Наверх
Интервью

Мы живем 
в тридцать 
седьмом

Какие юридические нормы провоцируют обвинительный уклон
08.02.2017
Адвокат Вячеслав Шиндин основываясь на своей многолетней практике работника следствия, потом судьи, потом адвоката утверждает, что нормы и практика российского правосудия деградировали практически до эпохи массовых репрессий, разве что без расстрелов. Причем новый этап деградации права начался с принятия в начале 2000-х, казалось бы, прогрессивных и демократичных кодексов. Как и почему это произошло?
— Почему, по вашим словам, у нас сейчас право концептуально на уровне 1937 года?
— Защита и обвиняемый сейчас находятся в заведомо проигрышных условиях, а следствие устанавливают не истину, а обосновывает обвинение. Сегодня и в уголовном, и в гражданском праве есть следующая краеугольная норма: никакое доказательство для суда не имеет заранее установленной силы. Дословно она сформулирована так: «Судья, присяжные заседатели, а также прокурор, следователь-дознаватель оценивают доказательства по своему внутреннему убеждению, основанному на совокупности имеющихся в уголовном деле доказательств, руководствуясь при этом законом и совестью. Никакие доказательства не имеют заранее установленной силы».
— А как это для обычного человека расшифровать?
— Никакие доказательства невиновности вам не помогут, если следствие и суд почему-то убеждены в вашей вине. Эта фраза возникла 80-х, в разгар перестройки. На Съезде народных депутатов, помнится, выступал один диссидент, который был жертвой «карательной психиатрии». Он предложил ввести эту норму, чтобы, если ему или кому-то иному вдруг проведут судебно-психиатрическую экспертизу, ее нельзя будет использовать против него. Вроде либеральная новация, которая в начале 2000-х обернулась деградацией права.
— Но эта норма очень странно звучит для непосвященного, что же доказательства теряют силу?
— Это был разгар перестройки. Демократы сразу же схватились за эту фразу как за прогрессивную, даже Евгений Евтушенко выступил: «Действительно, нам завтра всем проведут экспертизу и признают невменяемыми». То есть она была принята лишь потому, что диссидент-психушник боялся, что его снова положат в больницу. Может быть, я немного грубо выразился, но удивительно, что краеугольная, определяющая всю механику судопроизводства норма возникла, в общем случайно и по очень частному поводу. Потом эта фраза перекочевала во все кодексы. Но, когда ввели, ничего принципиального не изменилось — тогда действовал старый кодекс 1964 года. В его общих положениях говорилось: «Задачами советского уголовного судопроизводства является быстрое и полное раскрытие преступления, изобличение виновных и обеспечение правильного исполнения закона. С тем, чтобы каждый совершивший преступление, был подвергнут справедливому наказанию, и ни один невиновный не был привлечен к уголовной ответственности и осужден». Была также статья о доказательствах: «Доказательствами являются любые фактические данные… имеющие значение для правильного разрешения дела». Было записано «право на собирание доказательств и их оценку». Почему норма, принятая в 1989 году не играла роли до 2001 года? Потому что была статья 20-я УК: «Суд, прокурор, следователь, лицо, производящее дознание, обязаны принять все предусмотренные законом меры для всестороннего полного объективного исследования дела, выявить как уличающие, так и оправдывающие обвиняемого (обратите внимание — так и оправдывающие!), смягчающие и отягчающие обстоятельства». Следствие обязано было собирать объективные доказательства по делу, не в интересах одного обвинения, а в интересах истины.
— А что же произошло в 2001 году?
