Наверх
Интервью

Александр Верховский об изменениях «экстремистской» статьи

Как может измениться статья 282 и что ждет осужденных по ней
14.09.2018
«РР» поговорил с директором информационно-аналитического центра «Сова», членом Совета при президенте РФ по развитию гражданского общества и правам человека Александром Верховским о так называемых делах за «репосты».
— Начну с главного: скажите, что не так с 282 статьёй, что позволяет судить людей за репосты?

— Проблема не только с 282 статьёй как таковой. Да, там есть проблемы с составом, но ещё больше количественно проблем с некоторыми сложившимися традициями её применения. Просто они так хорошо сложились, что, не меняя статью, их уже, мне кажется, не сломать.

Конечно же, такая статья никогда не может быть идеально чёткой, везде, где есть аналоги, а они практически везде есть, они оставляют значительное усмотрение суда, это в каком-то смысле неизбежно. Но всё равно, хотелось бы почётче, и хотя бы самые нечёткие вещи хотелось бы оттуда убрать. Например, оставить «возбуждение ненависти», которое всё-таки входит в термины международного права, но убрать «унижение достоинства», которое можно уж совсем широко воспринимать. Убрать оттуда про «социальные группы», я вообще не понимаю, что это такое. Наконец, можно вообще эту статью, в той части, по крайней мере, где нет отягчающих обстоятельств, убрать в административный кодекс. Не такое уж это тяжкое деяние. Вовсе не обязательно ему быть в уголовном кодексе. Это касается того, что хотелось бы в отношении самой статьи сделать. Действительно серьёзная проблема заключается вот в чём: понятно, что высказывания, которые формально подходят под состав статьи, как её не сужай, всё равно будет очень много, потому что люди очень часто выражают сильную неприязнь к чему-нибудь, это вполне можно счесть возбуждением ненависти к чему-нибудь. Это было и будет. И вовсе не любое такое высказывание должно на самом деле преследоваться в уголовном порядке. У нас уголовное право, а именно часть 2, статьи 14 уголовного кодекса, прямо говорит, что если действие походит описанием на какую-то статью уголовного кодекса, но не представляет существенной общественной опасности, то оно по малозначительности своей, не является уголовным преступлением. Это как с кражей: украсть 5 копеек — это не уголовное преступление. Хотя это, несомненно, кража. И здесь то же самое, но оценивать эту степень общественной опасности никто почему-то даже не пробует. Понятно, что здесь невозможно прямо оценить, как с кражей, которая в копейках исчисляется, невозможна точная какая-то калькуляция, но хотя бы какая-то апелляция к здравому смыслу может быть. Самое простое, что не учитывает категорически наше правоприменение, двух вещей: контекста высказывания, это, в частности, относится к репостам. Репост может иметь совершенно разный смысл. В контексте того аккаунта, или блога, или сайта, где репост произошёл. Это верховный суд поясняет всё судьям, что нужно это учитывать, но пока, похоже, это не очень получается. А второе, вроде бы более простое, совсем не принимается во внимание размер и качество, грубо говоря, аудитории, хотя это прямо влияет на оценку опасности. Предположим, человек призывает всех пойти на погром, сам по себе этот призыв социально-опасен, но имеет решающее значение, сколько людей это слышит. И что это за люди, склонны ли они вообще к таким действиям, или он впустую свои силы тратит. Может быть и так, и так.

Есть вполне колоритные примеры и того, и того. Их очень много и тут не важно, репост это или высказывание. По этому комплекту статьи, они все часть 282, их 6 штук, которые к словам относятся, они все какие-то малозначительные. Ну, не все буквально, но подавляющее большинство. Либо было 15 френдов у автора, там в сущности более-менее всё равно, что он написал, либо когда дошло до дела, выясняется, что его публикация имела два лайка, то есть никакой общественности он явно не возбудил. Это можно считать доказанным фактом. Или он адресуется к какой-то явно не той группе, пытаясь возбудить даже вражду какую-то. Есть классический пример покойного Носика, который призывал бомбить Сирию, истреблять сирийцев. Это, конечно, некрасивое было высказывание, кто бы спорил, но кого он призывал-то? В тот момент Российская Федерация там не воевала, так что, видимо, Соединённые штаты и их союзников? Но что-то я сомневаюсь, что их правительства слушали Носика. Это была такая болтовня в пустоту. Поэтому не представляющая никакой опасности, в том числе, для сирийского народа. Хотя, да, безусловно, она была не этичной. Вот если бы всё это научились как-нибудь учитывать, это ведь не Бог весть как сложно, я бы сказал, совсем просто. То количество дел сократилось бы не в разы, а в десятки раз. 

