Путь Людмилы

Тесный подъезд пятиэтажки, низкие потолки. В таких домах жили мои бабушки и дедушки, поэтому в детстве хрущевки ассоциировались у меня только с ними, с их небогатым старомодным бытом и запахом старости, который, кажется, ощущается еще в подъезде.
- Сегодня они у меня все разные, но все интересные! – говорит соцработница Людмила Кришевская. Невысокая, немолодая женщина, глаза подведены синим карандашом. Зачем-то она работает в Мурманском комплексном центре социального обслуживания населения двенадцать лет, приносит продукты на дом старикам. Многие ее подопечные вообще не выходят из дома. Казалось бы, ничего хорошего. Но ни в ней, ни в этом подъезде, почему-то нет ни грусти, ни тоски. Мы идем из супермаркета с полным пакетом.
- Есть семья, есть одинокие, есть тяжелые, - бодро говорит Людмила Константиновна. - Посмотрите всех.

Большой деревянный стол, телевизор в углу, шкаф с книжками, хрусталь и фарфоровые балерины.
- Я повесила на стену фотографии всех членов нашей семьи, – Екатерина Ивановна показывает на стену. - На бежевых обоях, над столом что-то вроде семейного древа в фотографиях.
Из маленькой комнаты появляется Леонид Сергеевич.
- Тебе здесь нечего делать, – Екатерина Ивановна, кажется, стесняется своего шумного, громкоголосого мужа.
- А что, - не обижается он, - у вас здесь женский разговор?
- Да, чисто женский! – и Екатерина Ивановна прогоняет мужа.
Ей восемьдесят шесть, а муж на год старше. Двое взрослых детей живут отдельно. Соцработница приносит продукты. С остальным справляются сами.
- Как мы проводим день? – отвечает Екатерина Ивановна. – С сыном по телефону общаемся… С бывшими коллегами созваниваемся каждое утро: кто раньше успеет позвонить. Все спрашиваем друг у друга: «Как спала? Что готовила?»… По этому телефону звоню. Видите, клавиши большие, я очень плохо вижу, различаю свет и тень. Вижу, что вы сидите, а лица вашего не вижу. Готовим, прибираемся сами. Муж картошку чистит. Я ему говорю: «Я, наверно, скоро ничего не смогу делать», а он мне: «Так ты сядешь консультантом, будешь говорить, а я буду готовить», - в соседней комнате что-то гудит, это Леонид Сергеевич начал пылесосить: скоро в гости приедет дочка, надо прибраться. - Еще мы получаем «Мурманский вестник». Муж читает с лупой и в очках, и мне рассказывает, что там пишут. Иногда я читаю себе литературу по памяти, я же работала учительницей русского языка и литературы…
- Но вообще, - вдруг оживляется Екатерина Ивановна, - для меня жизнь – это радио! Оно у меня работает круглосуточно, вон мне приемник подарили! – на бортике дивана стоит маленький черный «Панасоник». - Там столько всего: и литература, и история, и ученый мир, разные исследования, морские путешествия. Мне так интересно! Недавно передавали Паустовского: шесть книг, история его жизни, начиная с детства, заканчивая пожилым возрастом. Я некоторые его рассказы люблю. Например, «Снег». Вы не слышали?
- Нет...
- Мне очень нравится Паустовский. Раньше я собирала книги. Теперь они лежат в ящиках. Не знаю, что с ними будет. Вон там за вами должны быть собрания сочинений сибирских писателей. У меня была подписка на Драйзера, Гюго, Джека Лондона, Чехова. Не все молодые люди теперь используют такую возможность для познания. Тем более с этими новыми технологиями.
- Да, многое отвлекает... – боковым зрением я замечаю, что Людмила многозначительно держится за сумку. Сегодня нам нужно обойти еще пять человек.
- Екатерина Ивановна, - говорит соцработница, - я бы слушала вас и слушала. Но надо работать.
- Я включу вам мое радио! – говорит Екатерина Ивановна, пока мы одеваемся в прихожей. До нас доносятся разговоры радиоведущих.