— Был принят действующий Уголовно-процессуальный кодекс. Старый кодекс гарантировал право на защиту процитированной мной 20 статье. В новом кодексе этого не стало. В статье 5 расписана функция государственного обвинения, но функции защиты нет. Есть функция уголовного преследования, уголовного судопроизводства, но нет функции уголовной защиты. Далее в статье 15-й УПК РФ указана роль суда, который создает только условия для предоставления стороной обвинения своих доказательств, а стороной защиты – своих. Но ведь сторона обвинения теперь не обязана собирать доказательства защиты, то есть она наделена правом совершения процессуальных действий – допросы, выемка, обыск. У стороны защиты нет права на совершение процессуальных действий, у нее есть только право на заявление ходатайств, и в качестве вне процессуальных действий, за ней закреплено право собирать доказательства путем проведения опроса лиц с их согласия, запросов необходимых документов и материалов, проведения исследований. Но, во-первых, исследования по запросу защиты — платные, а у клиента часто денег нет. Раньше я, как адвокат, вносил ходатайство – прошу провести такую-то экспертизу, и следователь обязан был ее назначить, ведь он обязан был выявлять все обстоятельства дела. Сейчас он не обязан этого делать, он может отказать, и он отказывает в проведении экспертизы, поскольку сторона обвинения не считает нужным ее проводить. Он может предложить мне провести свое исследование и потом предоставить материалы по нему суду.
— А на чьи деньги?
— На деньги клиента. То есть государство, дав состязательность сторонам, обязало еще лицо защищаться от государственного обвинения за свои деньги. Если хочешь доказать свою невиновность, придется заплатить.
— А почему государство перестало давать человеку возможность доказывать свою невиновность?
— А потому что эти нормы принимались без оценки сложившейся ситуации. Когда их принимали, не предвидели или не оценили то, каким образом они будут применяться на практике. Никто не думал при принятии нового кодекса, что ты можешь прийти с ходатайством, и тебе в нем откажут, что тебе придется платить за экспертизу деньги. Никто на это не рассчитывал. Физически все помнили старый Кодекс.
— Тогда с какой целью принимались эти нормы?
— У нас все реформы с начала 90-х так и принимались, из головы, без учета реальности и без оглядки на живых людей. Зато если реформаторы, считают, что новые нормы удобны, модны, демократичны, то они их и принимают. И если «демократические» нормы просто раздавливают человека, то это никого не волнует. Видите, что они сделали со статьей 20-й? Если раньше там было написано, что суд обязан выявлять все объективные обстоятельства дела, то сейчас в современном демократичном УК РФ написано – доказыванию подлежат обстоятельства, перечисленные в статье 73-й УК. А это – время, события, место, способ совершения преступления, виновные лица, совершившие преступления, данные о личности, смягчающие, отягчающие и все. То есть оправдывающие обстоятельства нигде не закреплены.
— А что может быть оправдывающим обстоятельством?
— Давайте разберем на ситуации одного моего клиента. Это дело еще слушается, поэтому я не назову город. В некоем городе ночью едет машина. Ее останавливают сотрудники ГИБДД, при осмотре обнаруживают в машине рацию и сумку, в которой якобы есть некий подозрительный прибор. Они эту машину задерживают, вызывают группу подкрепления, и та отвозит задержанных в дежурную часть. Все это происходит до двух-трех часов ночи. В дежурной части также производится осмотр машины, и изымается некий предмет – прибор, который может иметь двойное назначение: его можно использовать для перепрограммирования машины, если пропал ключ, а также для угона машины.
— А конкретно вашим клиентам зачем нужен был этот прибор?
— Они говорят, что это не их прибор. С ними сидел третий, который ушел. Ну, ладно бы этим дело ограничилось. Но что происходит дальше? Люди сидят в отделе, а утром приходит потерпевшая и заявляет, что ночью пытались украсть ее машину. А этот прибор подходит к Audi 5-й, 6-й и 7-й модели. У потерпевшей – 3-я модель. Сотрудники поехали осматривать эту машину. В личинке замка находился обломок ключа — якобы машину пытались вскрыть. Он там торчал, его было видно. А потом оказывается, что вторую половинку от ключа нашли в задержанной машине.
— А это правда?
— По протоколу – да.
— А в действительности?