— А как научить это учитывать? Всю систему менять?

— Ну, вот верховный суд даёт разъяснения судьям, существует практика постановления пленума верховного суда. Сейчас ещё одно готовят, допустим, они всё разъяснят, но, во-первых, судьи наши дочерта внимательно читают постановления пленума, а главное, что гораздо важнее, судьи ведь у нас людей, как известно, не оправдывают, поэтому если следствие дотащило человека до суда, то вероятность того, что его оправдают, менее полпроцента. Разъяснять судьям что-то, конечно, очень полезно, но, мягко говоря, недостаточно. Объяснять все эти нюансы нужно оперативникам и следователям с прокурорами, чтобы такие дела даже не заводились, а если они ненароком завелись, то при ближайшем рассмотрении закрывались. На самом деле, такое происходит и так. Я думаю, что половина дел открывающихся такого рода, закрывается, не доходя до суда. Не так мало, по нашим меркам. Но всё равно не достаточно, судя по тому, что мы видим. То есть, просто нет ясно установки начальства. Всё-таки, в отличие от судов, следствие, оперативники МВД, прокуроры — это вертикальные структуры жёсткие. Если начальство скажет делать так, то значит, делаться будет так. И всё. Нужно просто чётко сказать вслух и инструкцию спустить соответствующую. Да, и заодно сообщить, что показатели отчётности теперь другие. Это тоже служит причиной. Люди оформляют дела, работа у них такая, если сказать им, что с сегодняшнего дня работа у них другая — будет другая. Нет проблем.

— Сейчас за репост могут выписать штраф, а могут посадить за решётку. Где проходит грань между этими наказаниями?

— Теоретически, наказание зависит от личности преступника, от степени опасности деяния, от отягчающих обстоятельств. Но на практике, это в основном зависит от каких-то явно субъективных факторов. То есть, конечно, бывают случаи, в которых лишение свободы практически неизбежно. Например, большинство людей, которые лишаются свободы именно в таких случаях, это три категории граждан: либо те, у кого в деле были более серьёзные вещи, допустим, какие-то посты во «Вконтакте», а ещё у него обнаружили патроны, условно говоря, или, ещё хуже того, он зарезал кого-то. Такое тоже бывает. Тогда он, конечно, по совокупности получает лишение свободы. Второй вариант, если он уже ходил с условным приговором, таких случаев немало. Потому что иногда это случайные люди, которых замечает массмедиа, но нередко это активисты, участники радикальных групп, чаще всего националистических, это уже у них не первый раз, когда они с правосудием сталкиваются. Соответственно, если он под условным сроком, у него испытательный ещё идёт, и он снова привлекается, то вариантов нет по умолчанию. Ну и наконец, третья категория, тоже почему-то умножающаяся в последнее время — это люди, которые что-то такое написали сидя на зоне. Если они уже там сидят, то опять же другого варианта продления наказания, кроме продления срока нет. Штрафовать их бессмысленно, к общественным работам не приговоришь. Для них нет другого наказания. Но есть люди, которые в эти группы не входят, но всё равно попадают под лишение свободы, иногда потому что они какие-то политические активисты, которых кому-то хотелось посадить. Иногда, это потому, что они конфликтовали со следствием и следователь рассердился. Я так думаю, ну, люди же разные, и следователи, и обвиняемые. А иногда, Бог весть почему, не понимаю.

— То есть, по документам разграничения есть, а на практике, как повезёт?

