Журналистика – это исследование

Считается, что научные журналисты пишут про науку. Мы в отделе науки РР все делали наоборот. Писали об искусстве и о спорте, о смайликах и о гопниках, о городских легендах и о будущем религии, о снах и о моде, - в общем, обо всем интересном, - а нам все было интересно. Научная журналистика для нас была не описанием научных достижений, а возможностью взглянуть с точки зрения науки на что угодно – и на актуальные события, привлекшие внимание общества, и на привычные вещи, о которых мы редко задумываемся. К своим текстам мы подходили как к исследованиям – пускай неполным и нестрогим, не столько научным, сколько журналистским – но честным и непредвзятым, ведь больше всего мы хотели узнать и рассказать читателям, как устроена реальность на самом деле.

Как научный журналист может исследовать реальность? Например, поговорить с несколькими учеными из совершенно разных областей, - и создать для себя и читателя многомерную картину, объединив эти точки зрения, - а иногда и столкнув. Например, для текста о шизофрении понадобилось собрать за одним столиком кафе психиатра, философа и психолога, а для текста про футбольных болельщиков – историка, антрополога, исследователя субкультур, спортивного психолога… Непривычно много гуманитариев, да? Мне кажется, мы были самой гуманитарной научной редакцией в стране. Ведь наука - не только про коллайдеры (про них-то мы конечно тоже писали, и внутрь забирались, и как же это было интересно!) – но и про нашу жизнь. Наука для того и предназначена, чтобы узнать правду о жизни и сделать жизнь лучше, опираясь на это знание.

Раздел журнала, за который в РР отвечал отдел науки, назывался «Тренды» - ведь главной нашей задачей было понять, как меняется мир. Но мы рассказывали о глобальных проблемах и тенденциях не абстрактно-обобщенно, не резюмируя написанное в сетях, а через собственное исследование и погружение в реальность. Старались, конечно, выехать на место событий и сделать репортаж (возможность была далеко не всегда – у журнала вечно не хватало денег), искали реальных людей, которые знали исследуемую проблему не понаслышке. И конечно испытывали все, что можно, на собственном опыте. Для статей о генетических тестах мне пришлось семь раз сдавать свои биоматериалы и изучать результаты – я, впрочем, охотно бы прошел и восьмое тестирование, ведь собственный организм – интереснейшее поле для исследования! Для статьи о любви в цифровой век Марии Пази пришлось не только беседовать с учеными, разработчиками приложений и людьми, ищущими в сети свою любовь, но и самой осваивать Tinder, а для статьи о том, что о нас можно узнать по следам в интернете – скармливать свои данные системам анализа, которые способны по вашим лайкам в соцсетях вмиг узнать о вас больше, чем ваши близкие узнали за годы общения.

Часто наши статьи-исследования были первой попыткой разметить новую область, ускользавшую от внимания общества, или еще толком не осмысленную – так, мы пытались исследовать новую этику (даже «заповеди» для XXI века написали), или эмодзи как особый язык и форму коммуникации.

Мне кажется, никакая другая область кроме журналистики не может дать такого простора для исследований чего угодно. Не знаю, что будет с нами дальше – но мне не хотелось бы утерять эту непредвзятую исследовательскую позицию по отношению к миру. А еще мне будет очень не хватать наших героев – далеко не только ученых, а вообще людей, меняющих мир к лучшему – мы в редакции называли их прогрессорами – это слово из Стругацких появилось, конечно, не случайно – мы и сами с детства мечтали стать прогрессорами, и РР дал возможность приблизиться к этой мечте. Прогрессоров в стране оказалось на удивление много – но с другой стороны, мы ведь их специально искали, в обычной жизни столько не встретить. И конечно, будет очень не хватать вас, дорогие читатели – спасибо, что удивлялись вместе с нами и сопереживали героям, ругали и хвалили, беспокоились за нас и ждали новых номеров.

Надеюсь, мы еще встретимся!