— А в действительности клиенты говорят, что у них не было этого ключа. Даже если бы ключ сломался, они же не идиоты. Зачем тащить его в машине с собой? По протоколу осмотра этой машины, с двери изъяли отпечаток пальца. Когда я учился, было так – если при производстве осмотра изымается отпечаток пальца, то производится масштабное фотографирование. То есть прикладывается масштабная линейка, участок обрабатывается порошком и фотографируется. Но в протоколе написано только, что в ходе осмотра была изъята дактопленка. Я спрашиваю: «А почему нет фотографии?». Мой клиент говорит, что ночью в отделе трогал стакан — ему давали чай пить. Понимаете, да? Допрашивается в суде следователь, и он говорит: «А я откуда знаю, почему нет фотографии?». «Ну… вы – руководитель. Почему не дали указания сфотографировать?». «А зачем? А мне какая разница? Надо эксперту, пусть фотографирует. Не надо, пусть не фотографирует». А эксперт нарушил инструкцию. Прокурор на мои вопросы прямо в судебном заседании: «Как вы смеете ставить под сомнение действия следователя и то, что отпечатки он действительно изъял? Вы пытаетесь обвинить государственного следователя в фальсификации! Понимаю ли я вообще смысл своих вопросов?». Насколько я теперь понимаю, это нарушение сейчас не влечет вообще никаких последствий. Потому что нигде не написано, что в протоколе осмотра обязательно нужно соблюдать все криминалистические инструкции… А раньше делалось три снимка, первый — сам обнаруженный отпечаток на поверхности, еще в порошке, но на нем видны следы узоров, так как съемка масштабная, потом с наложенной дактопленкой после снятия и дактопленка перед упаковкой, если она потом пропадала, то по первому снимку все равно можно было провести экспертизу. Это основы криминалистики.
— Тогда почему кто-то их соблюдает?
— Потому что их соблюдали при советской власти и еще до революции, испокон веков. Фотографирование начали применять для того, чтобы исключить возможность подброса отпечатков пальца. Раньше для всех это был само собой разумеющийся факт.
— Так почему же перестали?
— А чтобы следствию удобнее было собирать доказательства обвинения: «Извините… ваш отпечаток пальца вот здесь оказался».
— А зачем?
— Зачем… Чтобы посадить лицо.
— А зачем?
— Затем, чтобы раскрытие сделать. То есть оперативник посчитал, что это лицо занимается преступной деятельностью. Людей задержали, и у них прибор, вроде, для угона. И как их посадить? Значит, нужен потерпевший. Как создать потерпевшего? Ломается ключ. Там видно, что он сломан с применением пассатижей. Не оказалось под рукой Audi 5-й. Но какая-то Audi была. Они сломали ключ, обломок вставили в личинку, и просто ушли ждать, когда утром придет потерпевшая, возможно, их знакомая.
— Выходит, что они постоянно берут грех на душу?
— Они не считают это грехом. Потому что есть такой оперативный устрой – оперативник посчитал какое-то лицо виновным, значит, он должен это лицо посадить.
— А оперативник не посчитал, что он может ошибаться?
— Нет, у них уже менталитет такой. Они, ну, понимаете… жена Цезаря – безгрешна. Они считают, что таким образом безопасность в обществе поддерживают: лицо еще ничего не успело совершить, а они его уже изолируют. Но что происходит в суде? Моим клиентам вменяется то, что они хотели использовать этот прибор для кражи конкретной машины. Я предлагаю провести экспертизу: каким образом был сломан ключ, сравнить ключ и личинку замка, имеются ли в ней вообще следы от этого ключа, а также провести экспертизу прибора, возможно ли вообще использовать его для этой машины. Мне во всем этом отказали.
Вячеслав Шиндин
— А чем объяснили отказ?
— Тем, что у них по делу уже допрошен автослесарь какого-то ИП, который пятнадцать лет работает в автослесарном деле, и он часто в своей работе видел, что такой прибор используют для перепрограммирования ключей. И объяснил, каким образом это делается.
— А он имел отношение к конкретному прибору?
