Дом, в котором бездомные

На протяжении 22 лет, до 1989 года, Грант Ерзнкян играл на трубе в эстрадно-симфоническом оркестре Армении, под руководством дирижера Мелика Мависакаляна. О тех днях вспоминает с улыбкой и отчаянием.
- А Ваша труба сейчас с Вами, тут? – спрашиваю я, незаметно осматриваю комнату.
- Да нет, - хитро и как-то по-детски улыбается Грант, - Я давно с ней расправился. Многие положили глаз на инструмент, продал кому-то, даже не помню… Мне тогда труба уже была не нужна, нужны были деньги: мы решили семьей переехать в Россию.
- Не жалко было расставаться с оркестром?
- Жалко. Но я играл в нем больше 20 лет, так что хватило. Настала пора зарабатывать.
С женой и двумя дочерьми Грант переехал сначала в Москву, потом в Вологду, а потом в Украину. Прожили они заграницей 17 лет. Грант зарабатывал, работая поваром. Обстоятельства заставили семью вернуться в Армению, а потом жизнь нанесла самый страшный удар: от рака умерла жена Гранта.
- В Ереване я начал жить с мамой и незамужней сестрой. С ней мы так и не смогли найти общий язык. Она не полюбила мою жену с первого взгляда и даже после ее смерти продолжала о ней злословить. В один день я не выдержал и ушел из дома. Неделю прожил на улице, потом благодаря знакомой медсестре узнал о приюте и вот - теперь я здесь.
- А где Ваши дочки?
- Вышли замуж и забыли про папу, - Грант грустно улыбается, - старшая дочь со своей семьей живет в Армении, а младшая заграницей. Но мы не общаемся. Главное – я знаю, что они устроились, у них все хорошо, все остальное – неважно.
- Вы скучаете по прежней жизни?
- Скучаю. Но сильнее всего я скучаю по своей жене. После ее смерти мне самому неинтересно жить. Благо – и окно, и кладбище близко, - Грант взглядом показывает кладбище Эребуни из окна комнаты.
Тут психолог приюта, которая знакомила меня с жителями дома и сидела неподалеку от нас с Грантом, всполошилась:
- Что за мысли, Грант, ты же знаешь: сколько больше живешь, столько…
- … больше хочется жить, - закончил явно надоевшее ему предложение Грант, - знаю, знаю. А что если мне не хочется? Мое же право – не хотеть.
- Вы его не слушайте, - покосившись на мой включенный диктофон, нервно говорит мне психолог, - мы за ними всеми строго следим, и такие задумки у нас невозможно осуществить.
Грант мне подмигивает так, чтобы психолог не увидела и натягивает голубую перчатку на левую руку.
- А это у меня после инсульта, - объясняет он, – кровь не доходит до руки, да и как ей дойти. Она свое уже прожила.
В конце нашего разговора, Грант Норикович галантно целует мою руку и желает найти “своего человека”– ведь это самое главное. А я посмотрела в сторону окна: наверное, он прав, одиночество – хуже вечного покоя.

- С другими бакинцами я прибыла в Ереван в 1988 году. Со мной был только сын, а муж тогда зарабатывал в Москве, - рассказывает женщина, одетая во все черное с потрепанными волосами. Голос у нее во время рассказа иногда вздрагивает, - Война была нам неинтересна, мы просто хотели выжить. Те же мысли у меня и сейчас – я просто хочу выжить. Разница в том, что нынче я совершенно одна.
Прибыв в Ереван, Аревик Мартиросова с сыном сначала жили у отца Аревика, потом сняли свою квартиру. Чтобы избежать вызова сына в армию, а точнее – на фронт, Аревик продала корову матери и отправила 16-летнего сына к отцу, в Россию. Он там нашел работу, завелся семьей, и умер в автокатастрофе. А после смерти мужа, Аревик вышла замуж второй раз.
- Со вторым мужем мы жили вместе 14 лет. Умер он год назад, оставляя мне “в подарок” большие долги. Квартиру пришлось продать. Он-то умер и избавился от всех проблем, а я осталась жить на улице – без работы, без денег, ни с чем. Однажды ко мне подошли две молодые девушки и рассказали об этом приюте. С того дня я живу здесь.
- А в Баку Вы хорошо жили? – спрашиваю я, догадываясь, каким будет ответ.
- Очень. Я 16 лет работала на судоремонтном заводе, откладывала деньги на отпуск, покупала красивую одежду. Да и вначале в Ереване жилось неплохо, я была молодая и с легкостью находила работу – то официанткой, то посудомойкой. Самое важное для меня сейчас – обзавестись работой. В приюте нас кормят, все хорошо, но у человека должны быть свои деньги.
Из родственников у Аревик остались только сестра и внук, и оба, как она уверяет, не хотят с ней считаться. Единственные оставшиеся родные души – это две пушистые игрушки, которые у нее больше десяти лет.
- Не помню – кто подарил, наверняка кто-то родной. Чужой человек такого не подарит. Хотя кто бы это был – либо умер, либо мы не общаемся, - горько улыбается Аревик и опускает голову, - какая тогда разница.
И правда: если телефон молчит круглыми сутками, разве важно где находятся те, которые не звонят?

Наталья Мараева родилась и почти всю жизнь прожила в России, преподавала педагогику, занималась воспитанием сына и дочки. 11 лет назад, после смерти второго мужа, решила посетить Армению и погостить у знакомой семьи.
- Почему Вы решили посетить именно Армению? – спрашиваю я, замечая открытую Библию на тумбочке возле кровати Мараевой.
- Я много читала об этой стране и очень хотела увидеть лиловые горы из репродукций Сарьяна, - мелодично и с нежностью рассказывает Наталья, - с армянами я всегда ладила, у нас в городе была армянская церковь, я туда часто ходила, молилась, общалась с местными армянами. Первой же возможностью я приехала сюда и не жалею – я чувствую себя намного лучше и физически, и морально. В Ереване много солнца – после этого не хочется возвращаться к слякоти, снегу и дождям.
Несколько лет Наталья прожила со знакомой семьей в Ереване. Потом начала зарабатывать – ухаживать за больными и старыми людьми и сняла собственную квартиру. Одной из женщин требовался круглосуточный уход, и Наталья переехала к ней. А после ее смерти из-за нехватки средств оказалась в приюте.
- У меня в планах накопить деньги и купить собственный уголок, комнатку. Хотела в Перми продать свою квартиру, но ее уже продали, я даже не знаю – кто там живет.
- С Вашими детьми общаетесь?
- Общаюсь, дочь знает, что я сейчас живу в приюте, сын – наверное, нет. С женой сына у нас нелегкие отношения. Когда жила в России, предлагала им возиться с внуками, не согласились. Ну а я помощи не прошу. Детей своих я устроила, если хотят, пусть приезжают в гости в Ереван.
Мараева в Армении умудрилась найти не только друзей, работу и крепкое здоровье, но и любимого человека. Пока что у пары нет возможности жить вместе, но планируют следующий год отпраздновать в общем доме.
- Я каждый день читаю Библию и только в одном с ней не согласна. В ней говорится, что «мара» - означает горе, а я – Мараева, не считаю, что у меня горькая жизнь. У меня однозначно хорошая жизнь. Все маленькие неприятности неважны и поправимы.
В армянском приюте устами русской глаголет позитивный настрой и не просто вера, а уверенность в будущее – поправимое и однозначно хорошее. Ведь уныние – одно из христианских грехов, и даже если ты бездомен вне, всегда можешь иметь свой дом, свое тепло и комфорт у себя внутри.