— К счастью, в основном, всё равно не сажают людей, кроме этих трёх категорий. За вычетом этого садятся редко. Ну как редко, сравнительно с основной категорией. Поэтому, кстати, сами следователи, недавно даже глава Алтайского следкома так и сказал: не сажают, то есть, это как фактически профилактика. И они, на самом деле, многие так и считают: раз не сажают, это не преследование, а профилактика. И с этой точки зрения, если посмотреть с той стороны, это своего рода гуманизм. Статья-то не лёгкая на самом деле, а они по ней не сажают. Если бы человек проходил по такой же по тяжести статье, то сел бы с большей вероятностью. Знаете, там оптика другая у людей. 

— Подозреваемые в экстремизме ведь попадают в перечень террористов и экстремистов Росфинмониторинга?

— Да, чаще всего они туда попадают, когда становятся подозреваемыми. По закону туда человек попадает, кроме того, что он есть и он осуждён, если он является подозреваемым. И вот это беда, потому что он ещё ни в чём не виноват собственно, а уже проблем много.

— А выйти из этого перечня можно?

— Можно, в индивидуальном порядке. Если, человек обвиняемый, он выходит оттуда, если его оправдали или дело закрылось. Оправдывают, конечно, редко, а дела бывает закрывают. А вот если он осуждённый, почему-то закон не предусматривает его выпадения из реестра, даже если он по истечении судимости. Он как бы пожизненный. На практике, люди, когда у них истекает срок судимости, они подают заявление в прокуратуру, что вот мол, завязал с порочным прошлым. И их могут вычеркнуть из списка. Но это как бы на усмотрение начальства фактически получается. Это очень странная система. 

— А чем вообще чреват этот перечень тем, кто в него попал?

— Он чреват тем, что фактически, человек оказывается на уровне бедного пенсионера. Он не имеет доступ к деньгам, легального, по крайней мере. До 10 тыс. рублей можно снять с собственного счёта. Это, как мы понимаем, не очень-то много. Если тебе понадобилось больше твоих собственных денег, надо в этот Росфинмониторинг писать заявление. Почему не хватило на штаны, можно мне, пожалуйста, ещё несколько тысяч. Буквально. Таким образом происходит. Понятно, что жить так долго достаточно тяжело. Соответственно, смысла получать белую зарплату, превышающую 10 тыс. рублей нет. Значит, либо человек идёт в какой-то серый сектор, где ему готовы платить наличными деньгами, либо мучается. Многие банки счёт ему не откроют совсем, потому что они же отчитываться должны. В общем, это реально осложняет жизнь. Что совершенно абсурдно, если смотреть на это с точки зрения того, что все эти люди условно преступники и им надо реабилитироваться, как у нас положено. Но какая же это реабилитация, если он не может жить нормальной жизнью? А должен только где-то деньги налом получать. В общем, это всё очень странно. Почему так вообще случилось — не понятно. Если честно когда-то, до 2013 года, реестр Росфинмониторинга был действительно для мониторинга. Люди туда попадали, чтобы государство могло следить за их финансовыми операциями. Ну, это как-то можно понять, хотя категория попадающих туда людей была слишком широка. Изначально он был для тех, кто привлекался за отмывание денег и всё такое. Но постепенно он расширился на экстремистов, террористов. Я понимаю, что есть люди, за чьими деньгами, в силу их какой-то прошлой жизни, государство желает следить. Но почему оно их ограничивает безо всякого судебного решения? Добро бы было, допустим, что человека приговорили к тому-то плюс у него дополнительное наказание, что он, допустим, десять лет не может получать больше, чем столько-то рублей. Странное наказание, конечно, дополнительное, но, наверное, такое можно предусмотреть. Но почему оно досудебное и бессрочное — непонятно совершенно.

— Я правильно поняла, что до 2013 года никакие счета не блокировали?

— До середины 2013 года так было. Потом очень тихо изменили эту норму. Никто не заметил, кстати. Была очень странная история. Поскольку это не в каком-то специальном антиэкстремистском законе, это закопано глубоко в законодательстве, касающемся банков, других финансовых вещей. То мы, например, не заметили. Я вообще не видел, чтобы кто-то это заметил. Месяц было вообще не понятно, что происходит. 