— Просто следствие обратилось в автосервис: «Нет ли у вас специалиста по таким приборам?». Слесарь сказал: «Я специалист по таким приборам!». «Не хотите ли быть у нас свидетелем по делу?». «Хочу быть свидетелем!». И он сообщает, что такой прибор в принципе может использоваться для этой машины. Я принес в суд инструкцию по этому прибору, просил приобщить. Мне отказали так как не установлен источник инструкции.
— Где вы ее взяли?
— В интернете сказал, это стандартная инструкция к этому прибору. В этой инструкции описано пошаговое использование этого прибора, и там указаны конкретные модели машины, 3-й среди них нет. У 3-й модели даже нет блока, к которому этот прибор можно было бы подцепить. И я в суде говорю: «Для того, чтобы этот прибор подцепить, машина должна быть оборудована иммобилайзером». Исследуем документы. Там есть протокол осмотра машины экспертом, делавшим оценку. Перечисляются все приборы, которыми оборудована машина, напротив имеющихся — галочки. «Видите, иммобилайзер – галочки нет». Прокурор кричит: «Откуда мы знаем, есть он там или нет?!». «Ну, эксперт указал, что нет… А без него прибор не подцепить». Прокурор: «Я вам принесу справку о том, что этот прибор можно использовать во всех автомашинах Audi». Я: «Зачем мне ваша справка, если его к конкретной машине подключить нельзя?». То есть вы понимаете, да? Машина – это не кошелек. Ее еще надо как-то с места унести. А судья улыбается…
— Судья улыбается, но…
— Просто улыбается.
— Правильно ли я понимаю, что доказать – пытались они украсть эту машину или нет, довольно легко. Достаточно провести экспертизу ключа и прибора.
— Да.
— Допустим, у клиентов есть деньги, и они оплачивают исследование за свой счет. Вы получаете его результаты и говорите в суде: «В данной машине не использовался этот прибор». Ваши доказательства будут приняты?
— Я пытался все это сделать, но никто не хочет проводить исследование, услышав ситуацию по делу. Они понимают, что дело — заказное, а проблемы с оперативниками никому не нужны. Они говорят: «Назначайте экспертизу в суде». После введения той нормы о доказательствах, экспертные службы развалились. Им выдают лицензии, они их подтверждают. Из государственных экспертов осталось только Минюст. Но там очередь. По поводу отпечатка мне сразу сказали: «Мы с этим вообще связываться не будем».
— Почему?
— Без комментариев. Ничего вразумительного я не услышал. Если бы какое-то должностное лицо исследование назначило, они бы его провели, так как понимают – должностное лицо их в случае чего будет прикрывать. А от чего их прикроет адвокат? Ни от чего. Они вообще всего боятся. Исследование заказывает адвокат. Потом суд обязан провести экспертизу исследования. А вдруг экспертиза не признает его верной? Они этого боятся. Это при советской власти были технические нормы, ГОСТы. Сейчас их нет. Эксперты основывают свое мнение на чем Бог послал. То исследование, которое я заказал бы им – оно промежуточное.
— То есть суд его результаты может не принять?
— Это – право суда. У суда нет обязанности их принять. Суд может написать в отказе, что не видит оснований для проведения этого исследования, а также не видит оснований сомневаться в словах автослесаря.
— А тогда при помощи каких инструментов вы защищаетесь в этом деле?
— А все. У меня нет инструментов. Я поэтому даю вам это интервью. У меня все отобрали. Это происходило и раньше. Например, я заявляю ходатайство о доказательстве, которое оправдывает моего подзащитного. Судья мне отказывает в удовлетворении ходатайства, и пишет, что адвокат недостаточно обосновал его необходимость. Вот эта фраза «недостаточно обосновал»… Но не разъясняется, какими должны быть достаточные обоснования. И вот она причина отказа экспертов — мое доказательство может опорочить данные следствия. Эксперты просто не хотят их порочить.
— А какой резон судье сажать невиновного человека?