- У всех подопечных есть мой телефон, - говорит Людмила, когда мы выходим. - Они мне звонят. Я всех слушаю. Они ждут от меня помощи, моральной поддержки. Вот эта семейная пара, у которых мы были, они выходят гулять, сидят, отдыхают на рябиновой аллее, и ищут меня глазами: пройду ли я, просто поздороваюсь или остановлюсь поговорить.
В супермаркете Людмилу знают все продавцы и кассиры. Долго ищем плавленый сыр «Хохланд».
- Все любят разное, кто к чему привык, – объясняет Людмила. Она постоянно сверяется со списком. Накануне ей звонят подопечные, пожилые люди, которым надо принести еду, и она записывает их пожелания. Людмила выбирает хлопотливо, и от этого все в магазине становится каким-то аппетитным. Молоко, овощное лечо, даже готовый салат оливье из обычных продуктов превращаются в материальное выражение заботы.
Встречаем в магазине двух знакомых старушек.
- А им тоже нужны услуги соцработника? – удивляюсь. - Они же сами в магазин ходят.
- Ну, некоторые ходят по магазину, смотрят, что им хочется съесть, - объясняет Людмила. - А потом говорят соцработникам, что им купить и в каком магазине.

- Я вам приготовила подарок! – с порога кричит Валентина Федоровна, невысокая старушка в цветастом халате с косынкой, повязанной вокруг шеи, кокетливая и веселая. Последние годы она плохо ходит, поэтому даже дома с палочкой и в уличных сапогах - мерзнут ноги.
На столе для меня в подарок приготовлен лебедь из бумаги, оригами. В шкафу за стеклом еще несколько таких же лебедей. На вязаной ажурной салфетке лежит удостоверение «Дети войны».
- Делать нечего, вот и занимаюсь, – Валентина Федоровна кивает на лебедей и вязаную салфетку. – Общение есть, с коллегами, приятельницами. Главное – вот у меня начальник, – кивает на соцработницу Людмилу. – Четыре года уже.
- Я что-то думала два или три… – говорит Людмила.
- Четыре, у меня в тетрадке все отмечено.
- Это такой человек, - говорит мне Людмила про Валентину Федоровну. - Бухгалтер. У нее все записано. Все четко. В две тысячи третьем я начала работать в социальной службе на дому, и сразу почувствовала, что я на своем месте.
- Если бы я была помоложе, я бы тоже пошла работать в социальную службу, – говорит Валентина Федоровна.
- Я все про них знаю, у кого какие радости, у кого какие обиды, – продолжает Людмила. И вдруг на первый взгляд беззаботная старушка начинает плакать.
- Валентина Федоровна, - беспокоится Людмила. - Простите, я и не подумала, что это вас так сильно заденет. – Людмила оборачивается ко мне. – У меня уже возраст, я скоро буду уходить. Даже не представляю, как я буду жить без них.
- Так не уходите! – в голосе Валентины Федоровны мне мерещится детское нежелание принимать неизбежность расставания.
- Она, - Людмила показывает на Валентину Федоровну, - следит за мной из окна.
- Узнаю ее по шагам, по одежде, – говорит Валентина Федоровна, растягивая слова.
- В магазине меня постоянно спрашивают: «Где наша Валентина Федоровна? Передавайте ей привет», - рассказывает Людмила. - Понимаете? Это жизнь! Это такие моменты. Я получаю… Я не знаю, что я получаю. Такой потенциал. Я не умею красиво говорить, я умею чувствовать и работать. Нам иногда говорят: «Нельзя пропускать через себя». Но по-другому я бы здесь не работала.
- С ними нужно быть очень осторожной, - говорит мне Людмила, когда мы выносим мусор Валентины Федоровны. – Не сказать лишнего. Видели, как я оступилась с Валентиной Федоровной? Такая вроде бы беззаботная старушка. Не думала, что это ее так заденет. У нее сложные отношения с дочкой. Раньше она жила в другом районе, и к ней ходили другие соцработники. Первое время она меня с ними все время сравнивала. Но теперь у нас хорошие отношения. Ее и родственники часто навещают, но ей этого мало, не хватает общения. 

