Метро не только для русских

Весной 2016 года в московском метро в вагоне поезда между станциями «Новые Черемушки» и «Калужская» националист Сергей Царев напал на гражданина Таджикистана Сулаймона Саидова и несколько раз выстрелил из пневматического пистолета — в глаз и живот. Сулаймон потерял глаз, перенес несколько серьезных операций и стал инвалидом II группы. Раньше он ездил в Россию на работу — теперь приезжает раз в год, чтобы заменить глазной протез. На все это нужны деньги. Но работать как раньше он не может. Жена, четверо детей и пожилые родители остались без кормильца.

Сейчас Черемушкинский суд постановил выплатить жертве компенсацию — почти 600 тысяч за материальный ущерб и еще 750 тысяч — за моральный. Такие решения в отношении мигрантов у нас в стране редкость, но даже они не гарантируют, что пострадавшие получат законную компенсацию: пока Царев отбывает срок, десять лет и три месяца в колонии строгого режима, платить миллион ему не из чего.

Адвокат «Гражданского содействия» Андрей Сотников, защищавший интересы Саидова по гражданскому иску, уверен: единственный шанс действительно получить деньги появится только в том случае, если правоохранители найдут у осужденного собственность, за счет которой можно будет выплачивать компенсацию. В ином случае принудить Царева исполнить решение суда будет невозможно. «Труд у нас добровольный», — иронизирует адвокат.

Почему подобные вердикты у нас выносят редко — значительно реже, чем совершаются преступления на почве национальной и расовой ненависти? Дело в том, что сложно доказать мотив расовой, национальной или какой-либо еще ненависти при расследовании.

Обычно следователи опрашивают свидетелей на случай, если нападавший вслух произнес что-то очевидно ксенофобское. Но часто подтверждений тому не находят — тогда дело могут перевести в разряд «бытовухи», за которую наказание будет менее строгим.

Чаще всего преступления на почве ненависти регистрируют в Москве и Петербурге.

— Еще это могут быть места, где сосредоточены учебные заведения: например, в Воронеже учится большое количество иностранных студентов, — замечает Сотников.

В данном случае мотив был очевиден. Сам осужденный Сергей Царев несколько раз обругал Саидова и его племянника и, согласно показаниям свидетелей, сказал, что вагон метро, в котором они едут, — «для русских».

Иногда у обвиняемого могут провести обыск, найти националистическую литературу или установить принадлежность к экстремистской группировке. Но в более сложных случаях мотив ненависти легче не брать в расчет.

— Мотив ненависти могут и не усмотреть, потому что это требует дополнительного доказывания. Нужно подумать, как предъявить обвинение, потому что прокурор может отправить дело на доследование, если оно будет расследовано недолжным образом. Поэтому следователи могут избегать такой формулировки, выдавать конфликт за бытовой, — объясняет Сотников.

По словам директора информационно-аналитического центра «Сова» Александра Верховского, полиция в принципе неохотно принимает заявления мигрантов, потому что дела с пометкой «на почве ненависти» раскрывать сложно.

— Ведь если заявление примут, дело надо расследовать, а как его расследовать — неизвестно. Проще не принимать. Во-вторых, если выяснится, что у мигранта документы не в порядке, то и расследовать ничего не придется: его могут депортировать до возбуждения дела,— говорит Верховский.

Другая проблема в том, что мигранты часто не могут дождаться решения суда: процесс может затянуться на несколько лет. Жертвы преступлений просто исчезают, уезжают на Родину или в другие города, не приходят на суд — и тогда дело просто закрывают.

По словам Александра Верховского, решение суда в подобных делах в значительной степени зависит от адвоката потерпевшего, потому что на иске о компенсации надо настаивать, а у мигрантов зачастую и вовсе нет адвокатов. Тогда, если даже мигранту удастся подать иск о компенсации вреда, то защищаться в суде ему придется самому. В таких случаях вероятность успеха предельно мала.

Случай Сулаймона Саидова — прецедент, что и в российской системе играет большую роль. Андрей Сотников считает, что даже одно решение о назначении компенсации — это успех, потому что российские суды склонны повторять свои решения. В одном районном суде дела с похожим составом преступления получают примерно одинаковые вердикты — так формируется практика. Судьи зачастую ориентируются на предыдущие аналогичные случаи.

Судя по этому случаю, решения о справедливой компенсации пострадавшему добиться не очень сложно, даже если он относится к социально незащищенным слоям общества, например если он мигрант. Для этого нужно только иметь адвоката, который будет представлять интересы потерпевшего в суде, и сохранять все документы — медицинские выписки, справки, назначения, чеки на медикаменты и медицинские услуги. Суды редко отказывают в гражданских исках. Но потерпевшие-мигранты обычно не могут или не решаются за себя постоять (а сложности начинаются уже на стадии подачи заявления), поэтому вала подобных дел ожидать не стоит.

Мигранты всегда на виду и не уверены в легальности своего положения в России, даже если они заранее оформили все документы — бывает, что организации, помогающие с оформлением бумаг, просто обманывают своих клиентов. Будучи представителями уязвимых социальных групп, многие мигранты не имеют близких родственников и плохо говорят по-русски.

— Полицейский в любой момент может подойти и документы спросить, поинтересоваться, что он тут делает, — говорит Сотников. — Когда мигрант становится жертвой уличных стычек и нападений, его положение усугубляется еще и тем, что трудно получить любую медицинскую помощь, кроме экстренной. Мигранты находятся в уязвимой позиции, им сложно: они не знают законодательства, питаются мифами своей среды, им трудно оценить реальные риски — достаточно ли тех документов, что у них есть, чтобы чувствовать себя свободно?

Правозащитники говорят, что в этих условиях важно обучать базовой правовой грамотности самих мигрантов.