— Когда я раньше работал в суде, это был конец 90-х, у следователей была маленькая зарплата, и никто не хотел в следствии работать. И вот один из представителей Администрации Президента, утверждающий людей на должности в суде, сказал: «Вы должны понимать, что следствие ведут бывшие слесари и кухарки. Люди, которые на данный момент еще не получили образования». А тогда действительно было так, это сейчас с образованием наладилось. «Вы, — сказал он, — должны защищать интересы государства прежде всего, поэтому вы должны стараться исправить за следствием его ошибки». Понимаете, да, судей обязали помогать обвинению …Недавно у меня было другое дело — по выдворению. Некто гражданин Б., узбек, был выдворен из одного областного города. Когда пошли угрозы терактов, начались массовые выдворения. Мигрантов начали побыстрее выселять обратно в республики. И вот какому-то участковому не понравился гражданин Б., который жил в городе с семьей: трое детей, и все члены семьи — граждане Российской Федерации.
— Почему же он не получил гражданства?
— Не успел. Его перед этим лишали вида на жительства, он с кем-то поругался, и, видимо, есть какой-то черный список, в который таких вносят. Он поселился в соседнем городе с семьей, работает, разрешение на работу имеет. И как раз подошло время решать вопрос с гражданством. К нему домой приходят двое сотрудников полиции. Дома семья, он их впускает. Из их рапортов следует: гражданин Б. начал на них ругаться, и поэтому они доставили его в дежурную часть, составили на него акт о нарушении порядка. А перед этим он еще нарушил порядок на улице — послал соседа на три буквы. На него составили два протокола, и по одному из них дали ему десять суток. Пока сидит, он, конечно, не может обжаловать. А когда выходит, ему говорят: «Да ничего страшного — отсидел и отсидел. Иди отсюда». Он никуда с жалобой не обратился. То есть оспорить уже невозможно. Идет в миграционную службу, сдает документы. Ему говорят: «Ждите, мы вас вызовем». В этот период служба выносит постановление о запрете на въезд — у него два административных ареста. И другое постановление — о его выдворении. Постановления не отправляют ему домой, и наступает день выдворения. Ему говорят: «Приди, мы тебе документы выдадим». Он приходит, его оттуда сразу везут в суд, чтобы привлечь к административной ответственности за незаконное нахождение на территории РФ. Но он не знал, что в отношении него вынесено постановление, у него не изъят паспорт, нигде ничего он не подписывал. А когда выносится постановление, изымается паспорт и дается четырнадцать дней до выезда.
— То есть миграционная служба нарушила закон?
— Да, но на это никто не обращает внимания. Я подаю жалобу. И вот в областном суде стоит мой клиент, доставленный из депортационного центра, сотрудник УФМС и оперативный работник ФСБ. А я наглый, у меня двадцать шесть лет практики, я его спрашиваю: «Здрасьте. А вы из структур?». «Да, я из комитета». «А что здесь делаете-то?». «Ну… а что, я вам все должен рассказывать?». «А что, мой клиент такой опасный?». «Вы еще ничего про него не знаете». Заходим в зал, и у меня мысль была — заявить ходатайство о выдворении этого сотрудника из зала заседаний, он отношения к делу не имеет. Но я понимаю, что судья все равно будет знать – сотрудник ФСБ находится за дверью.
— А смысл его присутствия в суде?
— Чтобы судья был уверен, что судит действительно негодяя.
— А почему ФСБ интересуется маленьким человеком?
— У них есть планы, они должны их выполнить. Скорее всего, его действительно внесли в черные списки, а ФСБ не проверяет, почему. Как я понял, это было не единственное дело, которые она сопровождала. Я говорю сотруднику: «Вы меня, конечно, извините, я — не то, чтобы какой-то там… за непонятные права. Я понимаю обоснованность и необходимость вашей работы. Но также я понимаю, что если бы он представлял собой действительно какую-то угрозу для общества, то она была бы уже давно реализована в уголовном деле. А у вас просто нет фактических данных для такой реализации. Вот вы зачем такие вещи делаете? Зачем вам это нужно? Борьба ради борьбы? Вы не понимаете, что вы порождаете совсем другой эффект?».
