умеешь, конечно.
- А кто вас научил?
- Я же из Украины, там все поют.
- Можно прийти на вашу репетицию?
- Нельзя, я должна работать. Даже один зритель будет отвлекать меня. Каждая встреча с залом – победа над собой. Однажды, Марк Бернес сказал, что боится сцены, потому что если он споёт плохо, то это услышат все. Я боюсь того же.
- До сих пор?
- Без страха на сцене нечего делать.
- А в Малом театре вы играете?
- Врач попросил меня снять нагрузки. Поэтому в театре я работаю только в концертных программах как певица. А чего не петь, когда душа поёт?