— Как вам кажется, как будет дальше развиваться ситуация со всеми этими делами за репосты?

— Ох, ну я боюсь прогнозировать. Но мы знаем точно кое-что. Что президент поручил Народному фронту к 15 сентября предоставить пакет рекомендаций. Не сомневаюсь, что силовые ведомства представят что-нибудь в администрацию. Какие-то другие организации и граждане уже, конечно, тоже что-то представили. Минпромсвязи выступил, Союз по правам человека выступил. Уполномоченный пока только готовит рекомендации. Но приготовит, несомненно. Еще, наверное, будут до 15 числа какие-нибудь предложения. Администрация со всем этим разбирается. Вряд ли, конечно, вся эта затея для того, чтобы вообще ничего не сделать. Что-то будут исправлять. Что именно, знаете, я прямо боюсь зарекаться. Думаю, что отчасти состав 282 статьи изменят. Насколько он будет изменён, что из многочисленных приложений пройдёт, а что нет, естественно, знать невозможно. Там же есть много других вещей, есть же не только 282 статья, есть определение экстремистской деятельности, которое тоже непомерно широкое, и с этим надо что-то делать. Есть все эти бессчётные наказания за символику, надо что-то делать с этой статьей в административном кодексе. Есть практика запрета экстремистских материалов, которая себя исчерпала, это ясно вроде бы, но всё равно она продолжается и с этим надо что-то делать. И это только начало списка. Что из всего этого администрация одобрит, посмотрим. 

— А как-то с теми кто осуждён и с теми, кого сейчас судят изменится ситуация, после внесения поправок? 

— Ну, смотрите, если какая-нибудь статья, которая касается всей этой писанины изменяет состав, то это может быть основанием для пересмотра ранее вынесенных приговоров. Потому что если наказание смягчается, или состав сужается, то приговоры им должны быть пересмотрены. Если, в случае сужения состава, допустим, выкинут оскорбление достоинства, оставят только возбуждение ненависти, а у человека в приговоре было написано только оскорбление достоинства, возбуждение ненависти написано не было, то очевидно, его надо теперь оправдывать. Его деяние перестало быть преступлением. Если было написано и то, и другое, то суд должен, фактически, рассмотреть ситуацию заново, потому что возможно какая-то часть эпизодов проходит по одному элементу, а какая-то часть по-другому. И нужно выкинуть те элементы, которые перестали быть криминальными и пересмотреть его наказание. Формально это выглядит так. Как на практике это будет происходить с этими сотнями вынесенных приговоров, их порядочно, там сильно за тысячу перевалило. Посмотрим. Это же ещё не происходит автоматически. Осуждённые должны подавать на пересмотр. Само оно не пересмотрится у них.

— Возможно ли, что человека оправдают и тогда уберут из перечня экстремистов или он всё равно там останется?

— Да. Тогда его должны убрать.

— А вот если человек считает, что его неправомерно обвинили в экстремизме, куда ему имеет смысл обращаться?

— В смысле, если он под следствием находится? Если, грубо говоря, его начали вызывать на беседы душеспасительные, тогда ему самое время заручиться адвокатом поскорее. И хорошим желательно. Если он обвиняемый, то вероятно, адвокат у него уже есть. Я надеюсь, что он есть. Потому что на самом деле нередки бывают случаи, когда дело заводится в ерундовом случае, от которого следствие готово с лёгкостью отказаться. А тем более, если речь идёт о ещё доследственной проверке. Проверили и не нашли, подумаешь. Так бывает сплошь и рядом, много. Если человек проявляет юридическую грамотность, то у него больше шансов, что от него отвяжутся. Ну, если нет ничего серьёзного. Если там есть что-то серьёзное, он там публиковал, то ему это не поможет. 

Основной материал в РР: Лайкнул — в тюрьму

Комментарии:

Вы должны Войти или Зарегистрироваться чтобы оставлять комментарии...