- Вот, можете почувствовать. – Людмила Константиновна вручает мне пакет, пока сама возится с домофоном. Пакет тяжелее, чем казался. Она несла его всю дорогу из супермаркета, а мне дала легкую как перышко пачку памперсов. Зинаида Михайловна чувствует себя плохо, поэтому у Людмилы есть ключи, а в пакете очень много готовой еды: блинчики, разводное пюре, жареная мойва.
- Здесь может немного пахнуть, – предупреждает она.
Когда мы заходим, в нос бьет сильный запах мочи. Работает маленький телевизор. На экране все блестит. Доносится бодрый голос Ивана Урганта. В углу комнаты застыла пожилая женщина в сорочке с голыми ногами. У нее засаленные седые волосы, из подбородка растут светлые волосы, а голубые глаза полны отчаяния.
- Зинаида Михайловна, я сегодня не одна. Людмила Константиновна помогает женщине надеть халат. Той больно просовывать руки в рукава.
Я стою в прихожей, жду, когда они закончат и скажут мне войти. Социальные работники привыкли и знают, что люди пахнут не только розами, а я немного шокирована.
- Вы меня извините, – Зинаида Михайловна стесняется меня, а мне и самой неловко, что я застала ее врасплох.
Мы усаживаемся на кухне, и Зинаида Михайловна смотрит вдаль. Ее воспоминания путаются:
- Я сама с Северного Кавказа. Из Ставрополя. И Ставрополь гористый, и Мурманск… Я никогда не забуду, как ко мне внучку привели. Ей было три года, – по лицу Зинаиды Михайловны пробегает улыбка.
- Она вспоминает то, что ей приятно, – говорит мне Людмила, а Зинаида Михайловна сидит рядом. - Мы как познакомились. Я ходила к другой женщине, ее соседке. Мне с ней очень сложно было. Так Зинаида Михайловна мне с ней помогала – придет, разогреет ей еду. Я-то Зинаиду Михайловну знаю. Она и гуляла, и в магазин ходила. И каждый раз по-новому одевалась, хоть к ней и приходила только я. А теперь ей самой помощь нужна. Кто бы мог подумать?
- Бывают такие дни, когда я совсем ничего есть не хочу. Она меня уговаривает. – говорит Зинаида Михайловна.
- Вижу, вы огурчики съели. В охотку пошли? – Людмила Константиновна засыпает сахар в сахарницу, меняет пустую пачку чаю на новую, убирает продукты в холодильник. – Я не знала. Я бы вам еще принесла. Летом тут ей плохо было, – обращается Людмила Константиновна снова ко мне. – Думали перевести ее в медицинскую службу. Но Зинаида Михайловна к новым людям очень плохо привыкает.
- Я к людям очень плохо привыкаю, - говорит совсем детским голосом Зинаида Михайловна. - Я ее и день, и два ждать буду.
- Она просто молодец, - снова приговаривает Людмила. - Сама постель заправляет, посуду моет.
Собранный диван бросился мне в глаза, когда мы вошли. Несмотря ни на что постель была убрана.
– Ну, нам нужно дальше идти. Обязательно покушайте, хорошо? – соцработница оставляет на столе разведенное пюре быстрого приготовления и разогретые в микроволновке блины. 

В квартире Зои Николаевны везде ковры, на полу, на стенах. Фотография молодой женщины в свадебном платье с красными розами – внучки. На полке высокая стопка альбомов по искусству. За стеклами накопленные за жизнь мелочи-сувениры, на кресле белая вязаная шаль. Одинокий, но уютный устоявшийся быт.
- Я родилась в двадцать шестом. А в двадцатом в Мурманске жило всего две тысячи человек, где-то я записывала… – Зоя Николаевна, ветеран ВОВ, ищет свои записи. Мы сидим за столом, на коричневой скатерти тетради с цифрами в столбик, тонометр, очки в синей оправе.

Зоя Николаевна пересказывает свою жизнь, начиная от отличной учебы в школе, где она мечтала получить хорошее образование, заканчивая работой на Судоверфи, где она оттачивала мины за токарным станком во время войны и где в итоге проработала всю жизнь. Хрупкая худенькая Зоя Николаевна волнуется, но рассказывает о себе с удовольствием.
- У нас была очень большая семья. Но, видите, как жизнь идет? Родственники – кто работает, у кого дети малые. Кто чем может, помогает. Но иногда все равно тоскливо. Никогда не думала, что в таком одиночестве придется быть. – Зоя Николаевна потеряла мужа и двух сыновей.
- Мне приятно с вами работать, Зоя Николаевна, – говорит Людмила. – Я даже не могу назвать это работой. Я отдыхаю. Бывает тяжело, я приду, мы поговорим, и у меня нет усталости. Мне хорошо.

Мы выходим. На улице метет.