— А какой другой эффект они порождают?
— А тот, что мигранты из-за подобных действий вынуждены идти на то, чтобы давать взятки и на поиск каких-то прикрытий. И этим действительно развивается линия коррупции. Они понимают: для того, чтобы их не сопровождала ФСБ, им необходима какая-то крыша — возможно, из сотрудников правоохранительных органов. Надо кому-то платить деньги за такое оперативное сопровождение. Платить деньги за то, чтобы остаться на территории РФ. На судебном заседании сотрудник УФМС на мои вопросы о том каким законом он руководствовался о порядке извещения клиента о принятых решениях ответил так: «Сейчас столь часто меняются законы в этой области, что сами сотрудники даже не успевают их изучать, а мой клиент – мигрант, значит, это его обязанность знать миграционное законодательство».
— И чем это дело закончилось?
— Его выдворили уже. Но суть в другом. В суде я написал — по делу видно, что ему специально не выдали документы, чтобы впоследствии иметь возможность привлечь его и выдворить. Это является практически избирательным применением нормы права. Но суд оставил это без внимания. Я к чему? Сейчас действует и имеет юридическую силу либо присутствие сотрудника ФСБ, либо оперативное сопровождение дела — то есть имеется мнение, что этот человек негодяй.
— Без доказательств?
— Да. Имеется мнение, и под это мнение строится все уголовное судопроизводство…
— Так, что человек не может доказывать свою невиновность?
— Да. Пока существуют эти нормы, дающие возможность единоличного применения права бесконтрольно следствием и судом. Давайте откроем Приказ НКВД от 38-го года. «Постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 17 ноября 1938 года «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия» вскрывает серьезные недостатки и извращения в работе органов НКВД и прокуратуры и указывает пути подъема работы нашей советской разведки… 1) Немедленно прекратить производство каких-либо массовых операций по арестам и выселению… 2) аресты производить в строго индивидуальном порядке, вынося на каждое подлежащее аресту лицо специальное постановление, в котором должна быть подробна и конкретно обоснована необходимость производства ареста…». Это – 38-й год, а мы живем сейчас в ситуации до 38-го. Этот документ принял Берия, когда сняли Ежова. Тогда Берия мог написать что происходящее – извращения. Почему мы сейчас не можем этого сделать?
— Вы считаете, что сегодня – 37-й год, но тогда массово расстреливали...
— У меня есть еще одно дело — формально по коррупции, на клиента дал показания чиновник, который согласился на особый порядок производства, то есть все признал, на всех дал показания и за это получил скидку. Его год продержали в изоляторе и предложили освобождение за дачу показаний. Это считается психофизическим воздействием. То, что человек вышел на свободу спустя год, только дав показания, считается достоверным. Никто не считает нужным сказать: «Он вам дал показания, только чтобы на свободу выйти».
— А кто это должен сказать?
— Суд должен. Потому что в течение этого года дело в отношении него не посылали в суд... Вот это длительное содержание под стражей объективно чем было вызвано? Суд проверяет какие моменты? Дал ли согласие на особый порядок подсудимый сам, присутствовал ли при этом адвоката? Соответствует ли тяжесть предъявленного обвинения возможности рассмотреть дело в особом порядке. Исследование доказательств даже туда не входит. И это — еще хуже, чем совещание тройки. Но единственный плюс и отличие от 1937 года — сейчас не расстреливают. Но механизм особого порядка судопроизводства, сделка со следствием с заведомым без конкурентного процесса признанием вины, и отсутствие обязанности со стороны государства исследовать оправдывающие обстоятельства это — механизмы массовых репрессий.

Комментарии:

Вы должны Войти или Зарегистрироваться чтобы оставлять комментарии...